Переход Серов-Кушва

               

            Всё-таки, отдых, есть отдых. Я бодро шагал по рельсам и с удовольствием вспоминал каждый день пребывания в Серове. Хорошо иметь настоящих друзей, которые и приютят, и накормят-напоят, а главное – всегда готовы к задушевному разговору, неспешному, обстоятельному. Друзья умеют поддержать, добавить уверенности, оптимизма усталому путнику.
         
           Мимо с грохотом промчался поезд «Серов-Москва».
   - Давай, давай, - напутствовал я его, - скоро встретимся, обратно обязательно на тебе поеду, чтобы из окна полюбоваться на окрестности своего пешего пути. А вернусь, пообщаемся с Мишей на равных. И в ресторан сходим, и на шашлычки съездим – всё, как положено.
            
           Природа после Серова переменилась.  Вдоль полотна дороги - заросли малины, ежевики. Больше стало лиственничных деревьев.
             Один городок прошёл, другой. Всё бы ничего – проблема с гостиницами. Они есть. И с виду вполне приглядные. Но – закрыты. В одну торкнулся – замок, в другую – тоже не ждут постояльцев. Очередная ночёвка в целлофановом рукаве особого энтузиазма не вызывала. Пару  раз я воспользовался им. По пути от Пантынга до разъезда «145 км». 
         
           Поначалу казалось – вот ведь как здорово – лёгкая, незатейливая и надёжная «палатка», почти карманная. Вкладываешь в рукав коврик, сверху продеваешь деревянную палку, закрепляешь её на рогульки. Ни дождь не страшен, ни холод. Но после двух часов сна на стенках импровизированной палатки образуется конденсат. Он копится в большие увесистые капли, которые, послушно исполняя закон земного притяжения, начинают вас бомбардировать, причём – прицельно. Попадая преимущественно на лицо, за шиворот, вдобавок образуя лужицы на коврике.
            
              Еще перед Серовым появилась какая-то неизвестная мне разновидность гнуса. Напоминает обыкновенного мотылька. Подлетает бесшумно и жалит больно, как  северный овод. Чем дальше иду, тем гнуса этого всё гуще. Кажется, будто я приближаюсь к их логову. А что делать? Отмахиваясь, отмахиваю километр за километром. Преодолевая одни трудности, напарываясь на другие.

Маленькая деревушка. Время уже к одиннадцати. За плечами тридцать километров пути. Ноги, вроде бы, в порядке. С краю домишко без окон без дверей. В буквальном смысле – одни проёмы. Захожу. Хорошо хоть пол не разобрали.
На стене висит выгоревший на солнце коврик с изображением трёх богатырей. Эмалированная кружка, сито, обтянутое паутиной. Пару лет, не меньше, стоит изба без хозяев.
         
  Внезапно на всё тело навалилась усталость. Приближались сумерки. Пора, пора уже и отдохнуть с дорожки. Раскатал коврик, под голову кинул рюкзак и тут же уснул. Проснулся, как обычно, рано. Стараясь не привлекать к себе внимания, покинул временное пристанище и - ходом к «железке». Рельсы тут идут в одну колею. То и дело встречаю дорожных рабочих в красных жилетах. Они, не спеша, но старательно и умело что-то всё время латают. С подозрительным удивлением осматривают необычного пешехода. Догадываюсь, что пешие туристы тут не каждый день топчут промасленные шпалы.
         
 Свердловская  область. Здесь особенно часто встречаются вымирающие деревни. Видимо, правительству области дело есть только до крупного бизнеса, промышленности, до всего, что приносит деньги. А деревня их только просит. Люди  выживают,  как  могут. В основном – старики. Кормятся огородами. У кого силы есть, скотинку какую-никакую содержат.
    
      За день вышагал ещё полста километров. Окружающий ландшафт почти не меняется. Тайга, болота, кустарники. Вот только кедрачей уже не видать. Сосна, осина, ель, берёза. Темнело. Пора приглядывать себе ночлег. Собрался было уже ночевать у обочины железки в целлофановом рукаве, как вдруг увидел метрах в пятидесяти от полотна неприметную избушку. Входная дверь не заперта. Достал фонарик, огляделся. Сразу видно – изба жилая. Совсем недавно здесь были люди. У подоконника стоит  электрический чайник. И даже свет есть.
        - Ничего себе! – подивился я.
    
