НАЗАД ВПЕРЕД,
ИЛИ ПРИЕЗЖИЙ В МАРЦИЛОНЕ
Абсурдно-симулятивный гротеск (роман)
Продолжение. Начало см.:
Ученый принц и Орден Ноль-1 - http://proza.ru/2009/08/10/1055
Ученый принц и Орден Ноль-2 – http://proza.ru/2009/08/17/357
5. ПУТЬ В МАРЦИЛОН
Дилижанс неспешно нырял по ухабистой тропинке. Серый в черную полоску разлезшийся куб таможни маячил то вдали, то вблизи, то скрываясь из виду, то прорываясь в окоем, но всякий раз в новом местоположении.
- Что ли, не пойму, трудно проложить нормальную колею, попрямее? – сварливо пробормотала пожившая дай боже дама в замшелой шляпе с вялыми и безыскусно крашеными плерезами.
- Вы откель, мадам? – Оглянулся кучер.
- Из тутошних я, из аристократок. - С холодным достоинством прозвучало в ответ из-под густой вуали.
- Тогда бывайте патриоткой, - назидательствовал кучер, - на родине всё всегда лучше. Вы, знать, давно не бывали в родимых краях?
- С даты сорокатрехлетнего юбилея покойного короля.
- Оно и заметно, - вздохнул возничий и защелкал кнутом, сосредточась на управлении коняжками.
Презрительно хмыкнув, местная аристократка уткнула нос в тугую перчатку с проголодавшимся мизинцем.
Через четверть часа я сделал вывод, что хитро маскируемая рельефными изгибами таможенная изба так и не приблизилась. Более того, некоторые колдобины и овражки казались до мелкостей знакомыми. Не совря - ощущение, что мы петляем по круговому, вернее спиральному маршруту, где каждый виток продвигает к пограничной цели самое много - на сажень. Подмывало спросить: на кой ляд все это? Но промолчал, - чего доброго, в дураки угодишь.
Вооружась терпением, последующие часа полтора я безропотно сносил дорожный массаж области таза. Но даже дури полагается предел.
Сперва не верилось, что факт: дилижанс застыл против одиноких ворот. Без забора. На створках пара объявлений. Первое: «ПОЖАЛУЙТИ С ДАБРОМ!». Со второго сиял шедевр коровьей каллиграфии: «ВОРОТЫ. И.О. ЗАБОРА КОЙИЙ В ПРАЕКТИ. ДЛЕНА 1,5+1,5 АРШЫНОФ». Средину крепил громадный замок.
Ну, вот и страна ученого принца! Я спрыгнул на землю, утонул в липкой грязи и, хлюпая подошвами, спокойно обошел никчемные «ворота – и.о. забора». Тем временем, «из тутошних аристократок» и кучер безуспешно колотили в ворота, прося пустить. Я решил им помочь и стукнул в слюдяное оконце таможни. Проем оконопатил бородач. Заспанный и в кирасе.
- Чиво такова? – воспитанно гаркнул кирасир и, щуря глазки, пошел яростно расчесывать сыпь на щеке.
- Тут к вам приехали. – Сообщил я.
Таможенник наклонил голову, жестоко поскреб еще один бак и вдруг застыл, словно вспомнил чего. Напряжение начальника не могло не передаться вытянувшимся в струнку кучеру. Но государев человек быстро скривился, что означало – выпрямился, и, заскоблив подбородок, важно рыгнул:
- А… псы. Подождуть! – и осиротил проем.
К той поре я уже сблизился со столбиком-указателем «ДОрРОГгА» без малейшего признака присутствия таковой. А за спиной начиналось: сопенье, ругань, скрип. Я обернулся. У ворот изнутри, жутко пыхтя, копошился неохватный коротыш в мятой кирасе с пристегнутой к поясу саблей размеров немыслимых.
Засов злонамеренно упирался. Засмеявшись, я вспомнил о наружном пудовом замке, не отомкнув который, вряд ли раскроешь ворота. Но тут, опровергая логику, створки подались вовнутрь. Тоже ведь номер: замок-то… намалевали краской. И следующее открытие: при резком движении таможенника блеклая кираса натянулась и зараз сморщилась в гармошку – не сталь, а клееные куски серебрянки.
Приветно бурча, пограничник впустил приезжих в пределы отечества. Вопросов к кучеру у него не возникло. Прибрав поднесенную шапку монет, кирасир даже благодушно пнул возницу коленом, на что последовал благодарственный довесок льстивых восторгов.
А вот тутошней аристократке путь был зарезан наглухо. Ткнув в бок правую руку, а левой раздирая кожу на затылке, страж границы радушно прохрипел:
- Чего надоть, курва?
- Не имею никакого намерения собеседовать со столь косноязыческим солдафоном. – Надменно отозвалась шляпа.
- Ась? – прервав озадаченный чёс, таможенник переместил руку к левому уху, после чего из пасти вырвался рев. – А? Да ты кто така? – Вторая рука поползла к гнутой сабле.
«Еще один златоуст», - мне сразу вспомнился достопочтенный Кнуреллер.
Возмущенно надув губы, чванливица все-таки попятилась и представилась с уже безопасной дистанции:
- Мы, примите к сведению, из здешних аристократок. И к моветону, да станет вам ведомо, не приучёны. Вот так-с!
Солдафон затряс складчатой шеей:
- Вона чо. А везешь чо?
- Как это что везу?
- А такыто: добро како везешь?
- Пардон, не вникну в субстанцию расспроса: о каком добре вы ведете диалог?
- Цыть! – подпрыгнул таможенник. – Выражаться при сполнения не дозволям! А ну шпарь, как на духах, како добро с собою тащишь?
- Но почему это, извините за расспрос, я должна транспортировать с собою некое добро?
- Довыражаисси! – недобро покачал головой страж. – И тупа ж ты, кума, да хрен с тобой. Проясню. Грамоте-то кумекашь?
- АльфАвиту обучены-с, - подавилась дама, очевидно, смиряясь.
