* * *
Стоянка в Вильнюсе была недолгой, и вот уже снова запели колеса скорого поезда.
– Игорь Викторович, – обратился к «бизнесмену» Андрей, – вот вы во Фромборке побывали в музее Коперника. Расскажите, что вы там увидели, что вам больше всего запомнилось?
–Да вы знаете, я бы не сказал, чтобы что-то особенно мне запомнилось. Ну, хроника жизни Николая Коперника, ну, его портреты – что еще? Вот, пожалуй, что меня удивило, так это астрономические инструменты, которыми он пользовался. Удивила их простота, примитивность, что ли, – какие-то палочки, дощечки. Ведь даже самого нехитрого телескопа – да что там телескопа, даже ничего, вроде бинокля или подзорной трубы, тогда еще вовсе не существовало! И еще что удивило даже не то, что эти, с позволения сказать, инструменты Коперник, как нам сказали, сделал своими руками, а то, что он сделал их по описаниям Птолемея, нарисованным за полторы тысячи лет до этого!
А что касается самих инструментов, то пусть лучше Семен Борисович расскажет: он специалист, ему и карты в руки.
– Да, Игорь, вы правильно схватили самую суть. Конечно, не следует считать, что в эпоху до изобретения телескопа астрономические наблюдения сводились к простому созерцанию звездного неба. Без инструментальных измерений невозможно создание какой бы то ни было астрономической теории. А какими инструментами располагал Коперник?
Судя по вашим словам, вы видели в музее так называемый «трикветрум», для изготовления которого использовались высушенные еловые дощечки. Трикветрум (от латинского «треугольный»), или параллактический инструмент, предназначен для измерения зенитных расстояний светил. Представьте себе деревянный циркуль больших размеров с ножками равной длины («самое меньшее четыре локтя», писал Коперник, то есть более двух метров). Одна ножка устанавливается по отвесу строго вертикально, так, чтобы шарнир, соединяющий ее с другой ножкой, находился вверху. На второй, подвижной ножке, закреплены у концов два диоптра, или визира, наподобие прицела и мушки на стволе ружья. Если подвижную ножку навести на светило, чтобы оно усматривалось точно на линии визирования, проходящей через диоптры, то угол раствора «ножек циркуля» как раз и будет равен искомому зенитному расстоянию светила.
Для измерения величины раствора служит третья планка, которая одним концом планка соединена на шарнире с нижним концом вертикальной планки, а в проделанную по всей ее длине прорезь входит шпенек на нижнем конце поворотной планки, так что при изменении угла шпенек перемещается в прорези. Все три планки образуют равнобедренный треугольник с основанием переменной длины. Мерой измеряемого угла является расстояние по прорези от шарнира до шпенька; отсчет снимается по шкале, деления которой нанесены на планку с прорезью.
– И с помощью этого шаткого сооружения можно было что-нибудь измерять? – изумился Василий Михайлович.
– Ну, не такое уж оно было и шаткое. Не зря же Коперник писал: «…устанавливается и укрепляется гладко обструганный кол с правильным крестообразным сечением, к нему линейкой прикрепляется указанный инструмент; это делается при помощи каких-нибудь петель, в которых он мог бы вращаться наподобие двери, однако так, чтобы прямая линия, проходящая через центры отверстий, всегда стояла точно по отвесу и направлялась к полюсу горизонта, представляя как бы ось последнего».
– Петли? Наподобие двери? – не мог успокоиться механик. – Это же не сарай для дров, а астрономический инструмент!
…Семен Борисович продолжил:
– Другой применявшийся Коперником инструмент – это «гороскопий», или солнечный квадрант. Он представлял собой прямоугольную доску («шириной в три или четыре локтя», замечает Коперник), которая устанавливается вертикально в плоскости меридиана, проще говоря, по направлению север – юг. В верхнем южном углу перпендикулярно плоскости доски закрепляется штырь, тень от которого падает на нанесенную на доску четверть круга с градусными и минутными делениями. С помощью гороскопия определялась полуденная высота Солнца, а по разности высот в дни летнего и зимнего солнцестояния – положение эклиптики.
