Борис Рябухин
Начало см. Отцовский след 1, 2, 3, 4, 5, 6,7, 8
Продолжение следует
Борис – Володе
15 февраля 1983 г.
Дорогой Володя!
Делал срочную работу. Сидел, как проклятый.
Наконец-то, собрался подумать над твоим письмом. Ты прав, конечно, что искренность и бескорыстие – главные качества в отношениях людей друг с другом. Но, увы, не всегда эти качества главенствуют. Есть и среди моих ближних (мать, ты, Андрюша, несколько других дорогих мне людей) искренние люди, и во мне есть это притягательное поле откровенности, которое помогает мне в общении с людьми (по крайней мере, они мне сами об этом говорили). Но, Володя, идеального в мире нет, и многие, как выражается твоя мать, стремятся «быть немного похитрее в жизни». И от этого наши обиды и разочарования в отношениях, даже с ближними.
Жизнь моя протекает в литературной работе. В конце года вышли из печати сразу две моих книги: одна в соавторстве с работником ЦК ВЛКСМ, вторая – о передовой швее из Киргизии. Кстати, мне так идет акколпак, который я купил в командировке во Фрунзе, что невольно поверил, что «скифы мы», как убеждал Блок. О второй книге ты можешь прочитать рецензию в газете, которую тебе высылаю.
Рецензирую чужие стихи, жду своих публикаций. Меньше стал ходить в Дом литераторов, пьянки отвращают, я не имею ни желания, ни денег, ни здоровья на такие вечеринки. Сейчас сижу в буфете Дома литераторов в основном один. С кем-то поздороваюсь, а за пьяный стол не сажусь. Сколько классиков у меня на глазах спивались!
Руководитель секции поэтов как-то мне сказал, сидя за соседним столиком: «Борис, как ты можешь сидеть один в «Пёстром зале» ЦДЛ? Просто удивительно!». Однажды я с товарищем по нашему литературному цеху был у него даже дома после очередной пьянки, слышал какие-то полусекретные разговоры и пил рижский бальзам. Потом он дал нам денег на такси – поздно было, и деньги у нас кончились.
А ты знаешь, что Маяковский обычно один сидел в доме литераторов (в каком только месте был этот дом, на Тверском бульваре?) с бутылкой сухого вина? И до сих пор его голова торчит у входа в здание КГБ, где открыт и музей Маяковского. Но я даже не вспомнил об этом, когда мне Цыбин задал этот риторический вопрос. Не вспомнил хотя бы потому, что я – не Маяковский…
(Мне тогда и в голову не приходило, что меня сторонятся. Однажды я даже увидел, как кто-то из писателей за моей спиной показал приятелю, кивнув на меня, чтобы он лишнее не болтал. Я больше удивился, чем обиделся. Только начальник мой в Миннаце, по сути, мне открыл глаза. Да еще Золотцев пожалел: «О тебе, Борис, и так много чего говорят!» - «А что? И за что?» – хотел спросить я, но промолчал.)
Решил для общения больше ходить по редакциям.
Хочется летом приехать к тебе (может быть, с Андрюшей, но вряд ли Лиля его отпустит со мной), хоть пару недель поговорить с тобой, выяснить наше «дело» в тонкостях. А пока разобрал то, что накопилось, и задаю тебе несколько вопросов.
Какое впечатление у тебя об отце Толи Недомеркова?
Как, ты думаешь, сложились отношения твоего отца с родней?
Каким ты был отцом в трех твоих семьях?
Обнимаю, Борис.
Борис – Володе
21.02.83
Здравствуй, Володя!
Наконец–то я перепечатал письма, которые обещал тебе, по твоей просьбе, вернуть. Но много вопросов они вызвали. Ты прав, что вопросы мне для себя нужно пронумеровать (я уже писал про это?), что я и сделал, начиная с сегодняшнего письма. Не хочу тебя пугать количеством, но посылаю те, которые возникли при чтении и перепечатке писем твоего отца, Августы Васильевны (и некоторые, не связанные с этими письмами, но всплывшие при размышлениях). Сразу на все отвечать не надо. Выбирай те, которые захочешь, только отмечай в своем списке, что ответил, то же буду делать и я в своем списке. Часть из вопросов потребует твоей переписки с другими людьми, мамой, сестрами, родственниками по отцовской и материнской линии. Если это неудобно или неприятно будет для тебя, я не настаиваю – попробуем предположить, домыслить сами. Какие вопросы повторяются или не хочешь отвечать – не отвечай, мне будет ясно, глядя в свой список. Где я пишу в скобках (эпизод), означает, что хотелось бы представить подробности (время, место действия, обстановка, выражения действующих лиц, запомнившиеся фразы, погода, твое настроение, отношение к людям, твои слова, и то, что ты думал в той атмосфере, примерно так, как ты описывал момент узнавания по фотографии своего отца). Не сможешь – не надо, не насилуй себя. И без этого труд – адский. Мне будет дорого все, что ты ответишь. Хоть одним словом – да или нет. А теперь принимай список – только не пыли! Всего тебе доброго. Обнимаю, твой Борис.
Володя – Борису
24.02.83
Здравствуй, Боря!
Получил твое письмо, спасибо. Я всегда рад твоим письмам. Не хватает мне рядом такого человека, как ты, с которым можно поговорить о многих вопросах, очень волнующих. Среда (люди), меня окружающая, не может дать ответ на эти вопросы. Я чувствую, что я сам виноват в том окружении, ведь я его творец. Простые люди, с которыми я работаю и общаюсь, их уровень развития, их интеллект, меня не удовлетворяют. Вопросы, которые меня волнуют, их не тревожат – это не то слово, эти вопросы у них даже не могут возникнуть, слишком малы (а может, низки) у них требования к себе, к жизни, в которой они живут. Мне нужен рядом человек, похожий на тебя. Ты скажешь, а как же жена? Мне с ней хорошо, она мне друг, она всегда рядом, но она… женщина, которую я уважаю, стараюсь делать ей добро, доставлять ей маленькие радости во всем, в чем могу, стараюсь передать ей частичку самого себя. Но мне не хватает человека–мужчины – равного мне.