- Тады скажи, чего на двере прописано?
- Ну, если судить с аутогеничной тождественностью, то: «добро пожаловать», - самонадеянно предположила аристократия.
Коротышку заштормило от спазмов:
- Хе-хе, не могу, уморила! Нешибко ты, погляжу, в чтиве-то сильна. Хе-хе! Кому ж, пораскинь мозгою, надоть таких клух пришлых жаловать? Не того там проставлено. А писано по мудрому велению принца-благодетеля: «С добром пожаловти». С добром, чуешь? То бишь: кто како добро везет, так и добро пожаловти. Во! А у кого добра, смекашь, нетуть, так у нас такого добра дерьмова и свово хватат! Уразумела, убогонька?
- Так нет… Как же… Позвольте. Это в смысле… добро…типа…багаж… имущества… скарб…пожити…наконец? – Заикаясь, всхлипнула дамочка.
- Во-во, имущества. Именно, пожитки. В конец-то неразумна старушоночка допёрла!
- Но у меня такой, значится, казус: ничегошеньки нетуть. Исключая, пардон, окромя старого белья, - быстро поправлялась женщина, с натугою осваивая лексикон отчей власти.
- Какыт нет неча? – ехидно ухмыльнулся блюститель рубиконов.
- Да, да… вот так, и нет. – Тут мадам взлопотала с жаром и взрыдняком. – Вы вникните, господин капрал, в сущностной аспект сложившейся акциденции. Я вить при покойном монархе изгнана была. Эмигрировала. Долгосрочно. Скиталась. Длительно. А намедни правитель нонешний объявил амнистию всеобщую. Я и репатриировалась вот, возвернулась то бишь, ежели позволите так выражаться. – Сникшее дворянство сервильно ощерилось. Однако линялый кирасир, пригнув башку, разгонным прямиком пер на экс-врага отечества.
- Значится, изгнана? Значится, эмихренша? Значится, и добра нетуть? Усё, значится, промотала? – его щелки добрехонько посверкивали.
- Значится, и добра нет. Значится, усё промотала, – подпуская слезу, покорно и подобострастно вторила старушка.
- Значится, и добра… нетуть? – кирасир отчетливо и зачем-то злорадно обособил последнее обстоятельство… да как рыкнет. – А ну пшла вон, нищь закоульная, у нас своей швали на сто помоек и двести семьдесят восемь нужников!
- Смею освидетельствовать следующий факт, господин и.о. начальника таможни. – Это к раздухарившемуся вояке прокрался кучер.
- Шпарь, фуфло.
- Энта голодранно мятежная эмигрантша, это мятежно эмигратное нищенство позволило себе употребить ругательские поклепы и досадные наветы по адресации отечественных дорог. Все, мол, у нас из рук вонь. Дескать, власть растакает всеобщим безобразиям. А на чужбине, якоби, всё отменностно хорошее и завистливо справное.
- Кра-мо-ла! – зловеще, расстановочно и тишайше просипел кирасир, стекленея глазом. Редкие волосенки вспыжились от страха перед этим словом. Цап, и волосатая клешня ухватила изгнанницу за вуаль. – Разложившийся агент! – догадливо постановил он и, не обращая внимания на сопли репатриантки, втолкнул в чулан. Захлопнув дверь за поленницей, пузан дебильно ухохотался, пальцы блаженно заелозили по загривку, скулам, кадыку, зенки сладко жмурились…
Поздно опомнясь, потихонечку, спиной - шаг, другой - я продвигался от столбика с надписью «ДОрРОГгА». Упоенно гогоча, рубака подмигивал мне, как бы ища поощрения. Стараясь его не разочаровывать, я восторженно скалился и качал головой. По мере моего отдаления ухмылка почесунчика выгибалась, пока рожу не перекосило, и тогда из пасти понесся утонченный писк мамонтенка:
- Ить! Стоять! Подь сюдыть!
Обреченно вздохнув, я побрел на зов.
- Кто таков? – свирепо прорычал и.о. и т.д.
- Приезжие мы.
- Крамольщик!
- Как? – корча недоумение, реактивно переспрашиваю я.
- Крам-моль-счик, - запнулся он, и весь горловой нажим разом улетучился.
- Простите, бригадир, мы такие словеса не понимам. Хыть зашиби мя забором. – Строя болванария, божусь я.
- Как? – быстрее звука переспросил природный болванарий.
- Зашиби мя забором, – несмело, но внятно повторяю я.
- Ить! Здорово! Надоть упомнить. Зашиби мя забором. Зашиби мя забором, – солдафон развеселился, но ретивость смяла доброту, и он официально запыхтел. – Ну, энто… кхм… все, одначе, пустяков. Смешно оно, конечно, но долг завсегда того и превыше потому… что ибо как. И не надо мне тута заливать. Колись как на духах, скока добра везешь? Бумажки мне твои не в хрен не… в того… Мы в письмах не того… То есть того… Но не так чтоб кого и потому. Эх, заплутал ты меня, крамольщик… - златоуст с бугра улился злостью. – Подать пожитки на посмотр.
Слышь, Прескарен, а ведь похоже, что этакой нищете закоульной путь в Марцилон заказан.
Я медленно выгребал причиндалы. Записная книжка, карандаш, подзорная труба, коробочки спичек, кисет, трубка… Фляжка с шампанским (о нем я узнал, промокнув горло в дилижансе) затаилась под курткой. Последним вытряхнулся перочинный нож. Но чем дольше я рылся в багаже, тем разительней менялось лицо сабельного эрудита. Оказывается, мы отродясь не видали спичек, хотя и слыхали, что некогда в столице водились маленькие палочки, коими добывали пламень. Но, поди ж ты, секрет их изготовления был необратимо утрачен. При виде ровного ряда щепочек с зелеными наконечниками «таможня» присел и зачесал в макушке.
- Ой, иди ты! Ой, иди ты! Енто никак махонький заборчик. А можа мне огонька глянуть?
- Одолжите милость.