Для определения эклиптических координат светил и преобразования сферических координат из одной системы в другую Коперник использовал армиллярную сферу, или армиллу, – еще один, наиболее сложный астрономический инструмент, также изображенный и описанный в «Амальгесте» Птолемея. Армилла представляет собой модель небесной сферы ее кругами и точками. Она состоит из шести концентрически вложенных друг в друга колец. Наружное кольцо с градусной оцифровкой изображает небесный меридиан наблюдателя. Оно фиксируется строго в плоскости географического меридиана наблюдателя, и так, чтобы отвесная линия проходила через отмеченные на нем точки зенита и надира.
Внутри наружного находится второе кольцо, на котором отмечены полюсы мира; оно устанавливается по географической широте места наблюдения.
Внутри второго находится третье кольцо, изображающее колюр солнцестояний. На нем отмечены точки, обозначающие полюсы эклиптики. Проходящая через них ось эклиптики отстоит от оси мира на постоянный угол, равный наклону эклиптики к экватору.
Следующее кольцо изображает эклиптику, или круг зодиака. На нем отмечены точки солнцестояний и равноденствий и нанесена предназначенная для отсчета значений долготы шкала с градусными делениями, за нуль которой принята точка весеннего равноденствия.
Внутри кольца, изображающего колюр солнцестояний, на оси, проходящей через полюсы эклиптики, закреплено кольцо, изображающее круг широты, которое может вращаться вокруг этой оси. На нем нанесены градусные деления для отсчета значений эклиптической широты.
Внутри круга широты находится еще одно кольцо, которое плотно прилегает к его внутренней стороне и может разворачиваться в одной плоскости с ним.
На этом внутреннем кольце закреплены два диоптра; прямая, проходящая через них и через центр сферы, представляет собой линию визирования.
Перед измерением координат светила необходимо установить армиллярную сферу по меридиану наблюдателя и широте места и выполнить ее настройку. Для настройки используется одна из так называемых опорных звезд, эклиптические координаты которой известны. Круг с диоптрами разворачивается так, чтобы визирная линия проходила через отсчет на круге широты, равный широте опорной звезды, а сам круг широты устанавливается на отсчет по шкале эклиптики, равный ее долготе.
Затем визирная линия наводится на звезду разворотом колюра солнцестояний, который закрепляется в этом положении.
После настройки армиллы выполняется собственно измерение координат выбранного светила. Наведя линию визирования на звезду или планету на небе поворотом круга широты на его оси и круга с диоптрами, снимают по шкалам отсчеты эклиптических координат.
Понятно? – обратился астроном к слушателям, старавшимся следить за его объяснением.
– Да вроде бы понятно, – откликнулся Игорь Викторович. – Только одного не соображу: ну, настроил астроном свою армиллу по опорной звезде, а затем разворачивает этот самый колюр и круг с диоптрами, наводя визирную линию на светило, координаты которого намеревается определить. Но ведь на это требуется какое-то время, за которое опорная звезда не остается на месте, а смещается из-за этого, как вы его назвали, видимого суточного движения светил?
– Правильно, вы все верно поняли, вот об этом-то я и собирался дальше сказать.
Промежуток времени между настройкой армиллы по опорной звезде и визированием выбранного светила должен быть возможно меньшим, чтобы уменьшить погрешность, вызванную видимым суточным вращением небесного свода. Так, при интервале в 20 секунд погрешность может достигать пяти градусных минут. Эта погрешность может быть существенно уменьшена, если измерить указанный промежуток времени по часам. Механических часов у Коперника, судя по всему, не было, но уже при Гиппархе и Птолемее существовали песочные часы, а в средние века временные интервалы могли оцениваться монотонным чтением псалмов. Начало чтения каждого псалма связывалось с определенным моментом; за каждую минуту времени долготу опорной звезды следовало увеличивать на пятнадцать градусных минут. Мог использоваться просто равномерный счет секунд «и–раз, и–два, и–три…», как это делалось при измерении высот светил в море, если под рукой не было секундомера.
А вот как определялись долготы самих опорных звезд, сначала мне найти не удалось. Встретилось только упоминание, что Птолемей определял координаты опорных звезд по Луне.