Мы прожили с тобой, я так считаю, два периода жизни – весну и лето – детство и молодость, сейчас период зрелости – осень, когда многое прожитое (созревшее) начинаешь понимать, оценивать (вкушать), и это понимание дает познать еще большее, и чувствуешь, что для этого один ты бессилен, и рядом нет того, с кем ты смог бы пойти дальше. Как грустно это сознавать, свое бессилие.
Работаю на старом месте, работать стало намного труднее. Из нас, рабочих, стараются выжать последние соки – план любой ценой. Сменилось все начальство цеха – с ними, с новыми «временными», я воюю, так как я у них почему-то стал сразу на плохом счету – считают меня бездельником, хотя работаю я за двоих, а может, и за троих. Вот я им и доказываю, да так, что они стали меня побаиваться.
(Он умнее рабочего, и раздражает, нельзя его обмануть.)
Мое личное мнение – заставь дурака богу молится, он и лоб расшибет. Очень плохо, что нами руководят такие. А когда я прочитал статью в «Литературной газете», № 3 за 1983 г. «После шторма», – мне стало страшно – нет, не за себя, а за всех нас, – у меня возникло сомнение. Где я живу, в стране, созданной Лениным? Или в стране лжи и обмана, в стране дураков?
(Заражен системой, как и я в то время.)
Всю зиму над нами издеваются, как хотят – один день батареи горячие, неделю – холодные. Я никак не могу согреться (на работе тоже холодно). Взял бы автомат, пошел бы в исполком, горком и всех бы уложил.
(Володя от меня не скрывал ничего, просто мы все были лилипутами Свифта. Я тоже в Рубцовске кричал начальникам–жуликам, которые воровали масло и сливки в детском саду: «Да я вас всех перестреляю – у детей маленьких воруете, сволочи!» А за Володю я уже стал бояться, боялся его таких писем, и бросил ему писать.)
Знаешь, Боря, столько злости и ненависти ко всей этой бесхозяйственности, беспорядку, взяточничеству. И еще обиды и горечи за всех нас, кто страдает незаслуженно, а другие – в Доме литераторов пьянки устраивают – этих бы тоже к стенке.
Приезжай ко мне в любое время – отпуск у меня в июле, буду продавать дом.
Ответ на твои вопросы. Отца Анатолия Недомеркова я не знал, не знал даже, что он у него есть.
О своих братьях и сестрах. Отец их очень любил, большая часть из них отвечали тем же, некоторые завидовали его способностям, но в то же время уважали его за это. Я, когда встречался с каждым из них впервые, невольно чувствовал эту любовь и уважение. Мне даже иногда казалось, что меня принимают ни как сына Сливкина, а как самого Сливкина. Очень трудно передать то, что я чувствовал при этом. Кажется, я об этом писал.
Очень трудно ответить на вопрос: каким я вообще был отцом. В первых двух семьях я был хорошим, даже слишком хорошим отцом, а в третьей – я просто дядя Вова, и отцовства здесь я не чувствую, хотя знаю, что несу ответственность за судьбу Сергея.
(Вот так, наверное, и Валентин Яковлевич Рябов – по отношению к Володе. И у Володи перед глазами этот опыт есть, который и определяет, наряду с его характером и характером Сергея, его поведение отчима.)
И стараюсь как-то на него влиять: в том, что он, кажется, меня уважает и ценит мои слова, в этом, наверное, моя заслуга.
Если есть время, пиши больше о себе, подробнее.
Обнимаю, Вова.
Володя – Борису
13.03.83
Здравствуй, Боря!
Получил твое заказное письмо с письмами и твоими вопросами. Перечитал все. Оказывается, очень многое я не знаю сам. Сейчас буду отвечать на самые короткие. А на те, которые не знаю, буду искать ответ. Я уже написал письма в Сибирь.
(Отрезаны ответы на вопросы и разложены по конвертам.)
Борис – Володе
23.03.83
Здравствуй, Володя!
Ты чувствуешь, что переписка наша становится интересней? Я завел конверты на каждый вопрос, и туда складываю твои ответы и свои размышления. Сейчас отвечаю на твои три письма.
Первое.
Жаль, что ты думаешь так о своем окружении. Если ты выше, поднимай своих друзей, тактично, и тогда вдруг увидишь, что каждый человек может сказать такое, что не всегда даже гению придет на ум. В этом меня убедила жизнь. В этом признался и мой друг Саша Мамаев, сказав, что я был прав. Мудрость жизни живет в народе – по крупицам, у кого этих крупиц больше, у кого – меньше. С начальством у тебя конфликт потому, что ты выше их. И даешь это понять, поэтому выглядишь белой вороной. Посредственность всегда мстит таланту. Выход один: хочешь мира – представь, что смотришь спектакль, который разыгрывают они, а ты – зритель, и глупо, в театре зрителю вступать в пререкания с актерами. Удастся в себе выработать эту остраненность, я подскажу тебе следующий шаг, как драматург. Не обольщайся конъюнктурными публикациями в газетах, смотри на жизнь сам, проверяй на ощупь. Наша страна не такая, какой нам пытаются ее представить, и доказательство этому – хотя бы мы с тобой, а таких – тьма. И вообще, Володя, такие разговоры лучше вести тет–а–тет, чтобы не поддаваться всяким провокациям из-за своей неосведомленности. У нас есть трудности, и будут пока, но где их нет, и мы – народ крепкий, а главное – человечный. Дерьмо всегда на поверхности плавает, поэтому его и видно, и вонь – от него. Но представь, что плавает это дерьмо в великом океане – сколько чистой воды, какая глубина и простор какой!
Теперь о вопросах. Когда вы с Галей и детьми были у нас, Лиля мне проговорилась, что ты, по словам Гали, плохой отец и муж. Я не поверил. Я так был раньше рад за тебя. Проверь, старина, может быть, в чем-то она была права, а может, и нет. Подумай. По крайней мере, резанули мне душу твои слова, что ты с детьми своими «не общаешься совсем».
Каковы все же причины разлада матери с отцом Африканом Васильевичем?
Твои метрики, ты говоришь, пропали. Когда, после того, как ты начал разыскивать родного отца? В метриках отцом уже значился Рябов, если фамилия твоя Рябов?