Трясущимися руками таможенник вытянул спичку и неумело чиркнул о серистый бок…
- Гля, гля, горит! – сломив обуглившуюся головку, со смаком разжевал. – Пепёл, пепёл! – и в восхищении сглотнул чернявую слюну. – Эх, мне б таку вещь! Кажный день черкать не жаль! А тут раз в полгоду добудешь пламенюку и чахни за нею, как бы не погасло!
«Вот ведь штука кака!».
- Дарю. – Жертвую коробок. – А в обмен просветил бы что ль, чем у вас тут огонь добывают? Ежели это, знамо дело, не государственный секрет!
- Была не было! – Решась на отважное, крепыш забежал за угол избы.
Напружась, он выволок саженный ящик, отдаленно смахивающий на спичечную коробку для великанов…
- Пособи, малой, - воззвал заборный Прометей, с натугой оттягивая стенку ящика.
Я пособил. Привстав на цыпочки, он сунул обе лапы внутрь, набычился до немоты и мало-помалу извлек желтоватое бревно, чуток помельче фонарного столба. Мера серной нашлепки равнялась горшку. Зажав кол как таран, он разогнался и с прирожденною грацией помчался к боковине ящика. Вписавшись в коричневую наждачку, набалдашник заскрипел и, осыпаясь по шершавой стенке, вспыхнул метровым снопом. Зажигальщику вмиг спалило брови и полбороды.
Но и это не предел. Не рассчитав разбега, тлеющий бородач вписался бревноспичкою в таможенные ворота и пронзил как марлю. Теперь мне стало ясно, что и ворота из холстины, натянутой на фанерную рамку. Да и чего ждать от и.о. ворот?
Вспахав землю горящим концом спички, «друг таможня» грузно сбрыкнулся рядом с дымящим колышком.
- Вот вам здрасть-ить. - пояснил расстроенно и поикивая. - Ить! Вот и завсегда так. Ить. И то: спробуй-ка такою хреновиной метко черкнуть, а потом еще и в руках удоржать!
- Постой, бригадир, а почему не настрогать спичек помельче?
- Угу… по уму… То не дело моего ума и не моего ума то дело. А дело то государево. А кто не государев таком делом возьметшись, - тот, стало быть, и есть ужо натурально из крамольщиков. – важно сведя все к крамоле, он вознес к небу обожженный палец, затем струсил пепел с бороды и основательно поплевал на непотушенные участки в районе ушей.
- Мощно! – Соглашаюсь я, незаметно суя в карман подзорку: чего доброго ее радикальные свойства произведут в мозгах «таможни» революцию.
- Вот я гляжу, и валюта тута. Ить! Ну, ничо, ничо, - без былого остервенения, пожалуй, что и доброжелательно выдал хозяин положения и избы. После чего смахнул звонкую горсть в свой карман, пояснив ласково, - на нужды заборные…
И тотчас его зенки округлись в приступе раболепия. Сперва я и не скумекал, с чего б? А все проще репы: досмотрщик добрался до записной книжки и ножичка. Я сильно сомневаюсь, что подобную метаморфозу произвела макулатура - для захолустного «грамотея» всего лишь целлюлозный эквивалент крамолы! Вояку сразил… нож - та самая подаренная брандмейстером перочинная невеличка с веером лезвий.
При виде ножика таможенный волк зарумянился снегирем и давай расточать полусвязные панегирики:
- Ваше светлячество, пардоны, не признал-с. Как же, как же, тако добро, – в языческом экстазе он озирал перочинный фетиш и вздергивал зрачки к небу, – достойно рази токмо царской особи, хрю-хрю. - Это вместо хи-хи.
Было видно, что он пытается задобрить - на всякий случай. Ровно для страховки и как бы «авансом дальнейшего обожания замаливая невольные грехи». Не поняв чего-то, я в чем-то не подал виду и, входя в роль, отечески ему:
- Признал, стало быть, шалопут?
Не моргнув глазом, служака кивнул:
- Как же вышество да не признать? Поням сообразя! – продолжать не посмел, по всему видать, опасаясь выдать факт истинного неведения.
- Коль так, вот тебе наказ: крамольщицу сию выпусти, то бишь ослобони. Пущай мотает, откель прикатила. Сполняй!
- Как же-с, светлячество? – он едва не рыдал. – А награда?
- Знаешь, не перечь. Ить! – я сам себя не узнаю. – А то, как возьму да как не забуду, кто и почто мою валюту сгреб.
Войдя в ужас, коротышка не смел продолжить вечный чёс:
- Не сгуби сиротку, вышество!
- Будет. Дыши. Но как велено, там и сполни. А награда… - я с улыбкой киваю на благонамеренного патриота с кнутом. – Того вон плута вишь? В чулан его. Да покрепче запри. Ему там самое место, как инсинуатору, клеветнику и анонимщику.
- Как? – Быстро спросил таможенник, но мысль сработала оперативней языка. – Усёк! Ентому возчику в чулане самое место потому как он поклепщик, сквернослов и зануда.
- Далеко пойдешь, вундеркинд. - Я треплю его обугленную мочалку. - Несь службу не от страха, а по совести.
- Ить! Бум сполнять!
- Ить! – солидарно отзываюсь я.
- Ить! – выкатывая бельмесы, еще задорней воскликнул он и, раздавая тумаки упирающемуся кучеру, утолкал его в чулан.
Не для внимания на чувствительной мизансцене, я зашагал прямо.
Издали и сразу выполз первый забор. Длиннющий, серо-грязный, дощатый.
Даже за сотню шагов в глаза била аршинными знаками малеванная метрика: «И.о. ГлавЗабора 2,4 версты+1,5(от 1,2 до 1,8 выс.) сажень».
Вот и начало…
Я ополоснул в луже руки и по мерзкой, как размоченные дрожжи, грязи двинул вдоль забора.
