«Вчера чиновники областного правительства вновь озаботились судьбой поселка Алакуртти. Решено, что на территории бывшего военного гарнизона будет создан первый в регионе технопарк."
«Россияне тогда посетили ряд шведских городов и горнолыжных центров, встретились с представителями местных администраций. Опыт шведских партнеров по организации инфраструктуры стал отличным примером при создании международного центра горнолыжного спорта в Хибинах. Тогда же подтвердилась и серьезность намерений финской стороны по созданию технопарка в Алакуртти, для чего предполагалось подготовить заявки в программу ЕС»
Газеты Мурманска, 2007 год.
Танки ушли из Алакуртти. Нет следов треков на сером песке лесных дорог, пусты казармы, пуст полигон, настежь распахнуты двери гаражей. Очень быстро все обветшало. Как будто не год прошел, а двадцать лет от ухода военных. Земля, четырежды в прошлом веке сменившая государственную принадлежность, обильно удобренная могилами, изрытая окопами и только-только "переварившая" колючую проволоку второй мировой, возвращается к первобытному состоянию. С чертами нового времени - ржвые детали от машин, пакеты от соков, просто пакеты, бутылки и пластик. Как везде. Поэтому и кажется: здесь ничто не ценно (пожалуй, кроме гранитных валунов, которые никаким пластиком не испоганишь). А может просто все давно продали и ждут покупателей? Этот вопрос задаю не я, а в частных разговорах со мной встревоженные жители поселка на дороге из Кандалакши в финский город Салла на границе Полярного круга. Сейчас поселок живет в ожидании перемен. Ожидание тянется как плохая театральная пауза. Сколько я не шерстила интернет, публикаций о жизни Алакуртти в официальных СМИ в 2008-2009 просто нет. Населенный пункт с историей, инфраструктурой, людьми как будто стерли из общественного сознания. О нем сейчас не говорят. Только одноклассники, однополчане, соседи, сослуживцы спрашивают друг друга "А как там?".
Последние двадцать лет я живу в Нижнем Новгороде, мои родители - в Дзержинске, моя сестра - в Москве. Но собираясь вместе все мы, как и многие семьи военных, часто вспоминаем живописный военный поселок среди сопок в Мурманской области, окруженный полигонами, озерами и девственным лесом, где находили грибы и морошку, а порой следы окопов и старые снаряды то ли второй мировой, то ли русско-финской. Твардовский называл последнюю не «знаменитой», чести русскому оружию эта война не добавила, зато уложила в могилы сотни тысяч жителей СССР. Потом еще добавили политзаключенных, когда строили местную узкоколейку.
Мы жили здесь в начале 70-х, в эпоху так называемого застоя. Застой застоем, а нам было хорошо в эти годы и мы скучали по этим местам. Год назад мы с сестрой обнаружили, что таких нас, ностальгирующих по Алакуртти, набралась по всему миру (включая Америку и Германию, а так же Москву и Питер) добрая тысяча в Интернете.
На самом деле, я думаю, нас гораздо больше. Потому что семьи военных в этом поселке сменялись в течение 5 лет. Каждые пять лет в течение шестидесяти менялись люди, умножаем 12 на шесть тысяч (грубо – число военнослужащих с близкими). Да тут «служило» население хорошего промышленного города! Садишся в поезд Нижний-Москва и встречаешь алакурттинца, «земляка», служившего там. У меня лично это было дважды. Кстати, недавно только узнала в Алакуртти служил и знаменитый Юрий Визбор. Может быть, там и были придуманы строчки про "солнышко лесное"?
