3.Человек по имени Мер сын Месеров.
А в отчаявшемся том государстве,
Как заходишь – прямо наискосок,
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
За шестьсот с лишним лет до того, как Брайн сын Якилов покинул Верхний Аккакс, мудрый и отважный король Эдвард, величайший из королей древности, собрав под светлой дланью своей все правоверные народы, начал из города Гроунс свой судьбоносный поход на брань с гоблинами, извечными ненавистниками рода людского. Так, во всяком случае, говорилось в распространенных повестях и былинах.
Но были и другие свидетельства о тех временах, и в них говорилось несколько иначе. Изначально Эдвард с дружиной лишь преследовал своего брата, изгнанного из королевства, бежавшего к гоблинам и собиравшего там силы для ответного удара. Комфликт быстро вышел за рамки «семейного». К Эдварду присоеденились соседи. Вражда людей с гоблинами – нелюдями, не имевшими волос нигде, кроме бороды (причом у обеих полов), была давней и непримиримой. Эти самые плеши и бороды, собственно, и составляли всё отличие двух народов (или видов, это как вам угодно). Отличие небольшое, но тем не менее тоже повод для взаимного недоверия и неприязни. Это превратило пограничную стычку в долгую войну, охватившую многие государства, причом Эдвард не сразу стал играть в ней центральную роль, а лишь позднее выдвинулся как одаренный полководец. В войне гоблинам помогали менквы - мохнатые лесные жители, и раньше терпевшие от людей всякие обиды. Пятнадцать лет сражений унесли жизни многих десятков тысяч, пока нелюди не сдались, наконец, под натиском многочисленных врагов. Остатки гоблинов бросили свои дома и бежали на север, укрывшись в леса и болота. Посмевших остаться люди истребили, предали огню их города, вытоптали посевы, а на менквов еще не один век охотились как на диких зверей, ели их мясо и шили одежду из менквичьих шкур.
Разорив и прибрав к рукам все гоблинские владения (а заодно и людские) по берегам великих рек Андра и Калиса, перерезав или запугав главных сподвижников, став единоличным правителем сколоченной державы, Эдвард начал войну против третьего вида нелюдей - троллей, населявших долины гор, называемых потому Троллиными. Создания эти были огромного роста и страшными в бою, но когда в их горы вступила двухсотпятидесятитысячная рать, то и они должны были смириться.
Империя Эдварда растянулась с юга на север на полторы тысячи верст, и с запада на восток - на три тысячи пятьсот верст, от Западного Океана до Санлейских Гор. Но почти сразу после смерти императора среди его наследников началась смута, и спустя несколько десятилетий пять внуков Эдварда разделили страну на пять частей: Кападдокию - западное королевство, Вифнию на востоке, Ахайу на юге, Галатию на юго-западе и Мёзию в центре всех земель. От разделения царств пошло новое летоисчисление.
Вифния - самое восточное из пяти королевств, была со всех сторон окружена врагами. С северо-запада она граничила с гоблинским королевством, с севера омывалась водами Холодного Моря, по берегам которого жили воинственные и жестокие мореходы-волдаки. На востоке распологались леса фалиатов, а на юге – Санлейские горы, населенные чомками. Оба эти суровых народа жили в бедности и князья их, не удовлетворяясь скудной данью, никогда не упускали возможности поживиться грабежом.
Защита страны от непрекращающихся набегов со всех сторон была настоящей головной болью вифнийских королей. Поэтому каждый год по городам и весям разбредались вербовщики в войско его величества. А спустя положенное время собирались опять, ведя за собой вереницы салаг, которым задурили головы россказнями о выгодной, почетной и не особенно хлопотной государевой службе.
Однажды, (было дело летом 543 года от разделения царств) писарь рекрутского полка Глур вносил в списки партию вновьприбывших. Раздетых догола их сначала осматривали, потом Глур вносил их в свою книгу, потом они шли дальше, где другой писарь вписывал их в другую книгу, и так далее.
- Следующий! - Глур поднял взгляд, чтобы взглянуть в лицо новобранца, но увидел только мускулистую безволосую грудь. Глуру пришлось задрать голову повыше.
Перед ним стоял детина ростом не меньше сажени, с молодым, совсем мальчишечьим лицом. Но плечи, предплечья и особенно страшные кисти парня были таковы, что Глур сразу смекнул - разогнуть две сложенные вместе подковы ему - раз плюнуть.
- Ого! - вырвалось у Глура. - Ты чей такой? Шумахера? Вечно этот змей приведет черти что! Где он тебя откопал такого?
- Я плохо понимать… говорить… - ответил юноша с сильным акцентом.
- Мёз? - спросил Глур по-мезийски.
- Да.
- А сюда каким ветром занесло?
- Хочу стать воином.
- А у себя что, не мог стать воином.
Юноша замялся.
- Беглый? - строго спросил Глур - Да говори, не бойся. Войско его величества беглых не выдает, тех, что из других королевств. Имя?
- Мер сын Месеров, селянин из села Прорва Сенседанского уезда. Это в Мёзии.
- Да уж сам бы понял что в Мёзии. Так, пишем: Мер сын Месеров. Только ты не селянин теперь, ты солдат его величества короля Вифнии Азамата. Смекаешь? Скоро двадцать годков стукнет нашему благодетелю, здорово столица погуляет. Ты вот только не посмотришь, а зря - не каждый день такое бывает. Сколько лет?
- Двадцать.
- Чего? - усомнился Глур - Ну ты загнул! Вижу, что тебе лет восемнадцать, не больше. Так?
- Да, так. Восемнадцать.- поспешил согласиться Мер.
- То-то же! Никогда старших не обмановай - первая заповедь солдата. (Послышались смешки от соседних столов: "Старина Глур снова взялся поучать новобранцев!" "Без этих наставлений все войско его величества давно превратилось бы в стадо баранов!" "Ничего - пусть привыкают, что теперь ими будет командовать всякий, кому вздумается!")
- А другие? - вдруг спросил Глура парень.
- Чего? - удивился писарь.
- Другие заповеди?
- Другие заповеди? - Глур опустил брови и посмотрел на новобранца исподлобья снизу высоко вверх - Ты мало того, что мёз, ты еще и дурак! Когда со старшими разговариваешь - молчи, пока не спросят, вот вторая заповедь. - Но тут же смягчился и даже пустился в рассуждения - А так, черт его знает: не убей - не подходит; не укради… а солдату не украсть - так и взять негде; не пожелай чужой жены… но своей-то нет у солдата. Но две первые на ус намотай. Следующий!
Парень все же обманул Глура. Ему было не восемнадцать, а всего только четырнадцать лет.
Прежде, чем отправиться куда-нибудь на границу, Меру предстояло провести год в рекрутском полку, где бывалые воины (как, по крайней мере, сами они себя называли) передавали свой опыт новобранцам.
Службу здесь трудно было назвать медом. Поначалу рекруты не получали ни жалования, ни кружки пива по воскресениям. Места в казармах было хватало едва, и ни дров, ни соломы для крыш начальство не давало – промышляли сами кто чем мог. И кто где мог, искали себе теплое место. Мер спал там же, где был приставлен на работу - в свинарнике. Новобранцев не учили сначала военному делу, учили только подчиняться, и заодно взвалили на них все хозяйство. За малейшую провинность их беспощадно пороли плетьми, не считая тех тумаков, которые раздавали безо всякой вины.