Когда твоя мама зарегистрировалась с отчимом? Учти, что 10.08.42 Лев еще писал Африку (не получил ответа), а 21.08.42 дядя Саша писал: «об Африке ничего не слышно», а еще 07.01.42 (проверь дату) Аркадий писал: «Про Африка есть версия, что будто бы попал в окружение или, возможно, в плен».
Обнимаю, дорогой друг.
Борис.
Володя – Борису
27.03.83
Высылаю тебе бандероль со всеми документами. Был в Фонтанке, в дом залез вор, разбив окно, но брать было нечего. Буду продавать дом, жить в нем не живу, а достроить тоже тяжело, решил продать таким, каков он есть.
Ответы на некоторые вопросы по письму Африкана пришлю, когда получу эти ответы из Сибири. Очень много ответов ты получишь в бандероли, и, я уверен, когда ты будешь их разбирать – будут опять вопросы. Там, в документах, есть два фото отца, остальные у меня в альбоме наклеены – их ты увидишь при встрече.
(Отрезаны ответы на вопросы и разложены по конвертам.)
Володя – Борису
29.03.83
Здравствуй, Боря!
Получил твое письмо. Ты прав – очень интересной становится для меня переписка, многое, что ты увидел со стороны, – для меня открытие, и, о! как мало я, оказывается, знаю фактов, и многое будет очень трудно узнать.
Спасибо тебе за твои советы. Своими словами ты подтвердил, что я избрал правильный путь, ты написал все именно так, как я думал и поступал, и далее избрал именно такой путь поведения. Только полной отстраненности быть не может, ведь я не в театре, а на работе, и контакт происходит постоянно. Но я установил определенную границу этих контактов и стараюсь ее, по возможности, соблюдать, и в обиду себя не даю. А среди друзей, и большинства окружающих, авторитет у меня уже давно большой. Около меня постоянно кто-то есть, или задают вопросы по работе, или просто о себе рассказывают. Я их за язык не тяну. И эти крупицы, о которых ты пишешь, сами для меня открываются, и возможно, я их не замечаю, но что впитываю в себя – это я вижу по тому, как растет мое понимание людей.
Могу тебе с полной ясностью и обдуманностью сказать, что Галя была плохая мать и очень плохая жена. Самый простой факт: разве хорошая мать будет настраивать сыновей против отца, пусть даже плохого, по ее понятию. Андрей перестал мне писать после поездки ко мне – повода для этого я ему не давал, он мне обещал писать, когда уезжал от меня. И второй факт. Может быть жена хорошей, если она не любит мужа, а вышла замуж за него только по расчету?
О Сергее, его отношении ко мне, общении ежедневном со мной, неважно, что мы с ним мало разговариваем, хотя я иногда ему говорю, и немало. Главное, я добился уважения и авторитета в его глазах. И его общение со мной дает ему больше для его развития, чем дал ему его родной отец, – это главное.
Давай подумаем, что главное может скрывать Аркадий Васильевич от меня?
Что жив отец? – Не думаю, ведь это нужно скрыть от всех.
Что-то нехорошее было в действиях отчима и матери по отношению ко мне или моему отцу? Эту мысль я не допускаю, потому что отчим был слишком честен по натуре. Он умер от этого (5марта 1978 года), в его записной книжке, кроме кучи адресов, было еще около 10 пословиц о правде и только правде, и такие, которых я никогда не читал и не слышал.
Есть еще одна мысль – мать мне как-то сказала: «Отец (отчим) сделал ему (Аркадию) броню». Я не могу знать, правда это или нет, но, может быть, этого боится Аркадий Васильевич? И можно ли этого бояться?
(Аркадий Васильевич Рябову обязан за это по гроб жизни, мог сам познакомить Рябова с матерью Володи, хотя любил брата – вот это и останавливает его осуждать Рябова и мать Володи – Любу.)
А почему ты понял, что он ушлый? Тетя Гутя говорила о нем, что он жил всегда в стороне от всех Сливкиных, скрытно, никогда не старался никому помочь, и не интересовался бедами близких. Очень смутно припоминаю, при нашей последней встрече настоящего разговора у нас с ним не получилось, все отрывками. И, кажется, он говорил, что отчим что-то ему сделал, и он ему благодарен по сей день. Он не сказал, что, он очень осторожен в разговоре, – может быть, это и есть то, что сказала мне мать. Он мне в письме написал, которое ты читал, что мать вышла за Рябова в июне 1943 года. В августе 1943 года родилась Таня, моя сестра. Он (Аркадий Васильевич), когда писал мне письмо, не мог еще знать, что есть Таня, которая родилась в августе 1943.
(Значит, зачата дочь Таня в ноябре 1942 года. А когда Сливкины дали клятву Рябову, еще не мужу Любы?)
И еще могу сказать, что об отношениях матери и отчима из Сливкиных больше всех знает Аркадий Васильевич – что-то мне об этом говорила тетя Гутя.
Может быть, еще эти отношения скрывает Аркадий Васильевич? Если он о них расскажет, значит, наверное, может меня поссорить с матерью, и именно поэтому он молчит?
(Продолжение следует.)
Боря, мне нравится такая форма ответов и вопросов – по моим ответам – твои суждения, а потом опять мои. Продолжай в том же духе. Можешь писать без всякого порядка и системы, порядок только в нумерации – ведь вдруг возникнет мысль – убежит, и ее не догонишь.
Выслал тебе еще два письма и бандероль – получение всегда подтверждай.
Всего тебе доброго в твоих делах.
Обнимаю, Вова.
Володя – Борису
Без даты
Здравствуй, дорогой Борис!
Отвечаю на твое письмо по порядку предложенных вопросов. Дату регистрации отца с матерью не знаю, но помню только, что в моем свидетельстве о рождении была дата регистрации моего рождения 1943 год. Свидетельства у меня нет, где оно, не знаю.
Свидетельство о рождении в то время не пропало, оно пропало для меня много раньше начала моих розысков. В нем был указан Рябов, и оно было 1943 или 1944 годом выписано. И вообще во всех датах и фактах, которые регистрируют, есть какая-то путаница, разобраться почти невозможно.
