Ингмару Бергману посвящается...
Она умирала уже третий день.
Состояние резко ухудшилось две недели назад, но она категорически отказалась от больницы.
-Хочу умереть дома, удобно и в своей кровати, - слабо улыбнулась она.
-Ну что ты говоришь, милая, - делано бодрым голосом, хриплым и сырым, от спрятанных в нем слез, сказал Он -
выкарабкаемся, как всегда..ххм.,-откашлялся, пряча глаза.
- Я знаю, что ... скоро ... - спокойно и как-то бесцветно проговорила она,... не надо,- бросила ему, открывшему было рот, чтобы возразить.
Она всеми силами старалась не показывать, как ей больно.
Пыталась делать что-то по дому. Выходила даже погулять, повиснув у него на руке, и перед этим непременно подкрасив впалые и потухшие глаза.
А вот три дня назад, вставая с постели, упала, да так уж и не поднялась.
Это была медленная, жестокая, мучительная агония.
Сознание то уходило, то возвращалось, замутненное и нечеткое.
Долгими часами она была в забытьи, а приходя в себя, тихонечко стонала, и на лице было такое страдание, что его рука рефлекторно
хваталась за лежащую на столике ампулу морфия.
Ее мучили жесточайшие боли. Он сидел рядом, держа ее за руку, и тихо шептал, как в бреду, не замечая, спит она или бодрствует:
- Тебе ведь легче, правда?
Когда она просыпалась и вспоминала себя, ее глаза с такой надеждой смотрели на ампулы, что он одними губами,
боясь громкими звуками сделать ей больно, тут же произносил:
- Скоро сделаем укол, тебе сразу станет легче.
Ее глаза светлели, лоб разглаживался. Она пыталась что-то сказать, но была слишком слаба... Пот выступал на ее лбу. Ей удавалось только произнести:
-Спасибо...- и она снова впадала в забытье.
... Она бродила по лесу, который, почему-то, скорее походил на джунгли, из-за лиан, опутывающих сосны, с мохнатыми бурыми ветками.
Пальмы, с кленовыми листьями, отвратительно громко шипели на ветру.
Между деревьями, во мху, было множество лесных ягод, которым она очень радовалось, растущих, почему-то, на берегах круглых, как блюдца, черных озер.
В озера, будто в бездну, было жутко смотреть ...
Временами кричали птицы громкими страшными голосами.
Это вызывало отвращение и боль в ушах.
Иногда птицы, похожие на разноцветных зеленых галок, вдруг запевали арии из ее любимых опер.
Каста Дива, пронзительная, высокая и прозрачная подхватывала ее в небеса, и она пела и летала там вместе с галками, попугаями и аистами.
Внезапно небо темнело, она падала камнем вниз и ухала, громко, как филин, от страха и боли.
Она наклонялась над круглым черным озером и кричала-кричала ... пока не просыпалась...
Тогда она видела встревоженные, стылые от горя, Его глаза.
Он наклонялся над столиком, набирал полный шприц спасительной жидкости,
вкалывал в худенькую, всю в синяках от уколов, руку и шептал:
- Ну вот, сейчас тебе будет хорошо...
И снова ... она летала и пела вместе с птицами, падала на землю ... и вместе с ними кричала, кричала, кричала ... от страха и боли.
Однажды, проснувшись,она увидела, что он задремал, опустив голову и смешно посапывая.
Она смотрела на него с нежностью, смешанной с болью ...с болью ... с нечеловеческой болью! Ей стало очень страшно.
Она, собрав все силы, попыталась закричать, чтобы разбудить его...
Но из ее уст раздался сиплый шепот. Он проснулся ...
- Пожалуйста, помоги,- произнесла она и покосилась на ампулы с морфием.
-Да, милая ... засуетился он ...
Она, собрав все силы, тронула его за рукав и прошептала...
-Все ... Все ампулы.
Он все понял, пытался возразить, но увидел в ее глазах такую боль
и страдание ... и тихо прошептал:
-Да ...
.....Она умерла под утро, во сне... с прозрачной улыбкой на губах, на которых, казалось, застыл ее шепот.
"Спасибо",- будто шептала она.