Отравленная страсть. Гл. 1-22

Сергей Бакшеев
Серия:      «ОПАСНЫЕ ТАЙНЫ»:
1. КОНКУРС  НА  ТОТ  СВЕТ    
2. ОСКОЛОК  В  ГОЛОВЕ    
3. ПРОИГРАВШИЙ  ВЫБИРАЕТ  СМЕРТЬ    
4. ЧЕРЕП  ТИМУРА    
5. ОТРАВЛЕННАЯ  СТРАСТЬ    
6. ШПИОН  ИЗ-ПОД  ВОДЫ 

Аннотация

«Опасные тайны» – это серия детективных романов о советской эпохе, когда не было видеокамер, мобильных телефонов и ДНК-анализа, а преступников побеждали интеллектом, благородством и смелостью.
Каждый том написан в разном жанре: классический, фантастический, криминальный, мистический, любовный и шпионский детективы. И в каждом особая тайна, которую требуется разгадать студенту-математику Тихону Заколову.

«Отравленная страсть» – любовный детектив (да-да любовный!). Пятый роман серии.
Безумная любовь охватывают студента Заколова при встрече с бывшей одноклассницей Русиновой. Но она – любовница всесильного главы города, и первое же их свидание омрачено таинственным трупом. А рядом влюбленная в Заколова Глебова и следователь прокуратуры Воронина, жаждущая секса. Всепоглощающая страсть, безудержная ревность и жажда мести овладевают героями. Каждый из них может быть причастен к новому убийству.
Заколову предлагают сделку: ради свободы навсегда забыть любимую девушку.   Странные подарки, преступные махинации и дерзкие покушения – какая тайна скрывается за этими событиями? Как найти истину, когда чувства затмевают разум?   


Книги серии вышли в издательствах АСТ, Гелиос, доступны на Ozon:
http://www.ozon.ru/person/3518418/
 
Электронные тексты можно приобрести на Litres или Amazon.
http://www.litres.ru/sergey-baksheev/
http://www.amazon.com/Sergey-Baksheev/e/B00694BKF0



Глава 1

Ладонь надавила на прохладную рукоять замка-защелки. Высокая дверь с облупившейся белой краской раздраженно скрипнула. Звенящее кондиционированное помещение лаборатории с электронно-вычислительной машиной осталось за спиной, я шагнул в душный университетский коридор. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь большие пыльные окна и покорно умирали на щербатом почерневшем паркете.
«Цок, цок, цок…», - изношенные паркетные дощечки приближали звонкий стук каблучков. Облачко приятного аромата защекотало нос. Я поднял глаза. Равнодушный взгляд успел скользнуть по стройной фигуре девушки.
И сразу остановилось дыхание…
Узкие ремешки босоножек на изогнутой ступне, легкие белые брюки, плотно облегающие бедра, тонкая талия, маленькая подчеркнутая грудь под трикотажной кофточкой и спиральный водопад черных волос, невпопад обтекающий овал лица. Девушка шла, неуловимо наклонившись вперед, словно грудью проталкивала дорогу сквозь вязкую жидкость.
Глаза потянулись вслед. Обворожительная светлая фигура грациозно удалялась. Вжикали брюки на щиколотках, взбодренное солнце радостно облизывало белоснежную ткань. На спине пружинисто подрагивали длинные густые пряди. Резкий контраст белоснежной одежды и черных глянцевых волос дарил ощущение праздника.
Проснувшееся сердце выпрыгнуло из норки и бешено заколотилось. Я вновь задышал. Оставленный девушкой запах хотелось втягивать снова и снова. Что-то неуловимо знакомое мелькнуло в ее легкой фигуре. Может это образ из сновидений? Но лица девушки я не разглядел.       
- Тихон! Заколов! – требовательно окликнули меня сзади. – Ты заснул, что ли? Не забудь принести перфокарты.
Взгляд по-прежнему прикован к девушке. Она замирает на полушаге, словно уперлась в натянутую ткань. Поднятая ножка медленно опускается на пол. Девушка оборачивается. Тонкая рука задумчиво отводит россыпь кудряшек. Голова наклонена. Черные брови вразлет. Темные глаза пристально всматриваются в меня. Наши взгляды встречаются. Я чувствую, как на моем лице расплывается дурацкая глупая улыбка, но ничего поделать не могу.
Она красива. Она безумно красива!
Девушка чуть-чуть хмурится. Ее пухлые губы приоткрываются, готовясь что-то произнести. Сейчас мы познакомимся, ойкает сердце.
Но томительную тишину разрывает мужской голос:
- Женя! Я здесь. Подожди!
Хрупкий контакт разрушается. Взгляд девушки дергается вверх и уплывает за мое плечо. Я оборачиваюсь. Пожилой мужчина с барашкообразными седыми волосами в сером костюме выходит из кабинета руководителя нашей практики Ирины Глебовой. Он спешит, в руке красивый, плотно набитый пакет. Пиджак широко распахнут, расслабленный галстук ерзает на плотном теле, паркет тоскливо стонет под грузными торопливыми шагами.
- Женечка, котенок, как хорошо, что я тебя встретил. Поедем вместе, - тихо сюсюкает запыхавшийся мужчина.
Его рука ложится ей на плечо. Мои мышцы каменеют… Его ладонь заползает под чудные волосы. Мое сердце останавливается… Мужчина чмокает девушку в губы! Я сильно сжимаю веки…
Я не хочу этого видеть! Мне больно! Она не оттолкнула его! Она улыбнулась и откликнулась на поцелуй!
- Я убью его! 
Неужели свои мысли я произнес вслух?
Я открываю глаза. Женя вместе с Папиком, как я мысленно назвал ненавистного мужчину, скрываются за стеклянной дверью выхода из университетского здания. К крыльцу подкатывает черная «Волга». Выскакивает услужливый молодой водитель. Папик жестом останавливает его, передает пакет и сам распахивает заднюю дверцу. Его рука на талии девушки! Толстые пальцы алчно вминаются в мягкую ткань кофточки. Они в обнимку садятся в автомобиль. Зеркальное стекло захлопывающейся двери отбрасывает ехидный блик, «Волга» срывается с места.
- Я убью его!
Вновь те же слова. Но это не мой голос!
Я оборачиваюсь. У дверей кабинета стоит Ирина Глебова. В ее глазах застыл арктический холод – не зрачки, а голубые круглые льдинки, вмерзшие в белые овальные айсберги.
- Я убью его! - убежденно шепчет она. Скованная фигура скрывается за дверью.
Что с ней? Она произнесла угрозу серьезно и решительно. Так говорят, когда действительно собираются выполнить задуманное. Я уже ничего не понимаю.
А что делаю в коридоре я? Я ведь куда-то шел? Волнующий образ девушки перемешал устоявшиеся мысли как волна песчинки.
Вспоминай, Заколов!
Мы с Сашкой Евтушенко отлаживали программу на ЭВМ. В нашей группе разработчиков еще Ольга Карпова. На время практики нас разбили на тройки. Поэтому и Ольга с нами. Сама напросилась. Мы отлаживали программу. А потом… Ах, да! Мы обнаружили ошибку в одной из подпрограмм. Надо было срочно ее исправить, набить новые операторы, но кончились перфокарты. И я пошел за ними. Точно! Так и было!
А потом… Потом в коридоре вдруг стало светлее, я увидел девушку… Ее зовут Женя. Ев-ге-ни-я… Да, я теперь знаю ее имя.
Евгения! Женя! Женечка!
Она проплыла мимо… И я все забыл.
Перфокарты! Я шел за ними. Перфокарты в кабинете у Глебовой, руководителя нашей практики. Она, видимо, знает Папика. Он вышел из ее кабинета. Она угрожала ему. Угрожала убийством. Если она знакома с Папиком, то, может, знает и девушку? Только бы снова увидеть женю!
Ничего более важного для меня больше не существовало.
Я приоткрыл дверь и просунулся в кабинет Ирины Глебовой. Несколько громоздких столов, заваленных папками. На полу коробки с перфокартами, стопка бобин с магнитными лентами. Кроме Ирины никого нет. Сейчас июль. Сессия закончилась, в университете пора отпусков. Ирину Глебову как молодого специалиста оставили руководителем практики нашей группы, прибывшей в Горьковский университет из Байконура.
Ей всего двадцать два, а мне двадцать лет. Я даже отчества ее не знаю. В первый день общались на «вы». Потом незаметно перешли на «ты». В сущности, она еще девчонка. Волнуется и краснеет, когда пытается нами командовать.
Ирина сидела за столом спиной к входу. Плечи вздрагивали, голова опущена. Резкие всхлипы перемежались тоненьким воем. Заунывный звук был таким, словно в комнате летал большой комар.
Может выйти, пока меня не заметила? Я помялся в нерешительности около двери. Но любопытство взяло вверх.
Несколько шагов - и я около нее. Стою за спиной. Кончики светлых волос трясутся в такт всхлипам. Пальцы нервно сжимают ключи на красивом брелке. Ирина меня даже не услышала! Мне показалось, что и в коридоре она не замечала меня. Ее жесткий взгляд упирался только в спину Папика.
Моя ладонь непроизвольно легла ей на голову.
- Не надо плакать, - произнес я, словно успокаивал младшую сестренку. Не люблю, когда женщины плачут.
Ладонь несколько раз скользнула по мягким волосам. Я пытался гладить преподавателя! Но сейчас – это расстроенная заплаканная девчонка.
- Заколов? Ты? – покрасневшие глаза Ирины удивленно выглядывали из-под скомканной челки. Кончики некоторых волос были влажными и липли к щеке. 
Я кивнул и спросил:
- У тебя платок есть?
- Да.
Она шмыгнула носом. Руки метнулись к сумочке, долго ковырялись в ее недрах, пока не извлекли маленький платок.
Я отвернулся. Ирина приводила себя в порядок. Когда стихло шуршание расчески, я почувствовал ее взгляд.
- Кто это был? – спросил я, повернувшись к Ирине.
Она потупилась и ответила не сразу:
- Первый секретарь горкома. Калинин Юрий Борисович.
«Вот это да!» - удивился я. Крупнейшая городская шишка! А она сказала такое …
- А что за слова ты там говорила? Помнишь?
Ирина молчала. Ее лицо напряглось. Она, несомненно, все помнила, но в холодном взгляде я не заметил ни капли сожаления.
- За что ты хочешь… его убить?
- Он подарил мне «Волгу». – Ирина дерзко подбросила над столом связку ключей. – Вот!
- «Волгу»? Автомобиль «Волгу»? – не понял я.
- Да. Вот документы на мое имя.
- Новую «Волгу»? – я с удивлением рассматривал регистрационную карточку.
- Наверное, новую. Я в этом не разбираюсь.
- Конечно новую! – Я разглядел цифры в документах. – Дата выпуска: июль, 1980. Совсем свеженькая. Только что с конвейера. Вот это подарок!
Я во все глаза смотрел на Ирину. Ей только что подарили самый дефицитный и дорогой автомобиль. Многие всю жизнь мечтают о нем. А она горько плакала и угрожала убить дарителя. Я окончательно запутался.
- Слушай, юмор у тебя странный, - улыбнулся я. – Ты радоваться должна! И благодарить этого Калинина.
- Я его ненавижу!
- За что его ненавидеть? Он же…
- Он знает! – отрезала Ирина.
Я развел руки, не находя слов. Мне еще не встречались люди, которые могли бы запросто подарить «Волгу». Но я тут же с неприязнью вспомнил, как Папик уверенно по-хозяйски целовал юную Женю.
- По правде говоря, он мне тоже не понравился, - заявил я.
- Он сволочь! И подонок!
Я мысленно согласился. Но вдруг, он отец Жени, мелькнула спасительная мысль. Подумаешь, поцеловал дочку в губы, может, в их семье так принято.
- А кто это девушка, рядом с ним? – осторожно поинтересовался я.
- Какая?
- С черными вьющимися волосами, стройная, грациозная ...
Я хотел подобрать еще достойные слова для описания поразительной девушки, но Ирина прервала резким выкриком:
- Шлюха! Кто же еще!

Глава 2

Шлюха! Ругательство прозвучало, как удар хлыста.
Такая характеристика милого образа меня покоробила.
- Ее Женей зовут, - с надеждой подсказал я. – Может, она его дочь?
- Дочь?! – Ирина неожиданно взвилась и вскочила из-за стола. Стул с грохотом упал на пол. Она металась, как ошпаренная: – Нет у него больше дочерей! Кончились! Не нужна ему дочь! Ой, зараза!
Она задела валявшийся стул, злобно отпихнула его. Я поднял ни в чем не повинный предмет интерьера. Ирина остановилась около окна и бурно сопела. Раздражение исходило даже от спутанных на затылке волос.
Надо было забирать перфокарты и уходить.
- Женя, говоришь, - голос Ирины успокоился. – Это студентка из нашего университета... Его любовница.
Меня обожгло кипящим маслом. Ожог был внутри.
Любовница!
Жгло невыносимо. Ожог разрастался. Ни подуть, ни наложить компресс.
Все-таки, в глубине души я надеялся, что она его дочь. И готов был уважать его, потому что полюбил ее.
Полюбил? Я произнес слово любовь? Я влюбился?! Нет! Так не бывает! Я видел ее всего две минуты. Или одну? Я не перемолвился с ней ни единым словом! Она проплыла мимо и исчезла. Она, в конце концов,  - чужая любовница!
Любовница.
Это слово не оставляло ни одного шанса на душевное выздоровление. Мерзкий Папик не только целует ее. Ему доступно всё! Она в его власти! Она – его любовница! Неужели она его любит? Он старый и толстый. Ах, да! Он – большой начальник. Может, она любит его из-за денег? Но это еще хуже!
Забыть! Забыть ее имя. Забыть ее походку. Забыть ее фигуру. Забыть волосы, глаза, губы.
Я перебирал все детали ее образа, которые требовалось срочно забыть, и не понимал, как это сделать. Девушка осязаемо, с запахами и шорохом одежды стояла передо мной…
- Заколов, ты что так долго? Перфокарты несешь? – В кабинет сунулась Оля Карпова.
Ее большой бюст интенсивно ходил под тонким платьем, словно она пробежала круг по стадиону. Начиная со встречи на вокзале перед поездкой сюда, она все время была рядом. Она всегда о чем-то спрашивала меня или рассказывала что-то, и каждый раз мои глаза опускались на ее грудь.
- Заколов, что с тобой? – растерянно спросила она.
Видимо в этот раз мой взгляд был не такой, как прежде. Я смотрел на Карпову, а видел чудесную незнакомку Женю.
- Ты перфокарты несешь? – требовательно спросила Ольга, метнув подозрительный взгляд на Глебову.
- Перфокарты? Сейчас, - пообещал я и вопросительно взглянул на Ирину.
Она стояла у окна, обхватив себя за плечи, словно озябла. В одном ряду с застежкой лифчика под платьем проступали бугорки позвонков. Спина выглядела беззащитной. Теперь мне казалось, что я не должен уходить.
- Ну, я сама! – Карпова вызывающе подняла тяжелую коробку, прижала к животу. Обе чашечки грудей покорно легли на перфокарты. Каждая на свою колоду.
- Возьми чуть-чуть. Я потом принесу, - пожалел я.
В ответ из глаз сверкнула молния.
Бухнула дверь. Карпова пихнула ее ногой, когда уходила. От удара защелкнулся замок. Стало тихо. На тумбочке около чайника недовольно жужжала одинокая муха, перескакивая с крошки на крошку.
- Калинина убивать передумала? - попытался пошутить я.
- Сегодня не получится. Он в Москву полетел, на открытие Олимпиады, - без тени юмора ответила Ирина.
- Повезло ему…
Я имел в виду возможность посмотреть Олимпиаду, но Ирина перебила:
- Ему всегда везет. Но… недолго осталось.
Что за дикая идея! Надо отвлечь ее от Калинина, решил я:
- Говорят, наши на открытие Олимпиады приготовили что-то грандиозное. Мир хотят удивить.
- Говорят, - согласилась Ирина и импульсивно повернулась. – У вас в общежитии телевизор есть?
- Нет?
- Хочешь посмотреть?
- А где?
- У меня дома.
Когда несколько лет назад я узнал, что очередные Олимпийские игры будут проходить в Москве, я был уверен, что обязательно на них побываю. Но въезд в Москву закрыли для всех иногородних. Да и практику нельзя пропускать. Оставалось утешаться мыслью, что по телевизору увидишь больше, чем с трибун. Но единственный телевизор в общежитии, куда нас поселили, был сломан.
- Хорошо бы, - согласился я.
- Я с мамой живу, - зачем-то сообщила Ирина. В ее движениях появилась суетливость. – Куда бы машину деть?
- А где она?
- Калинин сказал, что здесь, около входа стоит.
- Так ты ее еще не видела?
- Нет. Я и водить не умею.
- А хочешь, я тебя на ней домой отвезу? – предложил я.
- А ты умеешь?
- Да. И права есть.
- Права мне тоже сегодня принесли.
- Ну и сервис. Ну и Калинин. Он что, все может?
- В этом городе, да.

Белая «Волга» была абсолютно новой, пахла дерматином и еще чем-то вызывающим, чем пахнут все новые машины. Ирина неуверенно показывала дорогу, я осторожно вел, по-новому изучая улицы незнакомого города. Наша обоюдная скованность постепенно исчезла. Я приспособился к управлению и лихо перестраивался из ряда в ряд. Мощный автомобиль слушался отлично. Ирина с любопытством ребенка изучала салон и несколько раз дергала спинку кресла.
Откинувшись в полулежащее положение, она мечтательно изрекла:
- Нет. Продавать не стану. Буду учиться водить.
- Это несложно. Хочешь, объясню?
- Давай! – оживилась она.
Остаток пути я рассказывал про управление автомобилем.
- Вот, видишь, перехожу на третью... А сейчас торможу... Наблюдай, как буду поворачивать… Ну что, понятно?
- Да, - радовалась она.
Незаметно подъехали к панельной пятиэтажке на окраине города, припарковались в тесном дворе. Около квартиры Ирина вновь напряглась.
- Мам, - крикнула она с порога. – Это я!
Из комнаты высунулась женщина в ситцевом цветастом платье с одутловатым лицом и кряжистой фигурой. Крупно завитые крашенные волосы у основания на полсантиметра были седыми.
- Как? Подарил? – сразу тревожно спросила она и лишь потом заметила меня.
- Подарил, - сухо ответила Ирина, переобуваясь. – Это студент, помог машину к дому перегнать.
- Здрасьте, - кивнул я.
- И все оформил на тебя? – не обращая более на меня внимания, возбужденно спрашивала женщина.
- Да.
- А где?
- Что?
- Машина где?
- В окно посмотри.
Женщина шустро метнулась к подоконнику. Рука отбросила штору, сдвинула цветок.
- Вон та, белая? Ух, ты! Красавица! Ну, надо же! Получилось, - причитала она, - Получилось.
- Это моя мама. Лидия Николаевна, - представила Ирина. Я еще раз кивнул широкой женской спине. Ирина безнадежно махнула рукой и показала под вешалку: – Тапки возьми.
- Ирка! Надо машину продать. Срочно. Вдруг передумает! Отберет.
- Не сможет. Документы на мое имя.
- Калинин не сможет? Ха-а! Он ведь сюда сначала заехал, - Лидия Николаевна оторвалась от окна и неожиданно улыбнулась. – Деликатесов навез, бутылочку выставил. Хотел мне все оставить. И ключи, и документы. А я наказала, чтобы к тебе ехал и сам лично передал. Так лучше, по-людски.
Женщина вновь прильнула к стеклу, вытянулась. Я заметил, что ноги у нее довольно стройные, видимо в молодости она была привлекательной, а потом, как часто бывает, распустилась и заматерела. Счастливый взгляд Лидии Николаевны вновь метнулся к дочери:
- А сколько «Волга» стоит?
- Много, мам. Много, - Ирина зашла в другую комнату.
- Надо продавать, Ирка. Быстрее продавать. Слышишь меня?
- Не буду, - донеслось из-за двери.
- Что?
- Не буду продавать! Вот что!
Лидия Николаевна быстро вернулась и сунулась в комнату дочери.
- Не дури, Ирка!
- Дай мне переодеться.
- А я тебе не мешаю.
- Ты можешь подождать за дверью?
- Я тебе что, чужая тетя?
- О, господи, мама! У нас гость!
Лидия Николаевна взглянула на меня, словно первый раз увидела.
- Тихон, - представился я.
- Ага, ага…, - женщина встрепенулась, будто что-то вспомнив, и крикнула дочери в закрытую дверь: - А он то сам, как? Юрий Борисович?
- Гад он!
- Как выглядит?
- Ты же его видела!
- Ну, да, да… Ирка, а зачем тебе машина?
- На работу ездить буду! Ясно! – Ирина вышла из комнаты. Строгое, но невыразительное платье она сменила на белую футболку и юбку до колена. – Уже и права есть. Посмотри.
- Лучше продать, - горько качала головой Лидия Николаевна, разглядывая документы. – Деньги, оно вернее.
- Жениха быстрее найду, - с вызовом произнесла Ирина. – Как думаешь, с таким приданным возьмут меня замуж?
- Ага! Возьмут. Только не за то место. Меня в свое время взяли. Опасно с машиной, Ир.
- Ну, ладно, мам, хватит. У нас гость. Давай ужин сообразим.
- Да готов твой ужин. Еще и Калинин продуктов навез. Обожраться можно.
- Мам, ты бы хоть культурнее…
- Да ну тебя! Я ей про дело, а она… Настрогай колбаски сырокопченой.
Ирина прошла на кухню. Застучали тарелки, раздался бойкий стук ножа о разделочную доску, и сразу вскрик:
          - Ой! Порезалась!
          - Вот неумеха! – Лидия Николаевна засеменила на кухню. – Сильно-то как! Перекись возьми. Да погоди, я сама! – Зазвенели склянки, и вновь недовольный возглас: - Куда смотришь? Халат мне изляпала!
- А что он тут делает?
- Я гладила, а он пришел. Вот, божье наказание! Застирать срочно надо, мне завтра в нем на работу. Сама тут разбирайся. – Из ванной еще долго слышалось бурчание: - Ну, весь изляпала. Кровь-то, какая алая – первая группа. Такую кровь за деньги сдавать надо, а не одежду ей мазать.
Мы ужинали в большой комнате и молча смотрели телевизор. Разговор не вязался. Я испытывал неловкость в чужой квартире. Ирина покусывала губы и, казалось, не смотрела на экран. Ее мама не могла сидеть спокойно, бродила по квартире, часто останавливаясь у окна.
Пронзительно зазвонил телефон. Обе женщины напряглись.
- Тебя, - шепнула Лидия Николаевна дочери.
- Почему? – испугалась Ирина. – Мне никто не звонит.
- Подойди!
Телефон продолжал трезвонить. Две пары женских глаз напряженно смотрели на него, но никто не шелохнулся.
- Подойди, - еще раз потребовала Лидия Николаевна, хотя находилась ближе к аппарату.
Скрипнули пружины дивана, Ирина сделала три шага, рука с перебинтованным пальцем осторожно приподняла трубку:
- Алло?
В следующие несколько секунд ее лицо окаменело и стало серым.
- Что? – не выдержав долгой паузы, дернула подбородком Лидия Николаевна. – Кто звонил?
- Опоздала, - растерянно ответила Ирина и странным взглядом посмотрела на меня.
Рука плавной дугой опустилась на телефонный аппарат. Из трубки слышались длинные гудки. Но я был уверен, что Глебова выслушала звонившего.
И то, что ей сообщили, ее сильно встревожило.

