Мана

Галина Алфеева
Мана появилась в доме Саакедов полгода назад. Сердобольный Юджии привел ее прямо с городской площади, где она бойко играла на кайте* , собирая вокруг себя зевак, изредка бросавших ей мелкие монетки.
Это была живая, смешливая девочка, и когда она улыбалась, а происходило это довольно часто, улыбалась она как-то особенно заразительно, что вынуждало даже незнакомых людей улыбаться ей в ответ. Оказалось, что девочка – сирота, родители ее умерли от тифа.
Мана быстро завоевала доверие, благодаря своей сметливости и легкости характера. Скоро выяснилось, что она умеет писать, притом необыкновенно грамотно и разборчиво, этому, а также игре на музыкальном инструменте ее обучила мать. Поскольку господин Юджии давно нуждался в помощнике, Мана стала его помощницей и ученицей.
Совсем недавно ей исполнилось тринадцать. Когда это произошло, девочка утром вышла в бело-синем платке поверх кос. На вопрос Берджик, зачем она дома покрывает голову, Мана серьезно и торжественно объявила: «Чрево мое благословлено, госпожа Берджик, теперь я не могу жить под одной крышей с господином, не покрывая головы». «Должно быть, она росла в доме, где придерживались строгих традиций», – подумала Берджик, а так как сама питала слабость к благочинию, с легкостью разрешила Мане носить платок и даже подарила ей еще один.
Господин Юджии к «взрослости» своего отношения никак не проявил, но как-то незаметно обязанности Маны стали труднее и ответственнее, она не только вела записи, но и помогала составлять мази и настойки, перевязывать раны, обходить больных. Только по ночам господин Юджии щадил ее: если приходили звать его к тяжело больному, всегда отправлялся сам, даже сестру  старался не разбудить.

В тот день Мана побывала у угольщика, вернувшись, допоздна провозилась с корпией, которая на беду слишком быстро заканчивалась, как обычно, убралась, и Юджии отправил ее спать. После полуночи Берджик, очень встревоженная, разбудила ее.
– Мана, оденься, помоги господину Юджии. Платок не забудь надеть.
В доме, как поняла девочка, был необычный посетитель. Она быстро оделась и спустилась вниз по лестнице: все обитатели небольшого дома Саакедов жили под крышей, приспособив первый этаж под лечебницу.
Внизу у лестницы стояли несколько человек с мечами. Пол был заляпан кровью. Берджик легонько подтолкнула Ману вперед. «Не бойся, девочка, просто помогай. Иди, вымой руки», – прошептала она.
В комнатке, где Юджии лечил, было тесно: такие же вооруженные люди окружали большой стол, на котором лежал раненый – бледно-синеватый, словно неживой. Мана едва протиснулась к нему. На горле лежащего она увидела только что наложенную повязку. Лицо его, волосы и одежда были в крови. Господин Юджии появился, словно из ниоткуда, властным тихим голосом выгнал всех из комнаты, сухо приказал: раненого обмыть, всю одежду снять и выстирать.
Мана тот час принялась за работу. Труднее всего обстояло дело с волосами. У лежащего они были длинные, ниже плеч. Понять, какого цвета, теперь не представлялось возможным: волосы слиплись в один кровавый бурый комок, сколько Мана их не промывала, разлепить не смогла, пришлось обрезать.
Несколько раз ей нужно было приносить чистую воду, и она приносила – всякий раз минуя неподвижную стражу у дверей. Поскольку рубаху раненого никаким другим способом, кроме как через голову, снять было нельзя, Мана, опасаясь его тревожить, разрезала и ее.
Вооруженные люди неожиданно исчезли, в доме сразу стало спокойнее. Вдвоем с Берджик они перенесли раненого. Поручив дальнейшие заботы о нем сестре господина, Мана занялась стиркой. Закончила почти на рассвете  - кровь на одежде успела засохнуть, и отстирывать было тяжело. Девочка обратила внимание на то, что одежда, хоть и не праздничная, а дорогая. «Богатый», –подумала Мана.
Поспать ей не удалось. С утра, как задумывала накануне, побежала за овощами к знакомому зеленщику. Торопилась и завтракать не стала, на ходу сжевала вчерашнюю лепешку – новые Берджик еще не пекла. Соседка выглянула из окна:
– Мана, ты в лавку? Вот хорошо! Купи мне соли.
Без толку объяснять, что за солью надо идти совсем в другую сторону – соседка уже несёт деньги.
Когда Мана вернулась, то узнала, что господин Юджии её спрашивал, что нужно скорее готовить лекарство для нового больного.
– Кто он, тот человек, которого сегодня ночью принесли? – спросила она Берджик.
– Ты его не знаешь… – Берджик сказала так, словно не хотела посвящать её в какую-то тайну.
Мане было неприятно, что от неё что-то скрывают. «А что ты хотела? Для них ты просто хорошая служанка – ни больше, ни меньше», – с обидой подумала она.
Девочка заметила, что господин Юджии ведет себя так, словно избегает проявления со своей стороны лишней заботы о раненом. Утром ушел молчком, до полудня его не было, после – принимал больных дома. И ни словом не обмолвился о таинственном человеке.
Мана потихоньку пробралась в ту комнату: её одолевало любопытство. «Вдруг ему что-нибудь нужно, вдруг он очнулся», - оправдывала она себя.  Но раненый оставался неподвижен. Мана несколько раз заглядывала к нему и заставала все ту же картину: запрокинутая голова, мертвецки бледное лицо и повязка на горле, с расплывшейся краснотой. Поверх покрывала лежала землистая рука. Ногти на ней были ровно отшлифованы, как у женщины. Эти рука была так не похожа на широкие, короткопалые, но удивительно чуткие руки господина Юджии!
Вечером появился слуга раненого – тучный человечек с жидкой бородкой и водянистым взглядом; он почти не выходил из комнаты своего господина, ухаживал за ним, перевязывал, сидел у его постели по ночам. Мана, так ничего и не выяснив, была вынуждена удовольствоваться ранее увиденным.

