Рисуя умом, вы отображаете лишь голый отпечаток прошлого или настоящего, рисуя сердцем – показываете нетленные сокровища.
Записки художника
Жаркое флоридское солнце уже устало и грозило упасть в теплое море, расплескав желтые и красные краски по небосклону. В комнате было душно, хотя кондиционер пытался разобраться с горячим воздухом: счет был явно не в его пользу. Джек стоял у окна уже несколько минут. Оно было отворено, и все звуки лились в комнату: где-то перекрикивались люди, смеялась молодежь, кричали над морем чайки.
Джек с удовольствием вдыхал аромат местной Флориды: он был сухой, приправленный сотней разнообразных запахов. Он даже немного жалел, что такой запах не мог перенести на холст.
Джек начал задумываться о том, чтобы немного прогуляться, спуститься к набережной, пройти туда дальше – к длинному пляжу. Может быть, наконец-то подымится легкий морской ветерок.
На конце дорожки, ведущей к его дому, показался человек. Он был одет в яркую футболку, потертые джинсы. На голову водрузил громадную кепку. Он быстренько пробежал всю дорожку, и вот уже нетерпеливый звонок гремел на весь дом.
Джек открыл дверь. Кстати, он не заметил, что в руках у гостя была газета.
- Том, привет! – Джек отступил от двери, и Том пролетел мимо, словно торпеда, обдав запахом пота и пива. Он тяжело дышал, словно пробежал стометровку и установил мировой рекорд.
- У меня есть классные новости, - вместо приветствия Том зашуршал газетой и плюхнулся в широкое кресло, которое испуганно вздохнуло. – Ты ведь давал интервью на днях местной газетенке?
- Ты откуда так бежал? – Джек захлопнул дверь.
Том неопределенно пожал плечами, скорчив кислую мину. На вопросы, которые его не интересовали, он не отвечал. Он снял громадную кепку, кинул на стол и опять зашуршал газетой.
- Убрал бы свои колкости. Я принес хорошие новости. Слушай, у тебя ничего нет холодненького? – Том в надежде стал озираться в поисках бара. Джек подумал, о каких это колкостях говорил Том. С чувством юмора у последнего не очень.
- Я уже все выпил сам, - Джек хихикнул, но понял, что опять сказал не то. – Да пошутил я, - увидев грустное лицо Тома, добавил Джек. – Действительно, ничего нет. – Том погрустнел еще больше.
- Плохо ты встречаешь гостей, - Том наконец-то развернул газету. – Вот, тут о тебе пишут. Целая статья на первой странице. Я как только увидел – мчался через весь город. Чтоб тебе показать. «Художник с Севера устроил сенсацию» - это название.
Джек потянулся за газетой.
- А ну, позволь полюбопытствовать.
Однако Том газету не дал, проигнорировав просьбу Джека.
- Вот: «… две недели в галерее «Запах моря» будет проходить выставка картин молодого художника Джека Питерса». Так, дальше неинтересно, - Том продолжал бубнить под нос, пробегая статью глазами. – Так, «…выставлено двадцать четыре картины, из которых десять проданы. Одной из лучших была призвана картина «Правда». К сожалению, художник объявил, что она не продается». Так, так… так. Впрочем, тут идет твое интервью. Ты и сам можешь его почитать.
Том отбросил газету так же неловко, как и свою кепку.
- Неужели они считают меня неплохим художником? – беря газету спросил Джек. Он не обращался к Тому, однако Том все-таки ответил.
- Ты можешь мне не поверить, но я отвечу приблизительно то же: ты очень неплохой художник. Ты рисуешь от души, вкладываешь частицу своих познаний в свою же картину. Они призваны служить людям. Твои картины может в некоторых местах и непонятны, но они открывают мир, от которого нам, увы, не спрятаться. Это мир нашей души, наших ощущений, желаний. Ты понимаешь? Я не зря так говорю. В курортный сезон у нас много выставок проходит, я много видел разных «произведений искусства». Они лишь жалость вызывают. А твои – нет.
Сначала Джек подумал, что весь монолог – это результат пива, которым нагрузился Том по дороге через весь город, но потом передумал. Том слишком хороший критик, и пиво лишь усиливает его мозговую активность.
- Художник с Севера устроил сенсацию – это бред. Не так надо было назвать. Все мы слишком глупые, чтобы уловить суть. «Правда, которую мы не находили» - было бы лучше, - Том бы еще философствовал, но Джек его прервал.
- Спасибо, старина, за такие лестные слова, - Джек взял газету и уставился на свою же фотографию.
- Лестные? – Том аж приподнялся в кресле. – В принципе, ты автор, а автор может относится скептически к своему же труду. Если он не критикует, значит, он просто зарабатывает деньги. Так?
Джек лишь неопределенно пожал плечами.