Глава  3
 
В общежитие я вернулся поздно. Добираться с окраины города пришлось с пересадкой. При входе меня остановил пожилой вахтер, который дежурил только по ночам:
- Я думаю, ваша фамилия Заколов?
- Да, - буркнул я и посмотрел в строгое прямоносое лицо седого человека стриженного под ежик. Светлые глаза у него были слегка на выкате, отчего лицо казалось изумленным и выглядело моложе.
- А вам звонили.
- Кто? – удивился я. В городе у меня не было знакомых, и я даже не знал местного телефона.
- Я обычно никого к телефону не зову. Пост не могу оставить. И по коридорам ходить – измучишься. Только, если особый случай! - Вахтер внимательно изучал меня.
- Что-нибудь случилось? - забеспокоился я.
- А тут, даже не знаю, как меня уговорили, - вахтер не обратил внимания на мой вопрос. – Умеет, умеет чертовка с мужиками разговаривать!
- Какая чертовка?
- Этого у нее не отнять. Да-а… Я поднялся в вашу комнату, искал, но… Но вас не оказалось. Она очень расстроилась.
- Кто? Кто мне звонил?
- Девушка. Очень огорчилась. Однако еще будет звонить.
- Ирина? – вспомнил я о Глебовой. Неужели она обо мне беспокоится?
- А вы, я смотрю, ловелас! – вахтер пожурил указательным пальцем и хитро улыбнулся, от уголков глаз разъехались симметричные веера морщинок.
- Если позвонит, передайте, пожалуйста, что со мной все в порядке, - попросил я, поднимаясь по ступенькам.
- Я думаю, что это была не Ирина.
- Почему? – я остановился.
- Потому что она назвалась Евгенией.
- Это логично, - промямлил я и замер.
Сердечко предательски напомнило о себе неясным сбоем. Я не знал в городе ни одной Евгении, кроме той, которую случайно встретил сегодня в университете. 
- Постойте, Федор…, - я мучительно вспоминал имя-отчество вахтера.
- Франц Оттович, - представился старик. Плечи распрямились, седая голова подчеркнуто кивнула.
- А как же…?
- Федор Олегович – это для простоты. А по настоящему - Франц Оттович.
- Понятно… Франц Оттович, а что она сказала? – не терпелось узнать мне.
- На будущее, молодой человек, в ответ на приветствие, надо представляться. Вы же скоро станете инженером! Я, конечно, теперь знаю ваше имя. Тихон Заколов. Но, поверьте…
- Франц Оттович, извините. Это точно была Евгения? Что она сказала? – взмолился я.
- Ничего.
- Как?
- Она еще позвонит. Присаживайтесь, подождем.
- Вы уверены? – я плюхнулся на маленький диванчик с потрескавшейся дерматиновой обивкой.
- Женщины, конечно, существа эмоциональные. За это мы их и любим. Ведь так?
Я кивнул, не вдумываясь в смысл его слов.
- Их настроение переменчиво, как апрельская погода. Но она позвонит. Я думаю, она в вас очень нуждается. У Женечки интересный тембр голоса. Она так чувственно вздыхает, как будто глотает слово. И потом паузы… Она умеет держать паузу. Вы обращали внимание?
О чем это он? Если это та самая моя Женя, то я никогда не слышал ее голоса. А старый вахтер называет ее Женечкой. Меня укололи его слова. Это что получается? Каждый старикашка будет мою Женю называть Женечкой? Мне это решительно не нравится!
Мысли смешались. Я назвал ее моей! Но ведь она - чужая любовница! Я же хотел выкинуть ее из сердца! Не пускать туда! Я старательно пытался забыть о ней. А тут, одно упоминание имени, и я вновь вижу утонченную талию, силуэт груди, живые кудряшки волос.
Приглушенно затренькал телефон. Франц Оттович зашептал, как заговорщик: 
- Я думаю, это она. - Старческий желтоватый палец покачивался над телефонным аппаратом.
Скованной рукой я поднял трубку.
- Франц Оттович? – мягко зашуршало в трубке.
- Нет. Это… Заколов, - с трудом выговорил я.
- Тиша! Ты меня помнишь?
Перехватывает дыхание, сердце скачет, как мячик по ступенькам. Голос до боли знакомый.
- Я - Женя Русинова. Я видела тебя сегодня в Университете.
- Женя… Женя… Русинова…
Я тупо дышу в трубку. Вахтер крякает в кулак и отходит. Вид у меня, наверняка, дебильный.
Русинова… Перед глазами воспоминание. Девятый класс. Сентябрь. Еще тепло. Вечер. Нам по пятнадцать. Тесный кружок одноклассников. В центре лежит бутылочка. Дурацкая игра. Но притягательная. Очередной человек крутит бутылочку. На кого указывает горлышко, с тем нужно целоваться. Нас шестеро. Трое парней, трое девушек. Сидим через одного. Женя Русинова напротив меня. Из-под вишневого берета свисает темная челка. Под ней карие глаза. Я часто ловлю на себе их блеск. Потому что совсем не смотрю на других девушек.
Моя рука крутит пустую бутылочку. Опять попадает на грудастую Ленку. Женя отворачивается, черный хвостик волос цепляется за воротник пальто. Мы с Ленкой отходим в темноту, тычемся губами друг в друга, возвращаемся в смущении. Потом Женя отходит с Витькой. Витька ржет, их долго нет. Мне хочется разбить бутылочку, и расквасить Витькин нос. Рука сгребает опавшие листья. Выбираю кленовый, самый красивый, рву зубами. На языке горечь.
В тот вечер мы с Женей так и не поцеловались. И в другой - тоже. Накануне на школьном вечере я танцевал с ней медленный танец. Я прикасался к ее телу. Я не помню более приятных мгновений за первые пятнадцать лет своей жизни.
А потом отца перевели служить из Белгорода в Приозерск, и я уехал в Казахстан. Женя Русинова была во дворе, когда я уезжал на вокзал. Я сжал в руках ее ладонь. И всё. Тонкие пальцы скребнули ноготками, когда меня позвали в машину.
Еще я обещал писать письма. И написал длиннющее письмо сразу, когда появился обратный адрес. Но ответа не получил.
- Почему ты не ответила на письмо? - спросил я в телефонную трубку.
- Я не получала, - удивилась Женя.
- А я обиделся... Подумал, что ты с Витькой… И второе не писал.
- Я тоже обиделась. Лена уверяла, что ты ей пишешь.
- Неправда!
- А я верила. Тогда мальчишки с теми заигрывали, у кого уже грудь выросла. А у меня…
- Дураки мы были ...
- Да.
- А я тебя сегодня совсем не узнал. Ты такая… красивая.
- Тиша… - Повисло молчание. Я вслушивался в ее дыхание.
- Что?
- Тиша, ты можешь приехать ко мне?
- Сейчас?
- Да.
Я взглянул на часы. Полдвенадцатого  ночи.
- Могу, - еле слышно выдохнул я.
- Приезжай обязательно. Только не говори никому, куда ты едешь. Не скажешь?
- Не скажу, - в этот момент я мог пообещать все, что угодно.
- Я живу недалеко, - она подробно объяснила, как ее найти. – Ты еще успеешь на автобус.
Мне не нужен был транспорт. Я не мог стоять неподвижно и ждать. Вахтер, наверное, успел заметить только подошву моей кроссовки в захлопывающемся дверном проеме. Я бежал вприпрыжку по ночным улицам.
- Женя. Ев-ге-ни-я. Же-неч-ка, - я как леденец пробовал на вкус ее имя и смаковал его.
Солидный кирпичный дом, нужный подъезд, четвертый этаж. Около ее двери я задержался. Странно, я впервые иду в двенадцать часов ночи на свидание к девушке. Ведь это свидание? Я даже не спросил, зачем она позвала? Я не спросил, одна она или нет? А что, если она с родителями, а я припрусь среди ночи? Как себя вести?
И тут в глазах помутнело. Как же я забыл! Она любовница, этого мерзкого Калинина, которого собиралась убить Ирина!
А что, если Глебова соврала на счет любовницы? Ну, конечно, она наверняка все придумала, потому что ненавидит Калинина. Или ошиблась. Как я раньше не догадался! Женечка Русинова чистая и светлая!
Я люблю ее! Люблю!
Но она целовалась с Калининым. Его рука обнимала ее плечо, а потом угнездилась на талии. Она поддавалась его рукам. Кто же ты, Женя?
Палец неуверенно коснулся черной кнопки на стене. За обитой дверью замурлыкал звонок. Я хмуро смотрел в выпуклый глазок, в душе бултыхалась неприятная муть.
Торопливо щелкнули замки. Дверь распахнулась.
Передо мной стояла Женя Русинова! Прошло пять лет. Она изменилась. Она похорошела. Она стала красавицей! Но это была прежняя Женька, которая мне нравилась еще в девятом классе. Наши глаза встретились. Они у нас одинакового цвета. Всего одна секунда, а сквозь нее - настороженность, тепло, улыбка.
Женя дернула меня за руку:
- Проходи быстрее.
Я шагнул в прихожую. Дверь в комнату была прикрыта. Не давая переобуться, она увлекла меня по коридору на кухню. Усадила за стол, села напротив, подбородок уперся в ладошку.
- Тиша! Тишка… Ну как ты?
- Учусь в институте на Байконуре. Сюда приехал на практику.
- Возмужал. Плечи то какие! Небось девчонкам нравишься.
- Какие девчонки? А ты… здорово изменилась. Днем я тебя даже не узнал.
- Да… пять лет… Я тоже учусь. Здесь, в Университете.
Ее карие глаза под взметнувшимися дугообразными черными бровями светились радостью. Зрачки бегали по мне, словно ощупывая. Голубой шелковый халат обнажал остроконечный треугольник загорелой кожи на груди. Широкие рукава спадали с тонких запястий. Мы пялились друг на друга и глупо ухмылялись.
- Ой! А что это у тебя? Шрам? – она невесомо провела пальчиком над моей губой.
- Ерунда. Старая царапина. – Я перехватил ее ладонь и не хотел отпускать. Наши лица стали медленно сближаться, пока я не брякнул: - Ты здесь одна?
Невидимая тень омрачила ее лоб. Женя отвела взгляд, выдернула руку. Тонкие пальцы с длинными ухоженными ногтями скрестились и образовали подобие крыши вигвама.
- Это квартира моя, - ответила она.
Я смотрел на девушку своей мечты и лихорадочно соображал, как должен поступить? Девушка пригласила меня ночью к себе домой. На ней лишь халат. Ее взгляд полон тепла. Как действует настоящий мужчина в таком случае? Подобного опыта у меня не было.
Женя расцепила ладони и положила на стол. Ноготки раскрытыми веерами смотрели в мою сторону. Таких изящных пальцев я никогда не видел. Они больше походили на творение великого скульптора, который решил превзойти всё, созданное природой. Во всем облике девушки проступала некая утонченность и, я бы сказал, изысканность. Может, кому-то она показалась бы худышкой, но мне… Я просто млел от ее вида. Хотелось быть рядом, прикасаться к ней, дышать одним воздухом.
Я мягко накрыл ее руки. Как тогда, при расставании. Она выдернула ладошки и соединила наши руки перед своим лицом.
- Тиша, у меня проблема, - тихо произнесла она и прикоснулась губами к моим пальцам.
Губы были теплыми и сухими. А дыхание влажным. Она сжимала ладони, и я чувствовал острые ноготки. Голова склонилась и приблизилась. Выпавший из прически локон щекотнул запястье. Волны приятного запаха обволакивали меня. Мне было хорошо, взгляд слегка туманился.
Какие могут быть проблемы у такой красавицы?
- Что-нибудь случилось? – я находился в прострации и с трудом ворочал языком.
- Да.
- Что?
- Ты мне поможешь?
- Конечно, Женя.
Она тряхнула головой. Длинные кудряшки перепутались и закрыли глаза.
- Тиша, ты мне точно поможешь?
Слова прозвучали почти шепотом. Она смотрела в стол, а может, на мои пальцы. Я напряг руки, хотелось быть сильным.
- Конечно, Женечка, - я тоже перешел на шепот и пытался выудить ее взгляд из-под сплетения спиральных локонов.
- Пойдем со мной, - она встала и потянула за собой по коридору.
Зашуршал халат. Мой локоть коснулся прохладной ткани в ложбинке талии. Захотелось положить туда руку, но я не решился.
Мы вошли в комнату. Окна плотно зашторены. Полумрак. Горел лишь маленький ночник на стене, освещавший широкую кровать. Небрежно расправленная постель приковывала взор. Сладкая волна, зародившаяся в голове, прошла вниз и заставила сжаться живот. Я почти ничего не соображал и готов был полностью довериться Жене. Губы! Где ее губы? Мы ведь не разу так и не поцеловались.      
Я собрался обернуться, чтобы обнять Женю, но неожиданно острый локоть девушки ткнулся мне в бок. Ее ноготки больно впились в мои ладони.
Женя кивнула в темный угол. Я проследил за ее взглядом и вздрогнул.
Я совсем забыл, что она упомянула о какой-то проблеме. И напрасно!

Глава 4

В кресле, неестественно откинувшись, темнела фигура человека. Он не шелохнулся при нашем появлении. Мрачный неподвижный силуэт на фоне задернутой шторы.
- Кто это? – прошептал я после минутного замешательства.
Женя включила большой свет.
Я удивленно рассматривал человека в кресле. Открытый рот, безвольно обвисшие руки, пустые белки закатившихся глаз, засохшая слюна на губах.
- Что с ним? – прохрипел я, заранее догадываясь о страшном ответе.
- Он умер.
- Как? – я постепенно приходил в себя и старался понять ситуацию.
- Я не знаю! Это Андрей. Он пришел в гости, выпил коньяку, и будто захлебнулся. Я пыталась помочь, но… Что мне делать, Тиша?
- Ты пробовала вызвать «скорую»?
- Я растерялась. Его скрутило. Мне стало страшно. Я тормошила, но он не дышал.
- Кто он?
- Помощник Юрия Борисовича.
- Того самого? – я скрипнул зубами.
- Да.
- Что у тебя с ним?
- С кем?
- С Калининым! С дряхлым Папиком! – глухое раздражение охватывало меня.
- Тиша, не кричи. И не называй его так! Об этом поговорим потом.
Она не ответила. Значит, Глебова была права. Я посмотрел на молодого мужчину в кресле. Ноги в домашних тапочках, вольно распущенный галстук держится на замысловатой заколке, рукава рубашки закатаны. Пиджак небрежно брошен на спинку кровати. Рядом хозяйка в обольстительном халатике. Я непроизвольно отстранился от Жени.
- А этот… Андрей. Почему он оказался у тебя?
- Тиша! Не мучь меня вопросами. Сейчас не время. Мне надо от него избавиться. Если его здесь найдут, мне - конец.
Я задумался. Труп имел явно криминальный характер. Вряд ли молодой мужчина мгновенно умер своей смертью. Женя обхватила ладошками мою руку. Я не оборачивался, но чувствовал ее умоляющий взгляд.
- Что ты хочешь? – спросил я.
- Его надо увезти отсюда.
- Куда? Как?
- Ну, я не знаю… Ты же мужчина!
Хороший аргумент. И сказано со значением. Но я появился в ее жизни только сегодня.
- А если бы меня не было?
- Но ведь ты есть! – она мягко прильнула, дыша в самое ухо.
Гибкое ароматное тепло растопило внутренний холод. Что тут поделаешь? Придется быть мужчиной. Сильным мужчиной.
- Так... Так... Дай подумать, - я намерено хмурился, но мягкая волна, исходящая от женского тела разглаживала напряжение. Я уже знал, что сделаю все, о чем она попросит.
Ее бедро упиралось во что-то жесткое. Связка ключей в кармане! Ключи от «Волги» остались у меня.
Я подошел к креслу. Хотелось выглядеть уверенным, и я смело положил пальцы на откинутую шею Андрея. Поискал артерию. Безрезультатно. Холодная неживая кожа, биение отсутствовало. Перед нами труп. Что и требовалось доказать.
- Давно он…?
- Часа два… Сначала я не знала, что делать. Потом вспомнила про тебя...
Женя пряталась за мое плечо. Ладошка лежала на спине, под лопатку вжимался упругий шарик груди, даря возвышенное ощущение мужской значимости. Я обернулся. Ее глаза смотрели снизу вверх и светились нежностью. Будто в комнате и не было покойника.
Но он был! Самый настоящий труп находился на расстоянии вытянутой руки!
На столике стояла початая бутылка армянского коньяка. Хрустальная рюмка валялась на полу под безвольными пальцами. Судя по уровню жидкости в бутылке, Андрей успел выпить только одну рюмку.
- Откуда у тебя коньяк? – поинтересовался я.
- Андрей принес бутылку с собой, - торопливо ответила она.
- Он сам ее открыл?
- Ну, конечно.
- Кто-нибудь еще в квартире был?
- Нет. Что ты. Андрей приходит, только когда знает, что никого…, - она осеклась и плотнее прижалась к моей спине. Нижняя часть животика прильнула к ягодицам.
Я с трудом выровнял сбившееся дыхание, заставил себя сосредоточиться. Пальцы осторожно подцепили со стола пластмассовую пробку от бутылки. Сверху проглядывалась маленькая точка, похожая на прокол. Еще должен быть жестяной колпачок. Его я нашел в чистой пепельнице.
- Курить в квартире я разрешаю только Юре, - пояснила Женя.
Домашнее упоминание имени Калинина покоробило. Но взволновало совсем другое. На порванной жестяной крышечке явно виднелась дырка от укола чем-то тонким и острым. Например, иглой. Я совместил пластмассовую и жестяную пробки. Проколы совпали.
Я отвел Евгению в коридор, ладони легли на худенькие плечи девушки. Легко прощупывались ключицы. Настало время, когда требовалось объясниться.
- Женя, это похоже на убийство.
Ее плечи затряслись, глаза набухли слезами.
- Он умер сам, - всхлипнула она. Щеки влажно заблестели. – Я не виновата.
- Это отравление. Ты действительно не хочешь никуда сообщать?
- Нет.
Ее лицо уткнулось мне в плечо. Я гладил густые вьющиеся волосы. Нос жадно вбирал уже знакомый пьянящий аромат.
- Хорошо, хорошо. Я увезу его отсюда, - окончательно решил я. – Ты только успокойся.
Она заплакала навзрыд, моя рубашка на плече увлажнилась. Я ждал несколько минут, пока девушка затихла. Странно, но утешать было приятно.
- Вытри носик, - посоветовал я, глядя на покрасневшее зареванное лицо.
Женя послушно вытерлась воротником халата, расширенные зрачки покорно смотрели на меня, ожидая новой инструкции.
- Ты до бутылки дотрагивалась?
- Нет. Или… Я не помню. Он захлебнулся, дернулся, а я… Тормошила его, за что-то хваталась…
- Подожди, - какая-то ускользающая деталь не давала мне покоя.
Я вернулся в комнату. Второй рюмки на столе не было.
- Он собирался пить один?
- Я не пью крепкое.
Я осмотрел бутылку. Чистенькая, обычная, может на ней и есть чьи-то отпечатки, но я же не эксперт. Глаза привлекла жестяная пробочка. Вот оно! На зазубренном крае зацепилась белая нитка длиной не более двух сантиметров. Покойник мог задеть рукавом, когда открывал. Но нет, рубашка на нем голубая, а сброшенный пиджак светло-коричневый. Или он уже принес бутылку с этой ниткой? Она могла попасть туда совершенно случайно, а может, след оставил тот, кто впопыхах прокалывал пробку.
Я сунул пробочку с ниткой в нагрудный карман рубашки, вернулся к Жене. Автоматически взглянул на ее халат. Голубой, шелковый. Найденная нитка, скорее всего, из обычного хлопка.
- Жди меня на кухне, - велел я.
- Тиша, ты куда? – она нервно вцепилась в руку, когда я двинулся к выходу из квартиры. Видимо взгляд мой был достаточно холоден.
- Я схожу за машиной. Не беспокойся.
- Ты вернешься? Ты меня не бросишь? – в глазах нешуточный страх.
- Женечка, ну конечно вернусь. Нам нужна машина.   