Все алакурттинцы, бывшие и нынешние, безумствуют по-своему: пишут стихи, песни, публикуют фильмы и фотографии о своей малой родине в сети, иногда встречаются. Потому что "тема" не отпускает. Каждого - по своему. У кого-то первая любовь, у кого-то первые шаги, кто-то впервые в жизни поохотился и порыбачил в Алакуртти так, что хватило на всю жизнь. Рыбалка ведь тоже может быть как первая любовь... Одни названия рыб - музыка для рыбака и гурмана: форель, семга, хариус, сиг, кумжа. А что уж говорить о видах на реку, сопки и лес с карельскими березами? Прагматичный европеец на этих эмоциях давно бы построил бизнес. Но не мы - русские. Мы - просто ностальгируем, тихо плачем, смеемся, вспоминаем. Иногда - коллективно. Такое у нас коллективное, бессознательное... Вот так, в сети прочла объявление о съезде одноклассников в Алакуртти в июле. У сестры отпуск с семьей в Греции, она сказала: поедешь за нас двоих, расскажешь. Рассказываю.
Наша машина тормозит у КПП, где припаркован легковой автомобиль. Шлагбаум на повороте с трассы на Саллу караулят двое ребят с автоматами. Один бежит к нашей машине, бегло изучает мой паспорт, а потом чуть более пристально украинскую «ксиву» попутчика из «параллельного класса».
- Вы надолго? Где остановитесь? Когда назад? – три вопроса, три ответа, вот и вся «процедура въезда».
- Сегодня тот, который придирается, - шепчет частный таксист, отставной прапорщик Федор, не заглушая мотор серебристой «девятки».
Наши паспорта уносят на КПП, минуты через две возвращают. Шлагбаум поднят. Через пять минут мы – в поселке. Едем мимо старой железной дороги (до сих пор на ней стоит ржавый товарняк и станция цела) в поселок «Содружество».
В поселке и вокруг тихо, не слышен рокот моторов, ушла дивизия: танкисты, пехотинцы, мотострелковый полк. Вот уже год как расформированы мобильные ресурсы «быстрого реагирования». Только летчики и пограничники остались. Страшно сказать: дорога свободна чуть не до самого Питера. Только что-то не заходит «нарушитель».
Содружество – элитный район Алакуртти. В 94-м здесь построили 600 квартир с полным инженерным обеспечением для советских офицеров, выведенных в свое время из Германии. Разглядываю 3-х и 6-тиэтажные жилые дома без балконов и лоджий, две школы, садик, детские площадки, у котельной вид украшает бело-голубая труба. На фоне сопок «городской пейзаж» кажется немного нереальным. Кое-где припаркованы машины – Нивы, Жигули, встречаются и Опели. В номере офицерской гостиницы принимаю душ, щелкаю с канала на канал: тарелка принимает все центральные. В семидесятых телик в алакурттинском доме был предметом мебели: с трудом ловили непереводимые финские передачи. Теперь все работает, включая кабельное ТВ.
До сих пор в Алакуртти живет около 6 тысяч жителей. Шесть уехали с выводом войск.
Мы сидим за столом в офицерской квартире. Салат из свежих овощей, фрукты, коньяк. Украинский одноклассник Костя вспоминает, когда это название поселка стали писать по-фински, с двумя «тэ». Русская транскрипция была принята лет пятьдесят, потом ее отменили. Я вспоминаю, что финский поселок состоял из двух частей.
- Откуда ты все знаешь? – спрашивает Костя.
- В Интернете все написано, - смеемся мы с хозяевами. Действительно, в сети есть даже сайт средней школы поселка, группа «Алакуртти – моя любовь» и так же подробное описании в «Википедии». Кстати, Интернет в поселке подключен и связь неплохая, хотя не такая высокоскоростная как в большом городе. Постоянно живущие в Алакуртти общаются со всем миром.
Алакуртти.
На месте села издавна сбыло поселение саамов. Название переводится с финского Нижнее Куртти по фамилии финского землевладелца Генриха Куртти, поселившегося здесь в середине XVII века. До 1940 года село входило в финскую губернию Лаппи, население его составляло около 550 человек.
30 ноября 1939 года село было сожжено отступающими финскими войсками.
В марте 1940 года село вошло в Карело-Финскую ССР. От города Кандалакша до границы с Финляндией была построена железнодорожная линия протяженностью около 90 км, проходящая через село.