Однажды Мер, сочтя своих подопечных сытыми, поленился идти на кухню за кормом для хрюшек. Узнав об этом, старшина, начальник свинарника, стал браниться, потом ударил Мера палкой и уже замахнулся чтобы повторить эту процедуру. Но наказуемый схватил лапищей дубинку ипотянул на себя. Старшина попытался было вырвать орудие из рук великана, даже ногой ему в живот уперся, но куда там!
- Харе уже. - сказал ему Мер - Сделаю, как ты сказал, а драться не надо, драться я сам могу: начну - тогда не взыши! Дома я приказчику ребра и зубы поломал, а от тебя мокрое место останется!
Старшина побежал жаловаться к десятнику Мера. За эту оказию Мер был так высечен, что две недели не вставал со старого рваного тулупа, который подкладывал под себя вместо тюфяка. Зато с тех пор никто уже не смел бить его почем зря.
Так прошли три месяца, начался четвертый. Одним чудесным воскресным вечером Меру и его сотоварищам на ужин наложили в порции каши вдвое против прежнего с большими кусками золотистого масла, а в кружки вместо воды налили пива, и объявили, что беззаботная пора кончилась. Наутро вчерашних новобранцев заставили выстрогать по деревянному мечу, раздали жерди вместо копий, и пошло-поехало. Изо дня в день: «Руби! Коли! Руби! Коли! Руби! Коли! Бей! Парируй! Бей! Парируй! Прыгай!» Прыгай, чтобы дубина десятника не ударила тебя по ногам. Приседай с двумя деревянными колодами на коромысле. Греби! Греби весь день, греби целые сутки без передышки! Бросай в длину здоровенные камни. Беги! О, бег был любимым занятием десятника Мера. Бег трусцой, бег налегке, бег с оружием, бег в горку, бег с горки, бег по болоту, по мелководью, по песчаному пляжу…
- Запомните: - говорил десятник - я не просто хочу сделать из вас скаковых лошадей, это само собой. Я хочу, чтобы вы научились терпеть, чтобы вы научились силой духа превозмогать уставшее тело. Любой может бежать, пока есть силы, драться, пока есть силы, но гоблины не станут вас спрашивать, хорошо ли вы отдохнули, набрались ли за ночь сил и когда последний раз вам давали жрать. Вы должны научиться бегать и драться когда у вас нет сил. Затем вы здесь. Запомните это!
И Мер запомнил.
Но это все - что! Суббота - вот день так день! По субботам две сотни рекрутов обматывали кулаки одна черными, другая - красными кушаками, и строем шли друг на друга – биться нешуточным боем. Стоны и аханья стояли по всему лагерю после этих сражений. Много народа раньше срока ушли за его ворота с тяжкими увечьями - просить милостыню. Бывало и так, что прямо с поля уносили одного или двоих на полковое кладбище. Десятники нарочно сводили друг с другом отряды, питавшие взаимную вражду, зорко следили за боями, отмечали дравшихся вполсилы и таких немедля отправляли под плети.
Наконец настал урочный день. На очередном утреннем построении вместе с сотником перед строем солдат появился какой-то незнакомый офицер, у которого, как сумел разглядеть Мер, неровно срослась нижняя челюсть, перебитая когда-то давно. Правую руку он закладывал за ремень, левой придерживал висевший на плече плащ из волчьей шкуры. Начальник полка стал зачитывать имена солдат, как зачитывал чьи-то имена вчера и позавчера. На этот раз Мер оказался в его списке. Перечислив сто двадцать имен, сотник скомандовал:
- Выйти из строя на семь шагов! Отныне находитесь под началом десятника Генри! - Тот сразу же скомандовал нарочито высоким голосом:
- Нале-во! В три колонны строй-ся! Ша-гом-марш!
«Куда!» - гудела одна мысль в ста двадцати головах.
Отведя отряд чуть в сторону, Генри развернул всех лицом к себе и начал речь:
- Что мне вам сказать, молодцы? Вы знаете, откуда я к вам приехал? Или нет, откуда я за вами приехал? Приехал по ваши души, можно сказать? Не знаете. Но вы наверняка слышали про то место, куда я вас поведу. Это далеко. Так далеко, что рука его величества туда не дотянется, и на его помощь рассчитывать вам будет нечего. Там вы сможете полагаться только на себя, своих начальников и своих товарищей, больше – ни на кого, даже на богов, ведь боги трусам не помогают! В том месте, котрое станет вам теперь домом, трусам вообще нечего делать! Волдыри на своем вонючем перелае называют его «Кельвага», что значит «Засов».
«Парилок!» - заорал про себя каждый из ста двадцати стоявших перед Генри. Парилок! То место, куда каждый в рекрутском полку боялся и в то же время совершенно искренне мечтал попасть. Парилок, крепость у Холодного Моря, в устье реки Стронг. Той реки, что берет начало в каких-нибудь полсотни верстах от Раченки - столицы Вифнии. Стронг - это столбовая дорога для волдаков в самое сердце королевства, и далеко на севере эту дорогу им закрывал Парилок - крепость-засов.
- Говорят, туда каждый год отправляют по пятьсот человек, а возвращаются только по ста! – шептались меж собой.
- Зато всех, кто оттуда вернулся, без разговоров примут в гвардию любого графа или князя.
- Что там князя, даже «волкодавы», королевская гвардия, чуть не наполовину из парилокских!
- Туда попадешь – и думать забудешь про гвардию, радуйся, если с головой на плечах останемя!
- Ты как хочешь, а я деру дам по дороге. Парилок, за двадцать лет, раза три уже горел. А у моей головы была охота на волдацком капище на пике торчать…
- А что волдаки с пленными делают, слыхали? Говорят, им лучше в плен не даваться…
- Такой-то как ты – и не сдастся? Ты только услышишь их «Той Чива», так и обдрищешся!
- А ты еще и не услышишь, только почуешь, что они рядом – обосрешься…
- Поживем - увидим.
- Ваша милость, позвольте обратиться! – осмелился один спросить офицера.
- Меня называть: господин десятник. – ответил Генри. Я не дворянин, я произведен в чин из солдат. Но упаси вас бог решить, что я поэтому не стану драть вас, как сидоровых коз! Что ты спрашивал?
- А в Парилоке по утрам бегают?
- Каждое божье утро, пятнадцать верст со всем вооружением, если нет пурги или нет волдаков поблизости. Бегать с вами буду я сам, и не приведи бог кому-нибудь из вас упасть или задохнуться!
- А пиво там дают по воскресеньям?
- Дают. И пиво, и хлеб, и кашу с маслом. Там этого добра вдоволь. Если, конечно, волдаки обоз не разобьют. Тогда затягивай пояса.
- А часто волдаки приходят?
- Они вам надоедят так, что глаза намозолят. Тошно станет.
- Господин десятник! – спросил Мер – А мне двойной паек будут давать?
- Тебе? – Генри оглядел Мера – Пожалуй, что дадут. Только наешся - смотри потом, чтобы волдак не выпустил тебе кашу через пупок.
- Господин десятник, а правда, что Парилок три раза горел за двадцать лет?
- Стой! – Приказал Генри – Ко мне лицом - становись! Слушайте, и мотайте на ус! Я пятнадцать лет служу в Парилоке, и много видел волдаков под его стенами, но ни один сучий волдацкий костыль не перешагнул этих стен, ни разу Парилок не горел! Не для того было его величеству ставить крепость и содержать ее, чтобы так легко могли ее спалить! Если бы сгорел Парилок, то пожар мигом охватил бы пол-страны, помните! Мы – защита Вифнии, Бог знает от каких ужасов, и защита надежная, мы – и вы теперь тоже, и тоже должны быть надежными! Подвиги, которыми хвалятся ваши офицеры, они совершали больше во сне, но дело свое они знают хорошо, и вас готовят хорошо. Они делают из вас настоящих воинов – таких, которые не сдают крепостей запросто!
