* * *
Плачь Ярославной, дева в платье бежевом,
В сумбурной жизни вечно неполадки:
Том Мандельштама в сумке с мертвым пейджером,
И недра дискотеки кисло-сладки.
Хотя октябрь раскинул перед взорами
Пасьянс бульваров, ярких, как комета,
Между тобой и мной мосты не взорваны,
А сгнили, развалившись незаметно…
Ломоть батона мажешь маслом сливочным,
Пьешь крепкий чай с египетским лимоном,
Но вдруг воспоминанием обрывочным
Душа тебя трясет бесцеремонно,
Как в греческой трагедии без зрителей…
В окне буран кипит молочным супом,
Хруст листьев скорпионов отвратительней,
И муха в стену ввинчена шурупом.
Укором обезлюдевшей окрестности,
Заставив смолкнуть в сквере хоры дичи,
Повис свинцовый ужас неизвестности,
Как фон в портретах позднего да Винчи.
Я прогуляю тело возле тополя,
Оставшегося за ночь безволосым,
И тень моя, похожая на Гоголя,
Свой подбородок совмещает с носом.
И кажется темней шкатулки лаковой
Мой бывший дом, где враг трубит победу.
Меня другая обнимает ласково…
Я никуда отсюда не уеду!
Снег, наждака нежнее и шершавее,
Лежит на сучьях сосен темно-рыжих,
Любимая – оплот самодержавия –
Давай с тобой прокатимся на лыжах?