Крёстный пришёл, молитву принёс
В то время многие безбожниками росли. Не потому, что все такие уж плохие были, а просто мозги набекрень кое-кому настроили. Голова это что твой компьютер или интернет какой-нибудь, что положили в неё, то там и лежит. Вот, например, мой отец, он ли был не ангел? И добр, и ласков, а грешок-то водился. Его отцу, моему деду, сыновья донесли, дескать, сынка-то твоего любимого на комсомольской пасхе видели. Дед чуть ума не лишился, два года с сыном не разговаривал.
А вот Дмитрий, он – другое дело. Не поддавался. Ему говорят: “Какой же ты педагог, если ты в церковь ходишь, а что кушать будешь, если мы тебя метёлкой?” А он, знай себе, в усы посмеивается и приговаривает: “Да, ребятки, да-да-да”. Его, правда, разжаловали, в лаборанты перевели, а он опять посмеивается и всё свою присказку в усы напевает. Так в лаборантах до смерти и проходил, ему нравилось. Всё мастерит что-то, сидит в институте – опыты ставит, студенты около него кружат.
У него своих детей не было, зато крёстных было столько, что и не пересчитать. Крестики всем покупал сам, грошовые, ленточки к ним привязывал, кому голубую, кому розовую.
На именины – кому альбом, кому – открыточку. Открыточку это уж обязательно, со стишками. Сочинит и тук-тук ночью на машинке. Прямо Корней Иванович какой-то.
Только свои не ценили.
- А, - скажут, - опять…
Чужие же – благодарили.
Была такая девочка Таня, она ещё встречала пароход из Индии со слонятами, стишки там какие-то читала. Так он и ей сочинил, отправил. Девчушка отзывчивой оказалась, ответила, и пошла у них переписка, пока крёстный был жив, всё стопочкой её письма складывал.
А свои что, свои привыкли и спасибо не скажут. А он всё сочиняет и всё в стихах, то, как мальчишки балуются, то как девчонки косы пообрезали, а как стали подрастать, он им такое забацал, что твой Тёркин с того света.
А однажды, я только читать научилась, пошли мы с ним на прогулку. Идём мимо пруда, а он из своего железнодорожного кителя, из внутреннего кармана, бумажку вытаскивает.
- На, - говорит,- раз читать научилась, прочитай и запомни.
Думала я, опять стишки. А это – молитва.
Идёт он, протезом прихлюпывает (у него одной ноги с детства не было) и бормочет в усы, а оттого что это прихлюпывание и усы, слышно еле-еле, но слова я все разобрала:
“От святыя иконы Твоея, О Владычице Богородице исцеления и цельбы подаются обильно, с верую и любовью, приходящим к ней. Тако и мою немощь посети и душу мою помилуй, Благая…” Бумажку то ли ветер подхватил, унёс, то ли птица какая, а слова эти до сих пор помню.
А время то было безбожное, не приучены мы были ни к храмам, ни к молитвам, только слова эти всегда со мной и были. Как будто сами приходили. Легче от них становилось, обидит ли кто, болячка ли какая, скукожишься и бормочешь, и наплывает тепло и будто убаюкивает кто-то…