Вот, наконец, в одной статье я нашел внятное описание способа определения долгот опорных звезд, применявшегося еще Птолемеем: «Птолемей излагает теорию движения Солнца, основанную на наблюдениях равноденствий и солнцестояний, которую он в основном позаимствовал у Гиппарха. Таким образом Птолемей мог вычислить долготу Солнца в любой момент времени. Оставалось лишь измерить разность долгот между опорной звездой и Солнцем. Но днем не видны звезды, а ночью – Солнце. Птолемей находит изящное решение – и до и после захода может быть видна Луна. Измерив угол между Солнцем и Луной незадолго до захода, выставив при этом на армиллярной сфере кольцо эклиптики по Солнцу, а затем разность долгот между Луной и звездой через полчаса по-сле наступления темноты, и, учтя несложным образом смещение Луны, Птолемей получал долготу. С помощью другого кольца с визирами можно было сразу же измерить широту. Хотя в процедуре и заложена оценка интервала времени между двумя измерениями относительно Луны, большая точность здесь не требуется».
А как это «несложным образом» учесть еще увеличение долготы Луны за время между измерениями до и после захода Солнца? В принципе, это действительно нетрудно сделать, если помнить, что продолжительность сидерического месяца, за который Луна возвращается в прежнее положение по долготе относительно неподвижных звезд, составляет 27,3 средних солнечных суток, что было известно еще Гиппарху. Несложный подсчет показывает, что за одну минуту времени долгота Луны увеличивается в среднем на 0,55 градусной минуты; следовательно, полученное рассматриваемым способом из непосредственных наблюдений значение долготы опорной звезды надо увеличить на это число, умноженное на количество минут времени между наблюдениями до и после захода Солнца. Коперник в своих наблюдениях руководствовался этим правилом в том виде, как оно было установлено еще Птолемеем: «В течение получаса Луна должна быть передвинута на четверть градуса, ибо часовое ее движение составляет чуть больше или чуть меньше полуградуса…» Четверть градуса – это 15 минут дуги. Умножаем 0,55 на тридцать (полчаса) и получаем 16,5 минуты, то есть те самые четверть градуса.
– Я, кажется, все понял! – воскликнул Василий Михайлович. – А, скажите, из какого материала изготавливалась армиллярная сфера?
– Насколько мне известно, ее кольца вытачивались из дерева, по-видимому, четвертинками, которые затем склеивались. Впрочем, Ретик упоминает об армилле, сделанной из меди, которая принадлежала епископу Тиндеманну Гизе.
– Вот то-то и оно! Но ведь при изготовлении и скреплении четвертинок неизбежны погрешности, при высыхании дерево деформировалось. При соединении колец друг с другом возникали эксцентриситеты и люфты в осевых и скользящих соединениях. И вот я спрашиваю: какова же была точность измерений, которые Коперник выполнял с помощью этих инструментов?
– Конечно, вы совершенно правы, и сам Коперник, несмотря на его восхищенные отзывы об армиллярной сфере, осознавал невысокую точность своих измерений. И, тем не менее, он продолжал год за годом с настойчивостью и терпеливостью следить за положениями на небосводе Солнца и Луны, Сатурна и Юпитера, надеясь хоть немного приблизиться к разгадке механизмов их движения, подтвердить или опровергнуть идеи своих великих предшественников – Аристотеля, Гиппарха, Птолемея.
Но особо высокой точностью отличались наблюдения, которые не требовали применения каких бы то ни было инструментов, и именно эти наблюдения послужили экспериментальной основой важнейших теоретических выводов и Птолемея, и Коперника.
– Странные вы какие-то вещи говорите, – встрепенулся Игорь Викторович. – Что это за точные наблюдения без инструментов? Тщательно прищурившись, что ли? Абсурд какой-то. И потом – о каком эксперименте можно говорить в астрономии? Ведь эксперимент, по-моему, – это изучение протекания процесса или явления в специально созданных экспериментатором условиях: ну, там, определенной температуры или давления, или еще какого-то регулируемого фактора.
– Игорь, не спешите с критикой, ведь речь идет об экспериментах, которые ставит сама природа. Например, наблюдая определенное повторяющееся астрономическое явление через очень большие промежутки времени, можно ослабить влияние погрешности наблюдений на результат, как это сделал Гиппарх. Он еще во II веке до н.э. определил продолжительность тропического года, используя два солнцестояния, разделенных интервалом времени в 415 лет. Точность определения моментов солнцестояний и равноденствий, взятых в отдельности, невысока: погрешность могла достигать четверти суток. Но за такой большой интервал времени эта погрешность будет равномерно распределена по годам, и на один год приходится меньше в 415 раз, то есть менее одной минуты. А если взять интервал времени еще больше, то соответственно уменьшится и погрешность.