- Слушай, прежде чем ты уедешь, я хочу, чтобы ты нарисовал какую-нибудь картину и подарил ее мне. Тебе ведь не тяжело? – Том даже затаил дыхание, ожидая ответ.
- Я попробую, - Джек положил газету. Он перехотел читать свои же слова.
Том поднялся, и кресло облегченно выдохнуло.
- Спасибо, дружище! – он так обрадовался, словно Джек пообещал ему вручить нобелевскую премию.
Солнце уже приседало в море, разливая по округе свои золотистые лучи, когда Том ушел от Джека, унося с собой кислый привкус пива и пота.
Галерея была наполнена чарующим теплым светом. Солнце только начинало свой дневной забег по небосклону, а жара уже наползала. Именно утром и можно было делать все свои дела, потому как к обеду лень застилала все флоридское побережье.
Сегодня был последний день выставки картин Джека. Сам Джек появился сразу с открытием галереи. Он хотел еще раз пройтись по небольшим залам, вдохнуть запах искусства, который уже столько лет не покидал приюта этих стен. Это ведь было прекрасно. И Джек опять пожалел, что не может переносить его на холст. Этот тонкий запах старины, картин, людей, которые здесь проходили, запах тишины и даже запах той Флориды, который Джек вчера уловил, стоя возле окна.
Он хотел запечатлеть это мгновение, прежде чем он уедет снова.
- А, мистер Питерс! – донеслось радостное воркование из зала, где расположились самые лучшие картины Джека. По его мнению. Мистер Диваль плавно появился в проеме между залами. Он был хозяином галереи и, как показалось Джеку, редко появлялся среди картин, предпочитая отсиживаться в кабинетике. – Сегодня вы рано! Я вас не ожидал, - из него лился оптимизм. В принципе, как и всегда, когда дела шли хорошо, а на небе оставалось солнце.
- Да вот, последний день моей выставки, я решил тут посидеть. Может, появиться новые идеи. Хочу какой-нибудь цикл сделать и поехать в Европу.
Мистер Диваль посмеялся несколько минут, а потом сказал:
- Ты ставишь достаточно серьезные цели, Джек. Я уважаю тебя. Ты не останавливался перед преградами. Много я повидал таких молоденьких. Считают себя крутыми, а потом жизнь оббивает их со всех сторон так, что они забиваются куда-то и о них ничего не слышно. Ты главное своих целей не забывай, хорошо? Тут пока всего три зала с твоими картинами. Так вот, - Диваль сощурился и улыбнулся, - я хочу, чтобы ты заполнил все семь залов своими картинами. Не нужно бояться! Жизнь будет бить тебя по одной щеке, но не нужно поворачивать еще и другой щекой. Цель твоей жизни – она ведь как оазис в пустыне – ты знаешь, что он где-то есть, но добраться туда ой как непросто.
- Ваши бы слова да Богу в уши, мистер Диваль, - тихо сказал Джек. – А что, туристы еще не пробегали?
Диваль опять сощурился.
- Они все еще спят. Знаешь, нализаются с вечера, а потом не могут подняться с кровати. Хотя, ты погоди. В главном зале девушка. Пришла так рано, - Диваль даже руки развел, - смотрит твои картины. Скажу тебя так, - он понизил голос до шепота, - странная она какая-то. На туристку не похожа, а местное население я даже неплохо знаю. Печальная она. Ты б к ней подошел, - Диваль хитро усмехнулся. – Я буду в кабинете. – Он также плавно выплыл из зала в направлении служебных помещений, словно не шел, а порхал с цветка на цветок.
Девушка стояла в центре зала, рассматривая картину «Правда». Джек сразу заметил, что смотрит она даже не просто взглядом любителя, а наметанным взглядом профессионала. Она пристально вглядывалась в полотно, словно все тайны Вселенной раскрывались там. Она была невысока, но очень стройная и ладная. Личико было простое, но в то же время скрывало какие-то мелочи, которые окружающие не должны были знать. Но не только это причаровывало в девушке, а тот взгляд, который она направила на картину. Он был печален, одинок, словно стучался в какую-то закрытую дверь, а его не пропускали. Синие глаза, словно отпечаток лазури неба, были мягки и в то же время холодны, как пара льдинок. Они заколдовывали. Хотелось смотреть в эти глаза вечно, словно в огонь, который постоянно меняет свою форму, но в то же время Джек даже боялся обжечься этим взглядом. Он хотел смотреть на нее, но боялся не выдержать той печали, грусти, одиночества, которые посылал взгляд. Джек мог поспорить, что даже когда девушка улыбалась или смеялась, глаза оставались грустны и неприкосновенны, словно древняя тайна цивилизации майя.
Девушка ощутила присутствие человека и обернулась к Джеку. Грустная улыбка озарила на мгновение лицо, словно луч солнца прорезает громаду грозовых туч.