Час, второй… Вопреки заявленному километражу (а, может быть, верстажу), щербатой челюсти не виделось ни конца, ни края… И хоть бы одна душечка навстречу. Увы. Так и топал битый час, продвинувшись, замечу, не ахти: при столь шиковом тротуаре галопом не проскачешь! Не балуя строгой вертикалью, дощечки торчали вразброд и наперекось. Где-то не хватало целых пролетов, и из этих окошек пялились серость, тоска и грязь.
Но вот проглянул он – конечик! Я ускоряю шаг, рывок, рывок и… О, разочарованье – то был лишь поворот одноцветной бескрайности, да к тому ж под острым углом. Стена казалось бесконечной, как тоннель из ада в рай!
Впрочем, мало-помалу отпечатались и первые, если не считать таможни, следы культуры: сперва две подгнивших спички, приставленные в разряде подпорок, затем - грубо сработанное колесо. На последнем я и выместил досаду. Раз - и колесо за затылком, мощный замах, - и вот оно, как бомба, врубается в ограду…
Ой-ой-ой! Надрывный писк мокрых досок, - после чего вся уходящая к горизонту клавиатура древесной гнили качнулась, зависла и с натужно эпическим стоном ухнула набок, колясь и атомизируясь в меленький расщеп.
Окрестное безмолвие встряхнул кошмарный хруст, что плавно сросся с тяжким воющим крещендо из-под почившего забора. И все это звуковое великолепие вспучило сырой эфир.
Я прочесал уши, пару раз протер глаза и… Батюшки: закопошившись, груда обломков у самых ног выплюнула тощую хромыляющую псинку. За нею выползли замызганные оборвыши. Их был два. Или две? Нервно сморгнув, я нацепил очки, чтоб разобраться.
- Вот не надо так делать… Однако. – Мрачно молвила первая жертва катастрофы – с бельмом на левом глазу - и сделала в обход носа сток для липких слез. Я изумленно взирал. Все-таки это был он. Он носил нижнюю челюсть размером с королевский половник и при этом расчетливо водил волосатыми руками по штанинам неопознаваемой расцветки. Тогда же из грязи вырос г-образный косматый ревматик, можно сказать возрастная развалина. Ревматику никак не улыбалось разогнуться. Поэтому космач рванул ко мне, как был - в позе опущенного шлагбаума и уныло покряхтывая.
Воспитанный на пиетете перед пожившим поколением, я молча и с интересом ждал резюме. А вот этого делать точно не стоило: тонко скульнув, дряхлый «Г» с резким ускорением таранил мой живот. Ах ты, гадкий пачкун! Фу-фу, пачкун, оказывается, еще и пахучка… Охнув и скривясь, я почти соскользнул в месиво, но, удачно балансируя, устоял на левой пятке. Чего не скажешь про темечко дедули: срикошетив о фунтовую медь моей пряжки, оно со всеми приложениями дрепнулось в грязь. Мыча, «Г» затряс не чесанной плантацией отборного «гнидовья».
Теперь про мой урон: брючины заляпало грязью, очки нырнули в нее же.
Но не успел я нагнуться за беглыми стекляшками, как туземец № 2 в кенгурином прыжке приласкал мой лоб внушительной дубиной. По счастью, то ли кепка смягчила удар, то ли дрын был грозен лишь с виду, но рассыпался он от первого же контакта с головой.
- Ну… - гневно пробурчал покуситель, пятясь, после чего с вызывающим чмоком вдавил очки в булькающее тесто и остервенело заерзал подошвами. К тому времени я успешно играл в злого боксера. Дылда продолжал шумно негодовать, но не придумал ничего страшнее, чем втиснуть в рот собственную шляпу. Потом он драл ее в клочья, всячески поедал ее и силился даже проглотить, свирепо двигая при этом грозным выступом пониже рта. После серии устрашающих маневров он неожиданно показал тыл и, спустив к луже обезьяньи лапы, пошлепал к канаве.
Похоже, обмен любезностями окончен, радовался я. И едва не поплатился за скорострельность выводов: порывшись в ворохе щепок, враг достал безразмерную котомку, установил ее на пеньке, разложил батарею свекольных клубней и начал методически обстреливать объект по имени Прескарен.
На том же этапе, злобно урча, возобновил атаку и старикашка. Но теперь я был начеку. Подпустив куда не жалко, я сильно его толкнул кулаком в выставленную кочерыжку. Рухнув, как подпиленная виселица, г-н «Г» забавно задрыгал ножками. На тот момент у его стратегического союзника иссякли снаряды. Он заплакал и, подманив собаку, попытался науськать на меня. Зловеще рыча, зверушка начала красться ко мне без пацифистских намерений, но оступаясь со всех лап. Изловчившись, я слегка пнул ее в бочину. Хрипящая шавка плюхнулась на брюхо, конечности разъехались так, что треснули суставы, а морда скрылась в луже. Дернув обрубком хвоста, тварь больше не реагировала даже на хозяйский «фас».
Миг перелома в побоище, - для меня он был очевиден. Что до врага, тот, как видно, усмиряться не желал и по-разному давал знать, что не лыком шит - с дальней дистанции, разумеется. Меня даже пытались подвергнуть яростному психическому прессингу. Это выглядело так: крепко цапнув зубами правую руку, верзила выдернул из котомки резервный клубень, зверски искусал его и, устрашающе хихикая, медленно вымазал свекольной кровушкой руки, губы, нос. Оно б и ничего, не перейди детинушка на шальные манипуляции с метровым обломком спички. Вот уж, поистине, пик милитаристской мистерии! Было заметно: угар агрессора находится в прямой зависимости от увесистости дубины. Наконец, дылда сделал шаг вперед.
Судя по всему, нас ждет приступ № 2. Я скорбно вздохнул и воззвал к дипломатии:
- Э-э, дяденька, не надо мне гаденько…
Так, негромко урезонивая, я и пятился. Не ища новых встреч, мой горящий лоб намеренно уклонялся от туземного гостеприимства.
С азартным «хо-хо» враг бацнул себя по хребтине, по макушке и, в мурашечном восторге от эффекта, начал примериваться к моим мозгам.