Меру не было еще и двадцати лет, когда в волдацких поселениях заговорили о страшном великане из Кельваги, о том, которого многие видели издалека, но видевшие вблизи уже ничего не могли о нем рассказать. В боях Мер ходил впереди полка, проламывая путь остальным, или, напротив, один заслонял путь целым дружинам. Великую славу добыл он - стрелы пели ему хвалебные гимны и топоры кланялись. Великую награду заслужил – чин прапорщика, огромный шрам на щеке и еще дюжину рубцов разного размера по всему телу. Зато теперь Мер считал, что все ему по плечу и море по колено.
Девять лет прослужил Мер в Парилоке, а когда истек девятый год, считая первый, проведенный в рекрутском полку - десятый, то истек и срок, на который вербовали людей в вифнийское войско. Мер отправился подыскивать себе доходное место. По пути проезжал он мимо Раченки. Здесь в это время праздновали тридцатилетие монарха - короля Азамата. Мер вспомнил старину Глура и свернул в столицу.
Поле под стенами города было полным-полно народу. Одних дворян на торжество и праздничный турнир съехалось несколько тысяч, и ведь каждый с прислугой! Лагерь их напоминал стан войска, державшего столицу в осаде. Громадные телеги – не телеги, хоромины, на колесах в человеческий рост, с четырьмя и более волами в упряжке везли со всей страны выпивку и снедь, на которые казна не поскупилась. Из ближайших сел и городков явились множество обывателей. Население огромного города разом утроилось! Все орали, веселились, пили за здоровье и многие лета его величества дармовое пиво, ели дармовой хлеб, колбасу и пряники. Сколько этого добра было роздано в честь торжества - и тогда подсчитать было трудно, а теперь - и подавно. Но лишь немногие спешили напиться, обожраться и упасть прямо тут. На потеху горожанам и гостям столицы состязались борцы, наездники, бегуны, стрелки из лука. Это по правую сторону дороги от ворот. По левую кривлялись скоморохи, кувыркались гимнасты, менестрели распевали свои стихи о древних королях и героях, воздавали похвалы ныне царствующему. Выступали бродячие фокусники, дрессировщики, силачи. Псари его величества травили медведей и кабанов. Один косолапый, утекая от собак, перебрался через ограждение, потрепал нескольких гуляк, добрался до ближайшего предместья, навел здесь переполох и только тогда был настигнут.
Огромная толпа собралась у круглой площадки шириной в двадцать саженей, оцепленной стражниками. Здесь мерялись силами кулачные бойцы.
Протиснувшись поближе к арене, Мер встал возле какого-то сухонького, но с виду веселого и бодрого старикашки.
- Кто дерется? - спросил его.
- Труш из Наздава, Федор - молотобоец из Глиняной слободы, Шилкач - десятник королевских волкодавов, Пронтарь, тот, что полгода назад Исака побил. Еще много кто.
Мер не слышал никогда раньше этих имен, но по тому, как дед произносил их, понял, что они принадлежат знаменитым бойцам. Вдруг, под крики глашатаев, толпа в одном месте расступилась, и на арену вывалился громадный толстый бородач. Он снял и бросил слуге длиннополую куртку и шапку на меху, расправил аршинной ширины плечи. Разминая суставы – вращая лысой головой, размахивая руками прошелся по арене…
- Его баронская милость – кричал глашатай - примет вызов любого, кто осмелится драться с его баронской милостью! Его баронская милость обещает лежачего не бить, просящего пощады не бить, а если покалечит, то с голоду умереть не даст!
Однако такие привелегии никого, кажется, не манили. Никто с его баронской милостью драться не спешил.
- Это что за хряк? - удивился Мер.
- Это? Да ты что, с луны свалился? Это Кунгар! Его сам его величество из рыцарей в бароны произвел и землю дал за то, что Кунгар в двенадцати боях двенадцать лучших его королевских бойцов уложил!
- Вижу, с ним драться не спешат.
- Он как зимой в этом году уложил Блона, да так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь, так с тех пор ему еще никто не посмел вызов бросить. А так три года уже он здесь первый.
- Да, видно, что силен.
- То-то, что не божий одуванчик! Дунешь - не разлетиться!
- Возьми-ка, вот тебе два дуката, один за меня поставь - по правилам боец только тогда мог выйти на состязание, когда хоть кто-то поставит на него - а с другим в кабак сходи.
- Да ты что, никак с Кунгаром драться решил? - дедок посмотрел на Мера удивленно и как бы даже с сожалением – Ты не здешний, я понял. Так не все тебе пока понятно…
- Ставь, говорю! Все равно, в убытке не останешься.
Тем временем арена быстро пустела. Бойцы, минуту назад похвалявшиеся своей ловкостью и силой, исчезали неизвестно куда, словно их и не было. Другие просто разворачивались и уходили. Как вдруг перед Кунгаром появился Мер - гром среди ясного неба.
Не часто Кунгару встречался человек больше его самого (впрочем, только в вышину Кунгар явно уступал, а веса в них, пожалуй, было примерно поровну). Он оглядел супостата с ног до головы, и сказал, обращаясь к народу: «Зачем такого маленького сюда пустили? Я же растопчу его!». Мер, ничего не ответив, стал раздеваться. Оставшись, Мер - в подштанниках, Кунгар - в шитой золотым узором набедренной повязке, соперники поклонились судье и по его знаку сошлись.
Сколько продолжался поединок двух великанов - кто скажет теперь, по крайней мере им обоим показалось, что целую вечность. Старик боя не видел - его тут же оттеснили от арены зрители побойче. Толькие обрывки речей доносились до него из первых рядов, и чем дальше, тем больше менялись эти речи:
«- Ничего длинному достается, даром, что ростом с дерево!
- Да, по всему видать, что он и не боец никакой, хотя и здоровый.
- Кунгар разом его прикончить хочет, гляди, лупит изо всех сил, гляди… ох… черт!»
«- Видал! А ведь держится! Гляди, поднимается!
- Да сколько ж ему надо! Третий раз встает!
- Четвертый не встанет! Сам уж не рад, что вызвался.
- Это как пить дать. На боку какой синячина, смотри! Кунгар ему ребра сломал – это точно!
- А рожа, погляди, рожа вся расколочена!»
Перед Мером вставало стеной пламя, слышалась веселая плясовая музыка, но тут же стихала, огонь расступался, и Мер видел перед собой ноги зевак, слышал их восторженные вопли и поднимался. Вставал не чтобы добыть в этом бою почет и славу, даже не чтобы победить, а просто чтобы драться. Драться так, как он привык - пока видят глаза, держат ноги и есть мочи сжать кулак. По-другому Мер уже не мог, не умел и не хотел.
«- Длинный-то, гляди, остужает пыл Кунгару, сам отвечает!
- А Кунгар, бесится, ничо у него не выходит.
- Зря поначалу так старался, не сломал длинного, только силы потратил...
- Да, устает Кунгар.»