(Путаницы нет, просто Володя путает дату регистрации, дату регистрируемого факта и дату заполнения документа и регистрации его в книге регистрации. Так как Володю усыновили в 1943 году, ему дали новое свидетельство о рождении в 1943 году, хотя родился он в 1939 году, о чем в этом свидетельстве, конечно, сказано. Мне давали в 1956 году «повторное» свидетельство о моем рождении в 1941 году, когда мать добилась моей регистрации, и чуть ли не сам отец, по словам матери, писал красивым почерком этот документ в ЗАГСе.)
Не знаю, знал ли отчим отца живым, но знаю точно, что отчим работал вместе с Аркадием Васильевичем. А мать сказала, что, если бы не Рябов, Аркадий бы тоже попал на фронт, вроде бы Рябов сделал ему броню. Аркадий Васильевич не воевал.
Аркадий Васильевич, мне кажется, к Рябову относится хорошо, а вот как к матери, – не могу сказать.
(Какая мистика! Пишу это, и слышу по включенной только что музыкальной программе «Релакс – спокойная волна» пересказ зарубежной песни: «…Все узнаю о нем. Она не имеет права отнимать у меня отца. – Все о моей матери.»)
Так отвечать проще. Давай продолжим.
Направляю тебе письма дяди Саши. Интересно пишет, как книгу.
Обнимаю, Вова.
Борис – Володе
3 апреля 1983 г.
Володя, посылаю тебе справку о Колывани, малой родине твоих родных Сливкиных.
ГОРНАЯ КОЛЫВАНЬ
Алтай – одна из крупнейших горных систем Азии, которая состоит из множества хребтов. Колыванский хребет находится на северо-западе Алтайских гор. Он представляет собой весьма разветвленную сеть отрогов, покрытых тайгой и степной растительностью. Другое весьма распространенное название Колыванского хребта – Горная Колывань.
Самая высокая вершина Колыванского хребта – гора Синюха – находится на его окраине и поэтому, несмотря на относительно небольшую высоту (1210 метров над уровнем моря), выглядит величественно. Сглаженные гранитные скалы этой вершины вырисовывают на фоне бирюзового неба притягательный силуэт. На самой вершине, где группы скал песочного цвета разделены широкими проходами и узкими расселинами, теряешься в догадках: какая из этих скал является высшей точкой Синюхи. И неслучайно у местных жителей есть свои названия этим гребням – Синюшонок и Подсинюшонок.
Известно, что у приверженцев старой православной веры вершина г. Синюхи являлась своеобразным местом паломничества. Считается, что омовение лица священной водой из гранитной чаши на верхушке этой горы способствует очищению души и укреплению плоти человека.
Выше тысячи метров поднимаются только две другие вершины Колыванского хребта: Ревнюха (1110 м) и Северный Камень (1002 м). Такие горные макушки называют господствующими вершинами, они, как правило, безлесные. С них открываются огромные панорамы. На север и северо-запад простирается Западно-Сибирская низменность. На юге, за долиной реки Белой – вершины Тигирецкого хребта.
Жемчужина Горной Колывани – Колыванское озеро, вытянувшееся на 4 км. Это одно из самых больших озер юго-западной части Алтайского края. Рядом с озером – село Саввушка, и поэтому в народе Колыванское озеро нередко называют Саввушским. Вдоль его берегов возвышаются гранитные скалы.
Согласно существующей научной гипотезе в давние геологические времена на месте Западно-Сибирской низменности было море. Горы Алтая являлись береговой сушей, ограничивающей это море на юге. Гранитные скалы Колыванского озера как раз и связаны с прибойно-волновой деятельностью древнего моря. Об этом свидетельствуют характерные вымоины (западины) в скалах.
На Колыванском озере можно встретить необычное растение – водяной орех (чилим), – занесенное в Красную книгу. Это реликтовое растение, сохранившееся с доледникового периода, напоминает окаменевших чертиков.
(В Астрахани в дельте Волги тоже растет чилим. Если его сварить – внутренность его, как картофель.)
Начиная с XVIII века, были открыты первые рудные месторождения на Алтае. Неглубокие воронки (3–5 м), заросшие травой и кустарником, – это шахты-закопушки демидовских времен. Большую опасность представляют провалы с отвесными краями (более 40 м), образовавшиеся в результате проведения горнодобывающих работ.
Главнейшими рудными минералами Горной Колывани являются серый колчедан, сфалерит (цинковая обманка), халькопирит (медный колчедан). Встречаются здесь золото, серебро, медь, галенит, магнетит, вольфрамит. Кроме рудных минералов Горная Колывань богата кварцитами, порфирами, а также яшмами, имеющими четкую полосчатую, реже пятнистую текстуру, высокую твердость, слабую трещиноватость. Именно из такой яшмы, добытой в районе горы Ревнюхи, была изготовлена самая большая в мире ваза – «Царица ваз», находящаяся ныне в Государственном Эрмитаже в Санкт–Петербурге.
В селе Колывань Курьинского района есть старый Колыванский камнерезный завод.
В районном центре Колывани на ул. Советской в глубине квартала рядом с Колыванским краеведческим музеем, находится здание, в котором был клуб, потом, до перестройки размещался кинотеатр «Победа», а с 1990-х годов – вещевой рынок, страховая компания, медицинский кооператив… В обиходе нескольких последних десятилетий никто из жителей не называет это здание Собором, хотя Собор был заложен 15 августа 1861 года, построен «тщанием прихожан» и освящен 1 октября 1867 года. Собор во имя Святой Живоначальной Троицы стал первым каменным зданием, построенным в «новой» Колывани, вблизи трассы Московско-Сибирского тракта и в некотором отдалении от деревни Мельниковой. Позднее, в соответствии с планом К. Турского, в городе была сформирована огромная Соборная площадь – от улицы Московской с севера до Купеческой (Советской) с юга и от Покровской (Революционного пр-та) с запада до Жернаковской (Маркса) с востока. Во второй половине XIX века она была обстроена домами наиболее богатых людей в городе – купцов Орлова, Пастухова, Кроткова, Кривцова, Жернакова, Култашева, прасола Паисова, здесь размещались базар, церковно-приходская школа, Городская Дума и Управа.
