Сцена 1 (4)
Константинополь, императорский дворец. Помещение для уроков. Молодой император Михаил и Константин. Входит Слуга.
Слуга: К вам Лев Математик, ваше величество!
Император: Кто-о? (Константину) Что, сегодня этот старый ворон опять будет каркать мне в уши своей математикой? Ну нет! (Слуге) Не принимать его! Пусть себе сам развлекается! «Луч света, проходя сквозь поверхность шара, образует прекрасные фигуры…» Долой математику!
Константин: Но Лев Математик – величайший учёный и практик. Его расчёты военных машин…
Император: Вот пускай и займётся своими таранами и катапультами… А кстати… Дядя говорил мне как-то, что этот старый зануда – ещё и иконоборец?
Константин: Государь, но он, в первую очередь – великий учёный и весьма полезный государству человек.
Император: Пускай и занимается своим государством!
Константин: Вашим государством.
Император (не слушая его): Гнать всех математиков в три шеи! Здесь я император! Позвать ко мне этого… как его… Фотия! Пусть он расскажет нам лекцию про историю! Да, раб, позови-ка Ингерину. Я хочу забавляться уроками вместе с нею!
Слуга уходит.
Константин: К чему тебе куртизанка?
Император: Я хочу быть как Нерон! Я желаю пить, есть и веселиться, занимаясь наукой! И ты, кто так часто болтает о свободе, смеешь мне возражать?
Константин: Настоящий император не может быть свободен. Он всецело предан своему отечеству и часто обязан отказывать себе в простейших мирских забавах. Император – это, прежде всего, правитель с сердцем чистым, как вода в роднике. Как писал Григорий Богослов, он обязан быть божеством для своих подданных. Вспомните, что рассказывал вам Фотий о вашем отце…
Император: О, а вот и Ингерина! Эй, слуги! Вина сюда, вина!
Входит Ингерина.
Ингерина: Я, как всегда, явилась по первому зову вашего величества.
Император: Да брось ты! Сейчас мы здорово повеселимся! Фотий будет рассказывать нам о временах Калигулы и Нерона. Мы пригласим также грека Имерия. Знаешь, во всей империи он лучше всех умеет пердеть! Гасит пламя свечи на расстоянии в семь локтей!
Константин: Великий государь, позволь тебе напомнить. Ты срываешь урок.
Император: Ингерина, тебе знаком этот книжник? Он горазд рассказывать о непорочном таинстве и философии древних букв, но абсолютно ничего не понимает в вине!
Ингерина: Мне нравится, что ты, о великий, с таким уважением говоришь об этом юноше. Скажи, Константин, ведь ты старше и опытнее. Почему Господь самое приятное в любви посчитал грехом? Почему мы не можем заниматься этим открыто, на людях? И зачем вообще…
Константин: Прости меня, но сейчас ты скажешь богохульное. Я отвечу на твой вопрос. Любовь есть таинство и в этом её притягательность для человека. Человек тем и отличается от зверя, что его притягивает тайна.
Император: А что же притягивает зверя?
Константин: Зверя притягивает возможность утолить свою жажду ощущений. Но эта жажда быстро проходит, как только зверь утолит свою похоть. Человек же идёт дальше. Если бы любовь не являлась таинством…
Ингерина (Императору): А в его словах есть здравый смысл, мой котик. Нам хорошо бы разнообразить наши игры.
Император (Константину): Продолжай. А кстати, ты ведь святой? Или у тебя всё же были подружки?
Константин: Я умолчу, поскольку это тоже часть таинства.
Император: Брось, брось! Тебе приказывает император!
Константин: Великий император изволит приказывать мне в делах мирских. Любовь же идёт от Бога.
Ингерина: Так ты считаешь, что если бы любовь не была окутана покровом тайны…
Константин: Я расскажу вам притчу.
Император: Ну вот, опять он со своими притчами!
Ингерина: Погоди, дай послушать. Рассказывай, смелый юноша.
Константин: Когда Господь сотворил первых людей и поместил их на землю, он пожелал им: плодитесь и размножайтесь. И они плодились и размножались как животные. Но вскоре Бог обнаружил, что рождаться людей стали всё меньше и меньше, потому что они потеряли всякий интерес к самому акту любви. И тогда Господь дал им одежды, которые прикрывают то, что ранее было у всех на виду. Господь дал им таинство, превратил чувство похоти в чувство любви. В апокрифическом Евангелии от Филиппа сказано: дом – это храм Божий, куда приходят все. Спальня – святое место, куда имеют право входить лишь избранные. Постель супружеская – святая святых, куда помимо мужа и жены не имеет права заглядывать никто…
Входит Фотий.