От первого выпада я увернулся. Когда же ходячая челюсть прицелилась вторично, я оказался где-то сбоку и даже поигрывал подарком пожарника, что ощенился сразу пятью лезвиями. Понятное дело, не помышляя о серьезной защите, я выставил игрушку ввиду полной отчаянности, а также отсутствия выбора. И вот вам парадокс: блеск стальных пластинок произвел во вражеской морде мимическую революцию. Бешеные глаза остекленели, палка вывалилась из задрожавших рук. Тут и сам бродяга с ревом ринулся прочь. А за ним, переваливаясь, и сутулый его дружок припустил следом. Но, сходу забодав чудом уцелевший столб, с ним и ухнул в яму…
Любовно погладив все лезвия, я сложил перочинный оберег и запрятал поглубже в карман.
Снова в путь, не долог, не короток. И без малого десяток раз меня тревожили вопли свекловода, от разу к разу все глуше, тоньше и тише…
Вот так народец. Ничего себе, встречки! Хуже чем в Габоне, где, собственно, не был. А посему, бакалавр, дыши-ка ровно и любуйся красотами пейзажа.
Насвистывая опереточное, я вскоре убедился, что весь пейзаж - под стать уже виденным прелестям. Желто-грязная тропинка, перечно-угрюмое небо, порубленные там и сям стволы. Они-то и впечатляли: теперь я уже ничуть не сомневался, что марцилонская индустрия по изготовлению заборов не имеет аналогов в Европе. Насчет Китая спешить не буду. Вопрос: от кого ограждать? И кого?
6. ВЕЧЕР ВСТРЕЧ
К закату достиг! Нос уперся в панораму города, и довольно большого. Но в то же время как бы по картинному застывшего. Даже редкие, архитектурно приличные, из домов изрядно соскучились по ремонту. На улицах - безлюдно. На башне ратуши – ржавые часы. Без боя и хода. На галочку стрелок нанизан плакат «МАРЦИЛОН».
Похоже, столица, рассудил я и, сощурив глаза, выглядел на соседнем доме афишу поменьше: «ОСЕНЬ».
Определенно, столица. Все в духе предусмотрительного принца: ну, как согражданам без напоминаний? А, в сущности, почему б и нет? Неровен час, и прочие куранты-будильники тикают столь же исправно? Тогда людям и впрямь не до часов, минут и даже не до времени суток, не прошляпить бы время года!
Чудная страна! Пожалуй, да, экскурсия стоит свеч из-за одних нелепостей. Коллекция, сказка, то есть бред!
Долго еще шнырял покорный ваш слуга по пустынным улочкам, пока не наткнулся на вывеску: «Городская аптека». А что? Аптека? Аптека! И разве не городская? Умно. Логично! И предусмотрительно.
Я толкнул створки - фанерные, туда-сюда, - как в ковбойском салуне… Клубы вонючего дыма облепили, залепили, налипли… В таком чаду всего труднее что-нибудь увидеть и вовсе нетрудно – понять, что фармацевтическое заведение больше смахивает на питейное. За мощными столешницами – важные немногословные господа с густыми поповскими бородами. Перед каждым – полуведерные долбленые кружки, которые молча же опрокидываются в рот.
В тщете разогнать дымные портьеры я робко дунул и проделал коридор к ближнему столу. Господин с сигарой меланхолически пробавлялся из дуплистого «наперсточка». Из колоннады у левого локтя он лениво двинул прибор на меня.
- Чем вы занимаетесь? – Строго интересуюсь я.
- Пью, – ответ был пространен.
- Ценю отшлифованный лаконизм.
- А я нет. – Дружественно признался господин, пыхнув драконьей струей гари, вони и т.д.
- Кха, кха, благодарствуем.
- Не жалко. – Он протянул мне табакерку - грубо выскобленный кусок прокоптелого дерева в виде сапожка - и лоскут плотного пергамента, более похожего на толстую кору.
- Не курю, кха… цигарки, - спрямляю я.
- Зря. Классный ассорти чая с перцем, - зевнул общительный дядя и, лихо свернув самокрутку, присосался к ней. Недокуренная сардель без жалости была выплюнута в, как мне показалось, опорожненный сосуд. «Бычище» противно зашипел. Курильщик, как ни в чем не бывало, испил оттуда, смачно побултыхал во рту.
А что? Все нормально, Прескарен! Держись, старик, так надо, будь спок, тут главное ничему не удивляться.
Уговорив себя, я приступаю к завсегдатаю аптеки:
- Что пьем?
- Что всегда. Спирт.
- Это что… такие лекарства отпускают в городских аптеках?
- Да, только в городских. Они у нас одна. Вот это! Вопрос вам: зачем в аптеке продавать лекарства?
- А что еще, если не лекарства?
- Действительно, что? Или спирт уже не считается лекарством? – даже не видя в дыму его глаз, я гарантирую иронию.
- Не стоит пускаться в дебри. Лично мне, будем говорить сугубо для примеру, очень нужны очки.
- Очки? – Он внимательно воззрился на меня. Казалось, что оба его глаза заволокло кругляшками пенсне - из дыма.
- Очки.
- Очки? Ха-ха-ха! Любитель розыгрыша или придурок? – взорвался вдруг собеседник. – А? Катись-ка ты к собакам чертячьим! Шутник балбесов!
- Лечитесь на здоровье!
Беря курс на задымленную стойку, я был уже максимально подготовлен к сюрпризам. После курительного порошка из чая с перцем комплект лекарственных средств сильного впечатления не произвел. А ведь было чему удивиться. В стеклянной витрине лежали, висели, стояли всякости любых конфигураций. Сходу я угадал назначение лишь одной – бутыли емкостью литров в тридцать, не меньше! Для аптечных кружек мензурка вполне подходящая!
- Что будем? – Из стойки пробурился человек в тертом сюртуке и апостольской бородке.
- Скажите, для чего вы так изуродовали вон ту связку каштанов?
- Какие еще каштаны? – дятловидный в фасе нос едва не тюкнул мне в глаз, зато с близи я разглядел попугайский изгиб профиля. – Это сушеные мыши!
