Кандрин
Командный пункт радиолокационной части представляет собой хорошо отлаженный механизм, где каждый знает свое место и очень четко, а главное, споро выполняет свои обязанности. Боевая работа привносит в этот процесс дополнительно волнение и ответственность; точки и линии на огромных вертикальных планшетах – это уже не просто маршруты обычных самолетов, это пути следования реальных грозных боевых машин, американских стратегических бомбардировщиков В-52, сопровождаемых нашими локаторами. Обстановка, когда напряжение буквально висит в воздухе, может длиться часами. Мой приход на КП совпал именно с такой ситуацией.
Маленький, чуть выше полутора метра ростом, планшетист в длинной гимнастерке и сапогах с очень широкими голенищами не то, чтобы выпадал из общего ансамбля, нет, но обращал на себя внимание каким-то необычным видом затравленного зверька, вздрагивал от любого обращенного к нему вопроса и отвечал, словно чувствуя за собой какую-то вину. Было видно, что выдерживать общий темп ему очень не просто. Во время небольшой паузы договорились, что после смены он заглянет ко мне в медпункт.
Как он вошел и бесшумно пристроился где-то в уголке, я не слышал и прошло какое-то время, прежде чем там его обнаружил.
- Как себя чувствуешь?
- Хорошо.
Стандартный вопрос врача. Стандартный ответ молодого девятнадцатилетнего человека. А вот продолжение было далеко не стандартным. По его лицу двумя полноводными реками текли слезы. Он их не вытирал, только хлюпал носом. Что-то произошло в жизни и службе этого маленького солдатика и переполнило чашу его терпения. Нет, в то время никто ничего не слышал о дедовщине. Она стало «благом», приобретенным более совершенным обществом. Мне не удалось ни тогда, ни потом выяснить причину тех слез. А может, всего понемногу накопилось и прорвало плотину.
Отправить его в роту, прописав амбулаторное лечение, рука не поднялась. Пусть сначала отоспится, придет в себя, обретет хоть какую-нибудь уверенность, а потом решим, что делать. Выписывать не торопился, очень нравилось наблюдать, как старательно и с какой-то крестьянской основательностью он выполняет любые поручения.
По натуре был робок и молчалив. Считая, что первое качество со временем нивелируется, а второе, настолько сейчас редкое, будет незаменимым при любой работе, решил присмотреться к нему более внимательно и со временем убедился, что этот защитник человечества станет мне хорошим помощником.
Медицинская служба части состояла из меня одного во всех ипостасях - старший врач, он же младший, зав. аптекой, фельдшер, медсестра, санинструктор и санитар. Появление в медпункте хотя бы еще одной живой души было более, чем желательно.
Отправился к Иоське, нашему начальнику штаба, майору Рабиновичу, внешне строгому, но очень доброму и все понимающему человеку, с просьбой ввести в мой штат должность фельдшера или, хотя бы, санинструктора, мол, не гоже такой серьезной службе выступать в одном лице.
- Добро, кого-нибудь подберу.
- Я уже подобрал, товарищ майор, это рядовой Кандрин из третьей роты, планшетист.
- Кандрин, так Кандрин. Еще вопросы?
-Неудобно ему будет командовать группой солдат, отправляющейся в лабораторию или поликлинику, пребывая в звании рядового.
- Значит, ефрейтор Кандрин. Свободны, лейтенант.
Наутро при общем построении был зачитан приказ по части, в котором в числе прочих новостей была объявлена и эта, о присвоении рядовому Кандрину очередного звания «ефрейтор» и назначении его санинструктором лазарета. Надо было видеть физиономию моего нового коллеги по медицинской упряжке! Улыбка просто сама растягивала его губы, хотя он пытался не демонстрировать своей радости, справедливо считая, что при таком высоком звании быть несерьезным – просто мальчишество. Но не прошло и пяти минут, как водрузил на погоны свою первую лычку.