Колывань являлась своеобразным узлом в системе расселения юга Западной Сибири, втягивая в сферу своего влияния многочисленные сельские поселения. А поскольку ближайшие церкви со статусом «Собора» находились только в Каинске, Томске и Барнауле (соответственно на расстоянии 308, 220 и 270 верст), то Собор во имя Святой Живоначальной Троицы стал центром православной духовной культуры на огромной территории Новосибирского Приобья.
Первым протоиереем здесь служил Михаил Федорович Вавилов. В 1889 году при церкви имелась библиотека, которой пользовалась причта и некоторые из прихожан. В 1902 году при Соборе была открыта церковно-приходская школа. В 1915 году в ней обучалось 43 мальчика. В приход Собора кроме города Колывани входили деревни Мельникова, Б. Оеш, М. Оеш, и Киселева.
Строительство Собора было связано с именем видного сибирского мецената и общественного деятеля колыванского купца Кирилла Климовича Кривцова. Будучи купцом 2 гильдии и очень богатым человеком, Кирилл Климович Кривцов активно занимался благотворительностью: в 1868 году он безвозмездно отремонтировал колыванский военный лазарет. В 1872 году Кривцов построил на собственные средства деревянный дом для женского приходского училища. Он неоднократно получал благодарности от властей, а в 1874 году был удостоен золотой медали на Станиславской ленте для ношения на шее «за заслуги по духовному ведомству». В 1876 избран гласным в городскую думу, в 1879–1881 годах был блюстителем Колыванского Владимирского приходского училища. После убийства 1 марта 1881 года императора Александра II Кирилл Климович Кривцов пожелал построить (вторую) в городе Колывани каменную церковь в память в бозе почившего Государя Императора Александра Николаевича во имя Святого Благоверного князя Александра Невского. Церковь была заложена в 1881 году, и 4 декабря 1887 года освящена епископом томским Исаакием. А для Собора во имя Святой Живоначальной Троицы Кривцовым были построены в 1876 году два придела: левый «Во имя Святой великомученицы Екатерины» и правый «Во Имя Святых преподобного Кирилла и мученицы Натальи».
Собор просуществовал в своем первоначальном назначении около семидесяти лет. В годы советской власти здание лишилось куполов, горело, реконструировалось под несовместимые с храмом функции.
Время постройки, стилистика, характер декора Собора позволяют предположить связь архитектуры здания с творчеством Константина Тона. Об этом свидетельствуют килевидные арки, профилированные карнизы, пилястры, круглая ниша над западным входом – детали, созвучные авторскому почерку К. Тона и по стилистике близкие с некоторыми деталями Троицкого собора в Томске.
ГЛАВА III
ПИСЬМА ДЯДИ САШИ
Дядя Саша - Володе
27.01.83
Белово.
Здравствуй, Володя, привет Зое и Сереже.
Получил твое письмо давно, а с ответом задержался. Времени нет.
У Марии Александровны болят ноги, очень трудно ходить, но ходит в сад. Мне приходится все делать самому. Связался с погребом. До обеда работаю в погребе, а после обеда – на Мичуринске. Даже телевизор некогда посмотреть, и в саду все запустил. А все растет хорошо: овощи и трава, и урожай надо снимать. Не успеваю. К вам приехать летом невозможно.
Об Африкане, о чем ты пишешь, я узнал первый раз. И многое – неверно.
Африкан родился в 1912 году, Серафим в 1914–1915 году, Герман – первый в 1917 году (умер), Августа в 1919 году. Так что там все напутали. Августа и Евфросинья лучше меня знают. Они тебе об этом сами напишут. Никогда не думай, что они на тебя обиделись. Просто: время не находят или что-нибудь мешает. Я им напишу. О своей жизни я пишу, что помню. Какие-либо сведения мне узнать негде, поэтому могут быть некоторые пробелы – менее значащие события.
Интересная работа памяти. Когда пишу, я как будто переношусь в то время, когда описываю те события. Оказывается, если бы я стал все писать беспрерывно, я мог бы более ярко и точно рассказать обо всем. Но это очень большая работа, и нужно очень много времени для этого. Я затрачиваю на одно письмо два или три часа, которые можно прочитать за одну-две минуты. Я как будто вновь переживаю свою жизнь, и для меня это – даже приятное переживание. Надеюсь, такие письма нескоро прекратятся, впереди целая жизнь, еще не скоро возмужаю.
Наконец-то я добрался до письма. Так хотелось дописать, и не мог. Получил уж от тебя второе письмо, в котором ты пишешь причину в обиде. Это в корне не верно. Просто кто-то или что-то мешает, или нет времени, и даже условия не позволяют, да мало ли что… только не обида. Я запурхался совсем с этим Мичуринским, даже дыхнуть некогда, спать мало приходится, телевизор не смотрю. Теперь все позади, Мичуринский готовлю к зиме. Возьмусь за гараж и машину. Съездить нужно в Новосибирск, попроведать и разузнать все, а там придет зимняя работа: радиотехника, кинолюбительство. Работы много. Я даже забыл, на чем остановился. Примерно помню, может быть, немного повторюсь, не тревожься. Редакция все равно будет другая. Я ведь не магнитофон…
Крепко целую, твой дядя Саша.
Дядя Саша – Володе
Белово, 23.03.83
Здравствуйте, Володя, Зоя и Сережа!
Вчера получил от вас письмо, в котором ты, Володя, просишь написать свою автобиографию, не краткую, а подробно, чтобы даты – точное время указать, а более яркие эпизоды из своей жизни описал подробно. Ну, например, такой эпизод.
Случайно я сделал открытие, что я могу свободно писать стихи. Я решил написать поэму о своей жизни. Писалась она хорошо, легко, с малыми затруднениями, и исписал целых восемь ученических тетрадей. Тут началась война, и я ушел на фронт. После войны вся моя писанина куда-то исчезла. Осталось очень немного в памяти. Вот так она начиналась.
Мой дед, крестьянин колыванский,
Провел весь век свой за сохой.
Взгляд, не скажу, что был орлянский,
Старик – крепыш был неплохой.
Был тихий нрав и голос тихий,
И шапка с проседью волос.
Старый пиджак, к плечам привыкший,
И в заключенье – средний рост.