Гогот и вопли стихали. Все внимательнее публика следила за тем, как Кунгар в ярости работает пудовыми кулаками. Но всякий видел, что удары его уже не имели прежней быстроты и не достигали цели. Цели достигали теперь удары Мера, размашистые, неловкие, но ужасной силы удары. Как раскачанное на цепях бревно налетал на голову Кунгара то один его кулак, то другой. Скоро Мер уже мог держать изнемогшего противника на расстоянии, вытянув вперед левую руку, а свободной правой то и дело из последних сил лупил шатающегося, ничего уже не видящего, не слышащего и не понимающего, невозможно уставшего Кунгара, пока, наконец…
- Упал! Упал! Сбил Кунгара! Кунгар лежит! А-а-а-э!
Кунгар лежал. Его поливали водой, хлестали розгами по пяткам, но не могли привести в чувство. Старик, поставивший на Мера, от радости вопил, скакал как козел и рвал волосы у себя из бороды - какой-то купец в насмешку поставил на Кунгара золотой червонец.
На несколько часов Мер стал героем. Но, узнав, что их лучшего бойца одолел инородец, раченцы не на шутку обозлились и решили покарать негодя. Была, правда, альтернатива, обрушить народный гнев на него, или другого, тоже мёза, который в этот же день опередил всех местных скороходов в беге вокруг городской стены. Но тот после соревнования уехал вместе с еще несколькими господами, и у всех их были длинные мечи и тесаки. Мер был одинок и безоружен, поэтому его участь решилась, и холодное туманное утро он встретил лежа на деревянном помосте, с переломанными конечностями и без половины зубов.
Здорово погуляла Раченка! Везде, куда ни глянь: на улицах, в поленицах, под воротами, под заборами, на пустырях, под мостами ерзали, ворочались, стонали, матерились пьяные, битые, увечные, перепачканные, в грязи, в земле, в помоях, в крови, в блевотине. То тащились куда-то, не разбирая дороги, падали, поднимались и снова падали, то стояли, опершись обо что-нибудь, изливая наземь содержимое желудков. На иных одежда была разорвана, иные вовсе, почти голые, прикрывались какой-то ветошью, обобранные прохожими или своими же товарищами, либо сами снесшие кабатчику последние штаны, не удовольствовавшись королевским угощением.
Среди всего этого разброда и шатания по помосту поскрипывала телега с тремя седоками. Рядом, разгоняя кнутом забулдыг, ехал верховой, одетый весьма хорошо, но без излишеств, с тремя пальцами на правой руке, кроме мизинца и безымянного, широкоплечий, среднего роста, с маленькой головой на длинной шее и чудовищно костлявый. На левом боку у него висел меч с особыми петлями на рукояти, чтобы крепче держать его покалеченной кистью, на правом - тесак длинной в десять вершков. Был это никто иной, как вчерашний бегун - победитель.
- Вон, может этот? - спросил его один из сидящих в повозке, показывая на распластавшегося по земле верзилу. Трехперстец подъехал к тому и хлестнул слегка.
- Э-э-э… - подал голос Мер.
- Мер сын Месеров из Мёзии - ты? - спросил вершник.
- А-а-а… чо… на… - пошевелил расколотыми челюстями, давая понять, насколько это возможно, что Мер сын Месеров из Мёзии это именно он.
- Слушай меня! - перешел незнакомец на мезийский - Я Гаст, сотник в Полку вольных воинов Святого Якова, из Мёзии. Если хочешь сейчас же получить помощь, кров и пищу до выздоровления, и доходную службу после - вступай в наши ряды. Если нет - оставайся лежать здесь. Согласен?
- Угу.
Гаст спешился, вытащил из голенища сверток с текстом договора, развернул, положил под руку Мера, обмакнул гусиное перо в перстень-чернильницу и вставил ему меж пальцев.
- Расписывайся в сем! - Мер накалякал большую неровную галочку.
- Грузите!
Мера отвезли в раченский монастырь святой Евгении, послушники которого имели славу искусных лечцов. Монахи выгнали из большой светлой кельи, за которую заплатил Гаст, нескольких убогих и определили туда Мера. Там он пролежал до зимы и, почувствовав себя лучше, отбыл в Гроунс, в Яковлеву Слободу.
Скалистая местность в верхнем течении Калисы была богата огромными валунами, в сотни пудов каждый, а иной – и в тысячи. Из таких глыб еще дед Эдварда сложил неприступный замок и расселил поблизости своих подданных. Так возник будущий священный город. При императоре небольшое поселение стало столицей его необъятной державы, разрослось и разбогатело, было окружено мощными стенами. Сын Эдварда, еще до разделения царств, обнес Гроунс вторым кольцом укреплений, еще выше первого, а правнук, в конце четвертого века выстроил два форта–близнеца: один южнее города, другой – севернее, на правом берегу реки. В 471 году герцог Мячислав, сеньор южномезийских княжеств, велел поставить против твердыни огромные осадные машины; много дней и ночей южане бомбардировали стену десятипудовыми гранитными ядрами, и ничуть не повредили кладки. Еще полвека спустя город снова выдерживал осаду: у его ворот стояла вифнийская армия воеводы Ричарда. На помощь столице подошел королевский тысячник Иммануил. Он привел разутое, раздетое войско, вдвое уступавшее числом вифнийцам, еще месяц назад готовое разбежаться кто куда при виде неприятеля. Вифнийцы потерпели неслыханное поражение и были изгнаны из королевства. С тех пор жизнь Гроунса протекала более-менее спокойно. Окрестности города, разграбленные и выжженные в последнее нашествие, ко времени рожденя нашего героя снова обросли посадами. В их числе, на левом берегу Калисы, полверсты ниже по течению от городских стен и располагалась Яковлева Слобода.
В этом предместье, огороженном, подобно острогу, рвом, валом и частоколом, проживало в иные времена до тысячи ратных людей - вольных воинов, или, проще говоря, наемников, называвших себя яковлевыми. Прошедшие службу в королевских полках или безземельные рыцари охотно ехали в слободу за заработком. Деньги у наймитов водились, ибо они имели репутацию воинов дисциплинированных, опытных и весьма надежных (конечно, пока им платили) и мзду брали соответственную. Денег этих хватало на то, чтобы полк вышел со временем в число крупнейших ростовщиков королевства, обзавелся обширными земельными владениями с множеством крепостных, открыл во многих городах свои торговые представительства. Тем не менее, главный доход полку приносила все же основная работа яковлевых - охрана караванов, владений, замков, подавление мятежей, приведение к присяге строптивых вассалов, и конечно, участие в войнах. Поэтому магистры – так называли себя по уставу купцы-пайщики, содержавшие полк - в любой ситуации старались подлить масла в огонь, используя свои богатства и связи при дворах.
Навыки и природные дарования Мера здесь были оценены по достоинству. У него завелись, наконец, деньги и хорошая одежда, а через два года он получил чин сотника - на карьерный рост в Полку Святого Якова не влияло происхождение. По поводу такого назначения Мер закатил грандиозную пьянку, а когда встал утром с похмелья, то перед ним предстал его друг, десятник Воблик.
- Что, проспался уже? Ну давай, собирайся.
- Куда? - не понял ничего Мер.
- Сейчас все в Гроунс едем.
- Зачем в Гроунс?
- Да покупают нас, война будет.