Еще один метод наблюдений без инструментов использовал Коперник, как и его предшественники. Я говорю о солнечных и лунных затмениях.
Условием затмения является нахождение Луны в одном из узлов ее орбиты при равенстве долгот Луны и Солнца для солнечного затмения и их разнице в 180 градусов для лунного. То есть на момент затмения мы, не используя никаких инструментов, точно узнаем долготу Луны и ее положение на своей орбите. Для построения теории движения Луны еще Птолемей выбирал именно лунные затмения. Это было связано с тем, что лунное затмение наблюдается одновременно на всей ночной стороне Земли, а солнечное затмение видно в определенной полосе, и его моменты его начала и конца зависят от положения наблюдателя. Коперник неоднократно наблюдал лунные затмения; определение моментов затмений и разности времени между последовательными затмениями доставляло сведения, позволяющие подтвердить или отвергнуть ту или иную теорию видимого собственного движения Луны.
Наблюдения движения Солнца, по-видимому, заключались в том, что, когда позволяла погода, измерялась в полдень зенитное расстояние Солнца. Выполненный полный годичный цикл таких наблюдений позволил Копернику уточнить даты равноденствий и солнцестояний, подтвердить известную, по меньшей мере, со времен Гиппарха, неодинаковую продолжительность сезонов года – промежутков времени между последовательны-ми равноденствиями и солнцестояниями, и, таким образом, подтвердить неравномерность скорости изменения долготы Солнца.
Систематические наблюдения за положением Луны были не менее важны для построения теории ее движения.
О наблюдениях Коперником звезд мало что известно; скорее всего, он определял координаты некоторых «опорных» звезд, сравнивая их с приведенными в «Альмагесте». В течение ряда лет он наблюдал за положением Спики – самой яркой звезды в созвездии Девы, чтобы определить величину прецессии – изменения координат светил вследствие смещения точки весенного равноденствия, от которой ведется отсчет эклиптических долгот.
Зато к наблюдениям за движением планет он возвращался постоянно, направляя визир армиллярной сферы на Марс и Сатурн, Юпитер и Венеру. Это, конечно, связано с тем, что объяснение движения планет – узловой вопрос всякой астрономической теории.
– Скажите, пожалуйста, – обратился ко мне внимательно слушавший мои объяснения Андрей, – а привели ли наблюдения Коперника к открытиям каких-нибудь новых светил?
…Студенту ответил Игорь Викторович:
– Насколько мне известно, Коперник никаких новых звезд или планет не открыл. Вот вам и астроном!
…Иронию «олигарха» парировал Семен Борисович:
– Да, действительно, наблюдения Коперника не привели к открытию новых астрономических объектов. Открытие новых планет было делом далекого будущего, а сверхновые звезды они не вспыхнули в годы его наблюдений. Удивительно, однако, что он даже нигде не упомянул о появлении в 1528 году яркой кометы, которую его современники на-зывали «небесным чудовищем».
Конечно, наблюдение – основа всякого астрономического исследования, но не меньшую роль играют систематизация и осмысливание накопленного опыта, а в этом равных Копернику немого найдется.
…Проводник принес чай, прервав на время объяснения Семена Борисовича. Поужинали, чем у кого было запасено на дорогу. Спать еще не хотелось, и астроном с новым вдохновением продолжил свой рассказ.
– Многие великие открытия были совершены вовсе не потому, что их авторы сознательно стремились их достичь.
Монах и алхимик Бертольд Шварц в поисках «философского камня» смешивал в ступке различные вещества – и нечаянно создал порох.
Христофор Колумб отправился в Индию за перцем и имбирем, а открыл Америку.
Николая Коперника мало смущало то, что предвычисление положений планет по правилам, установленным Птолемеем, давало иногда неточные результаты; Коперник записал в дневнике наблюдений: «Марс превышает расчет более чем на два градуса, Сатурн – вычисление больше на полтора градуса». Это могло всего-навсего требовать либо уточнения величин смещения эксцентров, либо радиусов эпициклов, либо, возможно, введения дополнительных эпициклов.
