Острый холецистит
Часам к десяти вечера боль в животе, беспокоившая меня уже полдня, усилилась настолько, что я попросил одного из игроков, сидящих у телевизора рядом в комнате отдыха, подойти к дежурной и вызвать «Скорую».
- Ага, а кому? – спросил он, удивленно разглядывая абсолютно здоровые лица ребят, с интересом смотрящих видеозапись игры «Байера» - нашего ближайшего соперника в рамках Кубка УЕФА.
- Кому, кому, мне!
- Ага.
«Скорая» прибыла, на удивление, быстро. Женщина-врач осмотрела меня и подтвердила приговор, который я уже вынес задолго до ее приезда – острый холецистит. Надо ехать в больницу, скорее всего, на операцию. Игроки, как крестьянские дети, толпились в дверях, с интересом наблюдая незнакомую доселе картину – док болеет.
Я уже много лет знал, что в моем желчном пузыре проживает камешек, который в комфортных условиях набирает рост и вес. Но меня он совершенно не беспокоил, и мы прекрасно сожительствовали. Но всему, как известно, приходит конец. Видать, пришло время расставаться.
Я попросил врача отвести меня в больницу, в которой когда-то работал. Она согласилась, исходя исключительно из врачебной корпоративности. В холодной и гремящей машине, мы ехали через всю Москву, направляясь в обитель боли, страха и надежды. В дороге к болям присоединились и другие замечательные симптомы, непременно сопровождающие острые заболевания органов брюшной полости. Несколько раз позывы на рвоту заставляли останавливаться, и я кое-как выкарабкивался наружу. Наконец, добрались.
Надеждам на теплый прием не суждено было сбыться - в приемном отделении больницы работали новые, мне совершенно незнакомые люди. Врач «Скорой», оформив документы, и пожелав мне выздоровления, уехала на очередной вызов. Я остался сидеть в коридоре, ожидая дежурного хирурга. Он появился в виде молодой и красивой женщины, которая пригласила меня в кабинет, где осмотрела и завела историю болезни. Все это она проделала с выражением лица, будто я ей должен очень много денег и не собираюсь ничего возвращать. После ультразвукового исследования, подтвердившего диагноз, меня, переодетого в больничный халат, в сопровождении санитарки отправили в отделение.
Мы представляли вдвоем очень живописную картину. Маленькая, сухонькая, аккуратно одетая старушка, мелкими шагами семенящая впереди, и высокий толстый мужик в коротком, не сходящемся на огромном животе халатике, вытирающий собственной рубашкой гель после УЗИ, с трудом удерживающийся от рвоты, но соблюдающий кильватерный строй.
Громкий вопрос остановил наше торжественное шествие:
- Владимир Александрович, что Вы здесь делаете?
- Догадайтесь с трех раз.
Передо мной стоял врач, хирург по профессии, которого я, в бытность свою заместителем главного врача этой больницы по хирургии, принимал на работу. В памяти четко возникли все детали разговора того дня.
- Не многовато ли мест работы Вы сменили за последнее время? В чем причина?
- Пил я.
- А теперь, стало быть, не пьете?
- А теперь не пью.
- И на какую работу Вы рассчитываете?
- Возьмите, хотя бы санитаром. Детей надо кормить, иначе помрут с голоду.
- А раньше об этом не думали?
- Некогда было. Пил. А сейчас на работу не берут нигде.
Что-то в этом человеке заставило меня поверить ему. Он не лгал, не юлил, не старался показать себя в лучшем виде, говорил открыто, что было и что есть.
- Хорошо, я приму Вас. В приемное отделение. С условием, о котором даже говорить не хочу, Вы и так его понимаете. Так ведь?
- Да, понимаю. Согласен. Санитаром?
- Зачем же, квалифицированные кадры и опыт следует использовать по назначению. Будете хирургом приемного отделения. Там есть операционная и персонал. Вся малая хирургия будет на Вас. В большой операционный блок я Вас не пущу. Пока что. А там посмотрим.
Он был явно не готов к такому повороту событий и, как мне показалось, слегка растерялся. Как-то неловко завертелся на стуле, а потом тихо сказал:
- Спасибо. Я не подведу. Обещаю.