- Извините, не признал. Кем же мыши служат в аптеке?
Я отдавал себе отчет, что выгляжу идиотом, но жало страсти гнало осторожность!
- Служат товаром, как и все в городской аптеке? Мы держим только то, что пользуется спросом, – снизошел «дятел».
- И что, мыши приносят доход?
- Да что вы? Еще какой! Простите, откуда, милейший, будете?
- Положим, из Пномпеня.
- Отколь, отколь? Не слыхал, видно, глушь!
- Кто б знал, какая! – Я уже не спорю.
- Ну, так, просветись, деревня: ономняся в моду зашли серьги из сушеных мышек с блестками цвета ржа.
- Изящно!
- Во-во. Эта связка стоит состояния. Как войдет в кондицию, приглашаю вас на дуэль герцогинь!
- Шик и шарм! Не в пример пномпенькам. У них в моде кастаньеты из мочевого пузыря быков с мельченным пометом кордильерского вонюгана, на худой конец, скунса.
- Как? Уже пишем, - под стойкой заскрипело перо. – Мода она всегда восходит с глубинки.
- Меткий этюд! – После дозы лести я делаю вылазку. - Но, пардон за бестактность, нельзя ли заказать чего-нибудь из аптечной классики?
- Чудак! Впрочем, я учтив, услужлив и услышлив… Сельская простота – это такой экзотик!
- Антикварюк, дополнил бы я!
- Во-во, лексикон-то весь какой - девственно трущобный! – в горбатом носе возникли признаки напряга. Чует крамолу?
- Шут с ними, с девками трущоб. Я бы хотел заказать очки, – и, увидев его страх, спешу добавить, - само собой, в порядке очередности.
- Ага… - аптекарь очень странно, до шейного излома скосил лицо куда-то, в то же время созерцая мой подбородок. Глаза его обратились в два потных чайника. - А вы, простите, кто-либо или как бы от кого-нибудь? – Его голос обрел некую протяженность во времени, причем с лающими элементами.
- Нет, я, знаете ли, сам по себе и даже без кабы.
- Да? Впервые слышу такой титул. И кто же вы сам по себе?
- Я-а-а! – Солидно акцентирую я.
- Ах, я-а-а? – Он почтительно улыбнулся. – Как же, как же? Такое короткое и звучное имя нельзя не знать. Сколько раз слышал. – Улыбка стала приторней. Дядя начинает чиниться?
- Определенно, нельзя. Это имя знакомо всем. – Соблюдаю я честность.
- Ну, тогда, какие дела, ставлю вас вне очереди, то есть в затылок герцогине…
- Кого это мы ставим вне очереди, когда на очереди сама любовница и.о. генерала? – шамкающие звуки принадлежали третьей силе. Не возьмусь объяснить, когда и как за спиной аптекаря вырос этот сухой, длинный и плешивый старикан с бурым носом и клинышком редкой бородки.
- Господин и.о. инспектора городских аптек, - залепетал аптечный бармен, - вне очереди после внеочередной герцогини я ставлю вот этого господина, - и робко указал на меня.
- И кто это? – а ведь во взгляде этой козлятины инквизиторская искось.
- Йа-а, - ласково прощебетал аптекарь. Его затруднения были понятны и даже умиляли: ведь так непросто угодить всем и сразу да еще с двух сторон!
- Он? – Лицо и.о. инспектора уелось в пятнышко унылого скепсиса.
- Йа, - подтвердил младший кадр, но без прежнего почета.
- Болван, – скорректировал начальник. – Этот я, который он, такой же он, который я. Ясно? Вы от кого? – Его глазки непроницаемо сузились, заякорив мой нос покруче штопора.
Э, дружище Прескарен, да нас никак держат за лгунишек? Какая обида, ведь мы говорили чистую правду, что ты это я, то бишь я это ты.
– А, может, вы все-таки от кого-нибудь? Или, чего доброго, кто-либо? – шуршал он как прошлогодняя передовица.
- Да нет же, - в моем вздохе отчетливое томление. – Я это я. А лучами славы и вниманием кой-кого мы пока не опалёны.
- Мы? – Застигнутые врасплох аптечные мастера переглядывались, покуда и.о. инспектора не распорядился сбивчиво. – Запишем их в нормальную очередь третьей категории.
- Спасибо, я не задержусь так долго. – Стараясь не обидеть дедушку, я ангельски мягок.
- Как знаете, можно и пожалеть. Ждать пришлось бы не свыше восьми лет. Эта аптека самая сверхскоростная в мире.
- До встречи через восемь лет, – моя улыбка предназначается буроносику.
- Вы что, издеваетесь над моим возрастом? – возмутился тот.
- Что вы? Как можно? Я лишь прикидываю, какое это будет чудо, если вы через восемь лет будете все еще и.о., а я и все пациенты третьей категории все еще будем любоваться на бравый вид вашего степенства!
- Не понял. – Скрипуче выронил козломордый.
- А это уже говорит ваш ум.
- Вы что, хотите принизить размер моего ума? – Насторожился бюрократ.
- Напротив, я убедился, что вы ум с размером. Сравнить бы еще с чем этот ваш размер. Если – вон с теми милашками, - жест в сторону «аристократических сережек», - то ум ваш просто грандиозен. Всего доброго. Аптекарь, или, скорее всего, и.о. провизора, не забудьте рецепт кастаньет из бычьего пузыря с пометом, шкала усохлости которого не уступает инспекторской.
С этим я оставил мыслителей переваривать информационный парадокс. Впрочем, и они не остались в долгу, озадачив меня вопросом: почему тут все большое и начальственное, вплоть до «главзабора», носит приставку И.О.? Что такое и.о. – «именем отечества» или все-таки «исполняющий обязанности»? Того и гляди, окажется, что и сам как бы принц исполняет обязанности какого-нибудь императора!