             Быстро расположился, зажёг спираль от комаров и уснул. Утром разбудили меня мужские голоса.
         - Ух, ты, -  да  у нас  тут  гости, - удивлённо пробасил кто-то. Похоже, до меня здесь таких постояльцев не было. Один из вошедших, видно – бригадир, с усмешливым прищуром оглядел меня с ног до головы. Бомжа выперли бы, не церемонясь. Меня, судя по всему, в реестр бомжей не занесли. Потому решили для начала расспросить:
        - Ты кто такой будешь?
       Я приподнял голову, поздоровался:
        - Журналист. Иду из Берёзово в Москву, - и, откинув карман рюкзака, достал  свой роман, протянул ему:
         - На-ка, глянь.
       
             Он бережно облапал обложку, выморщив упрямый низкий лоб, долго изучал аннотацию к роману, которую написал Виктор Пронин, разглядывал фотографию. Что-то его убедило в моей достоверности. Может, сам факт наличия в рюкзаке книги, может, моё уверенное спокойствие (я, как лежал, так и продолжал лежать на топчане, нимало не робея от их сурового молчания). Да и одет я хоть и не нарядно, однако ж, не бросово. Наконец, бригадир оторвался от чтения:
           - Не подаришь?
           - Нет, - твёрдо ответил я, - сам понимаешь, это же моя визитная карточка. Вот так вот начнут расспрашивать – кто такой, как ещё докажешь что не бомж и не беглый зек?!
         
        - Едет! - Заполошился  кто-то  из  вбежавших  в  избушку дорожников. Все засуетились, захлопотали, быстро шарились по углам, находя в полупустой избушке множество необходимых в работе вещей. Торопились к подъезжающей дрезине, которая  развозит их по участкам железой дороги к местам ремонтных работ.
         - Напиши  свой почтовый адрес, обратился я к бригадиру, - пришлю роман  по почте.
Кивнув, он тревожно зыркнул в сторону дрезины, но процедил сквозь зубы:
          - Ничего, без меня  не уедут! - И быстро начеркал адресок на клочке бумаги.
          - Вот! - Припечатал он бумажку ладонью к столу, живо вскочил  с лавки и без ленцы кинулся к дрезине.
         
       -  А ведь, не подождала бы! – убеждённо заключил я про себя, слыша нервные сипы нетерпеливой дрезины. На одноколейке не забалуешь. Если из-за чьей-то прихоти придётся состав тормозить, этому прихотливому уж здесь не работать больше.
       Ну, а  мне-то что? Я человек свободный, никто меня не  торопит. Наконец-то я хорошо выспался, можно сказать – комфортно. Не спеша встал,  нажал  кнопку  электрического  чайника. Умылся не из  реки,  а под рукомойником, с  наслаждением побрился. Затем, заварив чайку, со смаком выпил пару кружек, закусывая  карамелью. Однако, пора и в путь-дорогу.
      
           По моим расчётам, в третий день пути от Серова я должен  был достичь города Кушвы или горы  Благодать. Первые пять километров в начале дня обычно даются тяжелее всего. Потом уже, как вработаешься в шаг, дорога бежит, как лента транспортёра.
         
      Вдалеке показался чёрный силуэт, достаточно быстро приближающийся ко мне с тарахтеньем, которое не оставляло сомнений в том, что через пару минут мимо меня промчится мотоциклист на отечественном агрегате. Не промчался. Поравнявшись со мной, мотоциклист резко затормозил, заглушил мотор и вплотную подошёл ко мне, явно не преисполненный дружелюбными намерениями:         
        - Куда идём? – мотоциклист, видать, привык разговаривать приказным тоном. Меня, однако, таким обращением можно было только разозлить:
        - В Москву. А  ты?
        - Не «ты», а «вы»! – Продолжал он попытки морально меня задавить.
         - А почему это я мотоциклистам должен рассказывать, куда иду? – я посмотрел ему в глаза жестким, немигающим взглядом.
      
         Парень был помоложе, поздоровше меня раза в полтора, но от нежданного отпора опешил и стушевался. Кажется, понял, что перед ним не бомж, не преступник и по беспределу  с  ним  не поговоришь.
         - Мы охраняем нефтепровод, который проложен вдоль полотна железной дороги. И проверяем  всех, кто находится рядом с ним.
         - Вы – милиция?
         - Нет, - самоуверенность парня таяла на глазах.
         - А тогда какие проверки?! Тем более, я  иду по железной дороге, а не  по нитке вашей. Гражданский объект. Никаких обозначений, что здесь существует закрытая зона, я что-то не вижу. А Конституция РФ позволяет мне свободно  передвигаться по  стране – где хочу, когда хочу.
          - Да сигнал поступил на Вас, - мотоциклист уж и сам был не рад, что со мной связался. И говорил уже почти виновато, -  я не проверю, на  переезде всё равно проверят  менты.
         - Сигнал? – удивился я. И вдруг вспомнил ехидный взгляд бригадира, которому не  уступил книгу.
        - Ладно, на, смотри, - протянул я паспорт, сменив гнев на милость. В конце концов, парень на службе, и куда деваться, если служба у него собачья (в смысле – сторожевая).
         
