Пустыня... Замело следы
Кружение песка.
Предсмертный хрип: «Воды, воды...»
И — ни глотка…
… Пустыни зной, метели свист,
И вдруг — жильё во мгле.
Но вот смертельно белый лист
На письменном столе…
Анна Ахматова
Чашка, оставляя за собой инверсионный след из кофе и сливок, просвистела мимо меня и мокро чвакнула об стену. Коричневая клякса, похожая на обиженно скривившуюся рожицу негритёнка, поползла по косяку. Запахло перегретым молоком. Дрянь сливки.
– Я чёрный просила, ты, дальтоник! Чёрный!
Не прекращая делать вид, что смотрю в окно, я разлепил губы и, жуя сигарету, промычал:
– Ну и наливай сама.
– Ну и налью. Козёл.
– Овца.
Вот так. Ещё минут пятнадцать-двадцать будет тихо, а потом опять по кругу. Два метеоролога на одной станции – как пауки в банке, даже встряхивать не надо, сами друг друга сожрут. Причём медленно, мазохистски смакуя и непроизвольно – арахниды всё ж – морщась от отвращения.
Я перевернул страницу воображаемого блокнота и размашисто начал новую страницу: «Чёртова пустыня любую мелочь доводит до абсурда, как правило, психопатического и, зачастую, даже небезопасного. Здесь, например, дело осложнялось приблизительно равным гендерным составом популяции». Ну… «приблизительно» можно вычеркнуть… и что ещё за «популяция»… а, пауки… ну-ну.
– Сейсмограмму снял?
Ммм… а если так: «Чёртова пустыня. Любой пустяк немедля превращается в повод к войне. Особенно в таком замкнутом мирке, как эта станция»… а чего он замкнутый-то? Иди на все четыре стороны, весь мир твой. Никто не остановит. Судьбы ликующей шантаж, что гонит вдоль земли. Пустыня. Сумерки. Мираж. Шакалов вой вдали…
– Эдж, кофе будешь?
«Чёртова пустыня. Две живые единицы, не столь давно бывшие мужчиной и женщиной. Суетливые метания между дрязгами и апатией, маскируемой никому не нужными взаимными уступками». Длинно, слишком длинно.
– Чёртова пустыня.
– Эдж?
Встаю, потягиваюсь, щёлкаю тумблером сейсмографа. Аппарат зажужжал, защёлкал, задёргалась лента.
– Нет, не буду я кофе, Елена. Не буду. Не. Хо. Чу.
– Чего там на сейсмо…
Насколько могу аккуратно прикрываю ветхую дверь, бесшумно, еле переставляя ноги, спускаюсь на первый этаж. Зажигаю сигарету. «Курение на станции метеоконтроля строго воспрещается».
Древний массивный кодовый замок на входной двери давно не работает, но дверь наглухо заперта, заварена ржой как люк старого танкера. Рядом коряво щерится большой пролом, похожий на пасть дряхлого железного дракона. Что ж, песок и время – неподкупные стражи и лучшие хранители покоя мёртвых, да и палачи достойные. Встаю в проломе, выглядываю наружу. «Вечерело».
Вечерело. Станция стоит на единственной насколько хватает глаз невысокой скале-останце, и вечерами, когда жидкое марево неистовой жары уходит в песок, прячась от такого же неистового холода подступающей короткой ночи, пустыня охватывает весь горизонт. «Океан серо-золотистого песка, единственной драгоценности этого края смерти и одиночества. Бескрайний мир огня и пустоты. Жизнь здесь невозможна… но она есть, бессмысленная, случайная и недолгая. Чёртова пустыня».
Пустыня.
Люди зовут её Тар, «Красный Камень».
Пустыне всё равно.
Капли твоей жизни шипят, спекаются, чёрными обугленными катышками слетая с ладоней. Не ищи здесь покоя и тишины. Сипит ветер, оранжево курятся барханы. С покрытой сыпью облаков яро пылающей выси вглядываются в тебя крошечные хищные точки – сычи-эльфы. Мусульманские полумесяцы бурых дюн-призраков горят мириадами искр, переливаются тяжёлым горячим полымем. Мираж. Ещё один. Высунулась крохотная коричнево-полосатая востроносая головка, мелькнула раздвоенным язычком, исчезла.