Старушка, бабушка родная,
Наоборот была бойка.
Со звоном голос разливая,
Вела хозяйство все сама.
Чуть помню, был еще ребенком,
К ним в гости мать нас привезла.
Старушка толстая, с веселком,
К себе на кухню нас звала:
«Здорово, гости дорогие,
Да раздевайтесь поскорей.
Смотри, здоровые какие,
Ты, Груня, чаю им налей».
За стол нас с братом посадили,
Налили чаю с молоком.
Заходит мать, заговорили.
Не понял толком я, о чем.
А рядом дядя жил Димитрий,
Фомич по батьке будет он.
Умен мужик был, и плечистый.
Три года как скончался он.
Осталась бедной тетя Поля,
Детишек – куча на руках.
Ох, и хватила она горя,
Но… каждый не был в батраках…
Вот это осталось в памяти моей. И еще два отрывка: первая любовь, и вторая любовь. Велик ли этот отрывок, а сколько места занял. Это немыслимо написать яркие эпизоды из своей жизни. Один эпизод может занять целую ученическую тетрадь (если описать подробно). Есть такие яркие эпизоды, от которых человек изменит свой характер на всю жизнь.
После войны я не мог написать ни одного стихотворения. И в довоенных стихах я не стеснялся вписывать нелитературные, искаженные слова. Просто не придавал этому значения. Ведь я не поэт: могу писать – могу не писать, а поэт – тот, который не может не писать. Так сказал Роберт Рождественский.
Я – природный рационализатор-изобретатель. Я не могу не рационализировать. Всю жизнь я что-нибудь изобретаю или рационализирую. Я никогда ничего не копирую, обязательно добавлю что-нибудь свое. Сейчас я из мопеда «Рига» делаю себе машину. Многое уже сделал, поставил на колеса, это самое важное и трудоемкое. Осталось – корпус и управление, это нужно делать на улице, в гараже. Просохнет на дворе – займусь.
Раз смотрю, ребята делают электрическую прялку, точную копию деревенской прялки, только вместо маховика устанавливают электромоторчик. Я заинтересовался этим и сразу сконструировал, более компактную и более простую, с одним маховичком и одним ремешком, с двумя скоростями и обратным ходом. Места занимает не больше ученической тетради, вес 1 кг с мотором. Сделал одну, получилась хорошая, и уже дважды рационализировал. Теперь она имеет вид небольшой сумочки. Вот так всегда. Вот посылаю эскиз прялки.
Теперь о себе. Здоровье мое как у старика, болею мало, фронтовая рана мучает. Осенью упал, зашиб себе руку (растяжение жил), медленно заживает, все еще болит.
Мария Александровна болеет, все время и сейчас ходит в больницу. Я ее берегу, жалко. Погреб в гараже набил снегом. В саду парник – под провалился. Я его разобрал. И теперь делаю столбики, и на них настелю железные плиты и сделаю под. Это нужно сделать в марте. В апреле будем высаживать рассаду помидор.
С продуктами у нас сносно – все есть, кроме мяса и масла. Но я, как участник войны, перед каждым праздником получаю (7 раз) паек на сумму от 11 рублей до 21 рубля. Но зато у нас всегда яйца, колбаса, изредка куры, рыба. Так что без продуктов не бываем. На базаре редко берем. Мясо 3,50 до 5,50 руб.
Сестры мои живут по-прежнему. И Володя – тоже. Панковы мучаются со Светланой. Алеша живет хорошо.
Крепко обнимаю и целую, твой дядя Саша.
Большой привет от Марии А.
Дядя Саша – Володе
Белово, 06.04.83
Здравствуй, Володя, привет Зое и Сереже.
Письмо я ваше получил неожиданно так быстро. Или я был сильно занят, шло восемь дней.
Теперь кратко пишу о своем отце. Василий Фомич был образованный человек по тому времени из мужиков. Он закончил приходскую школу, три класса. Дедушка Фома Михайлович приехал в Сибирь в город Колывань четырех лет со своей семьей из Воронежской губернии. Им дали три усадьбы на задней улице. Было три семьи, и они построили три дома. Отец родился в среднем дому. В родной семье было три брата и сестра. Отец был средний.
Колывань был городом кустарей. Каких только там не было специальностей: делали телеги, сани, легковые коляски, бочки, кадки, самопряхи, веревки, туески, ложки, чашки, квашни, сельницы, деревянные лопаты, были кузницы и много другое. Какие только ни бывают на свете кустари, все были – по мебели, коже, овчине. А также лавочники, купцы, скупщики и маслобойщики, сапожники, портные, фотографы. Назывались – колыванские мещане.
Семья же Фомы Михайловича занималась хлебопашеством: снимали землю у соседних деревень и сеяли хлеб. В такой семье вырос мой отец. Отца женили родители, он даже никогда не встречал свою невесту. Впервые увидел ее только на свадьбе. Это была девушка крепкого телосложения, чуть повыше его, довольно красивая. И он был не против на ней жениться. И вот они женатые. Это было в 1897 году.
Почувствовав себя более или менее хозяином, отец решил сразу сделаться самостоятельным обеспеченным человеком. Получив кое-какое от отца и жены приданное, он, так же, как его отец, снял в аренду побольше земли в деревне и всю засеял. Фома Михайлович ему сказал: «Как же ты сумеешь собрать весь урожай?..»
Но случилось несчастье. В тот год напала саранча (ее называли кобылка), и все дочиста съела. Отец разорился. Тогда он на последние деньги, что у него остались, да тесть помог – уехал вместе с женой на Дальний Восток. Это был ему первый удар судьбы. На Дальнем Востоке он прожил несколько лет. Работал на стройке плотником, на золотых приисках. Охотился там, медведя убил. Жена не всегда была с ним, работала в общежитии уборщицей, детей у них не было. Моя мать в школе не училась, но читать и кое-как писать умела. И когда она вместе с отцом уходила на прииск с партией, то там работала поваром и обстирывала их. Добыча была неудачная, едва сводили концы с концами.
Однажды к ним пришел один мужчина и сказал, что нашел богатый прииск. Давайте с вами договоримся и сделаем свою партию. Сделаем договор и застолбим место на себя. Это будет наш прииск, и будем работать на себя.