       Незадачливый охранник, которому не удалось выслужиться поимкой злоумышленника   прочитал его, затем достал из своего кармана  блокнот и стал вписывать туда мои данные.
         - А ты гарантируешь мне, что мои данные не  попадут  в базы данных сексуальных меньшинств или американских  спецслужб? – я знал, чем парадоксальнее претензия, тем сложнее ему сохранить остатки своей амбициозности.
          - Запросто, - парень старался не отрывать взгляд от своих каракулей. Они, будто бы придавали ему значимости, оснований для которой у него уже почти не осталось.
           - Ну, как - запросто? Объясни механизм, - хватку нельзя было ослаблять.
         Отчаянный злобный огонёк вновь полыхнул  в его  глазах. Он попытался меня им обжечь, но словами отвечать всё же не решился.
           - Что за мотик? – решил я сменить гнев на милость и переменил тему, –  на «Восход»  смахивает, но вроде - не  «Восход».
          -  А, - махнул он  рукой, - «Ковровец».
           - Раритет, - одобрил я состояние его автопарка совсем уже миролюбивым тоном.
           - Ну  ладно, идите  спокойно, - протянул он мне  мой  паспорт.
           - И Вы езжайте спокойно, - пожелал я ему, -  не  разбойничайте на  дорогах. 
         
             Побагровев от злости, он вскинул на меня разрывающий на части взгляд, подкачал топлива  в  карбюратор,  вручную  разогнал мотоцикл, отжал сцепление. Из  трубы вырвался клуб синего дыма,  потом раздался звук сухого выстрела,  мотоцикл дёрнулся и понёс охранника магистрального  нефтепровода исполнять опасную и трудную службу. Я пошёл своей дорогой.
          
            Ещё один переход,  и я - у подножья горы  Благодать. Три дня  пути, ноги в  ботинках гудят, на душе муторно. Добрёл до шлагбаума и решил ехать в город на такси. Дежурная на переезде дала мне номера городских служб, я заказал машину и в ожидании уселся на красный пожарный ящик с песком.
   
           От нечего делать стал разглядывать гору « Благодать». Интересно, как же она выглядела, когда её разглядывал тот, кто придумал ей это название? Теперь здесь в промышленных масштабах добывается щебень. Поэтому уместней  было бы назвать её, например, «Убитая Благодать» или «Руины Благодати».
           -  Тебя, что ли, надо было везти? - прохрипел  сзади голос.
           - Да, меня, - как восходу солнца обрадовался я обшарпанной красной  копейке.
Плюхнувшись  на расшатанное сиденье, поздоровался с водителем и попросил:
           - В гостиницу, шеф!
           - В гостиницу  говоришь? – он призадумался, потом куда-то позвонил. Я понял, что гостиница  в  Кушве  есть и находится совсем рядом.
          
             - Пятьдесят! – неожиданно громко выдал таксист. Будто выматерился. Я с удивлением скосил на него взгляд.
             - Видишь, - со  злостью кивнул он  на ограничительный дорожный знак, сразу же перейдя на нормальный, понятный мат, в котором фигурировала некая фурия, через десяток отборных эпитетов оказавшейся мэршей Кушвы.
            
              - Ограничение  скорости  ввела  в городе - сорок километров  в час и всё. Гаишники  и  рады: тут им не только хлеб, тут и маслице с икоркой на хлеб. А  у  меня даже движок на таких оборотах  плохо  работает, - таксист виртуозно отрабатывал на падежах, поэтому его было нескучно слушать, несмотря на ограниченную обойму крепких и креплёных слов. Я представил – а что, если весь этот букет, да по адресу? Хотелось бы взглянуть на  выражение лица неведомой мне мэрши.
         
         Ну,  вот и гостиница. Точнее – дом, где она располагалась, аж на четвёртом этаже. Собрав  последние силы, взвалил рюкзак на плечи и затопал по ступеням вверх. На лестничной площадке третьего этажа на стуле сидела престарелая женщина. Похоже, ей уже не под силу было спуститься  вниз (потом же ещё и подняться надо по лестнице), посидеть на лавочке во дворе, воздухом подышать, наблюдая мелкую окрестную жизнь.
         