На окраину города к дому Ирины Глебовой пришлось добираться на такси. Рука теребила ключи в кармане. Хорошо, что я их забыл выложить у Ирины. Машина сейчас, ой, как пригодится. Пока ехал и посматривал по сторонам, пришла неожиданная мысль, куда деть тело. Первоначально я планировал сбросить его в реку, но потом нашел более простой вариант.
Для удобства требовался помощник. Одному тащить мертвое тело, не привлекая внимания случайных прохожих, было невозможно. Я вспомнил о Сашке Евтушенко. Ему можно доверять полностью. Даже в таком щепетильном деле. Поэтому, сев за руль Ириной «Волги», я первым делом заехал в общежитие.
Дверь на ночь уже закрыли. Постучал. Франц Оттович встретил хмуро, но когда узнал, игриво подмигнул и спросил:
- Как прошло свидание?
- Женщины – это сплошные сюрпризы, - туманно ответил я.
- Золотые слова, молодой человек! - согласился вахтер. – Но сюрпризы бывают разными.
- Да, уж, - вздохнул я и поспешил удалиться.
Сашку Евтушенко пришлось будить.
- Почему так поздно? – уставился он, продрав глаза.
- Вставай! – торопил я.
- Куда? – он удивленно посмотрел на часы. – Ты так долго у Глебовой был?
- Вставай, одевайся. Только не шуми.
- Что случилось?
- В машине объясню.
- Какой машине?
- Да, ну, тебя! Собирайся!
- Ты что, влюбился?
Я сел от неожиданности:
- Почему?
- Потому что ведешь себя, как идиот!
- А влюбленные что, тупеют?
- По крайней мере, глупостей на много больше делают.
- Может, и влюбился, - я задумался над его вопросом. – Я еще не разобрался.
- Когда разберешься, поздно будет. Как честному человеку, придется жениться на Глебовой.
- Причем тут Глебова?
- А кто? Ольга Карпова? Она постоянно забегала, интересовалась, когда ты вернешься от Глебовой. Вся взвинченная, мне даже жалко ее стало.
- И Карпова здесь не причем. Я был совсем у другой девушки. Ты ее не знаешь.
- Ничего себе! Лучший друг влюбился, а я с его избранницей даже не знаком!
- Вот сейчас мы как раз и едем к ней. Познакомлю.
- Ты что, до утра подождать не можешь?
- Нет. Труп надо вывезти пока темно.
Сашка застыл с не застегнутыми штанами, его брови поползли вверх:
- Шутишь?
- Какие тут шутки. Поехали, поможешь.
Мы тихо выбрались через окно в холе на первом этаже. Не хотелось объясняться с Францем Оттовичем. По пути в машине я все рассказал Сашке.
- Ну и дела, - вздыхал он. – Ты хоть понимаешь, в какое дело мы ввязываемся?
- Понимаю, но я должен ей помочь. Я обещал.
- Если попадемся, не отвертимся. Дело подсудное.
- Это логично.
- Твоя логика меня пугает.
Я резко затормозил:
- Не хочешь – выходи. Я и один справлюсь.
В темноте я видел лишь блеск стекол очков друга. Он внимательно смотрел на меня. Потом спокойно сказал:
- Трогай. Я хочу посмотреть на девушку, ради которой идут на такое.
- Скоро увидишь, - пообещал я. – Она… необыкновенная… таких больше нет.
- Исчерпывающее описание, - по-доброму усмехнулся Сашка.
На душе стало легче. Я взглянул на часы. Прошло более часа, как я ушел от Жени. Я представлял, как обрадуется она, когда я вернусь. Она, небось, вся на иголках, места себе не находит и уже сомневается в моей порядочности.
Но Евгения встретила нас с ледяным хладнокровием. На ней был тот же откровенный халат, но прическу она привела в порядок, как-то интересно зашпилив волосы на затылке. Отдельные завлекалочки игриво свисали вдоль лица.
Она не особенно удивилась присутствию Евтушенко.
- Это мой друг, - стал объяснять я.
Но она коснулась пальчиком моих губ и тихо шепнула:
- Я тебе доверяю, Тиша.
Труп пришлось обуть и облачить в пиджак. Обувать мертвые ноги в модельные туфли было чертовски не удобно.
Перед уходом я оглядел комнату:
- А где коньяк, - не заметив бутылки, спросил я.
- Вылила. Бутылку потом выброшу.
- Правильно, - удивился я собранности Жени. Глаза скользнули по циферблату наручных часов: – Пол второго ночи. Надеюсь, в вашем подъезде все спят?
Женя пожала плечами.
- Ну, мы пошли, - бодрился я. – Проскочим!
Она порывисто прильнула и влажно шепнула на ухо:
- До завтра.
Голос был интригующим, губы куснули за мочку. Волна дрожи прошла по моей шее и стихла где-то между лопаток.
- Твой телефон? – спохватился я.
Она продиктовала тихо, только для меня. Я запомнил. Есть вещи, которые я запоминаю на всю жизнь.
Мы с Сашкой подхватили с двух сторон скованное тело. Женя открыла дверь, выглянула, прислушалась. Тонкая рука сделала разрешающий знак. Мы с ношей вывалили на лестницу. Щелчок замка за спиной означал, что пути к отступлению больше нет.
Холодок от безжизненного тела зябким страхом переползал к нам. И только тут я понял, в какое опасное дело ввязался. Теперь любая случайная встреча могла завершиться для нас тюремным сроком.

Глава 5

Быстрее вниз. Слаженности в движениях у нас не было, ноги трупа безвольно цокали по ступенькам. Он изображал мертвецки пьяного, а мы заботливых приятелей. Труп со своей ролью справлялся хорошо. Наши скорчившиеся лица норовили отвернуться в стороны. Мне казалось, что шаги слишком громки. Каждый глазок квартиры давил тревожным напряжением. Вот-вот кто-то услышит и заметит нас. Что тогда? Об этом думать не хотелось. Рубашка быстро увлажнилась, хотя физической усталости я совсем не ощущал. Не до того было. Топали мы невпопад. Глаза смотрели на ступеньки, не хватало еще споткнуться. 
На первом этаже перед выходом мы перевели дух. Приоткрыв дверь подъезда, я высунулся и огляделся. На первый взгляд никого, машина предусмотрительно оставлена в трех метрах.
- Пошли. 
Пихнув тело на заднее сиденье «Волги», Сашка выразил общее настроение:
- Наконец-то.
Он попытался сесть вперед.
- Нет, - возразил я. – Будешь сидеть сзади и придерживать его. Он должен выглядеть просто пьяным.
- Черт! – Сашка плюхнулся назад и брезгливо поправил упавшего «попутчика». - И куда теперь?
- Сейчас найдем местечко. Ты видел, сколько пьяных на остановках спят? А я заметил. Рабочий город. Конец недели. Отъедем подальше и его на остановке выгрузим. Проще простого.
- Давай быстрее.
- Обними его, чтобы не завалился.
- Еще чего. Удружил попутчиком.
- Ну, хоть придержи.
- Сам разберусь, ты поезжай быстрее.
Я кинул взгляд на спящий дом. В Женином окне колыхнулась занавеска. Я улыбнулся и  мысленно шепнул: «До завтра, милая моя».
Мы вырулили из двора на широкую улицу. Натруженный асфальт отдыхал. Встречных машин почти не было. Фонари светили тускло. Ближний свет фар был самым ярким пятном на уснувшей дороге. Вдруг сзади раздался вой сирены, и на улицу выскочила машина с мигающими огнями. Вой и огни приближались.
- Она нас заложила! – крикнул Сашка.- Гони!
Я нажал на педаль газа. Страх ознобом вцепился в спину. «Волга» мчалась, пронзая перекрестки. Светофоры мерцали желтым. Но машина с мигалкой не отставала. Я не знал города и боялся свернуть, чтобы не попасть в тупик. К тому же, на такой большой скорости я еще не ездил.
- Я так и знал, что заложит! Гони! – кричал Сашка. – Отрываемся!
Действительно, «Волга» мчалась уверенно, расстояние от преследователя увеличивалось. Я отключил все огни. Асфальт впереди неимоверно почернел.
И вдруг, резкий сигнал клаксона и пронзительный визг тормозов. Очередной перекресток. Слева, крутясь на асфальте, на меня несется неуправляемое такси! От заблокированных шин идет дым.
Нога инстинктивно давит педаль тормоза. «Волгу» заносит. Сашка сваливается с сиденья и страшно ругается. В метре от себя я вижу перепуганное лицо усатого таксиста. Его машина остановилась чуть-чуть не коснувшись моей.
А сзади упрямо приближается красно-желтая мигалка. Я вновь набираю скорость. Потные руки вцепились в скользкий руль, глаза напряженно ждут встречи с новым перекрестком. Только бы проскочить! В зеркале заднего вида всплывает вихрастый затылок друга:
- Повезло! – это он про такси.
Мы вспарываем очередной перекресток. Преследователь несколько сбавляет ход.
- Опять оторвались! – радуется Евтушенко и командует: - Сворачивай! И я выкину труп!
«Куда?», - прикидываю я, посматривая по сторонам. Вот темный поворот. Я жму на тормоз, переключаю передачи. Руки готовы рвануть руль вправо. Глаза выхватывают в зеркале мигалку сзади. Но что это?
Машина погони сворачивает налево.
Я останавливаю автомобиль. Затылок откидывается на подголовник.
- Ты что?! – кричит на ухо Сашка.
- Это была «Скорая помощь», - выдохнул я и прикрыл глаза.
По вискам бьют молоточки, сердце медленно восстанавливает прежний ритм. Мы стоим на пустой улице. Сашка ерзает на заднем сиденье, я все еще слышу его отчаянное: «Заложила»!
- Ты почему подумал про нее так плохо? – спрашиваю я.
- Я ее совсем не знаю.
- Но ты же ее видел! – я резко повернулся. Глаза ловят стекла очков лучшего друга. Я кричу ему в лицо: – Она не может обмануть!
- А зачем же ты рванул, как угорелый?
- Я? Ты крикнул, гони!
- Ты сам перепугался! У тебя разве не закралось сомнение?
Мы отводим глаза. Молчим и тяжело дышим. В салоне сгущается неприязнь. Только трупу все равно. Он свалился на сиденье, будто уснул.
-   Нет. Я в ней не сомневаюсь. – Слова выдавливаются тяжело. Я хмуро себя убеждаю.
Глаза тупо смотрят сквозь лобовое стекло. Впереди обшарпанная остановка. Лавочка. Рядом никого. Рука включает первую передачу. Шуршат шины. Они совсем новые и шуршат особенно звучно. Я торможу напротив остановки. Ни слова не говоря, мы вытаскиваем тело. Два метра до скамьи по открытому пространству кажутся мучительно долгими. Сваливаем тело на лавку. В выпученных глазах Андрея сухо отражается желтый свет фонаря. Мои пальцы прикрывают веки, так он больше похож на пьяного. Торопливо возвращаемся в машину. Друг на друга не смотрим. Сашка рядом на переднем сиденье.
«Волга» плутает по ночным улицам. Я сбился с дороги и долго ищу общежитие. Наконец, нахожу. Останавливаюсь с угла здания.
- Залезай обратно через окно, чтобы вахтер не заметил, - тихо говорю я, глядя на руль.
Это первые слова после нашего спора.
- А ты куда? – тихо спрашивает Сашка.
- Надо машину вернуть Глебовой.
Отрывается дверца. Свежий воздух приятно бодрит. Сашка свешивает ноги, наклоняется. Я гляжу на его затылок. Неожиданно он оборачивается и улыбается:
- Как ее зовут?
- Евгения... Женя, - мои губы непроизвольно растягиваются в улыбку.
- Она красивая, - он уже высовывается наружу, но вновь поворачивается и озорно кричит: - Но слишком худая для меня! Таких - только ты любишь!
Его раскрытая ладонь летит навстречу моей. Дружный хлопок. На душе теплеет.
Десять минут назад я чуть было не потерял друга.

По ночному городу я ехал не спеша. Слишком много эмоций за последние два часа прошло бурлящей рекой сквозь меня. Поток событий успокоился. Напряжение растворилось, волнение улетучилось, в осадке - ил усталости, по берегам - пустота.
Рука флегматично переключала рычаг коробки передач на поворотах. Я ехал в крайнем правом ряду. Сквозь открытые окна врывался ночной воздух. Мне хотелось выветрить неясный дух мертвого тела из новой машины.
По глазам резанул яркий свет. Машина, пристроившаяся сзади, врубила дальний. Ну что за уроды? Места им мало, что ли, на пустой улице? Рука потянулась к зеркалу, чтобы отклонить его. Неожиданно еще одна машина вынырнула слева, обошла меня и, резко клюнув вправо, перегородила путь. Я еле успел затормозить, прижавшись к обочине. Сзади поджал тот, кто светил дальним. Только тут я припомнил, что машина эта плелась за мной уже несколько километров.
Кто-то выждал, пока я не сверну на маленькую темную улицу, и перекрыл дорогу!
Я оказался в западне. Ни вперед, ни назад. Гнусный холодок тревоги прошелся по телу.
   
Глава 6

Я осмотрелся. Машину с двух сторон подпирали оранжевые «Волги» - такси. Из передней вышел высокий мужчина лет тридцати с загнутыми вниз усами и удлиненными бакенбардами. В руках он играл увесистой монтировкой. Фары задней машины погасли, мы погрузились в темноту.
Водитель с монтировкой встал около двери и мрачно изрек:
- Выходи, козел, поговорить надо.
Тут я его узнал. Это был тот самый водитель такси, с кем я чуть не столкнулся на перекрестке. Его суровый вид не обещал приятной беседы. Я заблокировал дверные замки и торопливо закрыл окна. Таксист усмехнулся:
- Не поможет, - Он выразительно замахнулся монтировкой на лобовое стекло. – Выходи, щенок!
Уж лучше подставить под удар собственный лоб, чем новенький автомобиль Глебовой. Я открыл дверцу и выбрался, прижимаясь к «Волге», словно она могла меня защитить. Другой водитель, маленький и полный, в это время внимательно рассматривал мою машину.
- Проверь, второго нет? – приказал высокий.
- Пусто. Один.
- Значит, высадил. Ты что, бомбишь? Наш клиентов уводишь, гад!
 - А тачка у него – новье! – уважительно цокнул полный. – И номера блатные.
- По номерам я его и запомнил, гада! Чья машина, щенок? Папенькина? Развелось хлыщей на дорогах.
Я молчал, припомнив, что первые две цифры в номере нули. Таксист продолжал кипятиться:
- Водяры нажрался и по городу лихачишь? Ты меня чуть на тот свет не отправил! Я из-за тебя чуть тачку не угробил! Кто отвечать будет за это? А?
- Учить надо молодежь, - поддакнул второй таксист.
- Сейчас научим. Я стекла бью, а ты шины коли! – скомандовал он.
- Сделаем, - в руке полного что-то блеснуло.
- Стойте! – воскликнул я, представив, во что может превратиться новенькая «Волга». – Я виноват, знаю. Но, поверьте, я не со зла. И потом… Ведь все обошлось.
- Что обошлось? У меня резина в хлам! Корды торчат. Кто отвечать будет?
- А у него, Витек, резина новенькая. Давай перекинем, - предложил полненький. – Поменяем колеса.
Высокий Витек, постукивая в руках монтировкой, сразу же согласился:
- Снимай. А я пока щенка покараулю. – Он злобно посмотрел на меня: - Вякнешь, бью по ребрам. А потом… как получится.
Маленький таксист уже подбежал с домкратом к заднему колесу.
- Подождите! – предложил я. – Давайте я деньгами компенсирую. А то очень спешу.
- Деньгами? – задумался Витек.
- Ну, конечно! Какая вам разница! Купите новые колеса.
- Ты хоть знаешь, сколько они стоят?
- Деньги у меня есть. Договоримся. Сейчас я достану.
Я прыгнул в машину, открыл бардачок. Таксисты выжидательно переглядывались. Я делал вид, что копаюсь в бардачке, а сам выкрутил руль в сторону обочины и включил первую передачу. Переднее такси торчало под углом и перегораживало выезд на дорогу. Моя машина тоже стояла носом к обочине. Сдать назад было нельзя, практически под бампер подпирало второе такси. Единственный путь – уходить вправо через бордюр.
Пока я торговался с таксистами, то успел заметить, что бордюр старый, изрядно облупившийся. За ним росли редкие кусты высотой не более метра. Сейчас лето и ветки должны быть гибкими. За кустами виднелась боковая дорожка и въезд во двор. Предстояло действовать быстро.
Левая рука захлопывает дверцу, правая одновременно поворачивает ключ зажигания. Я газую, падает отлетевший домкрат, машина скачком взбирается на бордюр. Под днищем скребет смятый куст, колеса спрыгивают на боковую дорожку, гудит двигатель, скрипят тормоза, я сворачиваю во двор.
Быстрый взгляд назад. Изумление на лицах таксистов сменяется решимостью. Каждый запрыгивает в свою машину. Перед первым такси столб, он сдает назад. Второй с ревом рвет вперед. Колесо под острым углом не может одолеть бордюр. Машина соскакивает и бьется в первую.
Металлический удар я услышал уже во дворе. Главное, чтобы здесь был другой выезд. Обогнув угол дома, выехал на перпендикулярную улицу.
Даже сквозь шум двигателя слышны отголоски мужской ругани. Теперь нужна только скорость.   
   