Король Мёзии нанимал у полка двести конных и пятьсот пеших солдат для войны с гоблинами, которые вторглись в северные графства страны, науськанные ахайским королем Иоанном, он же снабдил нелюдей деньгами. Вскоре Мер во главе сотни кавалеристов шел в авангардном отряде. Конечно, это не так важно, но надо сказать, что несколькими месяцами раньше Мер командовал отрядом наемников, сопровождавших через территорию мезийского королевства обоз из Ахайи в гоблинские владения, где в одной из телег под мотками пряжи был спрятан сундук с десятью тысячами золотых червонцев свежей чеканки. Это так, к слову.
Но на этот раз далеко пройти им не удалось. Авангард попал в засаду, и большая часть его была окружена и перебита. Меру с несколькими всадниками удалось пробиться и уйти восвояси.
Поздно ночью они прискакали в крепость Миарат, где тут же был поднят по тревоге королевский гарнизон. Выяснилось, что из всего передового отряда в живых остались лишь девять яковлевых да два десятка королевских драгун. Трех из них Мер отправил разными путями в лагерь с донесением, а с остальными остался в крепости.
К полудню следующего дня крепость со всех сторон обступили гоблины, а на холмах к югу от Миарата встало лагерем мезийское войско. Так прошел день, и прошла ночь.
Утром с обеих сторон затрубили рога, заорали старшины, и две армии, выстроившись в боевые порядки, ринулись друг на друга. Со стен крепости за сражением наблюдали Мер, комендант крепости и барон - начальник местного дворянского ополчения.
Наконец офицер спросил:
- А сколько всего бойцов у нас в строю?
- У меня - ответил Мер - Девять яковлевых, это со мной вместе, и семнадцать драгун.
- У меня двенадцать рыцарей, человек тридцать ратников верхом и полторы сотни пеших. - сказал барон.
- Значит всего, вместе с моими больше чем сотня всадников и полтыши пеших. Большая сила!
- Ты хочешь вывести в поле эту силу? - спросил Мер.
- Клянусь Святыми Небесами, за двадцать лет в этих стенах они до смерти мне надоели. Выйдем и порубим нелюдей в капусту.
- Я поведу моих рыцарей на вылазку, - сказал барон, но только с тем, чтобы идти впереди.
- Ты не возражаешь, наймит? - спросил сотник.
- Пусть так. Мне что спереди идти, что сзади. Уродов всем хватит. - согласился Мер - Я и мои люди будем ждать вас у ворот.
С тремя яковлевыми Мер вошел в храм, что был при крепости и спросил священника:
- Скажи, святой отец, есть у тебя лик Святого Якова?
- Нет, господин.
- Что ж так небогато? А это кто висит?
- Это Святой Варфоломей.
- Варфоломей? Хорошо. Давай, парни, снимай его!
- Что вы делаете! - заголосил поп, видя, как яковлевы стаскивают со стены гобелен с изображением святого - Безумные, опомнитесь! Гореть вам за это в пекле вечно!
- Не кричи, отче! - отпихнул его в сторону Мер - Не грозят нам вечные муки, у нас свой святой, он замолвит за нас словечко на божьем суде! Иди-ка лучше к алтарю да помолись за нашу удачу!
- Не буду я за тебя молиться, дылда, рожа наймитская! После божьего суда схватят тебя черти клещами раскаленными, потащат в самое в пекло!
Не обращая более внимания на завывания пастыря, наемники спороли с гобелена изображение святого, пришили к белой простыне, и Агафон - один грамотный из всех девяти, подписал углем: «Святой Яков». Получилась хоругвь.
- Красота! - сказал Мер - Пусть бородатые знают, с кем имеют дело.
- Будут! Будут черти знать, кого им волочь в пекло, кого мучить там! - не унимался святой отец - Не будет тебе, нечестивец, отныне покоя на свете! Сто кар пошлет тебе Всевышний, еще сто пошлет Святой Варфоломей за оскорбление! По-волчиному взвоешь от невзгод, и по-песьи, и по-петушьи закукарекаешь! Взмолишь небеса о смерти, а как сдохнешь - сиганешь соколиком прямо в бездну! В самую пасть Хаора слетишь ласточкой! Помни сие!
Под «хоругвью» яковлевых и под знаменем миаратского полка отряд кинулся на вылазку. Можно было, конечно, сказать, что Мер, как настоящий герой, мчался впереди, но, увы, это не правда. Впереди, как и было условленно, шли рыцари, а наемники держались чуть подаль, по правую руку от них. Мер так разогнал своего жеребца и, ворвавшись в ряды гоблинов, так ударил одного, что нелюдь повис на копье и пролетел, вися так, несколько саженей. Потом древко треснуло, и Мер, выбросив его обломок, взялся за железную булаву.
Несмотря на внезапность атаки гоблины все же сумели опомниться и насели на горстку храбрецов. В ярости выкрикивая заклинания и боевые кличи, бросались они на Мера и вылетали из седел от его страшных ударов.
- Во славу Святого Якова! - ревел Мер.
- Во славу Святого Якова! - вторили ему остальные наемники, но все меньше их становилось, и все тише с каждым разом звучал их клич.
На щите Мера не осталось живого места, латы были пробиты в трех местах, древко «знамени» перерублено. Толстый гоблин, привстав в стременах, очертил голову длинной кривой секирой, похожей на косу и обрушил на противника такой удар, что вся верхняя часть щита Мера разлетелась в щепки, и наличник отлетел от шлема. Кровь ручьем хлынула по лицу гиганта, но он удержался в седле и следующим ударом отправил толстого в полет вверх тормашками. Сражаясь, Мер перестал уже чувствовать усталость и боль, перестал соображать, а только крушил палицей врагов, не разумом а каким-то животным инстинктом отличая их от своих. Немного опомнился лишь когда увидел в толпе дерущихся Гаста, который вместе с другими наемниками пробивался на помощь вылазке. Опомнился, и упал от удара в затылок чем-то массивным.
Савва, король гоблинов, наблюдал за сражением из своей ставки, и все происходящее ему очень не нравилось. Его обманули, обвели вокруг пальца как дите малое. Почему вдруг нелюдям стала так нужна эта война? Почему так стоял за нее на совете первый министр (получивший от Иоанна щедрый презент)? Почему сейчас, а не год назад или не через год? Война нужна была именно сейчас, именно здесь, но не гоблинам, не Савве, а ахайскому королю. Она оттянет сюда силы мёзов и развяжет руки Иоанну в другом месте. Людские короли затеяли меж собой игру, а Савве отвели роль пешки, которой можно пожертвовать. Иоанн хотел войны, но не хотел победы гоблинов. Победа нужна была только самому Савве, поэтому и выкручиваться теперь придется самому. Силы Саввы невелики, ахайские деньги много помогли ему, но больше помощи, скорее всего, ему не получить. Даже если здесь гоблины одолеют, стены ни у Миарата, ни у других мезийских крепостей не рухнут. У Мёзии много стен и людей в запасе, у Саввы их нет, и потерпев поражение сегодня он потеряет все, а выиграв еще не добьется полной победы. Меж тем дело шло хотя и не совсем безнадежно, но и об успехе речи пока быть не могло. Да еще и эта вылазка…
И невдомек было Савве, что сорвиголовы, с ночи скрывавшиеся в кустах близь его лагеря, уже сняли часовых на восточном въезде, и уже подали знак кому надо.