           - Привет  бабуля! – со всей, отпущенной мне душевностью обратился я к ней.
           - Здравствуй, здравствуй, сынок, - старушка искренне обрадовалась нежданному собеседнику, и выказала живейшую готовность преобразовать приветствие в диалог. Я не стал отлынивать от – считаю! – святого долга каждого нормального человека – угостить одинокого неравнодушной беседой.
               - На  улицу-то,  бабуля, уж нету сил выйти?
               - Нет, сынок, не могу, - как-то даже не особенно-то и жалуясь утвердила она мою догадку. Боюсь, голова  ещё  закружится. Что-то я  прихворнула сильно.
                - И давно так?
                - Да нет, сынок, недавно, - совсем оживилась моя новая знакомая, уразумев, что хотя бы на небольшой монолог она вправе рассчитывать. - На  пасху  даже  в  храм два  раза ходила.  Куличи, яйца носила. У Господа  нашего  прощение просила.
               
             - Чего ж ты такого нагрешить-то сумела? В чём перед Ним провинилась?
               - Как в чём?! В том, что веру коммунисты забрали у нас,  а мы отстоять её не сумели. Дали церкви разграбить, иконы растащить. Спроси, многие ли сейчас хоть одну молитву знают?  Безбожников наплодили. Спохватились хоть,  слава  тебе, Господи. Уважать стали православную нашу веру. Там, глядишь, и вправду верить станут, - голос её дрогнул давно выстраданным чувством.
               - Ну  ладно, пойду, - начал я опасаться эмоционального срыва, - помогай тебе Бог,  бабуля! - И  пошагал на четвёртый этаж. У входной двери вижу табличку: «Гостиница. Звоните» Я нажал кнопку. Открывшая мне дверь дежурная сходу объявила:
          
            - Двухместный номер - шестьсот рублей  с подселением!
             - Пойдёт, - смысла торговаться не было. Протянул  ей  паспорт, деньги,  получил  ключ  от  номера. Скорее, скорее, усталость уже совсем спеленала меня.
                Разделся, повесил  на стул мокрую от пота рубаху, на батарею - носки  и трико. Умылся и с ощущением заслуженного счастья бухнулся на  чистые простыни. Нашёл удобную позу и моментально уснул. Проснулся через несколько часов бодрым и выспавшимся. На улице  уже стояли  плотные сумерки. С улицы слышны были весёлые голоса, смех, цокали каблуки (что-то я отвык уже от этих звуков) – жизнь.
               
             Из коридора гостиницы послышались громкие голоса. Новые постояльцы. «Сейчас обяжут меня соседями», - подумал я. Материализуя мои догадки, раздался вежливый стук в дверь. Вошла  дежурная, строго оглядела второе спальное место, и  не глядя  на  меня, буркнула:
            - Подселяем  к  вам  товарища. – Убедившись, что место для подселения в порядке,  она бесшумно выскользнула в  коридор.
             - Привет всем, кто в хате! Санькой меня  кличут, - по-хозяйски повёл себя мой нечаянный сожитель.
            - Лёха, - представился я.
      
             Санька как-то очень тщательно оглядел свою кровать, будто проверял готовность оружия перед важным боем. Водрузил на тумбочку недопитую полторашку пива, стянул с  себя майку, оголив испещрённый наколками мускулистый торс, приютил могучий зад в мягкой постели, хрустя пластиком отпил из своей бутылки  пару глотков пива. Это всё были подготовительные действия к следующему акту его обживания в номере – прощупыванию соседа.
            
             Сфокусировав на мне два колючих зрачка, он спросил:
            - Откуда, земеля?
            - Ханты-Мансийск, - ответил я, уклоняясь от необходимости совершать экскурсы в историю родного посёлка.
           - А  я  из Кургана, - пояснил он своё происхождение. - А ты, Лёха, сидячий? – сходу перешёл он в тестовый режим опроса.
          - Да нет, обошлось.
           - А кем  по жизни  двигаешься? – чувствовалась, что мой собеседник прошёл хорошую школу конкретных вопросов-ответов.
             - Журналист, - почему-то я решил не откровенничать. Угрозы от него никакой не исходило,  обычное гостиничное знакомство.  Правда, эти вопросы, вернее – подтекст… Мол, если сидел, «зону топтал», значит, нормальный человек, если нет – неполноценный (с точки зрения уголовников). Логика железная, по крайней мере, люди обычно тушуются после таких слов, и почему-то чувствуют неловкость от того, что не могут порадовать собеседника своим тюремным прошлым.
       