Глава 7

Ирина Глебова разбудила меня в автомобиле. Я дрых, откинув спинку сиденья до упора. Уже светало, когда я добрался к ее дому. Возвращаться в общежитие не было никакого смысла. Я просто прикрыл глаза. Усталость придавила непроницаемым одеялом.
- Ты что здесь делаешь? – Ирина стучала ноготком по стеклу. Солнечные лучи, прорвавшиеся сквозь крону дерева, затейливым узором играли на ее улыбающемся лице.
- Охраняю, - зевнул я и открыл дверцу.
- Ты ради меня приехал?
Девушки часто задают вопросы, на которые надо лишь утвердительно кивать и ласково улыбаться. Особенно, когда в их глазах радостное ожидание.
Я кивнул и улыбнулся.
- Честно? В такую рань, через весь город?
Я вновь кивнул и улыбнулся шире.
- Ой! Надо было тогда зайти, позавтракать! Я из окна на машину смотрела, волновалась, как бы не угнали в первый же день, но тебя не заметила. А то бы позвала. У меня кофе импортный есть. А ты, оказывается, охраняешь. Я не знала, что ты ключи забрал. Специально, да? Ты тоже волновался?
- Давай, я тебя буду учить водить машину, - прервал я ее щебетание. 
- Вот это да! Здорово! Давай! Мне сразу за руль садиться?
- Со двора лучше я выеду сам.
Мы выбрали тихую улицу и поменялись местами.
- На первую, плавно отпускай сцепление, тормози. На первую. Сцепление. Тормози. – Я отдавал команды и поглядывал на ноги Ирины.
Тонкое платье съехало, обнажив белые колени. Расставленные ноги энергично двигались, кромка платья смялась и сползла к сиденью. Красивые обнаженные ноги были очень близко от меня. Раньше я не обращал на них внимание.
Я припомнил ее фигуру в полный рост. Худенькая, стройная. Вот только пропорции подкачали. Слишком удлиненная талия, отчего ноги кажутся приплюснутыми.
Вообще-то, фигура – первое, на что я обращаю внимание при встрече с девушкой. Уже потом – волосы, лицо, глаза. Вот у Женьки Русиновой фигура идеальная. И ножки, и попка, и грудь, и плавные переходы между ними. Эх…
По-моему, я отвлекся. Ирина упорно ехала на первой передаче, двигатель недовольно гудел.
- А теперь переходи на вторую. Вот так. Чувствуешь скорость? Давай третью…
Ирина, вытянув носик, напряженно смотрела вперед. Сквозь тонкие светлые волосы пробивалась мочка уха. Этакая мягкая, слегка оттопыренная подушечка. Не только без сережки, но даже без прокола. Ушко было того же цвета, что и волосы. Издалека, наверное, и не заметишь. А вот щечки порозовели, видимо от волнения. Губки налились прекрасным малиновым цветом. Только тонкие.
Вот у Жени и волосы, и губы…
Да что я их все время их сравниваю? Женька – красавица! Таких - единицы. А Ирина… Ирина вполне симпатичная девушка. Очень даже ничего.
Я совсем забыл, что она мой преподаватель и видел в ней обычную девушку, которая жадно ловит каждое мое слово.
- Теперь попробуй, затормози точно напротив вон того столба. Так. Хорошо! Учись останавливаться там, где наметила. Попробуй еще раз.
Машина  снова встала. Ирина повернула раскрасневшееся лицо. Глаза возбужденно блестели.
- У меня получается?
Я привычно кивнул.
- Правда получается?
Видимо, иногда кивка недостаточно.
- Ты просто умница! Через несколько дней сможешь водить машину самостоятельно. У меня в первый раз получалось гораздо хуже.
- У тебя, наверное, был не такой хороший учитель, - тихо произнесла она и скользнула взглядом по моей фигуре.
Черт! По-моему я покраснел. Я не понимал, как себя вести, когда девушка говорит комплименты. И еще я не знал, куда деть руки. Они как-то сразу стали мешаться. А глаза вновь уткнулись в белую кожу ее ног.
- Ты этим летом не загорала? – сами собой пробормотали мои губы, озвучив мелькнувшую в голове догадку.
- Июнь был дождливый, - она поправила платье, но не до конца. Колени оставались видны. – А сейчас вода в реке уже теплая. Знаешь, что? Завтра я возьму купальник, и поедем на пляж. Ты тоже возьми. Согласен?
- А сегодня? – я приоткрыл окошко. День обещал быть жарким.
- Сегодня надо ехать в университет. Мы уже опаздываем. Садись теперь ты за руль. А вечером я куплю правила дорожного движения. Совсем не разбираюсь в знаках.
Пока пересаживались, мой взгляд упал на заднее сиденье. Невольно вспомнился труп. Пальцы похолодели, я поежился, словно опять коснулся окоченевшего тела. А потом всю дорогу я косился на скамейки при остановках. Каждая напоминала вчерашнюю. Где-то в этом районе мы ночью оставили труп.
И вдруг я его увидел!
Он лежал на скамейке, а рядом безмятежно топтались пассажиры в ожидании автобуса! Никто не обращал внимания на неподвижное тело. Два противоречивых желания: проскочить быстрее это место и остановиться, одновременно терзали меня. Ничего не решив, я медленно ехал мимо остановки.
И в этот момент труп зашевелился! Небритое лицо повернулось к дороге, воспаленный взгляд таращился на окружающих. Не он! Обычный алкаш.
- Смотри! – крикнула Ирина.
Нога вдавила педаль тормоза, машина дернулась и заглохла. Перед капотом торчала побледневшая старушка. Я оторопел. Наверное, именно в такие моменты появляются седые волосы. Старушка пришла в себя, отчаянно жестикулировала кулачком, из приоткрытого окна доносилась ее ругань. В этом деле ей тут же помогли пассажиры на остановке.
Я сдал назад и объехал старушку. Голова постоянно кланялась в извинениях.
- Я ведь ее даже не задел, - оправдывался я перед Глебовой.
- А если бы сбил, то насмерть? - спокойно поинтересовалась Ирина.
Я удивленно посмотрел на нее:
- Скорость была небольшая. Хотя ноги старушке, наверняка, мог сломать.
- А на капоте или этом… бампере след останется?
-  Если бы задел только углом, нет. А бампер у «Волги» крепкий. Да ты не волнуйся, я буду теперь осторожен, - поспешил успокоить я.
Но Ирина как-то съежилась в кресле и погрузилась в раздумья. Как быстро у нее меняется настроение. Вот и вчера, после странного телефонного звонка так же было. Я не выдержал и задал вопрос:
- Слушай, а вчера по телефону тебе что сказали?
- Вчера? – Она нахмурилась, сбросила туфли и поджала ноги. Руки обхватили плечи. Ира стала похожа на беззащитного котенка, пытающегося укрыться в кресле. После долгой паузы ее губы прошептали: - Произнесли только три слова. «Рано радуешься, красавица». И положили трубку.
Я удивился.
- А голос ты узнала?
- Голос был с кавказским акцентом. Но какой-то странный… Нет, я никого не узнала.
- Ты думаешь, это насчет «Волги»?
- Вчера я радовалась двум вещам. Автомобилю и… И тому, что ты был рядом.
Голубые глаза девушки беззастенчиво смотрели на меня.
И зачем я только спросил? Все эти женские откровения... Что она имеет в виду? Ну, нет, хватит лезть в чужую душу.
- Соседи увидели новенькую «Волгу», вот и завидуют! – излишне бодро выкрикнул я, стараясь стряхнуть смущение. – Народ то у нас какой? Сама знаешь.
Дальше ехали молча и быстро. Я не знал о чем говорить и торопился расстаться.
   
Но в университетском вычислительном центре Ирина Глебова первым делом тащит меня в свой кабинет.
- Я обязательно должна напоить тебя чаем, - решительно заявляет она. – Ты же совсем не завтракал!
Пока шумит электрический чайник, я напряженно смотрю на телефонный аппарат. В голове назойливо мелькает номер Евгении. Я должен позвонить и рассказать, как мы избавились от трупа. Ведь она волнуется. Я должен был сделать это еще ночью. Но постеснялся ее будить. Она и так пол ночи не спала.
А сейчас мне мешает Глебова. Не мог же я при ней говорить про труп.
- Даже печенья не осталось! - Ирина вжикнула очередным ящиком в столе. – Я сбегаю в буфет. Он должен уже открыться.
За ней захлопнулась высокая дверь. Как это кстати! Моя рука вцепляется в телефонную трубку. Гудки. Длинные гудки. Она не подходит. Может, ошибся номером? Палец вновь накручивает диск. Потом еще и еще раз. Тишина. Женечка, где же ты?
Ирина вернулась, порхает вокруг меня. Чашки, сахар, бутерброды. Чай очень горячий. Я обжигаю нёбо. Язык чувствует, как отслаивается кожа.
Бесцеремонно открывается дверь. Я слышу строгий голос Ольги Карповой:
- Заколов! Ты планируешь к нам присоединиться? Надо алгоритм переработать, у нас зацикливание идет. Мы уже больше часа с Евтушенко занимаемся.
Я оборачиваюсь. Ее взгляд назойливо буравит Ирину. Таким взглядом можно скважины на мерзлоте пробивать. Глебова делается строгой, садится за рабочий стол.   
- Заколов помогает мне систематизировать материалы, - говорит она, склоняясь над бумагами. И небрежно в сторону Карповой: – Когда мы закончим, он подойдет.
- Тихон, у тебя всегда есть интересные идеи. Приходи быстрее, мы закопались, - теперь Ольга говорит мягко и просительно.
Я неизменно клюю на этот тон, тем более, когда девушка ненавязчиво хвалит. Вот и сейчас сразу поднимаюсь.
- Подождите! Вы мне еще нужны, - делает властный жест рукой Глебова.
Я сажусь. Девушки обмениваются колкими взглядами. Дуэль без оружия и слов. Первой не выдерживает Карпова. Хлопает дверь. Звук сильнее чем нужно.
Ирина пшикает в кулачок, сдерживая смех.
- Чего это она? Такие глазищи…
Я тоже улыбаюсь. Мы как два школьника, застигнутые врасплох учителем.
- Ты обязательно все съешь. Пока не съешь, не отпущу!
Тон у Ирины такой, что я вспоминаю свою маму.  Как одинаково женщины понимают заботу о мужчинах.
Чай уже остыл, проявляется приторная сладость. Сколько же она сахара туда набухала!
В дверь вновь просовывается Карпова.
- Вот, Заколов! Тебя разыскивают!
В ее голосе торжество, густо перемешанное со злорадством. Взгляд обращен не ко мне, а к Ирине. Ехидные глаза говорят: тебе он тоже не достанется!
Но мне не до женских колкостей.
Разыскивают!
Вот и конец вчерашней авантюры.

Глава 8
 
Сильная рука Карповой распахивает дверь. Я ожидаю увидеть мощные фигуры людей в погонах. Но в проеме появляется стройная Женя Русинова:
- Тиша, я к тебе…
Она всегда заканчивает фразу очень тихо. Последние слова, слетающие с губ, скорее улавливаются по движению. От них веет нежностью. И всегда остается ощущение, что часть слов недосказана. И ты сам волен домысливать их.
«Я к тебе пришла». Нет, не так!
«Я к тебе спешила». Да какая разница!
Она искала меня!
Каблуки-шпильки трижды щелкают. Женя в середине комнаты. Всего три шага, а сколько грации! Белые ремешки туфель на загорелых лодыжках, точеные икры, плавно переходящие в колени, над которыми колышется оборка легкого платья. Она смотрит только на меня. Она не замечает ни злорадства Карповой за спиной, ни напряжения в позе хозяйки кабинета. Кроме меня для нее никто сейчас не существует.
Я кладу недоеденный бутерброд. Между зубов остатки колбасы, и запах во рту не самый свежий.
- Женя…, - мои глаза прилипают к открытым плечам.
Тонкие бретельки поддерживают ткань чуть выше груди. Два четких пупырышка на синем платье в белый горошек не оставляет никакого сомнения, что лифчика на девушке нет. Узкая кисть руки лежит на вызывающе белой сумочке. Волосы прибраны сзади в замысловатую прическу. Голова наклонена, одинокая прядь покачивает изогнутым кончиком ниже подбородка.   
Я около Жени. Наверное, чтобы там оказаться, я передвигал ногами, но совсем не помню этого. Она смело берет меня за руку, и мы выходим в коридор.
- Женя, я тебе звонил. Недавно… Все прошло нормально, - мямлю я.
Она совсем не слушает и толкает меня к стене. Карие глаза с поволокой блуждают по моему удивленному лицу. Изогнутые ресницы опускаются, тонкие руки взмывают и смыкаются на моей шее. Пальчики давят нежно, но властно, я наклоняюсь к милому лицу. Мягкие открытые губы несколько раз ласково прикасаются к моим, а затем жадно накрывают рот.
Я в первый раз целуюсь с Женькой Русиновой! Точнее она целует меня. Я скован. По коридору ходят какие-то люди, они наверняка пялятся на нас. Совсем рядом слышится удивленное хмыканье Карповой. А еще этот проклятый колбасный запах!
Но Женьке все равно. Она вжимается в меня и так двигает губами, что я тоже забываю, где нахожусь. Все вокруг заволакивает туман. Сейчас существуют только она и я! Больше – никого!
Наши губы разлепляются, ее влажное дыхание совсем рядом. Между нашими лицами меньше сантиметра.
- Женька, милая…, - нужны какие-то слова, но их у меня нет. В голове сладкая пустота. Я прижимаю гибкое тело, остро ловя новые неизведанные ощущения. – Женька…
- Потом, потом, - ее пальчик игриво нажимает на мои губы. Хочется его куснуть.
- Ты ради меня пришла?
- Не только, - ее руки соскальзывают по плечам и упираются в грудь.
Я впервые так близко вижу бездонные омуты карих глаз. В них можно утонуть. Взгляд затуманен. Дуги бровей, как профиль накатывающейся волны. У переносицы гуще, утончаются к краям. В глазах есть что-то восточное – страсть и тайна. 
- А к кому еще?
- Мне хвосты надо сдать…
- Так сессия же была в июне?
- Я с Юрой в Ялту ездила. – Она мягко отстраняется. Когда она серьезна, ее сжатые губы приобретают идеальную форму – галочка посередине верхней, прогибающаяся дуга нижней.
- Я тебе еще ничего не рассказал, - спешу сказать я, чувствуя, что она исчезает.      
- Мне назначено. Ждут. – Она нежно улыбается, губы меняют форму – верхняя растягивается в линию, но нижняя сохраняет дугообразный изгиб. – Тиша, приходи ко мне вечером…
Она быстро скользит по коридору и вбегает по лестнице. Я упрямо тащусь за ней.
- Не ходи за мной! - строго машет она, брови вновь хмурятся.
Она около широкой двустворчатой двери. Один раз ударяет костяшками пальцев. Дверь торопливо распахивается, словно кто-то дежурил с той стороны. Сальные выпученные глазки на горбоносом лице встречают ее. Женя скрывается за дверью. Щелкает замок.
В коридоре неприятная тишина. Я плетусь к незнакомому кабинету, смотрю на табличку: Амбарцумов Левон Суренович. Декан.
Зачем в таком легкомысленном платье она пришла к декану? Почему дверь закрыли на замок? А как на нее смотрел этот лысый коршун!
Я замахиваюсь кулаком и хочу стучать в ненавистную дверь. Но рука безвольно опускается. Я сажусь на ступеньки и жду. Время тянется медленно. На меня натыкаются редкие сотрудники. Глупо! Как все глупо!
Я ухожу. К Ирине вернуться почему-то стыдно.
Я в лаборатории. Евтушенко склонился над бумагами. Карпова прильнула к нему и жадно ловит объяснения.
- Что там с алгоритмом? – спрашиваю я.
Карпова изучающе меня рассматривает. Видимо ее удовлетворяет мой растерянный вид, и она улыбается. Ее плечо демонстративно соприкасается с Сашиным. Евтушенко близоруко щурится. Он без очков.
- Мы уже все придумали. Количество итераций сокращается на порядок, – сообщает он.
- Да! – поддакивает Карпова, еще теснее прижимаясь к Саше. – Пока некоторые развлекаются, мы работаем.
У меня такое впечатление, что я здесь лишний.
- Молодцы, - одобрительно бурчу, хотя в голосе равнодушие.
«Вечером… Женя обещала вечером…», - сладко вспоминаю я.
Мне не хочется корпеть над формулами и операторами. Я думаю только о Жене. Вечер, побыстрее наступил бы вечер. Воображение рисует нечто сладко-туманное, до сих пор неизведанное. Я и она в спальне. Полумрак, объятия, близость...

Но реальность оказалось совсем иной.
Душная кубатура шкафа вместо мягкой постели. 
    