Бухлое небо жало на мостовую грязные ломкие спицы. Озябши и промокнув, я поднял воротник. Дождило и ветрило, унылей и унылей. Пусто, безлюдно. И так до самого горизонта. Не наблюдалось ни ночных сторожей, ни даже дворников. Лишь груды мусора, рухлядь и отбросы.
Экскурсия порядком прискучила. Хотелось уже где-нибудь и приютиться.
Из-за угла со скрипом выползла телега. Телега ли? Не совсем: из тумана выштриховывался архи-древний экипаж, и даже с претензией на вычурность. Но при езде он как-то инвалидно раскачивался. Сощурившись, я и без очков разглядел, что правое колесо сработано из обруча с приличными спицами, а левое – из сплошного диско-чурбана.
Ах да, у них проблемы с железом. Колесо, небось, вышло из строя, а замена нынешним мастерам не по зубам. Дальнейшие домыслы скомкал звук из недр:
- Кто там встал на городской дороге? – голос принадлежал даме.
Городская лошадь остановилась, чуть не снеся меня на городские камни. Сверху влажным непроглядным призраком глыбился городской кучер.
- Пардон, мадам, это я, и без и.о.
- Как странно вы отвечаете. Кучер, остановите транспорт. Незнакомец, приблизьтесь.
- Да я вот он. Весь. – Иногородний я выставляюсь напоказ, предупреждая в приоткрывшуюся дверцу. - Однако, чур в щель не стрелять. На меня уже достаточно покушались.
- Хм, что за жанр? Вы дворянин?
- В душе – всегда. Почти.
- Тогда в экипаж. Мигом.
- Это обязательно?
- Садитесь, пока приглашают. Вы приезжий. Я сразу поняла. А приезжим нечего разгуливать под городским ливнем.
Вот оно счастье приезжего!
- Мерси, коль не шутите, - вскочив на подножку, я начинаю скрываться внутри, но тут же вдавливаю боком что-то мягкое. Безрассудно, конечно. Но…
- Ну и темень, - посетовал некто, судя по всему, я, ибо уже чужие губы близко-близко прошелестели:
- Какой же выход?
- Наипростейший! – чирк спичкой.
- О! Натюрлих спичка! Вы не и.о. хранителя городского музея? Ах, я недоумка! Ведь все старинные спички давно ушли на нужды дворца. – Тонкие ручки приблизили к огоньку блюдце с маслом и, кажется, лучиной.
Сразу посветлело. Веселый треск масла способствовал живости общения.
Внимательный полукруг глазами удостоверил присутствие пассажирки.
Одна, недурна и не то чтоб стара! Это в темноте, а уж при свете! Впрочем, меня больше занимало другое: поддалась ли она последнему крику моды? К откровенной радости, миленькие мочки прекрасно обходились без ржавых грызунов.
- И вы тоже? – она подавленно вздохнула.
- Что тоже?
- Судите по человеку, то есть о человеке по его побрякушкам. Но я, представьте, не переношу мышей. И пусть меня разорвут, - я ни за что и никогда не надену эти сережки!
Она оправдывалась! Так сразу?
- Поверьте, я консервативен, как настырный пережиток и как четырнадцатилетний котяра! Лучше скажите, какова программа? Круиз по ночному Марцилону?
- Вы о помойных свалках и выгребных ямах?
- О них. И что? От этой прелести никуда не деться даже в Париже.
- Тоже вот речи! И одеты вы как-то не так. – Она поднесла блюдце, ловя блики с моей щеки. - Побритый! А у нас никто не бреется. Нечем. И выговор того… не того…
- Догадливая вы, из-за кордона мы.
- Чужестранец? Ни разу не встречала чужестранцев! Они у нас и не бывают почти… Со времени кончины короля – папочки всеобщего благодетеля.
- С вами опасно… Вы, случаем, не из антикрамольного отдела?
- Оскорбилась бы, не будь вы из-за кордона.
- Пардон-кордон. Не придавайте вес невесомости наших словес.
- Нам с Европой не с руки состязаться и мозгами, в особенности. Народец туточки дремуче туп и дикарски отстал. Я читала про Европу. Вам далеко до нас… или наоборот?
- Кому как сподручней. Но то, что ваши люди моложе европеоидов лет на сто, видно с полприщура. А, значит, за вами будущее.
- Хватит глумиться.
- Молчу.
- И не молчите, пожалуйста.
- Хорошо, я буду сыпать. Вопросами.
- Только, уговор, не безнравственными. – А воркованье все жеманней.
- Вы нанесли рану мне. Я, по-вашему, что похож на безнравственного?
- Нет, нравственного.
- Вот о том и я.
- А я о том, что мы грубы и дики…
- Ох, уж это самоедство. Оставьте… Вечер вопросов и ответов. Уточняю: невинных вопросов и приличных ответов. Позвольте, сударыня, узнать, с чего это вам заблагорассудилось разъезжать по мрачному городу, вверяясь порядочности зашлепанных грязью проходимцев? Вопрос.
- Катаюсь так уже восемь месяцев. Но строго по ночам. Днем сплю. Причина – скука. Мечта - найти умного и образованного мужчину. Ответ.
- С радости какой и для надобности кой, если не секрет? Интересно.
- Секрет. Но по секрету, - она снизила голос, - чтобы взять его в любовники. Это в лучшем случае. В худшем, просто в чичисбеи.
- Чи-че-го?
- Вы не бывали в Италии? Это у итальянских фемин прогулочный такой мужичишка навроде пуделька на поводке. Чичисбей.
- А! Хе-хе, любопытные у вас понятия о нравственном.
- Я нравственная, очень, потому что честная. Честно всем в глаза так прямо и рублю, что мужа своего не люблю.
- Ваш муж кто-нибудь либо он от либо кого?
- Он исполняет обязанности ректора Заборного Института. Доцент геометрии. Баронет. Ночами торчит в аптеке.
- У вас тут как - все полуобязанные? В смысле: замещают кого-нибудь?
- Нибудь! Не нибудь, а Принца! Разве высочество может доверить хоть один командный пост всяким-разным? Всю упряжь волокёт, кроме там типа золотаря. Потому куда не кинь – сплошные и.о. Ну и зарплата как у и.о.