          Мне же было не впервой общаться с теми, кто сидел и по большим и по малым срокам. Ни перед кем я не приседал, со всеми держался уважительно, но без подобострастия. Среди этих людей было немало интереснейших личностей, с необычными судьбами и невероятными историями. Поэтому я, почуяв артистическую натуру Саньки, расслабился и приготовился смаковать новое общение.
          
           Саньку бог не обидел ни лицом, ни статью. Высокий, мускулистый, прямые черты лица, офицерская осанка. Говорит уверенно, веско, напористо. Людей со слабой волей такие подчиняют себе, не прилагая для этого никаких усилий.
           - А сюда что занесло тебя, Лёха, - продолжал он меня пытать, и не понятно было – то ли это ему, действительно, интересно, то ли он следует какому-то заученному ритуалу знакомства. И если в пути  я был сдержан, в откровенные разговоры старался ни с кем не вступать, то  тут  мне  вдруг захотелось его  чем-то удивить. И меня прорвало.
         
             Высунув из-под покрывала, я показал ему усеянную волдырями ногу, рассказал о том, что решил пройти пешком от Ханты-Мансийска до Москвы, посмотреть - как живут люди, сравнить, поразмышлять над своими впечатлениями и рассказать об этом людям. Поведал о том, что самая моя большая страсть в последние годы – писательство. Достал из рюкзака роман, подписал и подарил Саньке.
       
         Обескураженный Санька застыл, сидя на своей постели и зачарованно вертел в руках  мой роман. Чувствовалось, что его тянет продолжить беседу, но в прежней тональности её вести он уже не может. Так и не определившись, но не желая затягивать молчаливую паузу, он выцедил из себя подходящее к случаю резюме:
              - Да, бродяги у нас сейчас «катят»! Да они, Лёх, всегда в авторитете были.
              - Вообще-то, я не бродяга, я путешественник.      
              - Да это одно…йственно! – мгновенно нивелировал он мою поправку. - По ногам видно, что ты  бродяга! Всё! – чуть повысив голос и рубанув рукой воздух, он прикрыл дискуссию, оставляя за собой последнее слово.
          
      На предплечье его правой руки был наколот образ православного святого.
            - Саня, а что означает эта наколка?
Он приосанился и тоном опытного экскурсовода пояснил:
           - Это образ Николая Угодника. И - молитва!
     Я уже далеко не в первый раз убедился, что в уголовном мире существует какое-то особое отношение к божественной теме. Может, нет веры в том виде, в каком мы привыкли её воспринимать. Набожности нет. А уважение к святым, к святыням, к божественным проявлениям – это да.
          - А тебя, Санька , каким ветром сюда занесло?
       
        Мой «сокамерник»  сначала с треском открыл свою пластмассовую  полторашку, сделал затяжной глоток, смаканул вкус, густо подышав носом, и только потом выдохнул одним словом:
             - Шеф-в-командировку-прислал.
             - А работа какая?
             - Нужно демонтировать один станок, здесь, в Кушве. Разобрать, упаковать. А потом его увезут восстанавливать в Тюмень, на моторостроительный завод.
              -  Молодцы, - мне почему-то стало приятно от того, что Саня занят хорошим хозяйским делом, поднимает производство.
              - Ништяк! – воспринял моё чувство сосед.
            
             - Всё-таки, Сань, тюрьма тюрьмой, бывает, по дури залетают туда, и поначалу даже какую-то романтику в этом находят. Но, в общем-то, хорошего там ничего нет! Я вот думаю, человеку любой опыт может пригодиться в жизни, кроме тюремного.
              - Базару нет, - сразу согласился он со мной. Даже и говорить об этом не хочется. Вот кажется, воровские законы на зоне соблюдаются строго, не так как на воле – государственные. А если честно, Лёха, справедливости и там нет. И там прав тот, кто сильнее, у кого влияния больше. Вот скажи, правильно или нет, кода за бараком  в  зоне смотрит пацан, которому всего двадцать два года? А мне сорок!
            
          - Да как я могу судить…  Ну, бывает иногда – из молодых, да ранних. Сейчас довольно часто бывает – руководитель молодой, а в коллективе у него полно взрослых и даже пожилых людей. У некоторых неплохо получается руководить.
              - Получается… - Саня презрительно хмыкнул, но развивать тему не стал.
              - Сколько, Сань, ты отдолбил всего?
              - Да не  так и много. Девять лет. Я так: по четыре, по три года. Выйду, снова раскручусь…
              - А началось с чего?
             - Да дурак был. Девятнадцать лет. В деревне жил. Иду  как-то мимо пастбища, смотрю,  в лесочке два бычка травку пощипывают, от стада  отбились. Они  там неделю  уж паслись, их и не искал никто.
            