Глава 9
         
Сжавшись калачиком, я сидел в платяном шкафу. Когда в последний раз я залезал в шкаф? Наверное, лет в шесть, играя в прятки. Тогда был азарт и возбуждение от игры. А сейчас двадцатилетний дылда, стыдливо притаился, обхватив колени, среди женских платьев.
В шкаф меня запихнула Женя Русинова. Я и возразить не успел. Не до того было. Мы разговаривали наедине, когда в дверь неожиданно позвонили.
- Это Юрий, - встрепенулась она и сразу же направила меня в шкаф.
Получилось как в анекдоте: возвращается муж – любовник прячется в шкафу.
Но я не любовник! К сожалению. А Юрий Борисович Евгении не муж! Могла бы сказать, что встретила одноклассника. Представить. Я бы вежливо откланялся и ушел. Но не захотела, выбрала другой вариант, унизительный и опасный. Наверное, Калинин страшный ревнивец. Его понять можно. Да и время уже позднее для безвинной встречи с одноклассником «тет-а-тет».
Я посмотрел на часы. Светящиеся стрелки «Командирских» показывали начало одиннадцатого.
Время пролетело быстро, с тех пор, как после университета я отвез Ирину домой, где она непременно захотела угостить меня ужином, долго возилась на кухне и переругивалась с мамочкой. У той сдвинули график дежурств, и застать ее дома Ирина не ожидала. А потом я через весь город на перекладных добирался до квартиры Жени.
- Я пришел, - радостно воскликнул я, когда Женя открыла дверь.
Моя улыбка натолкнулась на ее озабоченное лицо.
- Проходи, - прошептала она, склонив брови.
Мы вошли в комнату. Она сделала жест рукой, и мы расположились в креслах. Я оказался на месте вчерашнего покойника. Женя была все в том же платье в горошек, что и днем, только ее густые черный волосы были распущены. Она в раздумье заматывала кончики волос на указательный палец и тут же их распутывала.
- Как  прошел экзамен? – поинтересовался я. Мне не давал покоя большой хищный шнобель Левона Суреновича.
- Хвосты? А-а… Сдала, - рассеянно ответила она.
- Ты всегда так экзамены сдаешь?
- Как так?
- Ну вот так… Наедине с преподавателем, в отдельном кабинете…
- Ты на что намекаешь? Какое тебе дело? Как хочу, так и сдаю!
Разговор не клеился. От мягкого дневного поцелуя не осталось и воспоминания. Казалось, те счастливые мгновения были в какой-то давней прежней жизни.
Я опустил взгляд на журнальный столик, разделяющий нас. Вчера здесь стояла бутылка коньяка.
- Откуда взялся этот коньяк? – я показал пальцами, словно бутылка все еще находилась между нами.
- Андрей принес с собой.
Я вспомнил, что уже задавал этот вопрос. И ответ был тот же самый.
- Странно… Он принес отравленный коньяк и сам его выпил.
- Может, в магазине суррогат подсунули?
- Ты что, это был мгновенный яд, а не поддельная бурда, из-за которой бывает расстройство желудка и трещит башка. Подумать только, а ведь ты тоже могла его выпить!
- Я уже говорила, что терпеть не могу крепкие напитки.
Мы помолчали. Женя понуро смотрела на стол, что-то вспоминая.
- А куда вы… Андрея…, - еле слышно произнесла она.
- Положили на скамейку.
- Какую скамейку?
- На городской остановке.
- Просто на скамейку?
- Да.
- На обычной остановке?
- Самой обычной.
- Какой ужас!
- А что бы ты хотела? В реку?
- Не злись. Мне его жалко…
- Утором его, наверное, нашли.
- Да, уж, нашли… Юрий из-за этого срочно из Москвы вернулся. Когда ты позвонил в дверь, я думала, что это он.
Последние слова меня неприятно укололи. Выходит, она ждала совсем другого мужчину, и поэтому не обрадовалась нашей встрече. Опять воцарилось молчание. Все шло совсем не так, как я планировал.
И тут в прихожей затренькал звонок. Требовательный. Властный.
После чего я и оказался в шкафу.
- Сиди тихо, - решительно шепнула Женя и плотно прикрыла дверцу.
Я погрузился в душную темноту. Голова просунулась между платьями. Словно влез в густой куст, где огромные листья сшиты из ткани. По лицу струилось нечто гладкое и прохладное. Нос вдыхал запах холодной свежести. Так пахнут яблоки, принесенные с мороза. На плечах лежала грубоватая ткань тяжелой юбки. Пальцы ощупывали другие платья и блузки, ладони тонули в плотных занавесях одежды, мысли возбуждали воображение. Все это бывает очень близко к ней, обнимает ее тело, впитывает ее запах! Я просунул руку внутрь прохладного платья, представил, как Женя около зеркала одевает его, как ткань скользит по ее коже, вздрагивает при поворотах… И задохнулся от восторга.
Голоса переместились из прихожей в комнату.
- Юра, может, на кухню? Чая попьем, – предложила Евгения. Чувствовалась, что она сдерживает вошедшего мужчину.
- Какой тут чай! – Озабоченный мужской голос переместился в центр комнаты. – Ты представляешь, я сюда летел, думал, все несчастным случаем обернется, или, на худой конец, чьей-то глупостью. А тут – на тебе! Отравление цианидом! Это уже факт, медэксперт дал заключение. И труп явно на остановку подбросили. Не мог он там умереть! Что ему делать на остановке общественного транспорта? У следователя масса вопросов ко мне. Уже звонили… И тон такой, знаешь, наглый. Не то, что раньше. Завтра встречаемся.
- Успокойся, Юра. Ты ведь не причем.
- Не скажи. Ведь это убийство. Убили моего близкого сотрудника. Ну, ты же Андрея прекрасно знаешь. Незаменимый был помощник. Теперь я должен обязательно убийцу найти. И быстро. А то слухи поползут… Не отмажешься. И замолчать невозможно! Десятки людей тело видели. На людной улице выложили, подлецы.  Кто-то действовал очень дерзко. Словно знак какой-то мне подал.
Застонало кресло, тяжелая фигура долго принимала удобную позу.
- Юра, а тех, кто тело подбросил, неужели никто не видел? – вкрадчиво спросила Евгения.
Мне показалась, что она угнездилась на валике кресла рядом с Калининым. Воображение быстро дорисовало его руку, лежащую на бедре девушке. Я куснул платье. Как еще я мог выразить свое раздражение?
- Я из Москвы районному прокурору звонил, велел, чтобы лучших специалистов на это дело выделил. Следователь активно работает по этому вопросу. Завтра узнаю. Ты мне лучше вот что скажи: Андрей вчера к тебе не заходил?
- Андрей? – Евгения выдержала паузу и очень лениво произнесла: - Ну, что ты. С какой стати?
Я оценил ее актерские способности. 
- Да, понимаешь, не можем разобраться, где он был вчера вечером? Я тебя из университета подвез… Кстати, как дела с экзаменами, котенок?
- Нормально. Сдала.
- Молодец, молодец, киска. Если совсем уж тупик будет, обращайся, решим вопрос. А так, лучше сама. Ты ведь у меня умница, красавица… У-у, какая ножка. Все отдам за эти ножки… Ну, что ты, что ты…
- Юра, подожди. Что про Андрея удалось выяснить?
- В том то и дело, что ничего. Я тебя подвез домой, заскочил на работу и срочно в Москву. Попросил, чтобы рейс задержали. Андрей меня в аэропорт проводил. У нас так принято. У меня пакет завалялся, я ему передал. Там коньяк оставался, еще чего-то. Шофер сегодня доложил, что Воробьев его попросил высадить в центре. На твоей улице, кстати. Что ему в этом районе надо? Живет ведь он в другом месте. Жил… Э-эх… У тебя выпить есть?
- Нет, - торопливо ответила Евгения.
- С женой его я разговаривал. Андрей ей звонил в тот вечер. Сообщил, что на службе задерживается. Соврал... Но ей я этого, конечно, не сказал. У него же остался маленький ребенок. Вот беда! А по всему получается, что у Андрея любовница была. С чего бы ему иначе врать?
- Все вы мужики одинаковые. Мало вам одной!
- Котенок, ну что ты! Ты для меня почти жена. Ты же знаешь. Лапонька моя, солнышко…, - последовало звучное чмоканье.
Я напрягся, рука смяла висящую перед носом ткань. Пусть только попробует, старый козел, устроить любовную сцену. Выйду и… Как я поступлю, я не успел решить. Рука дернулась, вешалка качнулась и стукнулась о стенку шкафа. Касание было не сильным, но звук показался громким, ведь я сидел словно внутри барабана. В кулаке оказалась смятая кофточка, я замер.
- Юра, ну, хватит, - резко оборвала нежное воркование Женя. Послышались ее легкие шаги. Она явно выскользнула из объятий. Ее голос звучал уже с другой стороны: - Сейчас не время. Мне тоже очень жалко Андрея.
- Да, Андрей… Угораздило же его вляпаться в дурацкую историю. Все так некстати!
- Ты о чем? Он умер!
- Он то умер, а нам еще жить. Наверняка будут опрашивать его окружение, родственников, знакомых. Следователь и тебе может задать вопросы. Но я попрошу, чтобы тебя не тревожили.
Зазвонил телефон. Зуммер гудел прямо за стенкой шкафа.
- Слушаю, - раздался осторожный голос Жени.
Я чувствовал ее присутствие совсем рядом, казалось, протяни руку и достанешь. Тело непроизвольно развернулось, шкаф скрипнул. Я замер, стараясь не дышать. Если так хорошо слышно ее, то и меня могут услышать.
- Это тебя, - громко произнесла Женя.
Я вздрогнул, мне показалась, она обращается ко мне.
- Меня? – удивился Калинин. – Кто это еще?
Он взял трубку, кашлянул, голос приобрел строгие нотки:
- Калинин у аппарата… А-а, ты Петр Кириллович. Как меня здесь вычислил?... Очень надо? Понимаю, понимаю… Важный вопрос, говоришь. Минутку.
По едва слышным движениям я догадался, что Калинин прикрыл ладонью трубку.
- Женечка, ты чай предлагала. Сходи, котенок, на кухню. Приготовь.
Тембр его голоса легко варьировался от нежно-домашнего до начальственного. Когда Женя вышла, он сухо спросил:
- Ну, в чем дело, Кирилыч?
Калинин оперся о шкаф, стенка дрогнула. Он, видимо, развернулся так, чтобы разговор не был слышен в другой комнате. Но я, напротив, теперь мог улавливать и слова собеседника.
- Проблему ты мне создал, Юрий, - хрипел голос в трубке.
- Жизни без проблем не бывает. В чем дело-то?
- Машину из твоей доли ты зачем в городе оставил? Да еще в ГАИ зарегистрировал?
- Да ладно, велика проблема…
- Нет, Юра, ты, видимо, не понимаешь или прикидываешься, - шипела трубка. – Это левая «Волга». Ее нет ни в одних документах на заводе. Ее в природе не существует!
- Кирилыч, не кипятись. Мне просто срочно понадобилась машина здесь в городе.
- Борисыч, ты подставил всё дело! Понимаешь? Не только меня, а других авторитетных людей. А они на твои чины смотреть не будут. Я тебе отстегиваю машины, чтобы ты сбывал их в Среднюю Азию. Моя вотчина – Кавказ. Надо строго выполнять обязательства!
- Кирилыч, бывают в жизни обстоятельства…
- Обстоятельствами не прикрывайся! У меня тоже бывают обстоятельства, но я себе такого не позволял. Ты пренебрег элементарной осторожностью!
- Ну, все, все. Подумаешь – одна машина.
- Да еще на бабенку какую-то оформил. Она же хвастаться будет. У соседей вопросы возникнут: откуда? Она сболтнет. И пошло, и поехало. Любой опытный чинуша в миг дело раскрутит. И В Москву капнет.
- Ты что предлагаешь? – засопел Калинин.
- Срочно уничтожь машину. Чтобы она сгорела со всеми документами. И не в нашей области, а где-нибудь подальше. А потом, снимай с учета, как не подлежащую восстановлению.
- Ну, это… Ты хватил. Новая совсем.
- Юра. Это не просьба. Это требование. И я два раза повторять не буду! Или ты делаешь, как я говорю, или…
- Что, или?
- Я через Отара Тбилисского работаю. А у законников нравы крутые.
- Ты что, мне угрожаешь?
- Понимай, как хочешь. Я все сказал. Даю два дня. А дальше я ни за что не ручаюсь.
Я услышал гудки. Гудки были долгими. Потом гулко сотряслась деревянная стенка – Калинин жахнул кулаком по шкафу. На меня свалилась тяжелая юбка. Дверца шкафа качнулась и с пронзительным скрипом отъехала. Свет расширяющейся полосой вторгался в мое убежище. Сейчас Калинин шагнет в центр комнаты, и мое присутствие будет раскрыто.
- Женя! – крикнул Калинин.
Но торопливые шаги домашних тапочек на твердой подошве уже стучали по коридору. Дверца к этому моменту распахнулась полностью. Я повернул голову. Согнутая спина в коричневом костюме удалялась от шкафа. Ниже поясницы костюм был сильно смят. Я почему-то представил такое же помятое выражение на лице Калинина. Он плюхнулся в кресло. Тяжелая голова с седыми висками поворачивалась ко мне. Я прикрылся юбкой. Как ребенок, честное слово.
Лучше бы он меня застал в квартире, чем в таком глупом положении!
И тут шаги Жени остановились около шкафа. Дверца шумно захлопнулась. В закрывающейся щели я заметил уголки глаз Калинина. И сразу – темнота.
- Что случилось, Юра? – встревоженный возглас Жени метнулся к креслу. 
- Ничего. Ничего особенного. Обычные трудности. – Он надолго замолчал. Потом глубоко вздохнул: - Ну, ладно. Я поеду. Завтра тяжелый день предстоит.
Мне сразу стало легче. У порога они поцеловались. Я слышал шорох одежды и звук разлепляющихся губ. Когда захлопнулась дверь, Женя вернулась к шкафу. Щелкнул мебельный замочек. Полоса света накрыла мою согнутую фигуру.
- Вылезай, Тиша, - Женя улыбалась. Локоны черных волос подрагивали как пружинки. – Ты не заснул?
Она озорно смотрела на меня, словно мы действительно играли в прятки, и она, наконец, меня нашла. Но у меня было совсем другое настроение. Я развернулся и свесил ноги на пол. На плечах громоздился ворох одежды.
- Что у тебя с ним? – спросил я, уткнувшись глазами в пол.
Женя отвернулась и отошла. Я услышал голос, похожий на шелест листвы:
- Я его любила.
- Он же старый! – выкрикнул я.
- Он хороший.
- Но он…, - я смотрел на ее тонкую талию, которая была прямо передо мной и не находил слов. – Но так нельзя!
- Что нельзя? – она порывисто обернулась.
- Жить с ним. Целоваться с ним.
- Лучше человека я не встречала, - она вновь отвернулась. Волосы веером рассыпались по обнаженным плечам.
- Так почему же ты ничего не сообщила ему про Андрея? Почему ты вчера позвала меня?
- Юрий был в Москве.
- А сегодня? Почему ты ему соврала?
Она долго молчала, прежде чем сказать:
- Я любила его, и нам было хорошо… А сейчас я люблю свои воспоминания... Раз все уже произошло, лучше ему не говорить.   
- Женя, Женечка. Что ты несешь? - Я встал и зло швырнул белую блузку, все еще зажатую в руке.
Ткань раскрылась в полете и смятым парашютом приземлилась на кровать. Я узнал кофточку, в которой впервые увидел Женю в университете. Яркий образ полоснул вспышкой воспоминания – белая фигура, безумная грация в простых движениях. Меня потянуло к ней. Затекшие ноги слушались плохо. Руки сжали хрупкие плечи девушки, губы шепнули с надеждой:
- А может, бросишь его?
Она дернула спиной и выскользнула. Ее глаза брызнули искрами:
- Ради кого? Ради тебя? Я тебя совсем не знаю!
- Меня? Почему? Почему ради меня? Найдешь молодого парня, - от обиды я нес полную чушь, сам понимал это, но продолжал монотонно твердить: - Познакомишься, влюбишься. Ты заметная. В университете много студентов. Это так естественно, чтобы молодые любили молодых.
- Замолчи! – Женя села в кресло, перекрестила ноги. Голые коленки возвышались над журнальным столиком. – Думаешь, у меня не было молодого? Был. Самый первый…
Она повернула голову и больше не смотрела на меня. Казалось, она рассказывала одинокому цветку на подоконнике:
- Во время вступительных я жила в общежитии. Влюбилась в абитуриента, как и я. Втюрилась по уши. Его звали Вовка. Фигурой напоминал тебя. Когда он со мной переспал… Это было так противно… Запах дешевой выпивки изо рта, потные руки, пыхтение… И все молча… Да чего говорить! Но больнее всего не это... Я думала, на следующий день он обязательно меня найдет, и мы будем теперь вместе. Но он не пришел… Я сама нашла его вечером. Я летела к нему, а у него… Полное равнодушие в глазах. И разговоры все про то, как набухались вчера, как было клево, как кто-то подрался, а кто-то заблевал весь туалет. Мне показалось, что он даже забыл про меня. Но он помнил. Сказал, ты дверь не закрывай, мы сейчас с парнями выпьем, и я к тебе приду. Вот так все просто… А на лице такая ухмылка… Я проплакала всю ночь… И больше не хочу такого.
Мне показалось, что на ее глазах выступили слезы. Но она не сделала ни одного движения, чтобы их вытереть или стряхнуть. Только поджала колени, обхватила их руками и стала похожа на свернувшегося в кресле котенка. Волосы полностью скрыли ее лицо. Я стоял посередине комнаты и не смел подойти.
- А Юрий Борисович мне встретился позже, - продолжила она рассказ. – Я не прошла по конкурсу и просто не знала, что делать. Он мне очень помог. Он был, как волшебник. Он мог все! Я стала студенткой. Сначала меня приняли на вечернее отделение, а через месяц перевели на дневное. Юрий Борисович дарил мне бесконечные подарки. Такие милые… Он умел ухаживать и ждать. Я к нему привыкла, он даже мне понравился. Мне нужно было как-то его отблагодарить… С ним все было по-другому. Он был ласков и безумно нежен… Все так отличалось от того, что я испытала раньше. Мне было с ним очень хорошо… А потом он мне подарил вот эту квартиру. Я его полюбила… Сильно полюбила. Я была счастлива. Ощущала себя женой. Мы были почти как в браке. В гражданском. Он не жил со мной постоянно. Это был скорее гостевой брак. Главное, я любила… А сейчас… Сейчас не знаю. Сейчас мне с ним удобно.
Она затихла. Я с трудом осмысливал услышанное. Молчание набухало, как река в половодье, и разделяло нас. Берега раздвигались.
Я направился к двери. Женя не окликнула и не проводила. Замок захлопнулся за спиной, и я скатился по лестнице в дождливую ночь. 
Дождь мешает, если от него пытаешься укрыться. Я не пытался. Дождинки скапливались в волосах, и, набрав силу, стекали по лицу и шее, мокрыми червяками заползали под воротник. Но мне было все равно. Волосы слиплись и вытянулись, напряженной лицо, словно оделось в водяную маску. Потом промокла одежда на плечах и бедрах. Потом ступни ног, хлюпающие по лужам, затем все остальное. Но меня это не касалось. Мокло только мое тело, а вся моя сущность, то, из чего состоит человек кроме плоти, в десятый раз переживала историю Женьки Русиновой.
И это было в тысячу раз хуже.
Она любила другого! Она отдавала себя другому!
Я домысливал то, о чем она умолчала, и мне было безумно больно.
Где-то внутри меня сдвинулась тектоническая плита. Кипящей струей изрыгнулся вулкан. Боль расплывалась огненной лавой, заливая внутренности. Я полыхал и, казалось, мог прикосновением воспламенить листву. Но все вокруг было мокрым. Душа моя рвалась на части и кричала: «Ну почему тогда меня не было рядом с ней? Все было бы иначе!»

Глава 10

Дверь в общежитие открыл Франц Оттович.
- Разве так можно, молодой человек? - встретил он меня изумленным возгласом. - Вы совершенно мокрый.
Я равнодушно посмотрел в небольшое зеркало на стене. Мокрые волосы прилипли ко лбу, на оттопыренных кончиках дрожали капли. Рубашка потемнела, обхватив неровными складочками грудь и плечи. Тусклый взгляд, обращенный внутрь, с трудом возвращался из глубин переживаний.
- Давайте я вас чаем напою, а лучше сразу переодеться. Ведь вам, наверное, холодно? - суетился старый вахтер, доставая вторую чашку.
Я плюхнулся на дерматиновый диванчик рядом со столиком вахтера. О чем он спрашивает? Холодно? Рука стряхнула брызги с волос. Ладонь прохладная, нос тоже, но внутри полыхал обжигающий огонь ревности.
- Мне не холодно. Мне больно, - обреченно брякнул я.
- Та-ак… По-моему я понимаю. – Франц Оттович пытался что-то разглядеть на моем пустом лице. - Это из-за Женечки?
- Вы ее знаете? – удивился я.
- Я слышал только ее голос. Но этого достаточно.
- Почему девушки влюбляются в старых козлов?  - вцепился я ожившим взглядом в вахтера.
- Ну, это вы, Тихон, хватили. Чай пейте. Вот и варенье. Из крыжовника. Прошлогоднее еще осталось. Скоро будем новое делать. – Франц Оттович придвинул мне чашку и блюдце с вареньем. – Так кого вы считаете старым козлом? Человека вроде меня?
- Нет, что вы, Франц Оттович, - спохватился я. – Я не про вас. Я другого имел в виду. Ему лет сорок пять – пятьдесят, наверное. Но ей то всего двадцать!
- Ну, сорок пять - это для мужчины не возраст. А что касается вашего вопроса, так девушки чаще всего ждут, чтобы их выбрали. Так природой заведено. Активность проявляют самцы. Естественный отбор по теории Дарвина. Изучали, надеюсь, такую? Пассивные самцы вымерли, не оставили потомства. А самочки должны быть красивыми, чтобы активные самцы на них обратили внимание. На первом этапе девушки обычно приглядываются и позволяют себя любить. А задача мужчины – влюбить ее в себя. Влюбленная женщина совсем не то, что просто любимая. Попомните мои слова.
- Любимая, влюбленная, - я вслушивался в новый смысл заезженных слов и, кажется, понимал старика. - А как ее в себя влюбить?
- Вот, видите, в чем недостаток молодости. Вы еще не знаете, как это делается. А опытный мужчина, если он добрый и щедрый, и по настоящему любит, добьется взаимности очень быстро.
- Ну, он же… не красивый.
- С чего вы взяли?
- Седой уже.
Ладонь вахтера прошлась по белому ежику волос, губы усмехнулись.
-  Это не столь важно.
-  А что важно?
-  Отношение к женщине.    
-  Отношение…, - я хлебнул чай, попробовал варенье. Кисло-сладкое, в самый раз. И тут же вырвалось: - Но я же люблю ее!
-  А в чем это выражается?
-  Я хочу ее, - выдохнул я и отвел глаза.
-  А до встречи с ней вы никого не хотели?
-  Почему? Да я… почти всегда хочу.
-  Значит, вы всегда влюблены?
-  Нет. Это на уровне физиологии.
- Вот именно. Гормоны, мужские гормоны играют. Так может и сейчас у вас не любовь, а так…
-  Нет, сейчас совсем по другому. Я все время о ней думаю, я… я сгораю от любви.
-  Или от ревности?
-  От ревности тоже, - согласился я.
Вахтер усмехнулся:
-  Этим молодежь и отличаетесь от стариков. У вас – огонь, у нас – пепел. Эх, пойду-ка я за водичкой схожу. Ночь еще долгая впереди.
Он взял чайник и заковылял по коридору. 
- Франц Оттович, давайте помогу? - запоздало предложил я.
- Нет, мне все одно в туалет надо. Ты за дверью пока пригляди.
- Хорошо. Не беспокойтесь.
Оставшись один, я вспомнил разговор Калинина по телефону с неким Петром Кирилловичем. Левые автомобили. Вот, оказывается, как делают деньги чиновники. Калинину угрожали, ссылаясь на Отара Тбилисского. А фамилия погибшего Андрея -  Воробьев. Много нового я узнал из случайно подслушанного разговора. Надо записать, пока не забыл.
Я взял маленький листочек со стола и написал: «Отар Тбилисский. Андрей Воробьев. Петр Кириллович». Хотя фамилия Калинина и без того слишком хорошо врезалась мне в память, я приписал и ее.
Из коридора послышались шаги вахтера. Объяснять свои записи постороннему человеку не хотелось. Я торопливо согнул бумажку и сунул в кошелек под надорванный карман. Как только старик включил чайник, я поспешил расстаться.