Фотий: Цитируешь ереси, мой мальчик?.. (Императору) Государь! Не далее, как сегодня святейшая августа Феодора справлялась у меня об успехах её сына. Что мне сказать ей? Что ты изволил не пустить на порог достойнейшего Льва Математика? Что ты изволишь проводить уроки, попивая вино и лаская куртизанок? Что…
Император: А почему ты, входя, со мной не поздоровался? Или ты не член нашей семьи? Я вот всё думаю: а может, я совсем не сын Феофила, а твой? Что ты скажешь на это?
Фотий: Скажу, что такие грубые намёки недостойны императора. Да, я не стану лгать, у меня были чувства к великой августе, а ещё более сильные были у неё ко мне. Но мы нашли в себе силы перебороть их. И тем более, мне совестно за её сына, который не находит воли перебороть свои пороки.
Император: Твои речи одновременно и дерзки, и скучны…
Входят слуги, неся еду и вино.
Император: Эй, эй! Почему ты смеешь подносить мне вино не в золотом сосуде, а всего лишь в серебряном?
Слуга: О великий, но этот сорт вина… Твой покойный отец...
Император: Ты ещё смеешь мне возражать, хам? Сейчас я велю содрать с тебя живого кожу и вывалять в песке! Сейчас я…
Фотий, Ингерина, Константин (вместе): Государь!
Император (вставая с кресла): Молчать! (Слуге) Ладно… Еду и вина – в мои покои! Да впредь приноси вино в золотом кувшине! Этот оставь себе. Ты сегодня избегнул смертельной опасности. Выпей за моё здоровье… Да пригласить к нам Имерия Грила, его уроки нам больше нравятся! (Ингерине) Пойдём!
Слуги, император и Ингерина уходят.
Фотий: Это человек, который будет нами править. Нерон, Калигула, Тиберий и Домициан в одном лице…
Константин: Я не оправдал своего назначения. Это меня очень стыдит и мучает, учитель.
Фотий (обнимая его): Он помиловал этого человека, это уже неплохо. Не совестись излишне, мой мальчик. Не пересыпай солонку... Разве ты не сделал всего, что мог?
Константин: Я полагал, что Слово, в котором заключается Любовь Господня, поможет мне найти путь к разуму и сердцу молодого императора, поможет ему обрести истинную веру и понимание других людей. Мне казалось, что…
Фотий: Нам всем так казалось. Увы, единственное, что нам сейчас остаётся – это терпение, смирение, надежда. Будем же делать то, что в наших силах, а остальное… на всё воля Господня. Присядем же и начнём урок.
Присаживаются.
Фотий: Сегодня я должен дать тебе особенный урок, Константин. Из всех моих учеников ты наиболее силён в риторике. Так вот. Я принял решение обратиться в епископат об избрании меня патриархом. Да, я понимаю, что в империи уже сейчас имеются по крайней мере два патриарха. С патриархом Игнатием мы как-нибудь договоримся. Но на нашем пути стоит иконоборец Анний.
Константин: Он же Иоанн Грамматик. Мне известны тексты его речей. В них много…
Фотий: Ереси?
Константин: В них много ошибок и натяжек, о учитель.
Фотий: Этот человек стоит на нашем пути. Его речи сбивают с толку, заставляют людей верить не в смысл, а в букву. Если ты знаком со стилем их изложения, тебе будет легче справиться с тем экзаменом, который тебе предстоит. Ты выступишь на диспуте против Анния.
Константин: Я?
Фотий: Ты, на мой взгляд, единственный, кто способен сделать так, чтобы, не вступая в пустые пререкания, Словом своим убедить иконоборца прекратить ненужную борьбу.
Константин: Но я ещё так…
Фотий: Молод и неопытен? Пустое. Твоими устами говорит само Знание. Бог заронил в тебя свою искру. Как вести себя, как, когда и какие слова говорить, а от каких воздерживаться – этим мы сейчас с тобой займёмся. Итак, начнём же наш урок!