Берджик и господин Юджии делали вид, что ничего особенного не происходит, но девочка чувствовала за напускным спокойствием большое внутреннее напряжение, точно перед грозой, когда воздух готов в любое мгновение  разорваться.
Дня через три – четыре  слуга попросил сказать «господину лекарю», что раненый хочет его видеть.
– Я занят. Пойди, узнай, что ему нужно, – велел Мане Юджии.
Мана с трепетом вошла в комнату больного. Он полулежал-полусидел на подушках в постели, и выглядел значительно лучше, чем в день своего появления.
Это был человек приблизительно одного с ее господином возраста, быть может, чуть моложе. Черты лица говорили о характере жестком, даже жестоком, но не производили отталкивающего впечатления, наоборот, в них было странное обаяние. «Если бы я не остригла ему волосы!» – мелькнуло в голове у девочки.
- Господин Юджии сейчас занят, он просил узнать, что вам нужно, –произнесла Мана не слишком уверенно.
Больной на подушках криво и зло улыбнулся:
– Я хочу видеть человека, который спас мне жизнь, – слова можно было скорее угадать по движению губ, чем расслышать. – Но, я вижу, у него слишком много дел, – передай своему господину, что сегодня мои люди придут за мной.
Мана передала слова раненого Юджии.
– Ты боишься его? – спросила Берджик, которая находилась рядом и все слышала. – Или себя? Юджии, ведь столько лет прошло… Простить не прошу – это невозможно, но нельзя вести себя как ребенок.
– Ты считаешь, что я веду себя как ребенок? Что предательство, игра чужой жизнью – это пустяки, способные обидеть лишь ребенка?
Мана редко видела господина Юджии в таком волнении. Становилось ясно, что между ним и неизвестным произошло что-то, что породило взаимную ненависть.
– Пожалуйста, не передергивай, я всего лишь хочу сказать, что ты показываешь свою уязвимость. А он легко может этим воспользоваться, разве мы не знаем Къена?
«Вот оно что! Это двоюродный брат господина», – поняла Мана. Ей стало неловко то того, что она стоит тут и подслушивает чужой разговор, и она вышла. Она не знала, согласился ли господин Юджии на уговоры сестры. А вечером, когда уже стемнело, за господином Къеном в самом деле пришли слуги с мечами и забрали его на носилках.