Пустыня дышит. Шепчет-гудит ветер, вспыльчиво веет жгучий прах меж песчаных курганов и зыбучих песков, молвит молитву, обмётывает лбы вековых дольменов, натужно мешает своё кипящее варево в жарком пыльным котле. Багрово-жёлтое море. Огненный некрополь.
Щелчком отправив окурок в пролом, я поглядел на восток. Да, небо в той стороне было уже заметно темнее. Неуловимое изменение дыхания ветра – теперь он дул чуть сильнее и уже не метался в поисках курса. Все до единого признаки налицо. Ай да сейсмограф, ай да старая развалюха.
«Ветер крепчает, постепенно обретая гордое имя Самум, дюны распаляются и начинают безумную пляску дервишей, песчаный занавес шелестяще падает на сцену – и вступает прима-скрипка дьявольского оркестра – Буря».
Небо быстро меркло, ветер мрачно набирал силу, в воздухе закружились крошечные смерчи. В пролом потекла несмелая песчаная струйка. Мне стало страшно.
Песчаная струйка, сухой безжизненный ручеёк, предтеча близкой бури. Немыслимо воскресшее предчувствие ужаса…
Я присел на корточки, коснулся дрожащими пальцами шафрановых волн. Ты знаешь, как выжить, как спастись от бури, Эдж, но как спастись от её ожидания…
– Эдж!
Яростный рёв ветра и визг песка.
– Эдж, поднимайся, чёрт тебя побери!
Тебя, Эдж, не так страшит приснившийся кошмар – привык – но как предощущение его возвращения, лишь закроешь глаза. «Предчувствие гражданской войны. Непосвящённый не скажет точнее, хотя и может ощутить его мерзкое ледяное дуновение».
– ЭДЖ!!! БУРЯ!!!
Я неторопливо – время ещё есть – поднимаюсь в контрольную комнату. С трудом вспомнив пару упражнений Райя-Йоги, глубоко и неправильно дышу. Страх блекнет.
Закрываю дверь, запираю держащийся на честном слове замок, прохожу к пульту, сажусь. Беру чашку с кофе, отпиваю глоток. Горячий. А сливки дрянь.
– Спасибо, Елена.
– Сейсмограф выключи, зашкалит. Не за что.
Поворачиваю выключатель дальновидного агрегата – и вот! – за окном разом темнеет, вздрагивает помутневшее стекло. Гигантский спрут оплетает пустыню и нашу станцию песчаными лезвиями, клекочет, негодует. Еле просвечивающий вмиг стёсанный каменный небесный свод клонится – вот упадёт! Снизу нарастает свист – на первом этаже в пролом бьёт повзрослевший поток. Завтра его выветрит…
– Елена, знаешь…
«Она делает вид, что смотрит в окно. Он делает вид, что рассказывает что-то интересное».
– … знаешь, столько стихов посвящено пустыне…
«Она делает вид, что глядит на экран анемометра*. Он делает вид, что наслаждается кофе. Анемометр выключен».
– … столько монахов-отшельников, учёных и просто безумцев уходили в пустыню в поисках… ну там разного…
«За окном бушует песок. Стемнело. Она включает светильник. Он рассеянно перелистывает журнал результатов гидрометрии».
– … легенд и всякого фольклора вообще до чёрта. А ведь пустыня – совсем не то. Совсем не то.
– Да, Эдж. Пустыня – это совсем другое.
«Буря остервенело терзала старушку-станцию всю ночь и угомонилась только под утро, а днём прибыла давно обещанная смена – почему-то трое. Уходя, мужчина обернулся – ветер пристыжённо утихал, и у пролома песка уже почти не осталось. Чёртова пустыня».
----------
*Анемометр – прибор для измерения скорости ветра.
----------
В произведении использован фрагмент триолета Евгения Иванова.