Входит Варда.
Варда: Уже готовитесь? Анний самолично выколол глаза на иконе, которую я велел послать ему в знак прощения. Провозглашает, что его согнали тупым насилием, потому что боятся, что никто не может противостоять его речам. Его окружение множится день ото дня. Ещё немного – и толпа признает его мучеником за веру, тогда нас ждёт возвращение ко временам Исавра. И это в то время, когда мы нашли возможность приступить к созданию университета! (Константину) Мы не случайно решили подготовить к диспуту именно тебя. Условие такое: если он сумеет тебя переспорить, мы будем согласны вернуть ему патриарший престол. Если же возьмёшь верх ты… Несмотря на молодость, ты получаешь чин преподавателя, а получив духовное звание… Тебя ожидает большое будущее!
Константин: Я опасаюсь, о патрикий. Сейчас на меня ложится невиданная ответственность.
Варда: Как мне рассказывал Фотий, за неполных три месяца ты прошёл полный курс обучения как у него, так и у Льва Математика…
Фотий: Да. И я не отрекаюсь от этих слов. Иные его рассуждения меня не просто восхитили. Иной раз кажется, что его учителем был сам Господь Бог наш Иисус Христос…
Варда (Константину): Тебе придется пойти на этот подвиг.
Константин: Патриарх Иоанн Грамматик гораздо опытнее меня. Он ведёт беседы своим особенным учёным языком, употребляя слова и тексты, которые мне неизвестны и малопонятны…
Фотий: Важны не слова, мой упрямый мальчик. Гораздо важнее, что стоит за этими словами. Ты будешь сражаться не за себя и даже не за партию иконопочитателей, но за нашу веру, за её будущее Слово и верное его понимание. Я благословляю тебя на этот подвиг и верю: в нужный момент тебе придут все необходимые слова. Верь: когда ты прав – Бог будет на твоей стороне и не сомневайся: поймут тебя и оценят по достоинству.
Константин (в сторону): Боже отцов наших! Господи милостивый, который Словом всё сотворил и премудростью Своею создал человека!.. Дай мне мудрости, что пребывает на краю престола Твоего, чтобы, познав, что угодно тебе, я достиг спасения, ибо я раб Твой и сын рабыни Твоей!.. Аминь. (Поклонившись Фотию и Варде) Хорошо. Я возьмусь за это. И да пребудет с нами Бог Единый, Истинный и Всемогущий!
Сцена 3 (5)
Зал собраний под Константинополем. Патриарх Иоанн Грамматик, Варда, Фотий, представители от иконоборцев и иконопочитателей.
Иоанн: Известно мне, патрикий Варда, что по твоему приказу в храмах уничтожают изображения и фрески. Известно мне, Фотий, что ты самолично решил стать патриархом. Не слишком ли рано предаёте веру отцов ваших?
Фотий: Мы не будем с тобой спорить о том, кому поклонялись наши отцы, отцы наших отцов и отцы отцов наших отцов…
Иоанн: Ага! Стало быть, идолы премерзкие, что заменяют вам Бога, уже не в силах подсказать вам нужные слова? Быть может, со мной будет вести беседу изображение с одной из тех глупых картинок, что вы ныне развешиваете по храмам Господним? Еретики! Ере-ти-ки! Тысячу тысяч раз еретики!
Варда: Мы решили так: пусть с тобой поговорит самый младший из нас. Обещаешь ли ты, в случае своего поражения, добровольно отречься от своего престола и признать нашу правоту?
Иоанн: Обещаю… Хотя этого не будет никогда. А ты, патрикий, обещаешь ли… хотя, цену твоим обещаниям я знаю хорошо. Только знай: орудия ваши, направленные против меня, обернутся против вас же! Ибо ничто не поколеблет ни истинной веры моей, ни истинной веры тех, кто идёт во имя Бога!
Фотий: Ты дал своё обещание. Позовите Константина!
Входит Константин. Некоторое время они с Иоанном в молчании смотрят друг на друга.
Иоанн: Кто ты, отрок? И разве родители твои не научили тебя здороваться?
Константин молчит.
Иоанн (к Варде и Фотию): Вы прислали мне немого?!
Константин: Немой для слепого – самое подходящее общество. Выколов глаза святому образу, ты выколол глаза самому себе.