Система мира Птолемея гораздо сложнее и умнее, чем ее обычно изображают в школьных учебниках популярных и даже научных изданиях. В адаптированных изложениях, вроде тех, которые обычно приводятся в учебниках и даже в энциклопедиях, всё просто и понятно, кроме одного – как и зачем Птолемей это придумал?
Благодаря своему математическому совершенству система Птолемея безраздельно господствовала полтора десятка столетий, и потребовались не только глубокие научные познания, но и исключительное мужество, чтобы поколебать утвердившийся во всеобщем признании и освященный церковью авторитет.
Однако в гипотезе Птолемея Коперник усмотрел небольшой, кажется, недостаток. Ну, насчет эксцентров все вроде бы правильно: их введение не нарушало принципа равномерности кругового движения. Не вызывало особых возражений и использование эпициклов: по ним планеты движутся равномерно, а сложение равномерных движений по деференту и эпициклу давало наблюдаемое неравномерное движение планеты.
Но вот что касается эквантов – специальных точек, из которых неравномерное движение по деференту усматривалось как равномерное, то тут что-то было явно не так. Коперник видел в этом отступление от принципа равномерности движения светил по эксцентрам и эпициклам, которые в совокупности представляли их фактически наблюдаемое движение, хотя математически у Птолемея всё выглядело безукоризненно.
Мелочь, конечно, но эта мелочь заставляла задумываться об искусственности всей системы в целом. А нельзя ли как-то иначе объяснить наблюдаемые странности в движении небесных светил?
Несомненно, что Коперника смущало и то, что для объяснения движения Солнца Птолемей подобрал один набор круговых движений, для Луны – другой, для Меркурия – свой собственный, для Венеры – иной, а для верхних планет – отдельный. Единства системы мироздания никак не получалось, и объяснения этому разнобою никто не мог дать, кроме разве ссылок на высший промысел.
Убежден, что Коперник искал выход из этих несообразностей, и пришел к выводу, что избавиться от них невозможно в рамках только отказа от экванта, не пересмотрев постулаты, установленные Птолемеем.
Но для отказа от геоцентрической системы мира, несомненно, нужен был какой-то мгновенный, во многом интуитивный импульс, который перевернул в сознании Коперника всё мироздание, поставив его с головы на ноги.
– А я знаю, как это было, – спрыгнул со своей верхней полки студент.
– Ну, ну, интересно, расскажи, что такое и откуда ты знаешь?
– Да вы сами с этого весь разговор начали. Коперник, вместе с братом Андреем, моим тезкой, как-то вечером посмотрел на небо и увидел то же самое, что мы все наблюдали вчера вечером: сошлись вместе Венера, Луна и Юпитер, а Николай сказал брату, как и вы, Семен Борисович, насчет эклиптики. А сам вдруг словно картинку увидел: Венера и Юпитер ведут свой путь по кругам не вокруг Земли, а вокруг Солнца, которое полчаса назад спряталось за горизонтом. Коперник еще никакими формулами не мог подтвердить свою догадку, но уже четко представлял себе, что это так, а не иначе. Вот вам и тот самый «интуитивный импульс».
– Но с этим интуитивным озарением на суд ученого сообщества не пойдешь, – продолжил Семен Борисович. – Нужны были строгие математические доказательства, которым Коперник посвятил немало времени и трудов.
Наблюдения за движением планет подтолкнули Коперника к осознанию ошибочности общепринятой картины мира, существовавшей уже много столетий.
Вот, например, противоестественное поведение верхних планет около точек противостояний, в которых направление на планету противоположно направлению на Солнце: то их долгота увеличивалась, то они словно замирали на месте, потом долгота уменьшалась, а после движение возобновлялось в первоначальном направлении. И Солнце, и Луна совершают среди звезд замкнутые круги, двигаясь в одном и том же направлении; «верхние» планеты хоть и замыкали пути своего движения, но двигались то в ту, то в противоположную сторону. А уж Венера и Меркурий вели себя вовсе странно, находясь то по ту, то по другую сторону от Солнца, но не удаляясь от него не более чем на строго ограниченную величину. По-видимому, ошибка астрономов древности – не в частностях, а в самих представлениях о мироздании.
