Гвоздь
Внешне этот пациент выглядел совершенно не примечательно – ниже среднего роста, крепенький, слегка косолапый, с отмороженными ушами, щеками и носом на круглом лице. Впрочем, последнее обстоятельство ни у кого на Севере не вызывает жалости - любой пижон, не желающий опускать клапаны у шапки и не прячущий лицо за ворот полушубка, имеет такую же физиономию. Обратил он мое внимание на себя абсолютно правильным, можно сказать, классическим изложением своих жалоб на состояние здоровья.
В его медицинской книжке значилось, что рядовой Шевченко Анатолий, этого года призыва, проходит службу в караульной роте. Обычно туда отправляют солдат, не подающих никаких надежд на освоение даже простой техники и примитивной аппаратуры. Этот совсем не был похож на такового.
- Какое у Вас образование?
- Высшее.
- Кто же Вы по профессии?
- Врач(!)
Разговорились. Окончив в Питере 3-ий медицинский (санитарно- гигиенический) институт, он тут же был призван в Армию, так как в его Alma Mater не было военной кафедры. Служить, правда, ему предстояло вместо трех только два года. Более достойного применения его знаниям отцы- командиры найти не смогли, только как в караульной роте. Служба «Через день – на ремень!» особенно его не тяготила, за исключением одного момента, повторяющегося каждый вечер за ужином. Сержант, сытно отрыгивая, приказывал: «Шеучэнко, нэси кохвий!» Этот «кохвий» ему во сне снился.
Дальнейшая военная судьба Шеучэнко представлялась мне уже довольно отчетливо. Врачу части иметь в помощниках человека, знающего санитарию и гигиену - да можно ли мечтать о большем?
Организационные вопросы я уладил довольно быстро, и Толик был назначен на должность фельдшера при медпункте. Подружились мы сразу, многие взгляды на события и увлечения у нас совпадали. Обладая определенной культурой речи, говорил он красиво и интересно, его хотелось слушать. Однажды я получил письмо, написанное им в одном из наших подразделений, расположенном в паре сотнях километров от базы посреди голой тундры. В нем была такая строчка: «Сегодня ходил в самоволку - залез на крышу и долго смотрел в сторону Норильска».
Правильно говорят, что, если человек талантлив, он талантлив во всем. Толик рисовал углем и немного писал маслом. Я тоже люблю живопись, но рисовать не умею абсолютно, ну, не дал Бог таланта, и мне оставалось только, говоря современным языком, состоять в фан-клубе и рассматривать имеющиеся в доме несколько замечательных художественных альбомов с прекрасной полиграфией. Моя любовь к импрессионизму – целиком и полностью заслуга Толика.
Как-то вместе мы зашли в книжный магазин на главной улице города, где в глаза сразу бросился великолепно изданный альбом произведений Гогена с девушкой, держащей в руках плод манго, на обложке. Мы тут же решили купить его и попросили молоденькую продавщицу показать альбом знаменитого художника.
- У нас нет альбома Гогена.
- Как нет? Вот же он.
- Нет, молодые люди, - с укоризной и чувством огромного превосходства произнесла продавщица,- это не Гоген, это - Стадник.
- Кто?
- Стадник
- Почему Вы так считаете, кто Вам сказал, что это Стадник?
Ее ответ проставил все точки над «i»:
- Рехлов!
Здесь придется немного объяснить. Рабочий одного из Норильских заводов коллекционировал открытки и собрал их какое-то невероятное множество. Ну и на здоровье, миллионы людей подвержены такой страсти. Единственным отличием от других было то, что на всех его открытках было одно и то же лицо, лицо вождя мирового пролетариата. Об этой коллекции прознал какой-то местный борзописец и поместил в газете статейку с фотографией коллекционера. И вот тут началось!
Один за другим стали появляться в печати различные материалы о необыкновенной любви простого рабочего к памяти великого вождя, о недостаточном внимании местных партийных и советских органов к самому коллекционеру и его необыкновенной коллекции и т.п. Тотчас в Норильске была создана постоянно действующая и регулярно обновляющаяся галерея Рехлова. Во многих городах страны нашему герою были предоставлены лучшие площадки для демонстрации его коллекции. Некоторые художники, уже потерявшие всякую надежду увидеть на выставках свои картины с изображением вождя, стали присылать ему свои произведения.
Дальше больше. Наш новый Третьяков, давно перестав плавить металл и твердо уверовав в свою значимость в культурной жизни страны, стал выступать с лекциями и давать интервью. Перестал нормально говорить, а только вещать и всеми силами подтверждать старую истину: «Умный человек старается учиться, дурак –учить».
Так вот этот самый «знаток живописи», придя в магазин и глядя на альбом Гогена с собственной подписью художника, идущей через всю обложку, глубокомысленно произнес: «Люблю Стадника». И в самом деле, если прочесть подпись по-русски, так и получается «Стадник», а если по-французски, как подписался художник, то «Гоген». С тех пор в нашем общении с Толиком великий художник иначе, как Стадником не величался.
Излишне говорить, что "Шеучэнко" всегда был желанным гостем в доме. Светка любила подкормить бедного солдатика. И именно в доме однажды мы завели спор, решение которого пришло только через несколько лет. Глядя на наши с женой отношения, Толик спросил:
- Саныч, как же ты живешь? Каждый мужчина должен в чем-то не доверять своей женщине, слегка подозревать, немного ревновать, У тебя этого ничего нет. Так же не интересно, так же скучно жить. У мужика в одном месте должен быть небольшой гвоздь, чтобы все время было неудобно сидеть.
- Толик, давай вернемся к этому разговору лет через двадцать. Ты женишься, у тебя появится свой опыт семейной жизни, может что-то в твоих взглядах на эту замечательную проблему изменится. Да и просто мы будем выступать в одной весовой категории. Тогда и поговорим.
Кто бы мог подумать, что эти слова я вложу прямо Богу в уши. Ровно через двадцать лет Толик появился у нас дома в Москве вместе с женой и ребенком. Поздно ночью, сидя на кухне и тихо беседуя, вспомнили тот самый разговор:
- Толик, ты помнишь наш спор в Норильске? Что скажешь сейчас, как там насчет гвоздя?
Толик выпил рюмочку:
- Ты не поверишь, Саныч, полная задница гвоздей!
Через месяц они развелись.