Утром меня разбудил стук в дверь.
- Заколов, вас к телефону, - услышал я голос Франца Оттовича.
Меня как пружиной подбросило с кровати. Женя! Я напялил штаны и стремглав пронесся по коридору. За спиной затихал хриплый голос вахтера:
- Я уже собрался уходить, а тут звоночек. Вас…
Меня умиляло, что семидесятилетний человек ко всем студентам обращался на вы.  Он еще что-то объяснял, но я уже схватил трубку:
- Женя! Привет!
Трубка дышала тишиной. Я различал даже звук разлепляющихся губ.
- Привет, Заколов, - раздался в телефоне неуверенный голос. – Но это не Женя. Я - Ирина. Глебова.
- Да. Ира. Здравствуй, - я в миг стух, словно из меня выпустили пар, и попытался оправдаться: – Тут мне не правильно сказали…
- Ничего я не успел сообщить, - шипел рядом недовольный вахтер. – Евгению я бы узнал.
- Быстро бежал, почти летел. Отдышался? – иронично поинтересовалась Ирина. Затем в ее голосе проявились твердые нотки преподавателя. – Я вот к тебе по какому вопросу звоню. Не мог бы сегодня подучить меня водить машину?
- Да, конечно.
- Сегодня суббота. У тебя, наверное, какие-то планы?
- Нет. Никаких планов, - промямлил я.
- Когда сможешь приехать?
- Могу сейчас.
- Приезжай. Я жду.
- Хорошо.
Возникла пауза. Никто не клал трубку.
- Ну, до встречи! - бодро воскликнула Ирина.
- До встречи, - тусклым эхом отозвался я.

Ирина встретила меня в машине. Она посигналила, когда я попытался сунуться в подъезд.
- Теперь я буду учиться, как следует. Чтобы от тебя не зависеть, - сразу заявила она. – Ты у нас человек занятой. Нарасхват, можно сказать.
- Почему? Сегодня я совершенно свободен.
- Правда?
- Конечно.
Невнятная напряженность между нами исчезла. Ирина улыбнулась:
- Давай я сама попробую со двора выехать.
- Давай, - согласился я. – Только делай все по моей команде.
- Хорошо. – Она пристально взглянула на меня и, не отводя глаз, прошептала: - Иногда, когда мной командуют, это так приятно.
Мы колесили по тихим субботним улицам. Управление автомобилем давалось Глебовой все лучше и лучше. Я мог отвлечься от дороги. Глаза невольно косились на Ирину. На ней был летний сарафан и простенькие босоножки. Съехавший к талии подол она не поправляла. Обнаженные гладкие ноги от щиколоток до середины бедра казались просто идеальными. Их матовая белизна на фоне черных ковриков явно возбуждала меня.
Я поймал себя на мысли, что сдерживаю желание прикоснуться. Когда она переключала скорости, верхний край сарафана оттопыривался, и мои глаза нагло лезли в образовавшуюся щель. Прическа Ирины обрела непривычную пышность. Видимо, она с утра помыла волосы и уложила феном. Легкий запах духов, исходящий от нее, особенно ярко ощущался в салоне нового автомобиля. Ногти на руках и ногах были покрашены в розовый цвет, чего я раньше не замечал. А может, не обращал внимание.
Все это заставило меня сомкнуть колени и положить сверху руки. Я стеснялся неконтролируемого возбуждения.
- А теперь куда? – спросила Ирина, затормозив на светофоре.
- Что? – встрепенулся я и посмотрел на дорогу.
- Ты командовать будешь?
- У тебя уже так хорошо получается, что я могу поспать.
- Тоже мне, учитель. А если бы я на занятиях спала?
- Спала? С кем? – неожиданно вырвалось у меня.
- Ишь ты! Разговорился, наконец. – Ирина от души рассмеялась.
Светофор переключился. Я монотонно приказывал:
- Зеленый! Сцепление. На первую. Плавно отпускаем.
Ирина тронулась и озорно сообщила:
- А теперь я буду командовать. Мы едем на пляж, купаемся и загораем!
Я высунул ладонь в окно. Солнце явно припекало. От ночного дождя не осталось и следа.
- День будет жаркий, - решил я.
- Вот именно! Я взяла воду и бутерброды, - она кивнула на сумку на заднем сиденье.
- Только я плавки забыл.
- Не беда. Заедем в общежитие. Мы же на колесах!
- Вперед! – ее идея мне нравилась все больше.
В общежитии я застал Сашку Евтушенко на пороге нашей комнаты.
- Ты куда? – торопливо спросил я, ворвавшись в дверь.
- На пляж. А ты откуда такой возбужденный?
- На пляж? Здорово! Я тоже туда собираюсь.
- Так пойдем вместе. Погода отличная.
- Хорошо, только я… с Ириной.
- Какой? – не сразу понял Сашка.
- Нашим преподавателем.
- Даже так?
- А почему нет?
- Ну и я не один.
- А с кем?
На этот вопрос ответил дерзкий женский голос:
- Со мной.
В дверях появилась Ольга Карпова. В голосе и позе чувствовался вызов. Она высоко оперлась о косяк и, прищурившись, буравила меня взглядом. На руке покачивалась сумочка из мешковины с бахромой, пальцы небрежно сжимали дужку зеркальных очков. Короткое платье в крупных ярких цветах задралось наискосок, на скрещенных ногах выделялись круглые коленки.
- Ты, Заколов, все время занят. Мы решили без тебя.
Сегодня я уже слышал подобные слова о своей мнимой занятости. И каждый раз их говорили с упреком, будто я от чего-то увиливаю.
- Ребята, поедемте вместе, - я попытался улыбнуться. - Какие проблемы!   
- А Глебова? – многозначительно поинтересовалась Оля. – Она, думаешь, будет в восторге?
- Ну, конечно, - я, наконец, нашел свои плавки и прикидывал, куда их положить. Сашка приоткрыл пакет, который держал в руках, плавки нырнули туда. – О чем речь? Заодно наше задание по программированию обсудим.   
 Я дружески подтолкнул Ольгу ниже талии. Она кокетливо улыбнулась, но демонстративно отстранилась, стараясь держаться ближе к Саше.
Мы направились к машине. Мне было немного неудобно. Как нас встретит Ирина? Возможно, ей не понравится спонтанное расширение компании.
Но это опасение оказалось мелочью по сравнению с поджидавшей нас неприятностью.
Около автомобиля мы застали встревоженную Ирину. Не обращая внимания на ребят, она бросилась ко мне:
- Представляешь, я сижу в машине, никого не трогаю, вдруг, останавливается милиция и просит предъявить документы. Я так перепугалась! А что, если документы не те, и «Волгу» отберут? А я к ней уже так привыкла. Но, слава Богу, все обошлось, документы вернули. Но потом они осмотрели салон и попросили открыть багажник. А у меня рука трясется, в замок не попадаю. Кошмар! Они на меня так смотрели! Словно я преступница. Вон, только отъехали.
Она показала на удаляющийся автомобиль с милицейской символикой.
- А что они искали? – стараясь сдержать тревогу, спросил я.
- Не пойму! Один другому пробурчал: глупое, мол, задание, в городе полно светлых «Волг». Да! Они нашли в салоне между сиденьями импортную заколку для галстука. Блестящую, с драконом. Спросили, чья? А я не знаю. Ты без галстука ходишь. А больше никого в машине не было. Они забрали, переписали номер машины, мои данные, и уехали.
- Не уехали, - мрачно покачал головой я и показал на дорогу.
Милицейский автомобиль остановился и задним ходом быстро возвращался к нам. Мы с Сашкой многозначительно переглянулись. На лице Евтушенко красовалась кислая мина, словно он, не разобравшись, хватанул зубами лимон вместо яблока. Моя физиономия вряд ли выглядела лучше.
В памяти всплыла откинутая фигура Андрея Воробьева в кресле, расслабленный галстук и блестящая полоска на груди. Так и есть, я вспомнил необычный зажим для галстука в форме дракона. Вот это прокол! Выгружая тело, мы не заметили, что заколка осталась в салоне. И даже утром я не догадался все проверить! Ведь стоило просто заглянуть под сиденья… Идиот!
Я бросил взгляд по сторонам. Мелькнула трусливая мысль: бежать? Бесполезно, милиция - это не таксисты. Мы засветились по полной программе.
- А, ребята…, - Ирина только сейчас заметила Сашу и Олю.
- Они тоже на пляж собрались, - вяло объяснил я. – Возьмем?
- Конечно, конечно, - Ирина торопливо кивнула.
Судя по глазам, голова ее была занята совсем другими, неприятными мыслями. Чего уж говорить обо мне?
- Если отпустят, - чуть слышно произнес Саша.
- А чего нам волноваться, - бодро заявила Ольга. – Ну, ищут каких-то бандитов. Работа у них такая. А мы то причем?
Святая простота! Я искренне позавидовал ее спокойствию.
Высокое жужжание задней передачи противной волной подкатило к нам. Белые огни в подфарниках милицейского автомобиля погасли.
Все! Как говорится, приехали!

Глава 11

Из подъехавшего автомобиля лениво вышел милиционер.
- Капитан милиции Прохоров, - устало представился он. – Разрешите ваши документы.
- С собой только студенческие билеты, - Евтушенко попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.
- Вот права, - я автоматически достал водительское удостоверение и тут же понял, что поступил опрометчиво.
Капитан с интересом ухватился за документы, в глазах появилась бодрость.
- Тихон Петрович, где вы были позапрошлой ночью?
- Как где, в общежитии. – Я старался держаться невозмутимо.
- Вот наша общага, - показал Сашка.
- Угу, - буркнул капитан, по-прежнему изучая меня. - А машину эту доводилось водить?
- Да. Помогаю хозяйке.
- Гражданка Глебова утверждает, что «Волга» всю ночь простояла у нее во дворе.
- Конечно! - Ирина стремительно вклинилась в разговор. – Заколов подтвердит. Я вышла утром, а он в ней сидит. Мы вместе и поехали.
Как женщины обожают подробности! Ну, зачем, ведь не с подружкой болтаешь?
- Как вы сказали? – уцепился милиционер. - Сидел в машине?
Капитан задумался, и все-таки пришел к неприятному для меня выводу:
- Значит у вас, Заколов, в ту ночь были ключи от автомобиля?
- Я подъехал пораньше. На автобусе. И решил дождаться Глебову в машине.
- Так были у вас ключи или нет?
Ежу понятно, что были. Не отвертишься.
- Да, - подтвердил я.
После минутного раздумья лицо капитана озарилось догадкой:
- Значит, вы могли воспользоваться автомобилем самостоятельно. Без ведома хозяйки.
Вот, черт! Ну, просто чудеса дедукции демонстрирует сотрудник милиции. Не даром носит капитанские погоны.
- Зачем мне это? - я с напускным равнодушием рассматривал ветки близстоящего тополя.
Второй милиционер, успевший выкурить сигарету, нетерпеливо толкнул капитана.
- Передадим все следователю. Зачем нам париться? - шепнул он напарнику.
- Угу, - согласился капитан и обвел всех беглым взглядом: - Возможно, вас вызовут.
Он записал наши фамилии. Милицейская машина отъехала.
- О чем это он? Куда вызовут? – не понимающе таращилась Карпова.
- Сама говорила, работа у них такая, - ответил Саша.
- Так, все! Мы не меняем наших планов. На пляж, так на пляж! А то солнце скоро сядет! – бодрился я. Ирина растерянно стояла около водительской двери. Я предложил: - Давай, лучше я поведу машину.
- Лучше ты, - согласилась она, потом осторожно спросила: - А ты ездил на машине той ночью?
- Ерунда, - скривился я и тут же повысил голос: - Чего встали? Занимаем места согласно купленным билетам! Вы вдвоем назад, а товарищ преподаватель вперед. Нам нужен штурман в незнакомом городе.
Всю дорогу в машине царило молчание. Скованная Оля незаметно озиралась, старательно делая вид, что ездить в новенькой «Волге» для нее обычное дело. Несколько раз я ловил в зеркале ее насупившийся взгляд. Саша рядом с ней внимательно изучал сиденье и коврики. Я изредка спрашивал дорогу у Ирины и невольно бросал взор в зеркало заднего вида. Отчего-то казалось, что вот-вот появится милицейская погоня. Ирина отвечала не сразу, и мы несколько раз проскочили нужный поворот.
Каждый думал о своем. И мысли у всех были не радостные.
Добравшись до пляжа, я сразу же потащил всех в реку. Нужно было взбодриться, стряхнуть тяжелые раздумья. Вода в Оке была светло-коричневой, иногда проплывали маслянистые сгустки, но народ резвился, не обращая на это внимания. Холодные брызги заставили наших девушек завизжать, лица взбудоражились, взгляды освободились от внутренней сосредоточенности.
- Надо было салон в ту ночь как следует проверить, - улучшив момент, шепнул мне Сашка.
- Что-нибудь нашел? – спросил я.
- Нет, но заколку мы проворонили. Не помнишь, была у него заколка на галстуке?
Я ее уже десять раз все хорошо вспомнил.
- Была. Именно такая - с головой дракона. Наверное, отскочила, когда он свалился. Но еще надо доказать, что она его.
- С драконом – значит. Вещь редкая. И заметная. Наверное, из-за границы привезли. А еще могут найти ворсинки от костюма на сиденье.
- Ты думаешь, наши эксперты уже и до этого дошли?
- Если захотят – нароют.
- Почему же милиционеры нас сразу не забрали?
- Ничего это не значит. Возможно, они теперь следят за нами.
Я осмотрелся. Среди множества раздетых людей в темных очках мог спрятаться даже агент ЦРУ.
- Скажешь тоже, - усомнился я. – Хватит о грустном! Может, капитан присвоит заколку и никуда не будет сдавать. В любом случае, от нас уже ничего не зависит. Лучше давай еще раз определим коэффициент красоты города. Тут самое удачное место для этого.
- Думаешь?
- А ты оглянись.
Вслед за медленным поворотом головы, глаза Евтушенко загорались.
-  Я только очки одену, - согласился он.

В определении Коэффициента Женской Красоты города самое увлекательное – это процесс подсчета.
Не помню, у кого из нас первого родилась эта мысль. Скорее всего, идея была моя, а Сашка придал расчету математическую строгость. Когда мы только приехали из Приозерска в Ленинск, в общежитии часто возникали споры: в каком городе девушки красивее? Почти каждый из студентов убеждал, что уж в его то городе все девушки просто конфетки, одна другой краше.
- Киноактрису Алферову знаешь? – кричал очередной спорщик. – Так вот, на нее у нас бы просто не взглянули. В толпе бы затерялась!
- Да что твоя Алферова! – запальчиво отвечал другой. – У нас в школе были такие девушки, что у-у-у…!
Протяжное «у» звучало убедительно. И местный патриотизм – похвальное чувство. Но требовался объективный критерий для решения проблемы.
- Нужен численный параметр, - предложил я. – Предлагаю его назвать: Коэффициент красоты города!
- Женской красоты, - поправил кто-то.
- Согласен. Пусть будет Коэффициент Женской Красоты города. Сокращенно – КЖК.
- А как его определить?
- Надо взять случайную выборку женщин, - вступил в разговор Евтушенко, - и подсчитать, какой процент из них – красивых.
- А как определить, кто красивая, а кто – нет?
- Да, как посчитать?
И тут у Сашки родилась гениальная мысль.
- Все очень просто, - спокойно изрек он. – Если появляется желание трахнуть – значит, красивая.
Все затихли. Каждый перебирал в памяти образы знакомых девушек и прикидывал, как работает критерий.
- А что, неплохая идея.
- Хитро.
- Это логично, - подытожил я.
Вскоре было решено, что для расчета берутся женщины от 15 до 45 лет. Объем выборки должен быть не меньше 100 персон. Для объективности лучше всего проводить исследование на типичной улице в утреннее или вечернее время, когда все спешат на учебу или работу, либо возвращаются домой. Слишком позднее время, а также улицы в непосредственной близости от учебных заведений исключаются. Там больше молодежи, что естественно приведет к завышенной оценке.
Когда критерий был сформирован, все посмотрели на часы. Наша общага располагалась на самой обычной улице, и время было подходящим.
- Приступим? – предложил я.
Несколько человек вывалили на улицу и пристроились на ступеньках. Теоретическая фаза перешла в экспериментальную. Четыре пары глаз внимательно провожали всех женщин. Один загибал пальцы, другой шевелил губами, я ломал тонкую веточку и раскладывал щепки на две кучки. Хочу – направо, не хочу – налево.
Из общежития вышла Селютина, наша сокурсница с крупной, но правильной фигурой и вечно румяными щечками. Она сбежала по ступенькам. Наши глаза суммарным усилием давили ей на выступающую часть ниже поясницы. Селютина обернулась, поежилась. Рука одернула юбку, другая ладошка отряхнула подол. Я отложил щепку в правую кучку, кто-то загнул палец.
Минут через десять Селютина вернулась с батоном хлеба.
- Чего вы тут делаете? – подозрительно оглядела она нашу молчаливую компанию.
- Проходи Селютина, проходи... Не мешай... Ты уже подсчитана, - ответили в разнобой несколько голосов.
- Что, что? – наступала Селютина.
В дверях показалась комендант общежития Серафима. Строгий взгляд из-под очков в золоченой оправе окинул собравшихся.
- До свидания, - процедила она.
Мы дружно издали свистящие звуки «сви-идань» и затрясли головами. Подкованные каблуки на толстых лодыжках застучали по каменным ступенькам.
- Сколько ей лет? – шепотом спросил я Селютину.
- А тебе зачем?
- Научный эксперимент, - важно заявил я.
- Сорок пять, - быстро ответила она, потом спохватилась: - Какой еще эксперимент?
- Ухудшает КЖК, - вздохнул я и положил палочку в левую кучку.
- Какой эксперимент? – не унималась Селютина.
- Не мешайте работать, барышня.
- Вы чего это тут на всех пялитесь?
- Да отстань ты!
- Что?
Селютина размахивала авоськой с батоном в непосредственной близости от горок из щепок. Данные первого эксперимента оказались под угрозой.
- Ребята, заканчиваем! Достаточно, - скомандовал я, заслоняя результаты научных исследований.
Как ни странно, итог у всех четырех человек были схожим. Это подтвердило правильность выработанного критерия. Мы быстро подсчитали средний КЖК – 36%. Потом, когда мы провели подобные расчеты в других городах, оказалось, что это очень приличный показатель.
С тех пор, особенно после каникул, в общаге можно было услышать подобные разговоры:
- Ну, был я в ***. Экскурсовод достопримечательности показывает, а я КЖК считаю. И что! Всего 16%! Нет, пацаны, туда ездить не стоит.
- А вот у меня в **** полтинник получился. 50%!
- Это ты как считал?
- После дня рождения у приятеля на бульвар вывалили…
- Не-е, не пойдет! Данные не корректны! КЖК определяется только на трезвую голову.

