– Имя, вероисповедание?
– Матвей. Йегудим.
– Серийный номер?
– Первый!
Стражник сверяется с реестром.
– Проходи.
Выскакиваю на улицу – сзади клацает закрывающаяся дверь – поднимаю руку. Время позднее, и риксу удаётся поймать только через десять минут.
– Куда, господин?
– В библиотеку.
Рикса недоумённо косится на фосфоресцирующий циферблат:
– Вы правы, господин, но…
– В БИБЛИОТЕКУ!!!
Кидаю прохвосту пару монет, тот рвёт с места, и уже мчимся по ночному Шалему. Город как вымер – комендантский час – одни патрули, да редкие загулявшие фериша. Едем.
Воскресение. На Гагулте сейчас людно. Ставят деревянные окрестия, загодя роют кенотафы*. Вполголоса ругается сонный палач. Скучает оцепление, отгонять некого – воскресника, как и полагается, уже провезли по городу днём. Фериша приедут позже, к самой казни, а, вероятнее, не приедут вовсе, пришлют заместо себя Красного Инквизитора – рутина ж – каждонедельно к горе мотаться.
Едем. Душно – открываю окно. Оракулы вещали к вечеру грозу – и где? Страшный месяц нисан в этом году… жара, засуха, пыльные бури, будь они неладны. Горят виноградники, гибнет хлеб, голытьба мрёт толпами да режет друг друга. Опять налоги взлетят… Боги, чем не угоден оказался вам многострадальный Шалем?!
Приехали наконец. Добавляю монету, выпрыгиваю, бегу к главному входу.
– Имя?
– Матвей, йегудим.
– Вероис… серийный номер?
– Первый.
Незнакомый пожилой стражник елозит пальцем по пергаменту, шевелит губами, морщит лоб. Отыскал-таки.
– Идём.
Спускаемся в подвал. Воняет крысами, их тут сотни. Хочется зажать нос. Дышу ртом.
Стражник отпирает клетку, глядит смущённо… ишь ты, совестливый. Захожу. Клетка немедля запирается.
– Ты…, – мнётся сбир, – как кончится – кричи меня… Сарефом меня зовут… ну или так кричи.
Киваю, отворачиваюсь. Сам ведь прибежишь.
Сареф подёргивает замок, топчется у клетки. Да иди уже…
– Отчего так… скажи? – тот всё не уймётся. – У вас в каждый праздник воскресения… это… а у нас ничего… никогда? Скажи, прошу!
Не отстанет. Оборачиваюсь… ой… он плачет…
– Сареф, всё очень просто. Это наш праздник. А теперь иди. Иди.
Отворачиваюсь к зарешечённому окну. Стражник уходит. Новолуние, светло как днём. Воскресение.
Ты позвонил мне вчера и попрощался. Ты сказал, что завтра – то есть уже сегодня – тебя поведут на Гагулту. Ты просил прощения, что не сможешь придти ко мне на Песах, и Твой голос дрожал. Ты говорил, что благодарен Господу за счастливый жребий стать первым воскресником священного месяца Великого Исхода. Так все говорят.
Сейчас Твою ладонь как нож масло пронзит первый гвоздь – и тела тысяч добровольно заточённых йегудимов выгнет жестокая боль – Твоя боль! – и не отпустит до самой Твоей смерти… и воскресения – под удивлённые взгляды солдат и зажравшихся сибаритов-фериша.
Воскресение!
----------
*Кенотаф (др. греч. – «пустая могила») – символическая гробница человека, погребённого в другом месте.