И не подвел. Ни разу я не встречал его даже «слегка выпимшего», ни разу не слышал нарекания на работу хирурга приемного отделения, ни разу не пришлось пожалеть о принятом решении.
Сейчас он стоял передо мной и улыбался, то ли радуясь встрече, то ли нормально реагируя на комичность моего вида. Но мне к этому времени стало совсем невмоготу, поэтому разделить его веселье просто не мог Он подошел, обнял за плечи и, открыв дверь первого на пути кабинета, уложил на кушетку.
С этого момента черно-белое кино сменилось цветным. Тут же появилась каталка с двумя молодцами, крохотная палата с одной койкой, столом и стулом, готовая капельница и сестра при ней. Боль, как по мановению волшебной палочки, испарилась вскоре после поступления лекарства в кровь, и я, уже совсем обессиленный многочасовой борьбой, заснул.
А утром, после соответствующего доклада этого врача на хирургической конференции, в палату потянулся ручеек моих знакомых и друзей. Боже, какая же это радость видеть в проеме двери очередную знакомую физиономию. Видать, я был в свое время не очень плохим начальником, если много людей меня помнили даже спустя несколько лет.
Днем позвонил Олег Романцев и, расспросив об условиях обитания, обещал после тренировки обязательно навестить. Свое обещание он выполнил, ввалившись в мою келью с купленными по дороге телевизором и холодильником. Третий наш товарищ, Валерка Жиляев, звонил по несколько раз в день.
На следующий день из Израиля прилетела Сашка, и жизнь расцвела яркими красками вплоть до выписки из больницы. Была зима, морозы стояли очень приличные, и подружки одели ее соответственно погоде. Каждый день, после того, как разрешили кушать, она таскала в больницу что-то вкусное, сваренное дома.
Юра Кротовский, мой друг и, по совместительству, профессор сосудистой хирургии, каждое утро появлялся в палате, принося свежие новости и вселяя в меня абсолютную уверенность в успехе. Эдик Гальперин, тоже мой друг, профессор и руководитель кафедрального отдела, базирующегося в отделении, где я лежал, исподволь готовил меня к тому, что живот придется разрезать, если не удастся все сделать лапароскопически. После его ухода я перевел Сашке смысл этого разговора – Эдик даже начинать не будет операцию с помощью лапароскопа, он сразу разрежет живот. Я бы поступил именно так, принимая во внимание размеры камня. Но согласие на это он получить хотел, ведь мой анамнез был отягощен смертями отца и двоюродного брата после операций по поводу такой же болезни.
Дорогие друзья, спасибо вам всем за внимание, чуткость и помощь в непростой для меня момент. Это незабываемо и дорого стоит.
Ну, а дальше началась полоса бесконечных обследований, вершиной которых стала пункция желчного пузыря, проводимая длинной иглой со стороны спины. Ощущения точно такие же, что испытывает кусок мяса, надетый на шампур.
Правильно говорят, что никакой хирург не снискал себя лавров, оперируя друзей. Послеоперационный период, конечно, чем-то осложнился, но мы все вместе, помолясь, с этим справились.
Ходовые испытания проходимости моих желчных путей проводились в прекрасном китайском ресторанчике где-то в районе Ново-Кировского проспекта. Очень вкусная еда с бесчисленной сменой блюд и не менее вкусные напитки подтвердили, что хирургическое искусство Эдика не подвергается сомнению, а мой организм готов к новым испытаниям на гастрономических фронтах.
Сейчас, сидя перед компьютером в своем кабинете, я с улыбкой наблюдаю, как при попытке напрячь мышцы живота, вздувается правая сторона - отдаленный результат послеоперационного осложнения.
В старину на Руси жителей какой-то губернии, не помню точно какой, кажется, Рязанской, звали «косопузыми». Такое прозвище они получили то ли за то, что за поясом штанов под рубахой с одной стороны носили топор, то ли за то, что при употреблении в пищу большого количества редьки, квашеной капусты и кваса, их живот неравномерно вздувался в различных местах. Ничего вразумительного по этому поводу сказать не могу, но убежден, что являюсь носителем третьей версии подобности этим милым предкам.