«Шор! Шор, лимая! Асахула! Асахула! Лимая!» - раздались возгласы. Савва увидел на дорожке меж шатров всадников в зеленых одеждах с саадаками у седел. Гвардейцы мигом окружили короля тесным кольцом, сдвинув щиты и ощетинившись копьями, так что налетчики, вздумай они напасть, не смогли бы достать монарха. Справа и слева Савву прикрывали по телохранителю, загораживая его так, что между краями щитов оставалось не более трех вершков. Выглядывая в эту брешь привставший от волнения Савва видел пролетавших мимо кавалеристов, и среди них одного, самого быстрого, самого хищного, с лохматой черной бородой, со взглядом кречета, готового сорваться с руки охотника в облака и бить там дичь без меры. И в седле он держался так, словно никогда не ступал по земле ногами, а взятый из утробы матери был тотчас посажен верхом, и лук в его руке держался на сильнейшем скаку ровно, и взгляд его скользил плавно - это был граф Асаула, начальник полка конных лучников его величества. Не только враги, но и многие из своих смотрели на Асаулу свысока, считая трусом. Он не бился с врагом в честном бою, он старался избегать боев, вообще очень редко приближался к неприятелю ближе чем на полверсты, и от тяжеловооруженных рыцарей легко уходил - Асаула не носил доспехов, и коня железом не обвешивал. Он владел луком - оружием подлого сословия. Едва ли не самый знатный из всех дворян, состоявших на королевской службе вообще, он командовал полком, то есть замещал сотницкий чин, соответствующий только барону. Но почему-то его ценили видные военачальники, и слово Асаулы на военном совете всегда было веским.
Всего лишь миг проносился граф мимо Саввы, только один миг видел меж щитов его испуганное лицо. Потом мёзы скрылись. Следом прогромыхали в погоню нелюди. Побледневший Савва стал опускаться в кресло, но вдруг завалился на бок, его подхватили... «Еи! Еи! Логовар еи!» - кричали вокруг. Это значит «Убит! Убит! Король убит!»
Очнувшись, Мер ничего перед собой не увидел. Туманная пелена застилила ему глаза, превращая все вокруг в неясные размытые пятна. Он поднес к лицу руку и попытался протереть глаза.
- Наконец-то, кажется, он пришел в себя! – Донесся откуда-то издалека женский голос.
- Ты кто?! – пробормотал Мер - Что тебе надо?! Сгинь!
- Успокойтесь, господин, ради всего святого успокойтесь, все хорошо. Я послушница монастыря при храме святой Евгении в Гроунсе. Его Святейшество Верховный жрец благословил меня и других сестер отправиться вслед за войском, ухаживать за раненными и больными. А это отец Артур из здешнего прихода, но его вы, кажется, уже знаете. - Мер с удивлением понял, что это так. Большое серое пятно справа оказалось священником, у которого они вынесли Святого Варфоломея, а второе - женщиной в монашеском облачении. И сам Мер лежал на лавке на перине, с перевязанными туловищем, левой рукой и головой.
- Где бородатые?
- Они бежали, а наши воины гнали их и рубили, и трупы нелюдей лежат на много верст. - продекламировал священник - Вы так храбро вчера на них напали, будто сам божий воин Михаил вел вас, размахивая огненым мечом. Я даже простил вам испорченный образ, и просил Вседержителя отпустить вам грех и даровать победу. Видно, он услышал мои молитвы.
- А я где?
- В Миарате. Вчера вечером вас принесли.
- Там был такой, среднего роста, худоватый такой мужик, у него три пальца?
- Да. У него была перевязана голова, но он был здоров, и очень настойчиво распоряжался насчет вас.
- Жив, трехперстец! А кто-то из тех, что были со мной вчера, есть они тут?
- Двое, господин. Остальные ныне преданы воле божьей….
В тот же день Мер встал на ноги. Раны оказались не слишком серьезными, но поташнивало, и от большой потери крови он слегка качался. Через две недели в Миарат прибыл гонец из Гроунса со списком отличившихся на поле брани, которым королевским указом было велено явиться ко двору пред светлые очи монарха. Нетрудно догадаться, что Мер оказался в этом списке, да еще и в числе первых.
И Мер, скоро отлежавшись, направился в столицу, благо договор короны с Полком Святого Якова был расторжен. По договору короля с магистрами, казна не только выплачивала деньги наперед за весь срок, но и ставила наемников на полное хлебное содержание. Граф Александр Герстренг вторгся с мезийским войском вглубь гоблинских земель, осадил там незначительную крепость Безымянку, но о поставках своей армии провианта вовремя не позаботился, и вынужден был отпустить яковлевых.
Еще по дороге в Гроунс Мер познакомился с графом Асаулой, державшим путь туда же. Вот, что сказал как-то Меру граф:
«Двор его величества - это такой большой балаган. Тебя, Мер, там будут уверять в дружбе и выражать почтение, только не думай их слушать. Это слова, а лишних слов там вообще очень много говорят. Ты для них будешь как медведь, которого водит на цепи скоморох. Гонец донес им о твоем подвиге, теперь им невтерпеж посмотреть на тебя, пощупать, понюхать, чем ты пахнешь, ткнуть в тебя пальцем, может быть, даже поговорить с тобой. Да и держат же они у себя карликов-уродов, почему бы не держать еще и великана?"
Скоро Мер имел возможность убедиться в справедливости этих слов. Не сразу. Сначала он был обезоружен, поражен красотой, богатством и блеском двора, и слушал его обитателей, развесив уши. Но вскоре интерес к Меру спал, и это чуть приоткрыло ему глаза. А еще через некоторое время богатырю и вовсе опротивели праздные лукавые придворные, смотревшие на него, как на дохлого клопа, особенно на его привычку пообедав, смахнуть крошки со стола в ладонь - и в рот. Он уже собирался просить удалить его от двора, но…
Летает по свету маленький веселый злой демон. В руках у него тугой лук, за спиной колчан с острыми стрелами. Глаз у бесеныша наметанный и рука крепко сжимает оружие - бьет без промаха, точно в сердце, и берегись, если изберет тебя своей жертвой. Тогда хоть на замок запирайся в темном погребе, хоть три кольчуги одевай на себя – глупо! До глупого и до смешного бессильны перед чарами дьяволенка и разум, и воля, и кто попался ему на глаза, тому одна дорога - смириться и идти, куда он поведет.
Совершенно случайно оказался Мер на том званном вечере, он и идти-то туда не хотел, и дела никакого ему не было до той знатной дамы, в свите которой увидел её. Может быть, даже не обратил бы на нее внимания, и трепался бы о своем с Асаулой, затащившим его на прием, но забыл обо всем и осекся на полуслове, когда встретился с нею взглядом.
Полвечера Мер ходил за ней с такой идиотской рожей, что сам, увидав, покатился бы со смеху. Готовый провалиться сквозь землю, когда она оборачивалась. Наконец девушка, видимо решив объясниться, вышла на огромный балкон. Туда пошел и Мер.
- Здравствуй. - сказал он и вдруг заметил, что голос у него просто отвратительный.
- Здравствуйте. - негромко ответила она, стоя к Меру спиной, и лишь немного повернув голову - Что вам угодно? Вы все ходите за мной, как привязанный.
- Твоя правда. Но скажи, почему ты все от меня уходишь? Знаю я, что страшен, из-за этого, наверное? Ты и имени своего мне сказать не захочешь?
- Поему же. Я Арина, дочь барона Людвига из рода Клебичей, владения Колтвер, герба черного дракона.
Таков порядок: незамужняя дворянка должна представить своего отца, назвав его имя, титул, род, владение и герб. Замужняя представляла супруга.
- Дракона? Зачем дракона?
- Как это «зачем»? - удивилась она.