– Мана, – Берджик искала в своем голосе ту единственную ноту откровенности, которая позволила бы ей говорить с девочкой, ставшей случайной свидетельницей семейной сцены. 
Пятнадцать лет Берджик носила в сердце занозу. Теперь, неожиданно, ее охватило непреодолимое желание исповеди, отметающее все строгие доводы разума, заставляющее говорить и поверять самое сокровенное.
 – Мана, господин Юджии в молодости очень любил одну женщину. Они собирались пожениться. Тайно, потому что женщина эта была хоа**  – родители продали ее хозяйке весёлого дома.
Мана слушала молча.
– Я говорила Юджии, что это необдуманно, но он не хотел слушать ни чьих советов, кроме советов Къена. Господин Къен и господин Юджии были тогда очень дружны… Поскольку та женщина пользовалась в заведении большим успехом, и ей пытались покровительствовать многие богатые люди, то не могло быть и речи, чтобы выкупить ее у хозяйки. Господин Къен посоветовал моему брату похитить возлюбленную и бежать с ней в лодке. Они планировали пересечь границу клана и некоторое время скрываться в горах, пока всё не уляжется. О, как это было опрометчиво! – Берджик покачала головой, словно только что, а не много лет назад ей сообщили неприятную новость. – Я не знаю в точности, что случилось –  Юджии мало говорит об этом. Знаю, что была погоня, и лодки на привязи не оказалось. Их схватили. Неожиданно господин Къен оказался среди преследователей. Мой бедный брат был так поражен предательством, что ничего не смог сделать. Он сам говорил, что хотел убить Къена… Господина Юджии жестоко избили, но убивать не решились – господин Къен не позволил, а ту женщину забрали.
Когда мой брат оправился от ран, которые нанесли ему слуги из весёлого дома, он попытался узнать о судьбе любимой. Ему сказали, что она покончила с собой. Господин Къен принес брату её прощальное письмо и прядь волос. Юджии очень переживал эту потерю. Тогда наша мать, которая опасалась за его рассудок, сожгла письмо… Мой брат уехал. Мы долго о нем ничего не слышали. Сейчас, когда прошло уже пятнадцать лет, он примирился с родителями, но господину Къену простить не может. Пока они находились далеко друг от друга, их ненависть спала, но кто знал, что господин Къен будет в городе! Ума не приложу, откуда он взялся!
– Что же теперь будет? – спросила Мана.
Берджик вздохнула.
– Нужно надеяться, что все образуется, и господин Кьен уедет из города. Только ничего не говори господину Юджии, - предупредила она.

Однако всё сложилось совсем не так, как надеялась Берджик, и первыми из Утерехте уехали Саакеды. У Юджии давно была мечта – устроить настоящую, большую, лечебницу. Он настойчиво добивался своей цели – ходил к чиновникам, писал в столицу  – и, наконец, преодолел все преграды. Ему назначили место – город Ро, в котором, якобы, ждали – дождаться не могли хорошего лекаря. Так как Ро был далеко, – из Утерехте до него требовалось добираться по морю, – то отправить с глаз долой надоедливого, не в меру трудолюбивого лекаря было для чиновников сущим облегчением.


*Музыкальный инструмент, звуки извлекаются щипком или ударом пальцев по струнам, а также  при помощи плектра (прим. авт.).

**Обитательница  «веселого дома», а также содержанка, часть выручки отдающая хозяевам заведения, в котором негласно состоит. (Прим. авт.)