- Мистер Питерс? – застенчиво проворковала она. Голос был приятен, словно морской бриз в летнюю жару. – Здравствуйте, я Сара Великонс. В каком-то смысле мы коллеги.
Джек тоже представился, хотя она знала его.
- Вы, наверное, тоже рисуете?
Сара опять грустно улыбнулась.
- Мне пришлось рисовать. Это знаете как бальзам на душу, - здесь Джек автоматически кивнул. Он это хорошо знал. – Увлекалась еще в детстве, а серьезно начала лишь недавно.
- Просто вы так детально изучали мою картину, поэтому я и подумал, что вы художница.
- Как только я приехала сюда и увидела новою выставку, то сразу решила заглянуть, - Сара чуть сдвинулась в сторону, меняя ракурс. Джек уловил едва ощутимый аромат ее сладких духов. – Меня очень привлекала вот эта картина.
Джеку она тоже нравилась. Как часто бывает – мимолетный полет фантазии рождает шедевр. Изображено было сердце, в котором было отверстие, забранное решеткой. Вокруг сердца был пустырь, и лишь небольшие облачка двигались по небу, придавая некоторый оптимизм картине. Джек не продавал картину, она была частичкой его души, неотделимой от самого Джека.
- Как это все верно замечено, - вздохнула Сара, - я бы так не нарисовала. Вы меня извините за бесцеремонность, мистер Питерс, можно пригласить вас посмотреть мои работы? – она повернула в его сторону лицо, и Джек был даже счастлив за то, что она просто находилась рядом, просто разговаривала с ним. Для него это стало вдруг очень важно. Этот взгляд он уже не сможет забыть никогда. Он просто обезоруживал.
- У меня просто нет никого, кто мог бы это сделать, мистер Питерс, - Джек сначала сказал, чтобы она убрала вот это «мистер Питерс» и говорила просто «Джек», а потом быстро согласился и записал номер телефона девушки. Где-то в соседнем зале уже раздались шаги и смех туристов. Джек бросил еще один взгляд на девушку, которая опять повернулась к картине, и вышел из зала.
Есть встречи, которые не оставляют человека равнодушным. Даже мимолетное знакомство, может даже официальное, все равно сродни метеориту, который сгорает в атмосфере и оставляет яркий след, гаснущий через секунду. А есть же встречи, которые вызывают целую бурю эмоций, пусть не сразу, но потом… Это любовь, ненависть, дружба, уважение, презрение. Да все что угодно.
Джек отошел от окна. Закат сегодня не виден. Толстые мохнатые тучи ползли с запада, предвещая грозовой вечер. Ветерок уже трепал пальмы возле дома, а где-то над морем раздавался суровый голос грома.
Это даже хорошо, что сегодня не совсем обычный вечер. Холст уже был приготовлен. Джек собирался порисовать.
Перед тем, как рисовать, зачастую приходят сомнения. Возможно, они приходят всегда, когда начинаешь или заканчиваешь дело. Сюжеты приходят спонтанно, как рождается гроза где-то над морем. Мы должны лишь ловить их, придавать им форму, заставлять жить. Джека много одолевали сомнения по поводу «Правды». У каждого ведь она своя. Но Джек не работал на публику. Даже если бы все сказали, что это ужасно, он бы все равно закончил.
Жизнь она ведь как небо. То безоблачна, то на ней присутствуют легкие облачка, то порой набегает внезапный грозовой дождь. Это, может, слишком простая ассоциация. Но Джек был уверен, что именно в простоте нужно искать правду. Только человек способен прикрывать ее, запирать в своем сердце за решеткой.
Джек опять рисовал небо. Но на этот раз не сердце будет на переднем плане, а глаза, полные печали. Многие утверждают, что сюрреалистические картины сложно воспринимать, но это хорошая отговорка для тех, кто на них не смотрит. Джек очень хорошо понимал, что он хочет добиться, потому как сегодня он видел их.
Гроза уже приблизилась. В мастерской стало темно, но Джек не собирался включать свет. Ему достаточно было света молний, бросающихся в окно, и света своей души.
- Ты действительно хочешь подарить мне эту картину? – Том кивком указал на полотно, с которого Джек только что снял материю.
- Да, хочу.
Больше они не говорили, а просто смотрели. Смотрели на бесплодную землю, голубое небо и на глаза, которые смотрели на эту землю. Синие глаза. Кажется, они холодны и неприступны, но нет. В них закралось столько чувств, что перечислять их не имеет смысла. Каждый найдет в них отражение своей души. Вся картина отражала тихую печаль, которую ты боялся разрушить. Ее можно было слышать. Она в том взгляде, который остается в памяти на века, и который может по ночам тревожить человека, вызывая воспоминания, приятные и не очень.
Картина заставляла думать…
Правда – она ведь как блин. Смотришь сверху – она как на ладони. Смотришь сбоку – лишь линия видна. А ее легко не заметить…
19 августа 2009 г.