               И  вот,  какой-то  чёрт  меня,  как  кипятком  обдал. Решил забить их,  а  мясо на  мясокомбинат сдать. Сбегал до дому, взял топор, ножи и - туда. Одного бычка хлебушком приманил, бах  ему  обухом промеж рог. Упал он. Я ему глотку перерезал, чтобы кровь выпустить. А второй, Лёх, неподалеку  стоит, травку щиплет, даже ухом не  ведёт.  Мне  даже понравилось – как это всё просто получилось.  Сбоку  подошёл, бах по голове – всё, на бок валится, режь, да свежуй, - засмеялся он добродушно, так смеются, когда вспоминают о забавных детских проделках. - Топорище вот только сломалось. – Санька смачно допивал остатки пива.
          
            - А дальше-то чё?
            - Дальше? А дальше – не смешно. Только с  первого снял шкуру, слышу, голоса приближаются. Оглядываюсь, а там человек десять мужиков. Как начали они меня дубьём, Лёха, долбить! Утром, когда в  «мусарне» очнулся, глянул на себя  в зеркало - не узнал.
             - Дак, они что, - мне захотелось найти справедливый расклад ситуации, - дубьём тебя отходили, мясо своё забрали, и ещё в  милицию тебя сдали?
             - Угу, - хмыкнул он угрюмо и вдруг, то ли от воспоминаний, то ли догнавшись, наконец, пивком, по-пацански жалобно проканючил:
              - Два ребра  ещё сломали.
              - Ну, жлобьё! – Искренне возмутился я, - по-мужицки разобрались, по-мужицки  и  разошлись бы. Дураков учат, понятно, но не так же.
            
            - Колхозники, -  Саньку не особенно тянуло подробно вспоминать своих обидчиков. Короче, оттарабанил  два года, приезжаю  домой. Говорю матери: - Всё, туда больше ни  ногой, учиться пойду. В то время сварщик - самая «калымная» работа была.  С такой специальностью хоть где – с руками оторвут, и заработки – выше крыши. Поступил я в училище  на  электрогазосварщика. Год учился. Скажу тебе, учёба мне шла. Пятёрошником не был, но  на занятиях врубался во всё. Как-то летом, сдаю сессию, у доски пишу мелом что-то. На мне майка белая, может, помнишь, были такие, с дырочками?
            
             Я нетерпеливо кивнул, предвкушая настоящую сюжетную историю.
            - Вот, - продолжал он,- а у меня  наколки  просвечивали сквозь неё. Училка  ставит мне пять и говорит: - Подойдите ко мне, пожалуйста, после экзамена. – Подхожу.
            - Простите за вопрос, я увидела Ваши наколки и подумала… В общем, мне хочется знать - Вы сидели?
            - Было дело.
            - Очень хорошо… т.е. нет, конечно, это не хорошо, но мне как раз нужен человек, как бы точнее выразиться – с определённым опытом. Вы меня понимаете?
            - Пока не очень, - училка с виду была миленькая, вежливая такая, голосок нежный. Я с такими ещё и не общался никогда. Так что понять, чего она хочет, мне очень захотелось.
         
          - Словом, вот что, - решилась она, наконец, говорить напрямую - Вам деньги нужны?
            - Прикинь, Лёха, делюгу воровскую мне пихает, а сама на Вы разговаривает?
          Я дал понять, что просёк тонкость момента.
             - Дальше она мне говорит:  - Я расскажу суть дела, а  Вы, Александр, подумайте, стоит этим заниматься или нет.
           - Знаешь, Лёха,  я, ещё не зная этой сути, уже был готов на  всё. Преподаватель к тебе обращается, разве можно отказать? Суть делюги такая. Преподша эта работала  в  какой-то фирме. На её имя туда посылали золото, она его получала, и  разносила по  другим фирмам. Так вот, предлагает она мне… её ограбить. А золото потом разделить пополам. А у меня мозги на реальный просчёт уже не работают. Уж так мне хотелось её желание исполнить. Получалось, что мы с ней ВМЕСТЕ. Азарт меня понёс.
         
            Ну и всё, договорились. Когда она золотишко получит  и с пакетом  в  руках выйдет на улицу, я должен к ней подбежать, товарнуть по кумполу, чтоб  юшка разбита была и фингал выскочил, или там шишка образовалась, вырвать пакет и убежать. Там  рядом проулочек  кривой, в  него и скрыться. Обсудили с ней всё до мелочей. Место отоварки, в какую сторону бежать, куда пакет  спрятать. Вот и денюха настал.
          