В один из первых дней после приезда в Горький мы с Сашей Евтушенко уже провели подсчет местного КЖК. Тогда мы сидели по обеим сторонам лестницы, спускающейся от памятника Чкалову к берегу Волги. Праздно шатающаяся толпа дала результат 28%. Вполне нормальный показатель, решили мы. Сейчас на пляже я предложил его перепроверить. Главной целью было, отвлечь друга от невеселых мыслей, связанных с трупом и милицией.
Для лучшей выборки, мы оставили на время наших спутниц и отправились бродить по пляжу. Со скучающим видом мы продвигались среди обнаженных тел, кося изучающие взгляды на женские прелести.
- Ну, что? – спросил я Сашку, когда мы плюхнулись на песок, обойдя почти весь пляж.
- 21 из ста, - устало ответил он.
- У меня 23. Итого, в среднем, 22%. Меньше, чем на Чкаловской лестнице.
- И заметь, молодежи здесь значительно больше.
- А результат меньше.
- Вот, что с людьми делает одежда.
- Маскирует недостатки, преувеличивает достоинства.
- Да-а… А тут все на виду. Голое тело откровеннее.
- Карпова, что, теперь на тебя переключилась? – поинтересовался я.
- А у тебя есть возражения?
- Нет, Сашок, никаких. Я, честно говоря, устал от ее внимания.
- Я знаю, тебе больше нравятся худышки. А она… Ты, кстати, ее в какую часть включил?
- Она же приезжая.
- А я включил. В тех самых, кого хочется. Это объективно. Я же не знаю, кто остальные. Может здесь половина приезжих. – Он немного помолчал и пристально взглянул на меня: - А Ирину?
- Ирину? – Я не отводил открытый взгляд. – А ты как думаешь?
- Тебя, Тихон, не поймешь. То среди ночи мчишься к малознакомой Жене, чтобы вывозить неизвестный труп, а потом рассказываешь, какая она красивая.
- Тише ты, - я огляделся.
- То целыми днями пропадаешь с Ириной.
- Я сам себя не понимаю. – Я уткнулся лбом в колени. Ладони подхватывали песок и монотонно засыпали пальцы ног. – Женька… Это Женька. А Ирина…
- Это Ирина, - продолжил Сашка. – Гениальное объяснение.
- Да-а. – Я тяжело вздохнул. – О Жене я думаю постоянно. Она как заноза сидит во мне и напоминает хронической болью. Я не могу избавиться от мыслей о ней… Что ни делаю, обязательно она всплывает. И ты знаешь, сначала мечтать о ней приятно, а потом вдруг, как все припомню – сразу ноющая боль. А Ирина… Что Ирина? Она же преподаватель.
- Это всего лишь ее должность. Но прежде всего она женщина. И как все женщины, она хочет любить и быть любимой.
- Звучит банально.
- Это аксиома. А все аксиомы банальны.
- Я учу ее водить машину. И все!
- Ну и хорошо, - неожиданно согласился Сашка. Отряхнул от песка ладони и встал на скрещенных ногах, не опираясь руками.– Пора идти к ним. А то неудобняк получается.
- Любопытно, о чем они болтают без нас?
- Если предположить зеркальное отображение, то, о мужиках. О чем же еще! Подсчитывают коэффициент мужской красоты!
Мы дружно рассмеялись. Придумать систему измерения качества цифрами способна только прямолинейная мужская логика. Тепло – холодно, сильно - слабо, красиво – уродливо, для женщин достаточно и этих понятий. А среди мужчин рано или поздно обязательно найдется настырный, придумает единицу измерения и обязательно назовет своим именем. Вот и появляются в учебниках Цельсии, Фаренгейты, Ньютоны, Амперы, Вольты и прочие Бойли-Мариоты. Ну, хоть бы одна женская фамилия в этом ряду затесалась!
Мы с Сашкой пока скромно названием КЖК ограничились. Может, со временем потомки переименуют нашу систему измерения в коэффициент Заколова-Евтушенко?
Ирина и Ольга молча загорали животами к верху. Хоть и лежали они рядом, но по отстраненным позам казалось, что между ними пробежала черная кошка.
- Не успели соскучиться? – я как мог, старался быть веселым.
- С вами тоже, не больно весело, - открыла глаза Ольга. – Хоть анекдот рассказали бы. А то шляетесь где-то, а дамы скучают.
Ирина перевернулась на живот, накрыв голову платком.
- Исправимся! – бодро крикнул я. - Анекдот вам расскажет Александр. А я протру в машине. Мы там так натоптали. Саша, весели девушек.
Я тут же удалился, не давая возможности никому опомниться.
Мне не давала покоя мысль, что в салоне автомобиля могут найти ворсинки от костюма Воробьева. На счет зажима для галстука еще можно что-то придумать, да и изъяли его без понятых. Но если к нему добавится еще одна улика, тут уже вряд ли отвертишься.
Подходящую бутылку для воды я нашел рядом с мусорным баком. Дерматиновая обивка автомобиля даже речной водой протиралась хорошо. Я искренне радовался, что салон не велюровый. Открыв обе задние дверцы, я дал возможность сиденью и коврикам просохнуть.
В машину засунулась любопытная морда большой собаки похожей на овчарку. Она несколько раз потянула влажным носом и хотела, было развернуться, но я ее остановил. В голову пришла неожиданная идея.
- Что, Шавка, есть, наверное, хочешь? – я посмотрел в грустные глаза давно нечесаной псины. – А у нас есть бутерброд. Подожди, сейчас принесу.
Собака послушно села, в глазах появился интерес.
- Охраняй! Никого не пускай! – приказал я и побежал к ребятам.
- У тебя бутерброд с колбасой есть, - наскочил я на Ирину, обдав ее струей песка.
- Да потише ты! – Глебова недовольно отряхивалась. – Есть. Там в пакете. Берите, а то испортятся.
Я выхватил бутерброд с вареной колбасой и вернулся к машине. Собака ответственно исполняла порученное задание.
- Это тебе, Шавка.
Дворняга согласилась с новым именем, приноравливаясь цапнуть колбасу.
- Заползай сюда, - я положил бутерброд на середину заднего сиденья автомобиля. – Да, да, можно. Я разрешаю.
Шавка осторожно ступила в салон, одним глазом кося на колбасу, другим  - следя за мной. Уяснив, что подвоха нет, она быстро заглотила бутерброд.
- А теперь можешь, полежать. Я серьезно. Давай, давай, - Я мягко свалил Шавку на диван. – Почешись, повертись.
Она поняла меня и заелозила спиной.
- Вот так, не стесняйся. Прелестная собачка.
Когда мы расстались с Шавкой, все сиденье в машине было усыпано собачьей шерстью. Вот теперь пусть эксперты поработают, если захотят.
Я вернулся, весьма довольный собой.
Ирина приподнялась на локтях, сдвинула очки на лоб.
- Ребята, я вспомнила, у меня еще куча дел, мне пора. – В ее глазах читалась нешуточная озабоченность. Когда-то я уже видел такой взгляд – решительный, со скрытой злостью. Ирина кивнула мне: – Ты оставайся. Я попробую сама доехать.
- Отсюда далеко. Ты не сможешь, - попытался возразить я. – Хочешь, помогу.
- Я потихоньку. Не волнуйся, - она выдернула из моих рук ключи.
- Но… Может, еще искупаемся?
Глебова быстро подхватила в охапку вещи и ушла не оглядываясь. Босые пятки оставляли в сухом песке зыбкие ямки. Сзади в однотонном синем купальнике Ирина выглядела интереснее, чем спереди. Я провожал глазами ее хрупкую фигуру, пока она не скрылась в будочке раздевалки. Теперь мне были видны лишь ее ноги. По их движениям я легко угадывал все этапы переодевания. Поднялась одна ступня, затем другая – сейчас она совершенно голая. Потом внизу мелькнуло что-то белое, и движения повторились - теперь она в трусиках.
Сбоку что-то назойливо щекотало висок. Я повернул голову и натолкнулся на ехидный взгляд Карповой. Щеки мгновенно потеплели. Ольга глаз не отводила, сквозь ее улыбку проступали нотки тщеславной радости.
- Один, совсем один, - качая головой, картинно посочувствовала она, и тут же отвернулась к Евтушенко: - Саша, намажь спину кремом. У меня в сумке тюбик.
Я хотел ответить чем-то дерзким, но неожиданно вспомнил, где видел тот самый огонь отчаянной решимости в глазах Ирины, что и несколько минут назад. Это было в тот день, когда Калинин ласково чмокнул в коридоре университета Евгению Русинову. Ирина плакала в кабинете и ожесточенно твердила: «Я его убью, убью!»
Я тут же забыл про Карпову и обернулся к кабинке раздевалки. Щель внизу сквозила пустотой. Распахнутая дверца приглашала следующего. Сквозь разномастную какофонию звуков, дрожащих над пляжем, я услышал шум двигателя отъезжающей «Волги».

Глава 12

В общежитие я вернулся один. Евтушенко и Карпова остались на пляже. Я упал на кровать и закрыл глаза. И сразу же появилась Женя. Ее неясный образ осязаемо витал передо мной.
Нельзя сказать, что в этом ощущении было что-то необычное. В последние два дня жгучая заноза любви сидела во мне и постоянно напоминала о желанной девушке. В любой момент я мог вспомнить ее и начать мысленно с ней разговаривать. Во мне бродили и требовали выхода сотни слов, ласковых и простых, смешных и грустных, которыми я хотел поделиться с ней. Я просыпался и, даже не открыв глаза, думал о ней. А может, она была со мной еще во сне? И где кончался сон, и начинались мечты, я не знал. Она была со мной всегда. И не было никаких сил и возможности выковырнуть эту острую, но сладкую занозу.
В мечтах я видел ее глаза, улыбку, волосы, тело, я даже ощущал ее прикосновения, но не слышал ее слов. Почему-то она всегда молчала.
И сейчас, лежа с закрытыми глазами, говорил только я. Я подыскивал слова, чтобы извиниться за вчерашний дурацкий уход. Подумать только, я обиделся на нее за то, что она любила другого! Я, появившийся в ее жизни только два дня назад, требовал, чтобы она зачеркнула три предыдущих года. Я запрещал ей любить в прошлом!
Как это глупо.
А она даже не спросила меня о подобном чувстве в моей жизни.
Она святая!
Или она равнодушна ко мне?
Я терзал себя мучительными вопросами. Сознание металось между возможными ответами как ястреб: то поднимаясь в солнечную высь, то бросаясь в холодное ущелье. Я объяснял ей, оправдывался, спрашивал. А она всегда была разной. Могла снисходительно улыбнуться, а потом нахмуриться. Или ее образ покрывался вязким туманом, и я говорил сам с собой, с каждым словом увязая в болоте.

Без стука распахнулась дверь. Люминесцентный коридорный свет втиснулся в серую комнату. Наверное, Сашка пришел, очнулся я от бесконечных раздумий.
- Есть кто-нибудь? Почему темно? – резкий женский голос вспорол тишину с наглостью консервного ножа, вскрывающего банку.
Кого нелегкая принесла? Мне свет ни к чему, я и так видел ту, о ком думал.
Два уверенных шага, щелчок выключателя.
Я оторвал взгляд от блеклого потолка. Голова повернулась влево, глаза сморщились от яркого света. Но только на три секунды. Вообще-то, лампочки в общежитиях маломощные. Я сел, панцирная кровать отозвалась узловатым звоном.
Передо мной стояла женщина лет тридцати. Серая юбка до колен, такой же жакет и белая блузка с замысловатым воротником. Туфли черные, тяжеловесные. Она сделала еще два шага и встала напротив меня. Теперь я мог лучше разглядеть ее лицо. Первое, что бросилось в глаза - колючий взгляд серых глаз и черные короткие прямые волосы, зачесанные за уши. Волосы отливали блеском словно мокрые.
- Заколов? Тихон Петрович? – тонкие выщипанные брови вопросительно изогнулись.
- Да, - ответил я, слегка удивленный столь официальным обращением.
Ноги нащупали шлепанцы, я попытался встать.
- Сидите, сидите! – остановила женщина. В кратком жесте рукой чувствовалась привычка отдавать команды.
Она бегло осмотрела комнату. А я тем временем отчетливо разглядел носик с горбинкой, овальные ноздри, хищно открытые по бокам, и маленькие жемчужины в мочках ушей. Серые глаза вновь холодно уперлись в меня, в вытянутой руке раскрылось и тут же захлопнулось удостоверение.
- Следователь районной прокуратуры, Татьяна Витальевна Воронина, - представилась гостья. – Веду дело Воробьева.
Такого начала я не ожидал. Сцепил руки, чтобы унять волнение. В груди неприятно засосало.
- Сидите! Вставать не нужно! – вновь оборвала мой порыв Воронина.
Я невольно подчинился. Она шагнула в одну сторону, затем в другую. Так и делала по три шага, то влево, то вправо, как заведенная. Механический маятник какой-то, а не женщина!
- Я к вам приехала, чтобы задать несколько вопросов, по интересующему меня делу. Вы догадываетесь, о каком?
Она на мгновение застыла и тут же продолжила движение. Мне оставалось только крутить головой, следя за ее перемещениями.
- Так вот, меня интересует, следующее. Где вы находились позавчера ночью?
Я, наконец, пришел в себя и понял, что история с вывезенным трупом Андрея Воробьева серьезно осложнилась. Утром в автомобиле покопались милиционеры, а сейчас передо мной следователь прокуратуры. Что ей известно? Как себя вести? Я сижу, а следователь стоит. Она выше меня и тем самым стремится подавить. Да еще постоянно маячит перед глазами, создавая ощущение монотонности и смирения. Может, их так учат? Нет, мне это не нравится! Надо сломать навязанный ритм, изменить ситуацию.
- Простите, вы следователь Воробьева? – я намерено ошибся.
- Я Воронина Татьяна…
- Ах, да! – перебил я, - Воронина, которая ведет дело некоего Воробьева! Меня всегда удивляло, почему так много птичьих фамилий.
- Что?
- Я говорю, что на каждую птицу есть своя фамилия. – Я резко встал, и зашагал, как и она по два-три шага влево и вправо. Левая рука, согнутая в локте, легла на поясницу, а правая назидательно покачивала пальцем. – Вот смотрите. Скворцовы, Орловы, Воробьевы, Снегиревы, Воронины, наконец. Ну, кто там еще? Куликовы, Чайкины, Филины, Журавлевы. Да взять хотя бы домашних птиц, Гусевы, Уткины, Курочкины. А если принято разделять по полу, то, пожалуйста, Петуховы, Селезневы. Ну, вот припомните любую птицу – обязательно есть соответствующая фамилия. Причем распространенная. А некоторые даже и не переиначивают – Лебедь, Кулик, Орел, Беркут. Как говорится, что слышится, то и пишется. Ну почему так? Люди мечтают летать?
Результата я добился. Ошарашенная следователь застыла на месте и вдумчиво смотрела на меня. Она сосредоточенно переваривала информацию и как школьница искала ответ на поставленный вопрос.
Девчонки они все такие. Задаст им учитель вопрос, они думают над ответом. Волнуются, ищут истину, надеются получить знания и стать умнее. А нет, чтобы задуматься над самим вопросом. Почему он такой, а не другой? А может, я бред несу? Ведь я с таким же успехом мог спросить про Зайцевых, Медведевых, Волковых или про Карповых, Ершовых, Щукиных.
Короче, можете сами проверить. Спросите с умным видом любую девушку, почему в солнечной системе девять планет, а не десять или восемь. Она наверняка задумается. Ответ, конечно, не найдет, но будет настойчиво дергать за рукав и спрашивать: объясни, объясни. А планет этих может быть и восемь. Я, честно говоря, не помню.
Пока Воронина думала, я успел собраться, и почувствовал себя с ней на равных.
- Действительно, фамилий подобных много, - наконец произнесла она, - но лучше поговорим об этом позже, а сейчас…
- Да вы садитесь!
И она села за стол. Как по команде. Во, как!
Я тоже плюхнулся напротив нее. Вздохнул, подпер руками подбородок и улыбнулся:
- Так о чем вы хотели поговорить, Татьяна Витальевна?
- Вообще-то сегодня выходной, - она почти извинялась.
- Точно, выходной! Да и вечер уже. Что же вам дома не сидится?
- Но поступила информация…
- Да бог с ней информацией, - нагло прервал я. – Потерпит до понедельника. Семья важнее.
Я опустил глаза на правую руку женщины. Обручального кольца не было. Воронина обхватила пальцы левой ладонью, сцепленные руки юркнули под стол.
- И все-таки, мне важно знать, где вы провели позавчерашнюю ночь?
- Да здесь. Вот на этой кровати, - я ткнул пальцем за спину.
- Кто это может подтвердить?
- Мой сосед, Александр Евтушенко. Он спал там.
- А еще кто-нибудь видел вас в это время?
- Да в чем собственно дело?
- В тот вечер был убит гражданин Воробьев Андрей Иванович. Вы его знали?
- Нет, откуда! Я в этом городе две недели. Еще мало кого знаю.
- Есть основание полагать, что тело Воробьева было вывезено с места преступления на автомобиле «Волга», предположительно светлого цвета.
- Прямо детектив какой-то рассказываете.
- Сегодня при осмотре «Волги», принадлежащей гражданке Глебовой, была обнаружена важная улика, которая дает основания предполагать, что возможно преступники использовали ее машину.
Выходит, милиционеры доложили о заколке в прокуратуру! Это плохо. Но ничего более конкретного у следствия, похоже, нет. Это хорошо. Я старался держаться уверенно:
- Глебова, это наш руководитель практики из Университета?
- Да. И как выяснилось, вы, Заколов, имели доступ к ее автомобилю. И могли воспользоваться им в ту ночь.
- Нет, нет. Это уже какая-то ерунда. Трупы, улики… Да, кстати! Вечером, когда я возвращался, меня видел наш вахтер. Можете спросить у него.
- Уже спросила, – следователь загадочно улыбнулась. – Он видел, как вы входили после одиннадцати вечера.
- Вот! Что и требовалось доказать. Ночью я находился здесь.
- Вахтер видел, как вы в общежитие вошли, но…, - Воронина опять улыбнулась, на этот раз по-детски радостно, - но он не видел, как вы из общежития вышли.
- Спал долго, что поделаешь, - произнес я и почувствовал, как спина покрывается потом. Я уже понял, к чему она клонит.
- Вахтер находился в общежитии до девяти утра. Вас он не видел. Зато вас видели еще раньше в автомобиле «Волга» совсем на другом конце города. Как вы это объясните?
- Я же говорю. Франц Оттович крепко спал, когда я выходил рано утром.
- Вы же только что заявили, что спали долго.
- Это я про вахтера. Он спал, видимо, долго и крепко.
Следователь спокойно выложила руки на стол и даже постучала ноготками. Инициатива опять была на ее стороне.
- Я ведь почему решила прийти к вам сегодня, в выходной день. Вы человек молодой, учитесь в хорошем институте и, возможно, просто влипли в неприятную историю. А что если вас кто-то использовал для своих преступных целей? А вы прикрываете этого человека и тем самым копаете себе огромную яму, в которой можете похоронить себя лет на пятнадцать. Вы понимаете, о чем я?
- Честно говоря, с трудом. Где-то кого-то убили, куда-то вывезли, а я виноват в том, что спал в это время при малом количестве свидетелей.
- Не утрируйте, Заколов! И не стройте из себя дурака! – голос следователя повысился. Она встала и огляделась. – Я ведь могу и комнату осмотреть.
- У вас есть ордер?
Воронина снисходительно улыбнулась:
- Вот видите, какой вы умный. Я сказала осмотреть, а не обыскать. – Она прошлась по комнате, цепко вглядываясь в детали. Зайдя мне за спину, неожиданно развернулась: – Так что вы хотели сказать по поводу той ночи?
- Спал. Как обычно. – Чтобы ее видеть, я неудобно вывернул шею. - Что тут добавишь?
- И все-таки, - женский голос приобрел ласковые нотки, - Тихон Заколов, вы подумайте, поразмыслите и если что-то захотите сообщить или вспомните, то вот мой телефон. – Она протянула карточку. – Надеюсь, до скорой встречи.
Изящной походкой Татьяна Витальевна Воронина проследовала к выходу. Около двери обернулась:
- Кстати, Страусовых я не встречала.
- Не в Африке живем. Поэтому, кругом Соловьевы да Чижовы.
Она улыбнулась, о чем-то задумалась. Я смотрел на лицо, повернутое в профиль. Носик с горбинкой, хищные ноздри, смоляные прилизанные волосы, треугольники больших глаз и яркие жемчужины в ушах. Татьяна Воронина оправдывала свою фамилию. 
Женщина-птица стряхнула минутное оцепенение, шагнула в коридор. Прощальных слов не последовало, дверь осталась открытой. Образ надменной птицы еще витал в пустом проеме, а я думал, ей бы одежду более веселенькую, да туфли поэлегантнее, получилась бы жутко привлекательная женщина. Она напоминала охлажденное шампанское в закупоренной бутылке. Интересно, если ее встряхнуть да раскрутить проволочку, удерживающую пробку?
Черт! Да что же со мной творится? В последние дни я только на женские прелести обращаю внимание. Тут вся жизнь может загреметь под откос, а я пялюсь на юбки. 
   