А если считать, что нижние планеты, как и Земля, движутся по окружностям вокруг Солнца? Представим себе две концентрических окружности, центром которых является центр Солнца. Пусть окружность меньшего диаметра представляет собой орбиту Венеры или Меркурия, а окружность большего диаметра – орбиту Земли. Тогда, из какой бы точки земной орбиты не усматривать положение нижней планеты, та не удалится от Солнца на угол больший, чем определяемый касательной к внутренней окружности. Это вполне соответствует наблюдаемым явлениям.
Немногим сложнее проиллюстрировать поведение «верхней» планеты, например, Марса. С этой целью нарисуем три концентрических окружности с центром также в центре Солнца. Пусть окружность меньшего диаметра изображает орбиту Земли, среднего – орбиту Марса, а наибольшего – сферу неподвижных звезд, на которую будут проектироваться направления из текущих положений Земли на положения Марса в те же моменты времени. Для наглядности разобьем окружность земной орбиты на дуги равной длины и пронумеруем соединяемые дугами точки. Орбиту Марса также разобьем на дуги равной длины, но меньшей, чем дуги земной орбиты. Предположим, что изучать характер видимого движения Марса мы начнем от такого положения, когда Марс становится видим на ночном небе после захода Солнца. Теперь пронумеруем точки, соединяемые дугами на орбите Марса, начиная от начальной точки и в том же направлении, что и точки на земной орбите.
Будем последовательно соединять точки земной орбиты с точками орбиты Марса, имеющими те же номера, продолжая линии до пересечения со сферой неподвижных звезд. Мы убедимся, что получающиеся на этой сфере дуги будут постепенно увеличиваться, что соответствует увеличению скорости видимого движения Марса, а затем, чем ближе к противостоянию, тем быстрее уменьшаться, пока, наконец, около точки противостояния прямое видимое -торое после снова изменится на прямое движение.
«Значит, – делает вывод Коперник, – принципиально возможно объяснение видимого движения планет, если принять в качестве центра мироздания не Землю, а Солнце».
Конструируя новую систему мира, Коперник посягал на установившиеся стереотипы, каждый из которых столетиями укреплялся в сознании общества.
Прежде всего, это общепринятый и очевидный житейский взгляд на вещи: Солнце утром восходит, а вечером заходит, то есть вращается вокруг Земли; небесный свод совершает за сутки круговое движение вместе со звездами, а что до движения планет, так на то воля Создателя.
Во-вторых, система мироздания, в которой Земля является центром мира, закреплена научным авторитетом ученейших мужей древности – Аристотеля и Птолемея, и если ты считаешь иначе, то попробуй, опровергни их мудрейшие философские и математические доказательства.
Наконец, положение Земли как центра Вселенной провозглашено священным писанием и узаконено католическим вероучением. Кто-кто, а уж Коперник-то, прошедший школу канонического права, хорошо понимал, чем это грозило.
* * *
Едет Ретик по Европе, все ближе намеченный пункт его путешествия, а память снова и снова восстанавливает события, которые позвали его в трудный и небезопасный путь.
Казалось бы, научная карьера его складывалась вполне успешно, на зависть колле-гам – такой молодой, а уже профессор, и на будущее у него многообещающие виды. Но вот его наставник, Меланхтон, однажды как-то неодобрительно отозвался о каком-то Копернике, астрономический манифест которого подрывал основы христианского вероучения. Ретика заинтересовало, что же это такое придумал ученый муж из далекой Вармии?
Когда Коперник решил опубликовать результаты своих размышлений об устройстве системы мира, точно неизвестно. Впрочем, термин «опубликовать» мало подходит к тому, что предпринял астроном. Он изложил свои соображения на полутора десятках страниц убористого текста на латыни и то ли сам переписал в нескольких экземплярах, то ли с его рукописи переписали те, кому она попала в руки – доподлинно неизвестно.
Полное наименование трактата Коперника – «Малый комментарий о гипотезах, относящихся к небесным движениям». В нем, прежде всего, автор упоминает о введенном еще предками множестве небесных сфер, каждая из которых удовлетворяла принципу равномерности движения, а их совокупности объясняли наблюдаемые неравномерные движения светил. Для этого Птолемей ввел эксцентрические круги, эпициклы и экванты.