В июне 1941 года немецкие и финские войска заняли эту территорию… 14 сентября 1944 Алакуртти было вновь занято советскими войсками.
Не знаю, связано ли это с открытием КПП на Саллу, но в поселке сегодня основательно обосновался малый бизнес. Сюда все привозят.
- Коммерсанты все что угодно, куда хочешь доставят, хоть передачи, хоть фрукты, хоть рестораны - жена военного и радушная одноклассница старшей сестры Галя, угощает салатом из свежих овощей, сливами, – мобильная связь работает, есть частная парикмахерская, ателье, аптека. Старую школу не узнаешь – там сплошные магазины. Правда, с уходом военных один «ресторан» в военном городке уже закрылся.
Закрылся не только ресторан. В ходе «экскурсии» по поселку старожилы привели к КПП той части, где служили 30 лет назад наши отцы. Выбита дверь – пусто. Пустые казармы, столовая, построенная в 75-м году. Кажется, помню это здание и этот плац, конечно, появились и новые строения, но гаражи для танков пусты.
- Сними для папы, хотя бы… – вздыхают попутчики.
Да уж, папа не порадуется. И мне грустно, когда я вижу добротные, двухэтажные кирпичные дома на улице Набережной, где мы жили когда-то. Совсем не такие уютные, как были в нашем детстве. Знакомое окно с форточкой под потолком, дверь подъезда с деревянной лестницей, вид на улицу, где когда-то играли в прятки и «ножички». Цел древний деревянный сарай, в котором хранили дрова для кухонной печки. Перед нашим домом – водоплавающий танк на постаменте. Когда мы жили, его здесь не было. Это последний танк в Алакуртти. В буквальном смысле слова.. Кстати муж Гали, Евгений – последний танкист в Алакуртти, точнее – последний командир танковой части, которая ныне расформирована. Он служит последние дни. А начинал с Афгана.
Выясняю, что сегодня «работают» в армии некоторые одноклассницы моей сестры.. У многих вот-вот армейская пенсия. Но от этого не всем радостно. Горюют и об обветшании поселка и о том, что на пенсию все равно здесь не проживешь.. А если нет квартиры на «большой земле» и ехать некуда, то как-то становится не по себе. С выводом военных будущее местным жителям, тем, чьи родители жили здесь после войны, кто прослужил здесь всю жизнь, представляется очень неопределенным. Не забросят ли этих людей так же как забросили «старые» но на деле крепкие дома на улице Набережной? Но дома-то и сейчас не поздно отремонтировать, хотя кое-где уже видны разбитые стекла, а в одном из них обвалилась крыша.
- Не по-хозяйски все это, жили-жили и все забросили - признается Лена, еще одна одноклассница и педагог в детском клубе. - А ведь какие были теплые квартиры!
Теплый – это по-алакурттински главное достоинство жилья. Ну еще чтоб люди там жили. Лучше с детьми. С детьми вообще в Алакуртти всегда носились. Это видно по сайту, где вчершание алакурттинские школьники хвастаются поступлениями в вузы крупных городов. Это понятно и по тому, как говорят алакурттинские женщины о своих детях.
Каждый вечер прогулявшись по поселку, поговорив со старожилами, пытаюсь уснуть в военной гостиннице-квартире. Так велико эмоциональное напряжение от встречи с собственным детством, что сон не приходит. Да еще белая ночь: из окон на первом этаже она сначала кажется серой. Это если дождь и тучи. А потом вдруг – солнце и все радуются. Подростки гуляют до утра, гялдят, смеются, рыбаки топают с удочками, кажется, проехал один уазик на рыбалку. А солнце все светит и светит низко над горизонтом. В Питере белые ночи - не такие, их там - с гулькин нос. А здесь - все лето "белое", потому что другая широта. Плюс - отсутствие ветров в долине. Плюс воздух свежий, лишенный промышленной углекислоты. Пока еще здешний климат причудлив, неописуем, уникален. Пока еще.