- Вот он в чем секрет!
- Оно не интересно, оно скучно… К тому же забыла… Мм, я про что, вообще, вам?
- Про супруга, баронета.
- Ах, да. Как только наше забороведческое заведение закрылось, мой благоверный - шасть по аптекам. Домой хлебом не загонишь. Теперь, по правде, и меня тоже. Но только вообразите, домой является заполночь…
- У вас часы есть? – Вставляю я.
- Ну да, песочные… Так вот, явится и давай охмурять смесью спирта и жженого чая с перцем. Пахучка, а не ректор.
- Это нам знакомо.
- Вы подвержены тому же поро… той же привычке?
- Нет, я тоже преподавал в университете, но в городскую аптеку я зашел за очками… ну в расчете подобрать очки.
- Простодушие колонизатора. Погодите! – В голосе ее - недоверие и торжество. - У вас что - слабое зрение?
- Причем, порядочно слабое. Но что за повод для патетики?
- Извините. Это скотство, конечно, но вы же единственный человек в этой стране, который может похвастать плохим зрением.
- Нашли предмет для восторга. Однако погодите, я решительно отказываюсь понимать. У всех отменное зрение, так? – Она охотно зевнула. - Так! Так… Так. - Я впадаю в раздумье. – А раз так, почему у вас за очками такие очереди?
- Эх, Европа! Потому что солидность всем подавай! Солидность. И по боку, что никто ничего не читает и даже не пишет, кроме рецептов и росписи в получении. А вся роспись-то - о двух буквах: ИО. Впрочем, вру. Читают и пишут двое - ученый секретарь и я. Но зрение у нас у обоих, как назло, ястребиное.
- Это великое счастье, дорогая моя!
- Не знаю, не знаю, дорогой. В этой стране уж лучше ничего не ви… - не договорив, она отыскала щекой мое плечо. Случайно.
- Не рано ль мы это… того… к нежностям-то? К эпитетам? К метафорам?
- Эпитеты? Общепринятые прилагательные. Не более…
Шепот щекотал ухо. Я растерялся. Все развивалось необычно, но… чудесно! Оно и смущало.
- А… а скажи, дорогая, у вас пьют строго спирт?
- Всё. Просто вина не достать. Отпускается важным персонам, да и то лишь на светских ассамблеях. Редко и из старых запасов. Но мне все эти балы-ассамблеи опротивели. И муж отказал в кредите.
- Негодяй! – возмущаюсь я. – А известно ли тебе, что такое шампанское?
- Это знает Принц. Сей деликатес ему поставляют иностранные делегации. А последних, дай уже бог памяти, две было на моей уже памяти. Кому он нужен облезлый наш Марцилон? – закинув руку, она разом притянула мое лицо к своим губам.
- Э, э, э… Один момент, - бормочу я и экстренно отстегиваю литровую набедренную флягу. Пробка ее аккурат умещала парочку коньячных рюмок. Благодеяния Аделины-Гортензии-Хват снова пригодились. Я все делал искренне и благодарно.
- Что это, металл? – Ошарашенная отшатнулась.
- Конечно, хромированная сталь. Вернее, булат дамский!
Не оценив шутки, она впилась в вещицу неотрывным экстатическим взглядом.
- Но ты же несказанно богат! – фраза ей далась не без натуги.
- А на это что скажешь? – я тяну ей пробку с шипящим нектаром.
- Это что? – крылья ее носика взволновались.
- Пробуй. Ну же, смелей! Я не из отравителей, - фужер вложен в ее подрагивающие персты.
С наигранным смешком баронетка (надеюсь, я правильно склонил ее титул по мужу) поднесла прибор к губам. Опасливый глубокий внюх, озадаченный трепет подбородка…
- Это что? – повторно вырвалось из вожделеющих уст.
- Нравится?
- Пока не пойму.
- Ничего. Скоро оценишь, если, конечно, твой вкус не подпорчен в городской аптеке.
- Это не спирт, – убежденно сказала она.
- А я и не утверждал, что это.
- О, как это… Чудно! На нёбе булькают сладенькие перекатыши. Сахарные пузырики. Булькают и лопаются. – С растущим возбуждением две сверкающих миндалины уставилась на меня. Сверху собрался черный теремок.
- Еще?
- Нет, пока… Это надо смаковать.
- Интуиция прирожденного дегустатора.
- Лесть, все это лесть? Ах, у меня от комплиментов голова кружится!
- Это не от комплиментов, - возражаю я и, залпанув свою порцию, наполняю пробку и протягиваю ей. - Это называется Шампанское!
Она пригубила, замлела, захмелела. Сиротская капелька сорвалась и, падая ей на подол, скрестилась с лунным бликом. Магический кристаллик распался на искры. В глазах. Ее... И есть надежда, что моих… А там почудилось, что прослезилась вечность. Встряхнувшись первым, в приливе воодушевления, решимости и, накрыв ее ладонь, я дерзаю:
- Не пора ли?
- Это всегда пора, милый, - мурлыкнула она и нежно щекотнула мочку моего уха ушампаненным языком.
- По правде, у меня ни капли желания ручкаться с твоим заборным пахучкой.
- Глупый, глупый мой колонизатор, - с ироническим вздохом она нажала секретный рычаг. Спинка кресла откинулась назад, а ее тело еще и придало ускорения моему. И вот уже голова изумленного Прескарена намертво припечатана к мягонькой подушке. Легкое «фу-у», и лучина погасла. Взмах во мраке, и оконная занавеска наглухо задернута…
- Ловко придумано! – восхищаюсь я, трепля пушистую гриву прильнувшей. – А есть же, есть и в Марцилоне милые традиции.
- Обычаи, дорогой, гостеприимством зовутся…
На этом русло пустопорожнему балабольству закупорили. До утра. И проезжий не был в досаде за то…
Продолжение следует:
Ученый принц и Орден Ноль-4 –
http://proza.ru/2009/08/24/1080