Они так и сделали. Приехали в управление и оформили документы. С ними поехал агент застолблять. Ехать нужно было по реке на лодке вниз по течению. Они спокойно доехали до места, застолбили участок. Агент остался с ними. И они стали работать.
Место оказалось действительно богатое, и они быстро набрали довольно много золота и решили сдать его. Несколько человек и агент поехали сдавать, а остальные остались мыть золото. Когда приехали сдавать (отец был в этой группе), там удивились такой добыче. Они спокойно сдали, получили деньги, накупили всяких продуктов, оборудования и ружья. Мать тоже уехала с ними. Через несколько дней нашлась такая группа людей, которая решила отобрать у них прииск, и кинулась вслед за ними на пароходе. Но они не успели догнать лодку, она приехала раньше, и они были уже на прииске. Ночью собаки почуяли большой шум. Все проснулись и схватились за ружья. Началась перестрелка, но была она недолго. Нападающие ушли и больше не появлялись. Оказалось, что у них убили главаря. Поэтому они поспешно ушли.
Когда они пришли сдавать второй раз, к ним пристали какие-то люди. Требовали, чтобы они продали им свой прииск, иначе они их просто уничтожат. Словом, им пришлось согласиться. Документы сделали, и начали дело тянуть. На долю отца приходилось 22 тысячи рублей. У него просрочился паспорт, а заменить, по тогдашним законам, можно только в Колывани. Ему поневоле пришлось ехать в Колывань. Он сделал доверенность на жену и уехал. Когда приехал, там никого не было, все разъехались, и жену его обманули. Так они остались снова нищими. Это был второй удар судьбы.
Так они приехали домой такие же, как уезжали. Что делать? Маму мою звали Александра Алексеевна. У нее была богатая сестра Матрена Алексеевна. Она к ней съездила, и сестра устроила их на своей водяной мельнице в Малом Осте «засыпкой» (так тогда называли рабочего на мельнице). И вот отец мой стал мельником. Там я и родился в 1906 году 1 апреля. Я не помню эту мельницу.
Когда отец освоил мельничное дело, приобрел себе разрушенную мельницу и восстановил ее. Мельница эта находилась между деревнями Котково и Чик (в 25 километрах от Новосибирска). Все раннее детство мое прошло на этой мельнице.
Девяти лет я пошел в школу. Школа была далеко от нас, в Крохалевке, шесть километров от нас. Поэтому мы жили на квартире. В этой школе уже училась Потя, и мы с ней квартировали. В школе я был большой шалун.
Однажды я прибил попу галоши маленькими гвоздями к полу. Но этого было достаточно, чтобы он упал. А я подглядывал за ним. И когда он упал, я понесся по коридору, отчего он догадался, что это сделал я. Когда отец узнал об этом, он сильно захохотал и здорово всыпал мне, а гостям об этом рассказывал.
У нас был орган, на который можно было положить стальную с прорезями пластинку и вертеть ручку – и он играл песни с несложными мотивами. Про меня говорили, что я еще ползал, а уже играл на этом органе. Бывало кто-нибудь придет чужой, я вытащу орган из-под лавки и начинаю играть. Мне тяжело, я без штаников – только попа подскакивает, а сам смотрю на дядю, не обращает ли он на меня внимание. Вот, видимо, какое начало. А ведь я много-много пропускаю….
Ремонт теплицы я закончил, и пошли холода. Мне нужно насыпать в нее земли, а земля мерзлая. Приходится ждать, а помидорная рассада уже большая. Что делать? Я взялся за письмо. И ты как раз прислал – и тебе ответил. Напиши, нравится ли тебе такой стиль и это время.
Начало отечественной войны 1914 года. У меня уже, кроме сестры, были: братья Лев (1908), Аркадий (декабрь 1909) и Африкан (1912).
Крепко обнимаю и целую. Твой дядя Саша.
Привет Зое и Сереже.
Сердечный привет от М.А.
(Почему-то дядя Саша считает, что Африкан родился в 1912 году, а в свидетельстве о рождении Африкана – указан 1913 год.)
Дядя Саша – Володе
Белово 17.04.83
Здравствуй, Володя, привет Зое и Саше.
В прошлом письме ты упрекнул нас, Сливкиных, что мы не разыскивали тебя – сына Африкана. А как бы мы могли это сделать? Твоя мама «побеспокоилась», сделала так, чтобы никаких следов не осталось от тебя и их самих. Все связи перечеркнула. Где искать? Куда писать? Кого искать? Ведь твою фамилию мы не знали, а старая фамилия тщательно стерта.
Но все же я надеялся: не может быть, если жив, все равно где-нибудь обнаружится. Мы могли бы просто узнать тебя – большое сходство с Африканом. А тебе помог случай. Вот так оно и получилось.
С Августой, действительно, что-то получилось. Она прислала мне поздравительную открытку–телеграмму. Подписалась «от всех». Обычно они присылают обе, отдельно. Я думаю, или они помирились, или Потя болеет. Я им напишу письмо.
У нас пришла самая настоящая зима: снегу выпало с полметра, и мороз до 20 градусов. Сегодня чистое небо, яркое солнце, с горячими лучами, ветерок небольшой, но северный, и температура не поднимается выше трех градусов тепла. В прошлом году мы в это время кое-что посадили, а нынче еще снег и земля не оттаяла. Вчера я закончил свою теплицу, завтра высадим в нее рассаду помидор. Они уже переросли.
Я получил выписанный через «Посылторг» двигатель от мотороллера «Электрон» (7,5 л. с.). Как безобразно их упаковывают – нет инструкции, а паспорт отпечатан на паршивой бумаге. Я написал им об этом и попросил выслать инструкцию, напечатанную на хорошей бумаге и с хорошими чертежами.
Здоровье мое – сносное, М.А. – неважное.
Где же мы остановились?.. Да, на Котковской мельнице, где прошла моя школьная жизнь.