- Не дракон, а голубка должна быть на твоем гербе, или белая лебедь, или березка. Ты красивая и стройная как молодая березка.
Арина была наслышана об этом простодушном великане, но даже ничего о нем не зная, поняла бы, что он не шутит, потому, что была не глупа. Она чуть смутилась.
- К чему вы это говорите?
- Скажи мне правду, ты ворожея?
- Что-о-о-о? - девушка удивилась окончательно, повернулась к Меру и уставилась на него широко раскрытыми зелеными глазами.
- Колдовать умеешь?
Арина негромко рассмеялась:
- О боги, нет! Конечно же, нет! Но почему… почему вы так подумали?
- У тебя глаза колдовские, взгляд колдовской. Клянусь Святыми Небесами, самой смерти в глаза я глядел, и не моргал даже никогда, а ты… словно вовнутрь проникает, и в самое сердце, в самую душу твой взгляд. Но что… Почему ты смеешься?
- Нет, простите, прошу вас. Но мне надо сейчас же идти. Может быть, мы увидимся еще.
- А тебе самой хотелось бы? - сказал Мер уже вслед ей - Хочешь, к тебе приеду, хоть сегодня же!
Ничего не ответив, Арина ушла обратно в зал. Здесь к ней подошел Стефан - ее жених, и они долго разговаривали.
Незамужняя в свои-то восемнадцать лет Арина чувствовала себя почти что старой девой. Поэтому, когда отец сообщил ей, что Стефан просил ее руки и получил от него согласие, то не возражала. Этого юношу Арина знала давно и только с хорошей стороны, понимала - настолько, насколько могла понимать, что он ее любит, да и вобщем-то ей было почти все равно. Но не теперь.
Фу, мерзость какая, читать противно! - скажешь ты - Бросить жениха, отличного парня ради того, с которым едва-едва перебросилась парой слов! Променять блестящего юношу, дворянина, на зверочеловека! Проститутка! Так, все так.
Но ведь она не любила Стефана.
Стефан был ее идеалом. Точнее, раньше она считала его своим идеалом. Только такой – красивый но мужественный, изящный но прямой, гордый но готовый на все ради нее дворянин, блестящий – мог составить ей пару. Так Арина думала, но ошибалась. Ее идеалом оказался зверочеловек.
Мер виделся с Ариной еще несколько раз – всегда коротко, всегда нарушая порядок собраний света, очень смущая девушку, и сам при этом чувствуя себя страшно неловко. А потом взял да сам приехал в Колтвер в сопровождении лучших своих друзей - Гаста, Воблика, Асаулы, которого уговорил быть сватом. Специально по такому поводу сшил себе новые сапоги, начистил их и натер так, что зеркала было не нужно, купил на ремень серебряную пряжку, одел не шею серебряную же цепь с гривной, полученную из рук короля, вырядился во все лучшее, побрил с утра рожу, смазал волосы маслом, расчесал их, и в таком виде явился перед бароном Людвигом. Снял с пояса мешочек, развязал и извлек из него золотое колечко. Тут же было объявлено о помолвке Мера с Ариной.
Свадьба должна была состояться через месяц, в конце сентября, но не состоялась, и помешала этому такая же случайность, как та, что свела Арину и Мера вместе.
Однажды Мер невольно подслушал следующий разговор:
- Да, что и говорить, непростые теперь времена для столбового дворянства. Раньше, бывало, прежде чем назначить кого-либо на должность, смотрели его родословную, чтобы, не дай бог, не оказался у него в подчинении кто-то из высших его родом. Таков был закон. А теперь? Родословные книги сожжены, местнические тяжбы запретили. Даже незнатный дворянин может понукать теми, с кем раньше и за стол не посмел бы сесть! Тот сыч, что сидит в Южном Близнеце, Иммануил, носит герцогский титул, хоть самого никчемного рода! Предки его владели клочком дремучего леса, и всех крепостных - полдюжины дровосеков! Жили тем, что обирали на дороге проезжих. А летал точно орел! Заведовал военным приказом! К счастью, теперь не летает, крепко замурован в своем гнезде. При Миарате мы показали, что можем воевать и без него! Подождите, вот граф Александр возьмет эту гоблинскую крепость Безымянку, тогда вовсе спета песенка нелюдей! А посмотрите, сколько таких выползней в королевском совете! Лезут вверх всеми правдами и неправдами, и закон этому потворствует! - говорил какой - то старый вельможа, вокруг которого остальные вились как мухи вокруг кучи навоза.
- Но и это не самое страшное. - подпевал ему другой, помоложе и рангом явно пониже - Теперь бывает и так, что простолюдин получает титул и становится ровней нам. Каждый купец-оболтус норовит стать дворянином за горсть червонцев. Деньги теперь дают то, что раньше давали только благородная кровь и сотни лет верной службы трону, из поколения в поколение.
- Его величество считает, что таким путем укрепляет государство, - сказал старик - но ведь это идет во вред всему дворянству, опоре всякого порядка! Сегодня любой сможет войти в наш круг, а завтра мы и вовсе растворимся среди пришельцев, и тогда что – кто тогда не подвергнет сомнению законность и королевской власти! Ведь разве король – не суть есть первый среди дворянства! Дают мужикам титулы за какие-то заслуги. Раньше и пятака на водку было достаточно, и знай королевскую милость! Вот еще: разрешили им жениться на дворянках и выдавать своих дочерей за дворян. Да вот, поглядите туда! Этот вообще из крестьянской семьи, отец его по сей день пашет в поле, а он ведь тоже, хочет жениться на дворянке. Что бы вы сказали раньше на такое? А теперь всякой сволочи воля дана!
- Он, кажется, все слышал.
- Слышал? Ну и что? Нет, поглядите, он, кажется, идет сюда. Посмотрим же, что он нам скажет!
И Мер сказал, как умел. Такого краткого и в то же время эмоционального и предельно ясного доклада о генеалогии его собеседники не слышали никогда, как не слыхали никогда некоторых слов и оборотов, употребленных Мером сгоряча, касавшихся и почтенного незнакомца, и мамы его, и папы, и бабушек, которые, честно говоря, тут были вовсе не при чем.
И все бы ничего, но не знал Мер, что перед ним - Дален, герцог из рода Лигерсвейдов, член королевского совета, глава посольского приказа. Ни один посол не выезжал из Гроунса, не получив от Далена указаний. Приняв любую делегацию из соседнего государства, король советовался именно с ним, и высоко ценил его, так же как и Най - первый министр, фактический правитель страны, во всем полагавшийся на Далена в делах внешней политики, хотя и не разделявший его взглядов на родословие.
Посреди ночи Арину разбудили Злата, ее кормилица.
- Госпожа! Там у ворот Мер сын Месеров - говорила она - и с ним еще четверо. Они, кажется, готовы разнести ворота, и кричат, что так и сделают. А Вальдемар их не впускает.
- О Боги! Скорее впустите! Велите Вальдемару, чтобы впустил!
Арина выбежала ему навстречу в плаще, накинутом поверх ночной рубашки, босиком и с непокрытой головой. Мер вошел в зал в сопровождении Златы и Вальдемара - управляющего замка. Тот распорядился:
- Огня! Осветить зал!
Когда принесли огонь и зажгли потолочные свечи, то Арина смогла разглядеть Мера. Он был мокрый до нитки (шел сильный дождь), весь в синяках и с рукой на перевязи.
- Что они с вами сделали! - вскрикнула она.
