Вечный огонь или Знамение
Жил в Зарязани танкист, через овраг от нас, его дядей Саней звали. У него ни лица, ни глаз не было. А вместо лица - розовое с жёлтым, как тесто мятое. Но только он всё мог. Строить. Сверлить. Строгать. Молоко через марлю налить мог, достанет с полочки марлю, накинет на банку и наливает, ни капельки не прольёт. Или, например, муху поймать. “Тише, - говорит, - не шуми, сейчас я её, вот, сегодня уже десятая.” Или говорит: “Посмотри-ка в окно, что-то я не пойму что это Настя моя туда-сюда в палисаднике шастает, а чеснок никак убрать не может… Cлышь, товарняк пошёл, пшеничку нашу везут”…
Только давно это было… Пшеничку-то теперь больше оттуда везут.
Совсем старый уже стал дядя Саня, а всё знал. “ Не пойму, говорит, что это всё нефть везут и везут, никогда такого не было”.
В прошлом году всем объявил: “Война скоро будет, составы с военной техникой гонят, как в сорок первом. Держитесь.”
Только теперь уж мы ничего не узнаем, потому как схоронили его этой зимой, и жену его, и сына. Мы около кладбища живём, мимо нас чуть не каждый день машины едут, с них еловые веточки разбрасывают, одни ещё не пожелтеют, уж другие кидают. А деревня наша не велика: от неё клочки остались, а кругом - поля непаханые, который год по весне всё кругом полыхает. В этом году на Красную горку даже кладбище горело. Взметнулся огонь, факелом поднялся, а Абдула, он теперь у нас помогает в сельсовете, один за всех - можно сказать, сверкнул золотыми зубами и говорит: “Это у вас вечный огонь зажёгся!”
А бабки, которые ещё живы, запричитали и заголосили: “ Знамение!Знамение!” Поди тут, разберись.
А Нина, она вроде как грамотная, у неё и дети всегда аккуратные и в избе чисто, вздохнула и говорит: " Это кому Вечный огонь, а кому и Знамение".