12.
Бескрайнов получил письмо от бабушки.
«Как ты там, Ванюша? - писала она. - Зачем уехал, посидел бы дома чуть, и обошлось бы. А то, приехал, побыл неделю, и снова тебя нет. Пять лет тебя, внучок не было, и опять нет, приедешь ли, соскучилась ведь!
Настя с Верой часто вспоминают тебя, переживают тоже, что так вышло. Ты им интересен. Не хочешь выбрать из них кого себе в невесты. Я так думаю, Анастасия тебе бы больше подошла, серьёзная, характерная девушка, не в пример сестре, той бы только посмеяться, да пошалить. А вот Настя… Как бы я была рада, может, Бог даст, до правнуков доживу.
Степан Алексеевич о тебе вспоминал. Ты уж прости его, не любит он людей не при деле. Ну, у каждого свои принципы, не обессудь. Да, и то дело, может, в его бизнес войдёшь, если захочешь, я с ним говорила, он не против, или другое дело у нас найдёшь. А, между прочим, будешь сочинять, писать, играть, кто тебе мешает, подумай, Иван!
Кстати и Виктор Анатольевич о тебе спрашивал, известный писатель у нас, тоже может тебе помочь напечататься. Наверное, есть уже что-то готовое, сколько лет-то, чай пишешь.
Ребята из литобъединения и подруги Настины собирались снова у Анастасии, пели песни свои, читали стихи, рассказы, тебя вспоминали, жалели, что нет.
Приезжай, Ванюш, приезжай, поживи хоть лето, а захочешь и вообще оставайся, комната у тебя будет своя, отдельная, будешь всем доволен.
Твоя бабушка».
Бескрайнов шёл по Тверскому бульвару, вокруг косили траву на газонах. И этот неповторимый запах свежескошенной травы создавал в загазованном центре ощущение луга, сенокоса и чего-то щемящего. Ему так захотелось упасть в траву, ни о чём не думать, забыть обо всём. Но мысли его всё время возвращались к письму бабушки и к Анастасии.
Он ходил по улицам до позднего вечера. Как и обещал метеопрогноз, пошёл мелкий, затяжной и какой-то мрачный дождь. Навстречу ему шли, словно понурые тени, такие же люди с зонтами, погружённые в себя, в свои проблемы и мысли.
Вдруг, среди туч, словно смеясь над ними и над дождём, выглянуло солнце, а рядом с ним кусок синего-синего неба. Но вот уже нет ни сини, ни солнца, снова сомкнулась хмурь с хмарью, и вокруг кроме тротуарно-чердачного утомлённого дождя и таких же утомлённых людей уже ничего не было.
Бескрайнову надоело бродить, и он зашёл в кафе. В прокуренном зале он пробрался к единственному свободному столику. Играла неживая музыка, стоял гул непрерывного говора, но Иван так устал ходить, и ему так хотелось отдохнуть, что его ничего не раздражало сейчас.
- Простите, у вас свободно?... Ба, да это ты, Ваня?!
Бескрайнов поднял голову и увидел своего хорошего знакомого по литобъединению, где он занимался ещё в бытность свою студентом.
- Привет, Валерий! Тоже от дождя забрёл?
- Да, к тому же зонтик не взял… Ну, как ты, где ты, как успехи?
- Работаю, работаю… - нехотя ответил Иван, и подумал: «Ну, всё, сейчас начнётся».
- А где, если не секрет?..
- Ну, понимаешь… Процесс… вдохновение…
- Понял… Иван, я всегда говорил, что у тебя талант, ещё в те годы это было видно. Да, поболе, чем у кого-либо. Но и тогда я тебе говорил – лень и разбросанность тебя погубят!
- Всё ты правильно говорил… Говорил, что нужно упорно заниматься, много читать хороших авторов, ходить за руководителем, записывать даже мельчайшие случаи в жизни, писать ежедневно, хотя бы строчку, стараться публиковаться, где только можно. Видишь, я всё помню.
- Да, память у тебя отменная. Ну, а сделать, что-либо удалось?
- Из того, что я перечислил? - улыбнулся Бескрайнов.
- Всё также паясничаешь… Нет, я спрашиваю, написал что-то, опубликовал? Фамилии твоей не встречал, но, может быть, псевдоним…
- Всё в процессе подготовки…
- И этот процесс длится уже двенадцать лет…
Бескрайнов промолчал, но видно было, что разговор ему крайне неприятен. Ещё в студенческие годы Валерий его сильно раздражал своими поучениями.
- У каждого всё по-своему… - наконец выдавил он, и наскоро простившись, вышел из кафе.
Эта встреча сильно выбила его из колеи. Снова мрачные мысли о своей жизненной неполноценности закружились, зароились в сознании. Стараясь освободиться от них, он не нашёл ничего лучшего, как напиться в первой же встречной «забегаловке». Тепло разлилось по всему телу, а дурман по сознанию, ушли прочь все мысли и вопросы, до этого волновавшие его, и он отдал бы сейчас и жизнь свою смерти, и душу свою дьяволу, лишь бы не думать ни о чём, и сохранить навсегда это бездумное животное счастье.
Много ли, мало ли прошло времени, когда он очнулся на лавочке в каком-то сквере. Было четыре часа утра, и была та самая тёмная ночь, которая бывает за час до рассвета, когда нет луны. Казалось бы, ночь дошла до самой своей глубокой отметки, где не видно ни зги, и дальше уже опускаться некуда. К этому времени потухли все городские огни, и нет светового зарева, какое бывает по вечерам и ранней ночью над городами. Не проблеснёт ничего лишнего, случайного. Только звёзды холодно скучают в вышине без восторженных, задумчивых, молящих и ждущих глаз, обращённых к ним по вечерам. Солнце ещё далеко за горизонтом. Ему ещё долго катиться до кромки, отделяющей день от ночи, поэтому нет ни намёка на какое-то просветление на северо-востоке небосклона. Темна ночь по эту пору. И тем желаннее рассвет, тем волнительнее ожидание первого проблеска, даже чуть заметного свечения. Душа ждёт этого, как озарения, как нового рождения, как воскресения. Все силы телесные и духовные, находившиеся на спаде, начинают потихоньку подтягиваться к линии старта, чтобы с первым намёком на близость рассвета изготовиться, и по сигналу пробившегося из-за горизонта луча броситься на дистанцию дня, в полёт на новые небеса, в новую жизнь. И стоит вытерпеть эту тяжкую полосу предрассветной ночи, чтобы пережить долгожданный рассвет, как новое рождение. И пропеть в душе вечный гимн: «Да здравствует солнце!» Но это только для тех, кто вытерпит и дождётся.
«А не поехать ли и впрямь в N-ск, и закрутить там роман с Анастасией? – подумал Бескрайнов, и, качнувшись, треснулся своей хмельной головой о ствол растущего рядом с тротуаром дерева.
- Блин… - проговорил он и понуро побрёл к метро.