Моя судьба целиком и полностью зависела от судьбы семьи отца. Здесь появились Лев, Аркадий и Африкан. Дела у отца на этой мельнице пошли хорошо. Он построил там хороший дом, с кухней, пять комнат. Возле дома насадил сад: береза, черемуха, рябина. В старом дому жил. Засыпка! Мельница тоже изменилась. Вместо деревянных колес появилась металлическая турбина, потом вторая. Молоть зерно стали на сеянку на простой размол. Крестьяне мололи только скоту. И к этому – появились обойка и крупорушка. И отец зажил, как настоящий передовой мельник, и считался богатым человеком. Стало часто бывать много гостей: веселье, смех, игры, борьба, песни, пляска и т.д.
Мы были еще маленькие, и в этом во всем не участвовали. В Катковой жили другие Сливкины: дедушка Иван, он был родной брат дедушки Фомы. Они жили недалеко, и мы часто к ним ходили. У дяди Прони родился сын, одновременно с нашим Африканом. И мама договорилась с ними, чтобы назвать его тоже Африканом, так и сделали. Он и сейчас живой, живет где-то в Новосибирске (твое первое письмо попало к нему). Мы там действительно жили хорошо.
Время было спокойное. Крестьяне жили все богато. Каждый крестьянин имел много скота и сельскохозяйственных машин. Самая сложная машина была сноповязка, и стояла она на улице перед окнами. Вся на виду. Столько машин, пересчитать невозможно.
Я очень интересовался техникой, и всегда что-нибудь делал замысловатое. Тележка меня не интересовала. Больше я делал турбины, и многие хорошо крутились. Весной, когда бывает много ручьев, на каком-нибудь ручье сделаю плотину и установлю турбину, а братишки мне в этом всегда помогали. Я, как старший, всегда был заправилой.
Зимой в сугробах делали ходы довольно длинные, потом играли. И собаки принимали участие (они тоже любили по ходам бегать). В соломе тоже делали ходы.
Когда я стал ходить в школу и начал читать сказки, я обнаружил у себя замечательную память, и увидел, что другие ребятишки такую память не имеют. Я сперва этому удивился, а потом понял, что я такой уродился. А потом сильнее себя среди сверстников я ни одного не встретил, значит, я тоже такой уродился. Но я этим не гордился. Хотя я был большой шалун, но не был драчуном и забиякой, а всегда заступался за слабого. Лев же был забиякой и всегда бил Аркадия. А Аркадий рос маленьким и частенько плакал ото Льва. Я всегда заступался за него.
Африкан в то время был еще маленьким ребенком. Как-то, копаясь в отцовском ящике с документами, я обнаружил большую папку с бумагами, достал и развернул их. Это были чертежи, написанные на синей бумаге белыми чернилами. Так тогда я думал. Спросил отца: «Папаша, посмотри, написанные белыми чернилами». Он засмеялся и сказал, что это такая бумага, называется синькой. Копировальная бумага. Печатается на солнце.
И рассказал, как это делается. Я был поражен этим. Я долго-долго их рассматривал. Отец хорошо разбирался в них, и мне все объяснил. Я их выучил наизусть. Потом мне это здорово пригодилось.
Я учился уже в третьем классе, когда отец привез батарейку, к ней две лампочки. Я был тоже поражен этим. Электричество – что это? Никто толком объяснить мне не мог. В школьной библиотеке я стал брать книги об электричестве. Книг было много. Однажды я читал книгу об атмосферном электричестве, о грозе, как молния может убить, и как от нее спастись громоотводом.
Опять читаешь об электричестве? – спросил отец. – И что же такое там есть интересное? Я объяснил, как спастись от электрической молнии. Если идешь по степи, и нет громоотвода, нужно лечь на землю. Пока не пройдет гроза, нужно лежать. Отец тогда отмахнулся, сказал, что все это чепуха. Все равно не спасешься, если она попадет.
Не знаю, сколько прошло времени. Я читал книгу зимой. А это случилось летом. Отец забежал домой, сильно возбужден. Страшный. И сразу подбежал ко мне и сказал: «Ты спас мне жизнь!»
Оказывается, они ехали на лошади в поле втроем. И их застала там сильная гроза. До того сильная, что даже лошадь остановилась. Он вспомнил мой рассказ, что лежачего молния не убьет. И лег на телегу, и сказал им: «Ложитесь тоже, чтобы не убило!»
Они не легли, сказали: если убить, так убьет и лежачих.
Отец остался живой, а их и лошадь сразу убило. Этот трагический случай на отца сильно подействовал: даже маленькая гроза – он всегда ложился.
Однажды отец поехал в Новониколаевск (так назывался Новосибирск). Город тогда еще был молодой. В нем были кинематограф и цирк. Но меня больше всего поразили уличные электрические фонари. Я на них смотрел, как на чудо века. И когда приехали домой, вечером поздно от нас было видно световые столбы от уличных фонарей Новониколаевска. Я залазил на крышу и часами стоял и смотрел на эти столбы, и думал, почему они столько тратят электричества. Как жаль, что я такой молодой. Пока я вырасту, то могут все электричество истратить.
Бывало, какие отец ни купит замысловатые игрушки, долго они у нас не живут. Я обязательно разберу их, а собирать их уже нельзя. А мне нужно узнать, как они устроены. Представь себе, ни одним механизмом я не был доволен. А вот мельницей своей – нашей был очень доволен. Я ей гордился. И когда гости приезжали с детьми, первым делом я им показывал мельницу, и все рассказывал, как она работает.
Мы жили рядом с речкой, но почему-то никто из нас не умел плавать. А купались часто. Это большой недостаток. Лев и я чуть не утонули. В деревне Чик утонул мальчик. Засыпка Илья за столом рассказывал, что теперь ему налилась вода в нос, в рот, в уши и глаза. Эти слова вдолбились мне в голову. И вот я рассказываю и показываю и мельницу гостям, захожу в турбинный зал и говорю, вот на эту доску не наступайте. Она опрокидывается – и можно упасть в омут и утонуть.
И сам наступил на нее – и сразу очутился в омуте. Я зажмурился, закрыл рот, заткнул пальцами уши. А как же – нос? Я стал болтать руками, и случайно ухватился за дыру в бревне и вытащил себя из воды. Открыл глаза и закричал. Илья меня вытащил. Я страшно перепугался. А зря, все из-за этого Ильи.
Война с Германией гремела вовсю.
Пока все. Крепко целую, дядя Саша.
Продолжение следует.