В последнее время наиболее сознательные старожилы поселка увлеклись дачами. Совсем почти как финны. Почти – потому что уровень жизни у нас все же разный. Но независимо от уровней и замеров на участках растет зелень, смородина, шиповник, в парниках – огурцы и клубника. Строят беседки, навесы, бани. Домики дачные не заводят – все равно холодно. Но огурцы растут! Клубника к августу под пленкой поспевает. И шиповник пахнет сладко, как в детстве. И это – за чертой Полярного круга!
Среди летних забав и стратегических занятий – сбор грибов и рыбалка. Сейчас рыбачат чаще для развлечения. В голодные девяностые, говорят, летом командир отпускал офицеров со службы после обеда, чтобы прокормили свои семьи «чем бог пошлет». Но войска тогда у границы держали. К двухтысячным наладилась выплата заплат. Только войск нет. Одни грибы остались. И опять нет ответа: почему?
Проще понять, почему на речку Тунсийока потянулись байдарочники. Она – очень красивая и порожистая. Природа здесь исключительная (кто не верит- адресуем к фильму «Кукушка», снятому в окрестностях) .
Все чаще поселок интересует экологов. Жаль не наших, русских, а все больше европейских.
В алакурттинской библиотеке (а она здесь есть и работает!) мне подарили брошюру, изданную при поддержке фонда Тасис. Книга целиком и полностью посвящена заповеднику Кутса, дорога в который проходит через Алакуртти. В иллюстрациях книги нашла и местный мох и цветы, которые растут рядом с поселком. Все детство прошло в эдакой красотище! Жемчужина Кутсы – живописное озеро Вуоярвви и водопад на реке Тунсайоки, уникальный по своей красоте и размерам – написано в книге. Но и рядом с самим поселком – каждый поворот реки уникален. Жаль, к этому пригляделись местные, или просто им не до того. На старом деревянном мосту запретный знак и табличка перекорежены. Надписи переписаны от руки: «Мост в …д-ме, въезд запрещен (зачеркнуто) разрешен». Вот и весь поселок такой: вроде все разрешено, но ничего уже не хочется. Как так получилось?
Еще когда я собиралась в гости, читала бодрый отчет в Википедии: в Алакуртти, оказывается, развит туризм, лесопереработка, инфраструктура всякая-разная. Где оно все? Где то рядом с разрушенной плотиной - техническая станция для обслужтивания непонятно чего. Мужики чинят крышу, двое или трое. Во дворе "моего" дома на Набережной кто-то режется в козла с пивом. От поселка пограничников в просто поселок идет по мосту женщина с коляской. Вот и вся "инфраструктура". По крайней мере внешне.
Мы сидим на даче у гостеприимных алакурттинских хозяев, снова выпиваем, снова разговариваем (чего же удивлятся, что это - основной и естественный вид досуга в таких краях?). Гвозь программы – диск с фильмом, принесенный офицером-пограничником. На диске, который дарят всем отслужившим солдатикам, сняты пограничные кордоны окрестностей, нехитрый быт застав, красные уголки, офицеры, их семьи, праздники, флаги и гербы. Фильм грамотно смонтирован, озвучен, но только мурашки по коже от бодрой музыки. Половина застав заколочены. И когда видишь, как стоят в лесах на границе пустые домики, понимаешь, что со страной нашей что-то сильно не в порядке. Хотя кое-где еще теплится жизнь.
- Значит, так надо – говорит пограничник. И пресекает дальнейшие расспросы. Но женщины за столом более разговорчивы. Правда чаще почему-то спрашивают меня.
- Что будет с Алакуртти дальше? Про нас забудут? Отдадут финнам? Продадут поселок? – об этом, а вовсе не о том, как хорошо или плохо живу я на «большой земле» в городе-миллионнике интересовались прямо и косвенно жители поселка. И, узнав, что по профессии я - журналист, застенчиво просили – «это мы не для прессы". То ли армейская самоцензура, то ли кредит доверия к публикациям подорван...