Иоська
Первое время никак не мог понять, что это за готовность такая, четвертая.
Три готовности боевой части мне были известны, а о четвертой никогда не слышал. Все кого спрашивал об этом, становились необычно серьезными и несли какую-то ахинею, причем, каждый различную.
И лишь позднее мне объяснили, что такая готовность касается только офицеров, находящихся в этот момент в помещении штаба, и требующая от них немедленного исчезновения из поля зрения начальника. Необходимость таких действий была вызвана тем, что пребывающему в средней степени подпития майору Рабиновичу был необходим кто-то, кто мог бы в течение довольно длительного времени быть внимательным слушателем начальственных монологов. Для начала он сердито распекал попавшегося на глаза за какой-нибудь пустяковый промах, а затем сбавлял обороты и начинал учить уму-разуму, как бы прощая его, но, в то же время, требуя совершенно незначительную плату за свое великодушие.
Степень подпития обязательно должна быть средней, потому что в легкой Иоська, так уважительно величали его солдаты и офицеры, находился часто и ему было не до болтовни, поскольку он на своих плечах тащил весь груз канцелярщины, сопровождающий любое, будь то военное или гражданское учреждение. В состоянии сильного подпития он просто был не в состоянии говорить вразумительно.
В своей жизни я не часто встречал евреев, так любящих зеленого змия. Зная эту его слабость, мы часто устраивали разного рода приколы, главным героем которых не без успеха выступал наш дорогой начальник штаба. Самый простой заключался в том, что порог его кабинета снаружи опрыскивался спиртом. Через какое-то время тот испарялся и достигал чутких ноздрей товарища майора. Что тут начиналось! В штабе пьют! Без него! Иоська метался по кабинетам, разыскивая нарушителей, но не с целью наказания, скорее, с желанием восстановить справедливость
Слишком громкий и слегка напыщенный, он был добрым и очень отзывчивым человеком, и, принимая во внимание его высокие профессиональные качества, прекрасным начальником штаба. Каждый из нас знал, что в объеме войсковой жизни не существовало проблемы, которую нельзя было бы решить с его помощью. Мы были дружны, но это не мешало мне принимать участие во всех проделках. Я думаю, он это прекрасно понимал, поскольку слишком часто главным действующим лицом был спирт, хранящийся в медпункте.
Однажды он купил в магазине две бутылки водки и поставил на подоконник в своем кабинете. Вечером к нему домой должны были придти сантехники устанавливать дополнительные секции отопления. По завершению работ Иоська собирался их угостить. Главный инженер срочно вызвал меня в штаб со шприцем и длинной иглой, план уже созрел в его голове, я в данном случае был просто техническим исполнителем. Пока Иоська отсутствовал, мы иглой извлекли из бутылок четыре пятых лечебного напитка и долили водой. Дырочку в белом сургуче (тогда еще водочка упаковывалась так) заделали белым зубным дентином и бутылочки водрузили на место.
При прощании в конце рабочего дня главный инженер упрекнул Иоську, нет, мол, чтобы друзей пригласить. Тот оправдывался, не на что приглашать, всего две бутылки на троих, смех один. На том и расстались. Я представляю лица сантехников и те слова, какие они произнесли, благодаря хозяина за «угощение»!
Это была капля, переполнившая чашу его терпения, и Иоська вышел на тропу войны. Обедали мы в столовой рядом с частью. Здесь с каждым вновь приехавшим офицером проводился один и тот же тест. Принеся на стол первое блюдо, он отправлялся за вторым, а в это время солидная порция соли опрокидывалась в его тарелку. Когда он сообщал об этом нам, кто-нибудь пробовал, соглашался и советовал пойти поменять, так иногда случается в системе общепита, не беда, заменят. В его отсутствие второе блюдо обильно приправлялось сахарным песком, а компот перцем. Спокойно доев первое, наш друг принимался за второе и тут же морщил нос, слишком сладко. Ну, брат, ты слишком привередлив, первое тебе соленое, второе слишком сладкое, если ты сочтешь и третье недостаточно хорошим, мы просто не будем знать, что с тобой делать. Нормальный мужик, хлебнув компот, и убедившись, что его догадка о нашем участии в его питании более чем основательна, моментально включался в игру, ну а ненормальный…(бесконечное количество вариантов).
Обедали вчетвером - Иоська, главный инженер, начфин и я. Основные события стали разворачиваться после еды. Надев шапку и полушубок, я полез в карман за перчатками и почувствовал, как кисти погрузилась во что-то липкое, густое и кашеобразное. Да, да, я тоже сразу же подумал о том, о чем сейчас думаете вы. Вынимать руки из карманов на радость окружающим я не стал, так и пошел без перчаток, руки в карманах, а все это происходило в Норильске зимой, а, следовательно, при температуре где-то около сорока.
Иоська начал говорить что-то важное, обращаясь к нам всем (другого времени и места выбрать не мог). Рук я уже не чувствовал. А мой начальник штаба на этот раз решил со всеми попрощаться за руку. Судя по его ухмылке, гадать об инициаторе этой проделки не приходилось. Сделав вид, что не заметил протянутой руки, помчался в медпункт, но уже успокоенный. Иоська переиграл. Если в кармане было то, о чем мы с вами подумали, он не протянул бы руку для пожатия. В кармане был мясной фарш.
В тот же день Иоська вместо пайка (мяса, рыбы, сахара, масла, консервов и прочего, получаемого нами ежемесячно,) принес домой в рюкзаке на радость супруге двадцатикилограммовый блин от штанги, прикрытый сверху тряпками, газетами, пенопластом и прочим барахлом, создающим имитацию объема.
Дорогие читатели, не хмурьте лбы, вот, мол, кому мы доверяем своих детей и свою безопасность. Уверяю вас, и с детьми и с безопасностью страны дело обстояло очень даже прилично, Часть прекрасно справлялась со всеми задачами, что были на нее возложены. Просто мы были очень молоды, почти в возрасте ваших детей, да и наши командиры были не на много старше.
Через несколько лет при расформировании нашей части мне, капитану Флеккелю, и майору Рабиновичу было поручено командованием доставить знамя части в штаб округа. Мы летели в Новосибирск, преисполненные гордостью за порученную миссию.
Кто это говорит, что в СССР имел место антисемитизм?
В одной из комнатенок штаба какая-то старушка приняла у нас знамя, выписала, как в ломбарде, квитанцию, и, не дожидаясь ухода офицеров, бросила их святыню куда-то в угол.
Много лет я переписывался с Иоськой. Жил он теперь в Иркутске на улице Бронштейна (очень символично). Но с какого-то времени стали приходить от него письма из того же города, из дома с тем же номером и из того же номера квартиры. Вот только улица почему-то стала называться пятой(!) Советской.
Что там кто-то говорил за антисемитизм?