- Это ничего, так, помяли меня немного ихние холуи. Сначала паскуда этот, жополиз, драться полез, Марк, но его я быстро остудил. Потом уже стражники подоспели… Но Арина… это… я попрощаться приехал.
- Я все знаю! Ко мне приезжал человек от Далена.
- Что?! Сюда приезжал?!
- Да, советовал больше не видеться с вами, говорил…
- Что!? Что говорил!?
- Что эта свадьба, если состоится, принесет нам одни несчастья. И отец сейчас в Гроунсе, за ним присылали оттуда. Най присылал за ним.
- У-у-у-у! Старый пес!
- Но все образуется, со временем забудется все, король милостив!
- Святой Варфоломей, как жестоко ты меня караешь! - прошептал Мер - Так ты еще не знаешь ничего.
- Что еще?
- Я уже попробовал королевской милости.
- Но что…
- Они связали меня и бросили в подвал, придурки! Я разорвал их веревки, вышиб дверь и ушел в слободу. А вечером туда приехал гонец от короля. Он привез магистру приказ, чтобы долой меня из полка. Иначе его величество грозится навсегда отказаться от услуг полка и все владения в Мёзии в казну забрать.
- И что, ваш магистр подчинился?
- Ему пришлось. Король выполнил бы свою угрозу - он во всем слушается этого каргалыгу Ная, а тот не на шутку зол на меня. Моя голова уже простилась бы с плечами, да на мое счастье Най сам связал себе руки, он сам недавно издал указ – низким происхождением не попрекать. Только прощать меня они с Даленом тоже не собираются. С гонцом в слободу приехали драгуны, у них приказ - взять меня под стражу.
- Боги…
- И сопровождать до границ королевства, не позднее завтрашнего утра. Я еле вырвался оттуда, они преследовали нас по пятам.
- Нет! Нет, этого не должно быть! - Арина кинулась к нему, и Мер в первый раз в жизни обнял невесту. Он ничего не говорил, знал, что сказать нечего. А она говорила сквозь слезы:
- Почему! Почему все так! Зачем мы встретились, скажи? Чтобы теперь разлучиться снова? Лучше бы мы вообще не встречались! Я сама поеду в Гроунс, не к Наю, а к самому королю! Я все ему скажу!
Мер прослезился. Он прижал голову несчастной девочки к своей груди.
- Бедная моя! Что ты сможешь ему сказать!
- Что вы страдаете без вины! Что Най и Дален нарушают закон, наказывая вас!
- Воля Ная – вот единственный закон. Не делай этого! Этим ты не поможешь мне, а только навлечешь беду на себя и свой род.
- Отойди! Где Мер! Отойди! Да отойди ты! - раздался голос Воблика, и он вбежал в зал, хлюпая полными воды сапогами и отталкивая наседавших на него слуг - Мер! Они здесь, драгуны прискакали!
- Где они?!
- Там, у ворот, там Гаст бранится с их сотником. Но Мер, он их не задержит долго! Быстро идти надо! Наши там стоят в воротах с мечами из ножен!
- Сейчас иду! - крикнул ему Мер. Он взял Арину за плечи и немного отстранил от себя. Арина молча смотрела на Мера, губы ее дрожали.
- Слышишь? Я должен идти. Прямо сейчас. Прости, что так вышло.
- Вам незачто просить прощения. Вашей вины ни в чем нет, такова воля богов. Помните обо мне…
- Ты меня помни, а я тебя ввек не забуду.
Ей хотелось кинуться на него, схватить и держать, и не отпускать никогда. Но она не пошевелилась.
- Прощайте, да хранят вас боги…
- Прощай.
И он вышел.
Перебранка у ворот стихла, когда Мер вышел из ворот замка и влез в седло. Яковлевы убрали оружие долой. Драгуны подняли пики.
- Командуй, наймит. - сказал Гасту королевский офицер. Гаст откашлялся и начал:
- Мер сын Месеров! Волею совета сотников Полка вольных воинов Святого Якова от сего дня, утвержденной магистром, ты лишен сотницкого чина и исключен из рядов полка. Сдай оружие! - Мер снял с пояса меч и нож и подал Гасту.
- Мер сын Месеров! - сказал драгун - Судом его величества ты ныне лишен права носить гривну, врученную тебе его величеством и приговорен к изгнанию за пределы королевства, куда вздумаешь. Сейчас следуй за нами и покорствуй.
- Покорствую… - сказал Мер и почувствовал себя дерьмом собачьим.
Королевская стража сопровождала Мера до ахайской границы. Отсюда жизнь его с тех пор потекла как будто по прежнему, разве что стал он еще злее и отчаяннее. Куда только не забрасывала его нелегкая! На Южном Берегу серый зверь-гора подбрасывал Мера на саженных клыках. Посреди горящего Леонгарда меч сломался в его руке, Мер схватил бревно, и бревном расшвыривая лингов, расчистил себе и нескольким соратникам дорогу к спасению. С горящего корабля сигал он в море, и из последних сил держался за обломок мачты, когда выбрасывали его на берег багровые волны. Но как-то раз воцарился в близлежащих странах на время мир, и пришлось Меру волей-неволей устроить себе отпуск.
Он поехал в замок Ладобо на берегу теплого Трехбрежного Моря, к одному из бывших яковлевых - дворянину Мартину. Скоро по всему уезду прославились попойки, которые они с Мартином устраивали. Сколько зубов Мер повыбивал противникам в потасовках, и ребер поломал - не счесть. Несколько мужчин считали своими его детей. Одного бюргера Мер даже выбросил из дома, придя пьяный к его жене, да еще и накостылял явившимся на зов горожанина стражникам. Там он проспал до утра, пока самолично бургомистр, с полсотней вооруженных людей оцепив дом, не велел ему сдаваться. Не раз Мартин платил за друга виру воеводе, дважды Мер был публично высечен, три ночи провел в колодках посреди городской площади, но все сходило с него как с гуся вода. Он пил и гулял, гулял и пил. Пока однажды, сидя в кабаке с друзьями и падшими женщинами, не увидел за столом напротив нескольких мёзов, и среди них не узнал одного франта из свиты Далена. Мер оттолкнул шлюху, потом одной рукой перевернул стол, за которым сидел и качаясь, кинулся в атаку. Он схватил врага за шиворот и выволок на середину трактира, замахал тесаком перед его глазами. Спутники бедолаги опомнились и потянулись к оружию, но Мартин одному съездил мечом по лбу плашмя, другому приставил острие к шее и вынудил сесть на место.
- Не думай обмануть меня! - орал Мер - Слышишь, даже не пытайся! Я вижу тебя насквозь, сука! Говори, зачем ты здесь! Молчи, чучело, я сам знаю! Дален послал тебя, чтобы ты меня зарезал исподтишка, собака! Я засолю в бочке твою голову и отправлю ему в подарок!
- Нет, клянусь вам! Дален мертв! - пролепетал еле живой от страха дворянин. Он уже чуствовал, что голова его как будто не так прочно держится на плечах и вот-вот свалится.
- Что?! Повтори, но не вздумай врать, не то снесу тебе башку как цыпленку!
- Он умер! Умер полгода назад!
- Вот как! Шесть лет! - закричал Мер Мартину, выбросив соотечественника как надоевшую игрушку - Слышишь, шесть лет я этого ждал! Окочурился старый вонючий мерин! Давай выпьем!
Мер решил, что теперь на его возвращение в Мёзию посмотрят сквозь пальцы и, недолго собираясь, отправился в дорогу.