Последние вызвали у Коперника глубокие сомнения: они представлялись недостаточно совершенными и не вполне удовлетворяли разум.
В своих поисках более рационального объяснения видимых неравномерностей движения Коперник руководствовался все тем же аристотелевским принципом совершенности движения. Ретик увидел в идеях Коперника некоторую половинчатость: он не отказывается от кругов Птолемея, он только хочет получить объяснение движения светил при помощи меньшего числа сфер и более удобных сочетаний кругов, чем это было до него. Но провозглашенные им аксиомы – фундаментальные положения, не требующие доказательств, настолько потрясли молодого профессора, что он, сам не желая того, запомнил их буквально слово в слово. Вот и сейчас, трясясь в зыбкой повозке, он мог повторить их наизусть:
«1. Не существует одного центра для всех небесных орбит или сфер.
2. Центр Земли не является центром мира, но только центром тяготения и центром лунной орбиты.
3. Все сферы движутся вокруг Солнца, расположенного как бы в середине всего, так что около Солнца находится центр мира.
4. Отношение, которое расстояние между Солнцем и Землей имеет к высоте небесной тверди, меньше отношения радиуса Земли к ее расстоянию до Солнца, так что по сравнению с высотой тверди оно будет неощутимым.
5. Все движения, заключающиеся у небесной тверди, принадлежат не ей самой, но Земле. Именно Земля с ближайшими к ней стихиями вся вращается в суточном движении вокруг неизменных своих полюсов, причем твердь и самое высшее небо остаются все время неподвижными.
6. Все замечаемые нами у Солнца движения не свойственны ему, но принадлежат Земле и нашей сфере, вместе с которой мы вращаемся вокруг Солнца, как и всякая другая планета; таким образом, Земля имеет несколько движений.
7. Кажущиеся прямые и попятные движения планет принадлежат не им, а Земле. Таким образом, одного этого ее движения достаточно для объяснения большого числа видимых в небе неравномерностей».
Что поразило Ретика в приведенных Коперником аксиомах? Прежде всего, смелая категоричность, с которой он их высказывает, отсутствие каких бы то ни было сомнений и оговорок. И это вопреки всем авторитетам, без оглядки на что бы то ни было и кого бы то ни было. Каким же уважением к своему мнению, какой уверенностью в значимости своих убеждений должен был обладать скромный церковный чиновник из захолустья Европы, провозгласивший ни больше ни меньше – новую систему мироздания!
Во-вторых, удивляет решительность, с которой автор аксиом отказывается от столь тешащего честолюбие любого двуногого существа убеждения в центральном положении Земли во Вселенной, а, следовательно, и в собственной исключительности. Ретик не мог не понимать, что аксиомы Коперника – мина под незыблемость авторитетов князей и епископов, императоров и самого римского папы. Земля низведена Коперником до положения рядовой планеты, – а отсюда рукой подать до низведения харизмы земных владык до ординарности грешных обывателей.
И, наконец, третье. Подвергнув сомнению всего лишь гипотезу экванта, Коперник, выйдя за пределы первоначального замысла, касающегося, казалось бы, лишь частности, малой детали Птолемеевой системы, переходит в своих аксиомах к обобщениям настолько грандиозным, что в них даже и не упоминает об этой малой детали ни прямо, ни косвенно.
В «Малом комментарии», известном, по-видимому, небольшому кругу астрономов, не могло не обратить на себя внимание замечание автора: «…Здесь ради краткости я полагаю нужным опустить математические доказательства, поскольку они предназначены для более обширного сочинения…».
Из этого замечания можно сделать два вывода. Во-первых, что Коперник к моменту написания «Малого комментария» уже располагал математическими доказательствами и лишь отложил их опубликование на более позднее время. Во-вторых, что он имел в виду написание «более обширного сочинения».
К тому же, Ретика смутило резко отрицательное отношение к аксиомам Коперника и Меланхтона, и самого Лютера, и это был довод за то, чтобы лучше разобраться в учении Коперника, а сделать это было можно, только обратившись к астроному лично.
Вот и едет молодой профессор на встречу со старым каноником…