Господи, как же я оказался прав! Он как-то тихо и незаметно перетащил с моих плеч на свои весь груз бытовых и хозяйственных, забот, оставив мне только чисто лечебные дела. Но и в них он пытался вникнуть, не встречая с моей стороны никакого противодействия. Напротив, пытался учить его, как не большого, но медика, правильным действиям в экстремальных ситуациях, оказанию помощи по жизненным показаниям. Два раза повторять ничего не надо было. Я улетал в частые командировки по Северу, находясь в состоянии относительного спокойствия, если не за здоровье, то, во всяком случае, за жизнь оставшихся в части людей, будучи уверен, что мой маленький лекарь, при необходимости, поможет, отвезет в больницу, вызовет помощь на себя.
Запрограммированный от рождения на соблюдение во всем чистоты и порядка, он переносил это стремление и на чисто лечебные дела. Его слегка раздражало, видимо, что таблетки в прозрачных банках находятся не на одном уровне, поэтому в мое отсутствие он давал любителям часто посещать медпункт лекарства из той банки, где их было больше, чтобы выровнять «строй». Зная эту его особенность, банки с относительно сильными препаратами я убирал в сейф. Сейчас с позиции возраста и лечебного опыта, оглядываясь назад, думаю, а ведь в этом что-то было.
Прошло время, и наш бравый ефрейтор стал младшим, затем просто и, наконец, старшим сержантом. Теперь это продвижение вверх по лестнице военной карьеры воспринималось спокойно и с достоинством. Ничего в его поведении или отношении к своим обязанностям не изменилось. Это был надежный помощник и верный друг. Пошел к Иоське с официальным рапортом о предоставлении старшему сержанту Кандрину краткосрочного отпуска с поездкой домой на 10 суток за безупречное выполнение своих служебных обязанностей. На этот раз своих эмоций он сдержать уже не смог.
Из дома он вернулся с письмом от отца и пирогами от мамы. Отец был невероятно горд за своего сына, он был уверен, что Генка должен был проявить себя в войсках достойно, ведь в их породе никогда не было лоботрясов и пустозвонов, искренне благодарил меня за помощь, оказанную его сыну. Вместе мы съели мамины пироги и стали нести службу дальше.
Вскоре произошло событие, которое в корне могло изменить мою судьбу и, следовательно, наши взаимоотношения.
Как-то зашел наш особист и поведал, что в одной из рот проходит службу некий имярек, человек скользкий и подлый. Так вот, он написал письмо своей приятельнице, живущей в городе, что скоро будет проходить лечение в городской больнице и приглашает ее туда на свидание. Попасть в больницу с его опытом, не составит большого труда, так как провести «молодого врачишку» в части будет проще простого.
Если бы не такое пренебрежительное отношение ко мне, крупному медицинскому светиле, то самым интересным во всей этой истории было бы узнать, как содержимое личного письма стало нашим общим с особистом достоянием. Но движимый обидой, не стал вдаваться в эти тонкие интеллигентские нюансы, поблагодарил и обещал принять контрмеры.
Продолжение балета не заставило себя долго ждать. «Больной» объявился на следующий день с прекрасным цветом лица, но скорбным выражением на нем и сообщил мне о невыносимых болях в сердце, уже несколько дней не дающих покоя. Мною было проделано все так, как когда-то учили, Уверен, что преподаватель пропедевтики гордился бы, увидев меня в деле. Внимательно осмотрел, прослушал и ощупал все, что только можно, сделал кардиограммы в покое и после нагрузки, после чего сообщил своему пациенту:
- Успокойтесь, у Вас все в порядке, никакой болезни нет. Это, вероятно, нервишки шалят. Попьете валерианочки, как рукой, снимет.
- Да Вы что, док, Вы в этом ничего не понимаете. Давайте мне направление в больницу, там разберутся.