Иоанн: Ха! Самоуверенный юноша! Ты такой же, как те, кто тебя выбрали. Все вы недостойны подножия моего и невелика честь для меня с вами спорить.
Константин: Людская гордыня говорит в тебе, заглушая Божьи заповеди. Я понимаю, что ослеплены глаза твои, и туманны мысли твои, и горька речь твоя… Мыслишь ли ты, что мнение твоё и оспорено быть может, несмотря на то, что ты выдаёшь его за глас Божий?
Иоанн: Зато твоё мнение, видимо, нашёптано бесами, живущими в твоих картинках. Мои глаза чисты от бельма ваших икон! Я смело и прямо разговариваю с Богом, и мне не нужна подсказка богомаза для того, чтобы общаться с образами святыми.
Константин: Но обращаясь к образам святым, представляешь ли ты их воочию? Так чем ты лучше богомаза?
Иоанн: Мне вовсе не требуется «представлять воочию» тех, чьи голоса звучат без всякого моего представления.
Константин: Хорошо. Но ты не услышал приветствия моего мысленного. Так чем ты докажешь, что слышишь голоса святых?
Иоанн: А кто ты такой, чтоб твой цыплячий голос сравнялся бы с голосами святых?
Константин: Так ты хочешь сказать, что не Истинный Господь направляет слух твой, о патриарх? Иначе ты услышал бы меня.
Иоанн: О-о-о… Язвительный юноша, я стар как Нестор. И пускаться с тобой в перебранку о мелочах я просто не буду. Это всё равно, что искать цветы осенью. Подобные войны не для меня.
Константин: Ты сам против себя приводишь довод. Скажи мне, в каком возрасте душа тела сильнее?
Иоанн: В старости.
Константин: На какую же войну мы тебя гоним, на телесную или на духовную?
Иоанн: На духовную.
Константин: Тогда прости меня, но здесь ты должен быть сильнее. Направляясь к тебе, я готовился не цветы осенью искать, и вовсе не хотел объявлять тебе войну. Я попросту хочу услышать ответ на свой вопрос.
Иоанн: Удовлетворись же и тем, что услышал. Ты поклоняешься иконе, где святой образ написан всего лишь по грудь, и не стыдишься этого. Ты, должно быть, и кресту, разбитому на части будешь поклоняться! И лобызать эти кусочки, не в силах собрать из них единого целого!
Константин: Здесь я с тобой не спорю. Крест, лишившись хотя бы одной части, уже не крест. Он теряет свой образ. Икона же являет только подобие действительного образа. И всяк, кто смотрит, видит лик не льва и не рыси, а первообраз, и всяк видит по-своему, как направляет его к тому Господь, и не гордится этим, и не говорит, что видит и слышит лучше остальных.
Иоанн: На ваших иконах без надписи не разберёшь, где какой святой намалёван. И всякий богомаз малюет по-своему!
Константин: Так мы обращаемся не просто к иконе! Пойми! Она – подобие окна, сквозь которое видим и слышим истинный Образ Святый. Вы же обращаетесь к нему сквозь глухую стену!
Иоанн: Так как же Бог сказал Моисею: не сотвори всякого подобия? А вы и делаете, и поклоняетесь им?
Константин: Если бы Бог сказал: не сотвори никакого подобия, то был бы прав ты. Но он сказал: не сотвори всякого, то есть твори лишь достойное. Не так ли?
Иоанн молчит, не зная, что ответить.
Константин: Вижу и слышу мучения твои, о достойный старец. И грустно мне, и радостно, и благодарен я тебе от всего сердца, потому как, поговорив с тобой, ещё более понял, что я на верном пути.
Иоанн (после долгих раздумий): Подойди ко мне, о премудрый юноша. Я хочу сказать тебе несколько слов наедине.
Константин подходит ближе.
Иоанн: Ты только что сказал при всех ужасные слова, мальчик. Понимаешь ли ты, какую тайну поведал людям? И поняли ли они тебя?
Константин: Что ты имеешь в виду?
Иоанн: То, что обращаться к иконам и просить Бога о помощи может каждый. Они равно усилят и доведут до вышнего престола молитву и мудреца, и политика, и святого, и последнего негодяя…
Константин: Но Бог не слеп и видит лучше нас кто и с чем к нему обращается.