            Как говорили, подбегаю к ней  сзади, бах ей по голове, бах ещё  раз - лежит! Хватаю пакет, бегу! Глаза поднимаю, ё-моё, дежурная из общаги навстречу. Засветился, прямо, как в фотоателье сфотографировали. Прятаться поздно, обежал  я  её, и дальше рву. Ну, потом ещё свидетели нашлись. Через час менты приехали, золотишко забрали, - Санька выпрямил спину и хрипло произнёс: - даже не посмотрел на него, Лёха, гад буду!
               - Загребли, короче, тебя? – не терпелось мне дослушать конец этой истории.
               - Ясное дело. Она как-то сумела мне записочку передать, мол, ты, Александр, бери всю вину на себя одного, меньше дадут, а я тебя  весь срок  греть буду. Правда, Лёха не обманула! Грела от звонка до звонка. А после я её и  не  видел.
             
              - Сейчас с  семьёй  живёшь?
               - Да  как  сказать? Подженился тут. Налоговым инспектором работает. Не красавица, конечно, да ладно, пока сойдёт.
                - Что-то ты не больно ласково о ней отзываешься.
                - Да дура она, ласку ещё ей.
                - Тогда чего с ней живёшь.
                - Э-э, тут планчик созрел. Развёл я её по одной теме, - Саня сосредоточился, видно было, что тема его крепко держит. Он машинально вынул откуда-то бычок сигареты и, даже не спросив – не возражаю ли я – глубоко затянулся. Я не выдержал:
                - А что быкаря-то куришь?
               
                Саня отставил руку с бычком в сторону и поглядел на него так, будто только что увидел.
                - А, это так… Завтра штуку подъёмных  дадут, да ещё и жрачка бесплатно - там столовка  у них.
              Я достал из рубахи стольник и положил ему на  тумбочку.
              - Вот, Саня, купи себе нормальных сигарет.
        Увидев стольник, он подскочил, забарабанил ногами по полу. Быстро накинул на себя рубашку и выскочил за дверь. Я почувствовал, что быстро теряю к нему интерес. Даже выданный широким жестом стольничек пожалел – не в коня корм.
          
            Пока он рассказывал свою историю, мне казалось, что я чувствую в нём неординарную личность, человека сложной судьбы. Но, видно, урка, он и есть урка. Или, как там у Высоцкого – «но, если туп, как дерево, родишься баобабом, и будешь баобабом тыщу лет, пока помрёшь». Видно, не случай вывел Саньку на криминальную дорожку, он и родился на ней, она ему родная. По-другому ни жить, ни мыслить он не может.
            Минут через десять он  вновь появился  в номере с полторашкой  пива, парой пачек сигарет.
             
               - Ништяк! – видно было, что его представления о полном счастье свободно  укладывались в потребительскую корзину среднестатистического алкаша. Я всё-таки решил, что Саня должен отработать стольник, досказав мне ещё и свою историю с инспекторшей.
            - Ну,  и как  ты  её развёл?
            - У  неё квартира  в Кургане,  четырёхкомнатная.  Давай, говорю, продадим квартиру   миллиона  за два,  купим за городом дом с участком, тысяч за пятьсот. Скотину разведём,  будем жить натуральным хозяйством. Ну,  она  и сплавилась, - горделиво осклабился он, пшыкнув газами из пивной  бутылки.
             - Вот молодец! – я укорил себя за то, что поторопился записать человека в баобабы. А он-то, оказывается, стремится жить своим трудом, к земле тянется…
            
            Саня жадно отхлебнул из горлышка и рассказал к чему он тянется на самом деле:
          -  Она уже и покупателей на квартиру нашла. Дальше, думаю – так: покупаем хорошую тачку и - на юга.
          - А потом? – я что-то начал терять позитивный сюжет в его бизнес-плане.
          - А потом я  дам ей  на дорогу тысяч двести, и скажу:
           - Катись-ка ты, милая, обратно в Курган,  не моя ты песня.
           - Что, кинуть её хочешь?!
           - Почему кинуть?  Я  же с ней поделюсь.
Нет, не ошибся в первоначальной оценке - БАОБАБ!
             Саньку  я утром забрали на  работу. Дежурная сказала, что он рассчитался и съехал.
         
                Я оглядел свои ноги. Ничего утешительного. В дорогу они не готовы. Пожалуй, ещё на одну ночь придётся задержаться. Чуть поворочался и безмятежно уснул. Разбудила меня очередная гостиничная суета. Дверь бесцеремонно открылась, и в номер вошёл мужчина с большой  спортивной  сумкой  через плечо.
            - Толик! – запросто представился он, увидев, что постоялец одного с ним возраста. Толик аккуратно разложил вещи, лёг на диван и тут же уснул. В комнате поселился устойчивый запах солярки.
       