- В чем я разбираюсь, а в чем нет, мы сейчас обсуждать не будем. Это во- первых. А во-вторых и последних, никакого направления я Вам не дам. Так что, всего хорошего.
- Да пошел ты, …..(несколько слов не для прессы)
- В трибунал очень захотелось?
- Не получится. Свидетелей нет….(дополнительно несколько слов с указанием четкого адреса)
- Вот в этом, мой дорогой, ты прав, свидетелей нет,- и со всей силой двинул по наглой роже.
Но я ошибся. Свидетелей оказалось сразу двое (Кандрин не в счет). Я не учел, что дверь моего кабинета открывалась наружу, в коридор, где сидело двое солдат, ожидая своей очереди к доброму доктору, у которого можно получить помощь и услышать теплые слова утешения. Могу представить их состояние, когда из дверей вылетело и у ног замерло чье-то тело.
Нет, я не настолько силен, чтобы разбрасывать своих противников. Все получилось так эффектно, вероятно, потому, что мой оппонент, среагировав на опасность, успел слегка отклониться назад и кулак достал его в тот момент, когда хорошей точки опоры под ногами уже не было. Поэтому тело, получив первоначальное ускорение, по всем законам физики, продолжало движение уже по воздуху, и не плотно прикрытая дверь не послужила преградой.
Через какое-то время до меня дошел смысл происшедшего. Офицер ударил солдата. Врач ударил пациента. Ближайшее будущее рисовалось не очень красивым. Настроение было поганое. Слабым утешением служило лишь понимание того, что на Руси испокон века оскорбленное мужское достоинство восстанавливалось не в адвокатских конторах и судах.
В кабинет, постучавшись, зашел Кандрин:
-Владимир Александрович, Вы только не ходите никуда и ничего не докладывайте.
-Это ЧП. Хочу я, не хочу, но доложить об этом обязан. А, кроме того, как я буду выглядеть, когда об этом расскажет кто-то другой? Слухи все равно дойдут до командования.
- Не дойдут, и никто другой не расскажет.
- С чего ты взял? Откуда такая уверенность?
Кандрин молчал, переминался с ноги на ногу, врать он не умел, а правду говорить не хотел. Я же, чувствуя, что здесь все не просто, был очень настойчив:
- Что ты ему сказал? Отвечай мне.
- Пообещал убить. Он поверил.
Сказано это было так тихо и спокойно, что я тоже поверил. Убьет. Точно убьет. Из-за меня убьет. Те дисциплинарные неприятности, которые могли ожидать меня, были абсолютным пустяком по сравнению с той глыбой горя, что должна была обрушиться на этого маленького человека, вставшего на защиту своего непутевого друга. Чувствуя в глазах и носу полный непорядок, подошел и обнял его.
- Но ведь это же тюрьма.
- Вряд ли. В тундре только песцы найдут его тело.
- А двоих других ты тоже пообещал пришить?
- Да нет, те нормальные ребята, но на всякий случай решили придти к Вам в другой раз.
Я не доложил. Молвы не возникло. Никто никому ничего не рассказал. Начальство меня не вызывало.
Потом я неоднократно прокручивал в голове этот эпизод и задавал себе вопрос, а хватило ли мне сил и самоотверженности поставить на кон свою жизнь ради судьбы другого человека. Я лукавил сам себе, подменяя собственными возможностями уладить конфликт полное отсутствие таковых у моего друга, оказавшегося к тому же в полном цейтноте для принятия решения. В конечном итоге должен был признать, как бы этого мне не хотелось, что к таким поступкам еще не готов.
Закончив службу, он уехал домой и мы какое-то время переписывались, потом переписка заглохла. Я знал, что он закончил школу и поступил в медицинское училище, потом хотел учиться дальше. У него получится. Будущим его пациентам можно только завидовать.
Старший сержант Кандрин, ты слышишь меня? Я все помню и буду помнить до конца своих дней.