Иоанн: Оставим Бога в покое. Да, ты… ты побеждаешь меня в этом злосчастном споре, но лишь потому, что я сам давно познал и понял правоту иконопочитателей. Кто знает, прошло бы время – и мы сумели бы как-то договориться. Но времени этого у меня нет, а политика – она не ждёт. Ты что, всерьёз уверен, что проиграй ты в споре – и всё обернулось бы совсем иначе?
Константин молчит.
Иоанн: Теперь я отойду от дел. Как бы там ни получилось – мне всё равно придётся доживать годы в далёкой ссылке… Тебе же – суждено остаться, крепнуть и преуспевать. О молодой лев, победивший старого!.. Позволь, я дам тебе совет. Имей в виду, что тебе советует не политик, не избранный глава Церкви и не просто Анний, как вы меня привыкли называть. Я – старый, битый и наученный изрядно жизнью человек. Ты же – молод, чист и духовно высок. В тебе сокрыто множество талантов и ждёт своего воплощения множество великих и светлых целей. Не совершай моей ошибки! Избери исключительно духовную карьеру, а за дела и мысли свои ответствуй пред одним лишь Богом. Постарайся не смешаться с толпой политиков, которые будут наперебой стремиться использовать Имя Всевышнего и Слово Его на пользу своим целям. Будь вдали от этого, и если у тебя получится – Господь поможет тебе в трудах и путях твоих… И не дай Бог и тебе разочароваться в своём пути, о горячий и пылкий юноша! Благословляю тебя на подвиг сей, а слушать меня или нет – уже твоё дело! (Слугам) Проводите меня!
Константин молча кланяется. Иоанн уходит. К Константину, стоящему в задумчивости, подходят Фотий и Варда.
Фотий (целуя Константина в лоб): Поздравляю тебя, сынок. Ты держался достойно! Ты нынче же будешь рукоположен в диаконы.
Варда (пожимая Константину руку): Тебя ожидает должность хартофилакса. Ты будешь вести занятия в создаваемом нами университете и попутно начальствовать над библиотекой самого патриарха… О чём это вы шептались наедине?
Константин: Он признал свою неправоту. Он выразил желание смиренно удалиться в изгнание, надеясь, что вы будете великодушны и милостивы к побеждённому.
Варда: Великодушны и милостивы? После всего им содеянного? Вначале пусть замолит свои грехи!
Фотий: Раскаяние этого человека, как и наша милость к нему будут способствовать возвышению и славе истинной веры… И всё-таки, ты не всё сказал, мой мальчик. Я же видел: он благословил тебя. На какой-такой подвиг?
Константин: Как может напутствовать старый лев своего победителя? Разреши, я оставлю это своей тайной.
Фотий: Хорошо, даю тебе такое разрешение. Уверен, что твоё чистое сердце не позволит тебе совершить ошибки. А сейчас – иди. Тебе надо отдохнуть после полемики.
Константин уходит.
Варда: Чистое сердце? Только что пришло известие: логофет Феоктист вернулся в Константинополь после победы над сарацинами. Он овеян славой, обласкан толпой, купается в роскоши и, чувствую, не устоит перед тем, чтобы не преподнести богатых даров императорской семье и не пригласить в свой дом самых именитых граждан Империи.
Фотий: Так в чём же дело? Он, благослови его Господь, получает заслуженные им почести.
Варда: А дело в том, что он, по слухам, собирается женить Константина на своей приёмной дочери Софии. В этом случае наш юный Философ становится весьма богатым и властным человеком. Что ты об этом думаешь?
Фотий: По-моему, ты как всегда преждевременно подозреваешь Константина в том, что он ещё и не думал совершать. Этот юноша – святой! Что же касается Феоктиста…
Варда: В известной восточной игре следует за два-три хода предусматривать намерения противника. Тебе не хуже меня известно, что и святого можно заставить стать игрушкой в руках опытного интригана. Слепое доверие с нашей стороны может поставить под угрозу интересы государства и, наверняка – жизнь самого императора!
Фотий: По моему, ты как всегда преувеличиваешь. Феоктист, вне войны и дипломатии – мирный и честный гражданин Империи, а его интересы…
Варда: Ну, каковы его истинные интересы, я полагаю, мы вскоре сумеем узнать. Не пройдёт и двух-трёх месяцев!
Уходят.