        Дальнобойщик. Это даже можно не уточнять. Они как-то и выглядят и пахнут одинаково.  Спать уже не хотелось. Я тихо встал, присел к столу, и принялся за  свои путевые заметки. Толик  же, с часок посопев под покрывалом, зашевелился, затем сел и, энергично потерев виски, выказал предрасположенность к беседе:
            - Хорошая разминочка перед поездом. В двенадцать ночи у меня поезд на  Москву. А оттуда на Брянск, - пояснил он.
           - А сюда чего? - спросил я.
           - Сюда? Сюда я МАЗ пригнал,  лесовоз с  роспуском. Сначала нормально всё было, а с середины дороги  давай он  у меня сыпаться. То помпа, то ремень, то направляющая клапана  улетела  в  картер двигателя. Еле достал её, это ж изловчиться надо было, - помотал он головой, вспоминая дорожные муки.
 
      За полчаса я прошёл курс технического ликбеза по устранению поломок на грузовом автомобиле своими силами в экстремальных условиях.
           - Шеф звонит, - смеясь рассказывает Толик, - Где  ты? - кричит, - что  так  долго?
          - А я ему: а ты что думал, это просто - гонять чермет из одного конца России в другой?
          - А что за бизнес у твоего шефа?
          - Да, - махнул Толик  рукой, - скупают держаные МАЗы, оборудуют их под лесовозы с  роспуском, и втюхивают желающим тут у вас, на севере.
           - Ты и втюхиваешь?
           - Да нет, я – водила, моё дело – машину перегнать. За перегон и платят.
           - И много, если не секрет?
            - Да какой тут секрет, - поморщился он. - Десять тысяч на руки!
            - И  сколько ходок  в месяц успеваешь сделать?
           - Три. Иногда -  четыре. Всё от машины зависит. Вот сейчас, думал, дня за три домчу, а в результате - неделю волочился.
          
       В Брянске тридцать тысяч в месяц – неплохой заработок – прикинул я.
            - Я в Брянской области живу, - видно было, что ему нравится о себе рассказывать. Сто гектар земли купил себе. Тракторишко есть – «Беларусь». Машинёшка – «ГАЗ». Хочу плотно заняться сельским хозяйством. Овец разводить. В Калмыкии думаю купить курдючных овец на развод, штук сто. Наших-то  невыгодно держать. Они до пятнадцати килограмм вырастают - и всё! Восемнадцать - максимум. А эти, курдючные, до тридцати пяти,  сорока кило веса набирают. Вот сотню куплю на развод, и до семисот доведу поголовье. А там только отбраковывай, на мясо.
         
        - Сдавать-то куда будешь?
            - Куда? - удивился он. - Да хоть куда! Хоть туркам. Они под Москвой  мясокомбинат построили. Я уже  с ними разговаривал, говорят, сколько привезёшь, всё купим. И  приёмочные цены у  них нормальные.
            - Дак, Толя, - обратился я к нему, - получается, можно в России по-деловому крутиться?
            - Конечно, можно, - быстро ответил он. И одержимый своей идеей, продолжал рассуждать. – Вот, смотри, земля есть? Есть. Овцы. Ну, будут, завезём – не проблема.
Нанял толкового пастуха и всё. Климат мягче, чем у вас. Можно почти десять месяцев в хлев их не загонять. Под открытым небом сами  пасутся. Самочек только  во  время окота  в хлев прибирать.
      
        - Кредит  мне не  нужен, - продолжал он. – С банками связываться – самовольно в кабалу лезть. Все соки выжмут, а потом обанкротят. Сколько таких случаев было. Нет уж, стартуем только на своих деньгах. Зато потом живи у себя на ферме, не ленись и всё будет.      
             
        Толя говорил уверенно, с осознанием глубокой своей правоты. А ведь и Санька абсолютно уверен, в том, что действует правильно, умно. Так же гордится собой. Сравнивая этих двух мужиков, которых судьба затейливо подобрала мне в случайные собеседники, я почему-то вспомнил толстовских Жилина и Костылина. Ведь вот Санька и Толик, так же, как и кавказские пленники, мечтают выбраться из ямы жизни. Только Саньку ведёт сиюминутная корысть. Выхватить где-то кусок, в другом месте – ещё полкусочка урвать, вот и все радости жизни. А Толика ведёт светлая жизненная сила, нормальная земная мечта-идея.
                г. Чусовой 2007г
         
                Литературная обработка текста - Наиль Нагуманов.