Глава 13

Приход Ворониной разрушил незримый образ Жени, витавший в комнате. Вопросы и намеки следователя вклинились в тот поток мыслей, что владел мной до ее появления. Я закрыл дверь, выключил свет. Стало лучше. Я не хотел думать о трупе, я вспоминал Женю. Что стоят угрозы прокуратуры по сравнению с тем, что меня отвергла любимая девушка?
Наступивший глубокий вечер только усугубил мучения. Я не находил себе места и постоянно думал: а вдруг, она меня ждет? Может, я ее не так понял, и сейчас мы оба раскаиваемся? А вдруг, она позвонит? Сама. И мы встретимся.
А потом вихрем врывалась вьюга и била по щекам комьями льдинок. Она сейчас наедине с противным Калининым. Старый Папик по-хозяйски дотрагивается до стройного податливого тела.
Ждать в одиночестве стало невыносимо. Я спустился вниз, хмуро сел рядом с Францем Оттовичем.
- Посижу? – вопросительно посмотрел я.
- Посиди, - улыбнулся вахтер. – Ничего, что я теперь на ты?
Я кивнул. Мне, откровенно говоря, больше резало слух, когда такой пожилой человек обращался ко мне на вы.
- Тут про тебя спрашивали, - Франц Оттович словно извинялся.
- Знаю. Ерунда. Что видели, о том и говорите.
Лицо старика разгладилось. Я напряженно уткнулся в телефонный аппарат.
- Ждешь? – по-доброму усмехнулся Франц Оттович.
- Угу, - кивнул я.
- Обещала?
- Нет, - я испустил вздох умирающего слона. – В том то и дело…
- Тогда сам позвони.
- Я?
- А кто же?
Я удивился. Как эта простая мысль мне раньше не приходила в голову? Правду сказал Сашка Евтушенко - от любви глупеют.
- Да, конечно. Надо позвонить. А можно?
- Отчего ж нельзя?
Я прикоснулся к трубке. Сердце заколотилось в десять раз громче, чем на важном экзамене, когда рука тянется за билетом. Негнущийся палец набрал нужные цифры. Сигнал пролетел километры проводов и вернулся длинными гудками. Ладонь вспотела. Трубка сминала ухо. Дыхание задержалась в раскрытых губах. Франц Оттович дипломатично отодвинулся, зашуршал газетой.
Монотонные гудки продолжались. Мне казалось, что каждый последующий гудок громче предыдущего, и скоро издевательский писк услышат во всем общежитии.
- Не отвечает, - я растерянно положил трубку. – А уже поздно.
- Может, спит, - посочувствовал вахтер.
- У нее телефон рядом с кроватью. Услышала бы.
- Позвонишь утром.
- Утром? Это так долго. – Я вспомнил про странный труп в квартире Жени. Меня охватила тревога, голос дрогнул: – А вдруг… с ней что-то случилось?
- Переживаешь?– Франц Оттович понимающе кивнул и неожиданно рявкнул: – Тогда иди к ней! Что ты тут разнюнился?
- Я? Сейчас?
- Измучишься ведь до утра, парень. По себе знаю. Тоже молодым был.
Убеждать меня не потребовалось. С металлическим стоном растянулась старая дверная пружина. За моей спиной шарахнула разболтанная дверь общежития. Ноги неслись по вечерней улице.
А вот уже знакомый двор… Подъезд… Этаж… Мое сбившееся дыхание, кажется, слышно по всей лестничной клетке. Рука поднимается робко, палец осторожно давит кнопку звонка. Я замираю и прислушиваюсь к звукам за дверью. Тишина. На всякий случай звоню еще раз. Уже настойчивее. Дергаю ручку – заперто. Я сажусь на ступеньки напротив двери. Воображение рисует одну трагическую картину за другой. Что же делать?
Еле слышно щелкает замок. Я поднимаю лицо. Дверь осторожно приоткрывается. На пороге фигура, завернутая в розовый махровый халат. На голове тюрбаном свернуто такое же полотенце.
- Тиша, ты…? – удивленные глаза Жени светятся восторгом.
Я вскакиваю:
- Женя, я волновался…
- А я думаю, кто это звонит постоянно?
- Женя…, - я пытаюсь припасть губами к розовощекому распаренному лицу.
- Не надо через порог...
Я вваливаюсь, вслед за отступающей девушкой.
- Женя, Женя…, - ладонь сжимает махровую ткань на плече.
- Подожди, хотя бы дверь закрою.
Она тянется через меня к двери. Халат разъезжается. Я тыкаюсь носом в выступающую ключицу. Ее тело дышит теплом и пахнет летними цветами. Мгновенное счастье вытесняет былую тревогу в душе.
- Женя…, - мои губы трогают нежную кожу на шее. Это хочется делать снова и снова.
- А я сижу в ванной…
- Женя, милая, - твержу я одно и то же. В голове пусто. Где, те сотни слов, что я готовил заранее? Губы поднимаются к щеке. – Женя…
Она смеется, откидывает голову:
- Ты хотя бы разуйся…
Полотенце сваливается с ее головы. Выпавшие влажные волосы касаются моего лица. Запах летних цветов усиливается. Я ловлю ее губы. Они мягки и подвижны. Я вжимаюсь в них, чтобы не потерять. Наши дыхания сливаются. Неожиданно кончик языка проникает в меня. Он живой, что-то ищет и ускользает. Потом стремглав возвращается, и все повторяется. Мои руки на ее спине. Под пальцами я чувствую легкую дрожь. Это трепет лепестка на ветру. Неконтролируемая пьянящая дрожь передается мне.
И вдруг все исчезает.
Мои руки еще сохраняют кольцо объятий, по ним только что скользнули влажные локоны спутанных волос, а из комнаты уже раздается голос Жени:
- Иди сюда.
Я сбрасываю обувь и прохожу. Свет остается за спиной, в комнате темно. Щелчок кассеты в магнитофоне. Женя садится на заправленную кровать. Мягко хрустит матрац, лучами расходятся складки покрывала. Девушка в уютной ямке. Меня тянет к ней. Комната наполняется тихой плавной музыкой.
«Беса мэ, беса мэ мучо…», - звучит чарующий голос певицы.
Я около Жени.
- Ты знаешь, как это переводится? – шепотом спрашивает она.
- Нет.
- Целуй меня. Целуй меня крепче…
Ее руки тянутся ко мне. Я плюхаюсь рядом. Поворот головы, и лицо девушки скрывает тень от волос. Я вижу лишь смутный блеск темных глаз, но они тут же закрываются. А приоткрытые губы жадно сковывают мое дыхание.
«Беса мэ, беса мэ мучо», - просит певица. В ее голосе боль и мольба.
Мы целуемся исступленно, как я никогда не целовался. Мои скованные руки неумело обнимают тело девушки, ладонь сжимает мягкую попку через халат. Я жму и жму одно и то же место и не понимаю, что делать дальше. И вдруг ее ладошка заползает мне под футболку. Тонкие пальцы поднимаются по мышцам пресса и ножами проходят сквозь волосы на груди. Бодрящие мурашки разбегаются по коже от непривычных прикосновений.
Музыка обволакивает меня. В словах певицы бьется едва сдерживаемая страсть. Страсть невидимым облаком заполняет комнату.
Я опускаю глаза. Свет из прихожей падает на колени девушки. Халат разошелся и острым уголком сходится к поясу. Я каменею. Дыхание полностью останавливается. Мой взгляд ощупывает обнаженные бедра и замирает в острие угла. Я впервые вижу треугольник волосков на выпуклой подушечке лобка. Жаркое возбуждение в штанах обретает твердость.
А сладкий голос певицы требовательно шепчет: «Беса мэ, беса мэ мучо…»
Мы валимся на кровать, Женя пропихивает мою руку себе на грудь. Упругий холмик, увенчанный затвердевшим соском, теплеет в ладони. Сладкий туман накрывает пьяной волной. Я парю в чем-то зыбком и уже ничего не соображаю. Приятные волны накатывают одна за другой и поднимают вверх. Я отдался пьянящей стихии и не контролирую свое тело. Оно не подвластно мне и живет по диким законам природы.
Музыка взлетает все выше. Она подстегивает и укачивает.
Скрипнула кожа ослабленного ремня. Живот вжался, пальцы девушки расстегнули джинсы. Ее рука юркнула под трусы и обхватила мою грубую твердость. Тело вздрогнуло, как от разряда электричества. Дрожь разбежалась десятками волн. Ладошка плавно сжалась. И тут жаркая неуправляемая волна хлынула вниз живота. Я расслабился. И сразу же еще один мощный разряд прошелся по телу. Пик энергии уходил через теплое колечко девичье ладошки. Несколько самопроизвольных пульсаций и облако, вознесшее меня ввысь, растаяло, а тело в сладкой неге опустилось на кровать.
Замолкая, рассыпались последние аккорды песни. Пока звучала мелодия, я успел воспарить на небывалую высоту и в блаженном полете вернуться назад. Я заглянул туда, где никогда не бывал.
- У тебя раньше девушки были? – шепотом спрашивает Женя.
Мы лежим, откинувшись, рядом друг с другом.
- Нет, - честно признаюсь я.
- Сходи в ванную, - советует она.
Я плетусь в ванную, поддерживая расстегнутые джинсы. Я их так и не снял, и чувствую себя полным идиотом. Из открытого крана мощно бьет вода. Я смотрюсь в зеркало. Щеки наливаются стыдливым румянцем. Я плещу и плещу в лицо холодную воду. Жар отступает медленно.
Когда я вернулся, комната была освещена, музыка выключена, недавнее чарующее обаяние бесследно испарилось. Женя сидела за журнальным столиком. Кудряшки ее волос были как-то хитро подобраны. В руках она держала коричневый кожаный портфель.
- Это от Андрея осталось, - сообщила она. В ее глазах легко читалась грусть.
Я сел напротив:
- Что в нем?
- Бумаги какие-то. Я хочу, чтобы ты выбросил портфель. Подальше. А бумаги сжег.
Я пытался поймать ее взгляд, но видел только опущенные ресницы. Молчание затягивалось.
- Он пришел в тот день с этим портфелем? – решил выяснить я.
- Да.
- Бутылка коньяка была в нем?
- Да, - Женя по-прежнему не поднимала глаз.
- А ты помнишь, Калинин сказал, что он отдал Андрею коньяк?
Женя молчала, ее губки сжались.
- Видимо, это та самая бутылка и была, - продолжил мысль я.
Женя вскинула голову:
- Что ты хочешь этим сказать?
- Получается, что Калинин специально дал бутылку с ядом своему помощнику.
- Нет! – неожиданно резко ответила Женя.
- Ты что-нибудь знаешь?
Женя ответила после долгого молчания:
- Юрий не мог этого сделать.
- А какие у них были отношения?
- Нормальные. Даже дружеские. Они вместе три года работали. Юрий покровительствовал Андрею. Я  знаю, что он во многом ему помог. По бытовым вопросам и по-человечески.
- Да, ситуация… Все-таки, кто-то впрыснул в бутылку яд. Ты не помнишь, во сколько улетел Калинин, и во сколько к тебе пришел Воробьев? – я сознательно называл их по фамилиям. Мне не нравилось, как Женя произносила имена этих мужчин.
- Я не хочу больше об этом. Ты выбросишь портфель?
- Да, конечно, - я протянул руку, открыл замочек. В портфеле оказалась одна объемная папка, завязанная тесемочкой.
Женя двинулась к выходу. Около двери она остановилась и вопросительно взглянула на меня:
- Мне пора спать.
Это прозвучало, как «До свиданья».
- А может… мне остаться?
Она молча покачала головой. Я подошел к ней, попытался обнять. Она выскользнула.
- Когда мы с тобой встретимся? – спросил я.
- Тиша, зачем я тебе? У тебя еще будут другие девушки... Лучше.
- Женя, ты самая…
- От меня – одни неприятности.
- Женя…
- Не надо, Тиша. Иди.
- Женя. Ну,… в следующий раз все будет по-другому.
- Иди, Тиша, уже поздно.
Я вздохнул и наклонился, чтобы ее поцеловать. Она подставила щеку.

Я медленно плелся знакомой дорогой в общагу. Я чувствовал себя, как студент, не сдавший экзамен, которому объявили, что пересдачи не будет, и он отчислен. На пол пути ко мне пристала дворняга и молча трусила сзади. Видимо, своим видом я напоминал побитую собаку, и она признала во мне родственную душу. Так и мы пришли к общежитию унылой парой. Я посмотрел в морду упрямой попутчице и с удивлением признал в ней прежнюю Шавку с пляжа.
- О, да это ты, Шавка! Опять колбаски захотела? – я посмотрел в умные глаза мохнатой собаки. – Стой здесь под окном. Сейчас тебя чем-нибудь угощу. Поняла?
Шавка покорно села и задрала морду.
Я вбежал в комнату и метнул портфель на кровать. В дороге я совсем о нем забыл и только сейчас вспомнил, что обещал от него избавиться.
- Кончай шуметь, полуночник, - лениво проворчал Сашка Евтушенко. Он лежал в кровати и читал какой-то учебник.
- У нас жратва есть? – крикнул я, игнорируя замечание.
- Печенье и чай.
- Печенье не пойдет. Нужна колбаса.
Я открыл окно. Шавка сидела на прежнем месте. Если собаки умеют улыбаться, то, увидев меня, она так и сделала, радостно продемонстрировав все свои зубы.
- Зачем тебе? До утра подождать не можешь?
- Не мне, а ей. Я обещал.
Сашка в трусах подошел к окну, посмотрел на бездомную псину:
- Придумаешь тоже…
- Слушай, а у девчонок наверняка колбаса есть.
- Они запасливые, - согласился Сашка.
- Схожу-ка я к Карповой.
- Да она уже спит.
- Разбужу! – я ринулся к двери.
- Погоди, - остановил меня Евтушенко. – Лучше я.
Я пристально взглянул на друга:
- Это верно. В позднее время надо принимать только близких людей. Ты ей объясни, что это для нас.
Через несколько минут Шавка быстро заглотала три больших ломтя полукопченой колбасы. Ее подобревшие глаза продолжали с надеждой пялиться на меня.
- Прости, все! – крикнул я. – Дольше сама вертись.
Шавка понимающе потупила морду.
- Что ты с собой приволок? – спросил Сашка, когда я прикрыл окно.
- Портфель нашего покойника.
- Зачем? Ты с ума сошел! Это же улика!
- Честно говоря, хотел выбросить по дороге, да забыл.
- Ох, и вляпаемся мы с тобой.
- Ложись. Все нормально. Там какие-то бумаги, я почитаю, а завтра разорву и выкину.
- У нее взял?
- Да.
- Сама дала?
- Да. Ты чем-то недоволен?
- А вдруг, она нас хочет подставить? «Волга» уже на подозрении, зажим для галстука нашли, а тут – такая улика в придачу! Обнаружат – не отвертимся!
         - Ага! Сейчас заявятся опера с обыском и арестуют нас. Вспомни, как ты со «Скорой помощью» психанул. Кстати, ко мне приходила…
Я хотел рассказать про визит следователя, но осекся на полуслове. Лучше не нагнетать страсти.
         - Кто приходил? Куда?
         - Ерунда, это мелочи. Ты лучше скажи, где так долго с Карповой пропадал?
         - Где, где. Гуляли. Я же не спрашиваю, откуда ты среди ночи возвращаешься.
         - Сам догадался. 
- Вот, вот! Сегодня никого вывозить не потребовалось? Трупов новых нет?
- Да ну тебя!
Я вывалил содержимое портфеля на кровать. Выпала одинокая зеленая папка. Пальцы расшнуровали тесемки, ворох бумаг рассыпался по полу.
И тут в дверь постучали. Требовательно. Настойчиво. Чувствовалось, если мы не откроем, дверь взломают.

Глава 14

Мы с Сашкой переглянулись.
- Прячь, - зашипел он.
Я сунул портфель под матрац и кинулся собирать бумаги. Листки не хотели складываться в торопливых пальцах и постоянно выскальзывали.
Стук в дверь повторился. Я сдернул с кровати покрывало и расстелил его на полу поверх бумаг.
- Садись в позу лотоса и занимайся йогой, - показал я Сашке на покрывало, а сам двинулся к двери, громко ворча: - Ну, кто там еще? Спать не дают!
Рука как можно медленнее повернула ручку замка. Вместе с открывающейся дверью я разевал рот для огромного демонстративного зевка. На пороге в тапочках и домашнем халате стояла Карпова.
- Это я, мальчики. У нас еще есть молоко и пряники. Вот! – она протянула стеклянную бутыль молока и пакет с пряниками.
Я смотрел на нее, как на слабоумную.
- Вы же есть хотели, - не понимающе вопрошала она, протискивая голову рядом с моим плечом. Увидев Евтушенко, удивление на ее лице удвоилось: - А Саша, что делает?
- Ну что ты, Карпова всюду нос суешь? – Я выхватил у нее продукты: - Спасибо за молочко. Лет пять его не пил. Я твой вечный должник. А Саша настраивает организм на благоприятное сновидение.
- Чего? – ее лицо еще больше вытянулось.
- Чего, чего? Тебя он во сне увидеть хочет. Вот чего!
На пухленьком личике медленно, как проколотый желток по яичнице, расплылась круглая улыбка:
- Правда?
- Угу, - от души кивнул я. – Ну, все, не мешай, а то сорвется.
Я почти вытолкнул ее и закрыл дверь. Сашка встал, его лицо портила гримаса досады:
- Я не слишком глупо выглядел?
- Нормально. Необычность притягивает девушек, - заверил я друга.
Мы разложили на столе бумаги и попытались их рассортировать.
- Вот тут только про автомобили, - разглядывал листки Евтушенко. – Дата, номер кузова, город. Ташкент, Душанбе, опять Ташкент. За несколько предыдущих лет. А вот посмотри! Позавчерашнее число, город Горький и фамилия нашей преподавательницы: Глебова.
Я выхватил листок. В памяти всплыл подслушанный разговор Калинина с неведомым Петром Кирилловичем.
- Я, кажется, понимаю, в чем дело. Это список «левых» «Волг», которые Калинин сбыл в Среднюю Азию. Это была его доля за прикрытие заводских махинаторов. Смотри, тут данные за последние три года. Ровно столько Воробьев работает с Калининым.
- Получается, Воробьев собирал на шефа компромат?
- Да еще какой! Посмотри, на остальных листах адреса квартир, дачные участки. Наверняка, это то, что, как и «Волги» распределялось Калининым в обход закона. Немало набралось. Эти бумаги для Калинина равносильны смерти. 
- Калинин об этом узнал и… устранил опасного свидетеля. А мы ему в этом помогли, - задумчиво произнес Сашка. - Только как отравленный коньяк оказался у Воробьева? Может эта девушка, Евгения, сообщница?
- Нет! – возмутился я. - Калинин сам признался, что перед отлетом отдал бутылку Воробьеву. Якобы она случайно у него оказалась, и он забыл ее выложить.
- А у Калинина прекрасное алиби. Воробьев погибает, когда он находится в Москве. Только, получается, что он рисковал жизнью Евгении. Если бы она выпила, то… А ведь Калинин ее…, - Сашка осекся на полуслове, искоса взглянул на меня, и закончил фразу очень тихо: - вроде как любит.
- Женя не пьет крепкие напитки. И Калинин не предполагал, что Воробьев вечером окажется на квартире Жени.
- Кстати, а почему он там был? Время было позднее. Может, - Сашка отвел глаза: - Красивая женщина, молодой мужчина и… все такое.
- Ты… хочешь сказать, - я произносил слова медленно с расстановкой. В голове вертелась картина: пиджак на кровати, небрежно расстегнутая рубашка и обольстительная Женя в легкомысленном халатике. Я сглотнул подступивший к горлу ком и закончил фразу: - что Русинова была любовницей Воробьева?
- Да, - отрывисто выдохнул Сашка.
Горечь обиды заколола в глазах. Я нахмурился, чтобы не выступили слезы. Этого оказалось недостаточно. Пальцы сдавили уголки глаз у переносицы, губы прошептали:
- Любовница Калинина. Любовница Воробьева. Со мной целовалась. Господи! Да что же это за женщина?
- Калинина она считала своим мужем. Гражданским. - Друг тактично пытался меня утешить.
- А у него своя законная семья! – нестерпимая горечь жгла изнутри. - Недаром по статистике замужних женщин у нас больше чем женатых мужчин.
Мы помолчали.
- Что будем делать с бумагами? – спросил Евтушенко.
- Я не хочу ее уступать.
- Ты про кого?
- Про Женю.
- Елки-палки! Кто про что, а вшивый про баню! Я тебя вот про этот портфель спрашиваю! Если его найдут у нас, как мы это объясним? И светлую «Волгу» уже ищут. Милиция на уши поставлена. Ты хоть это помнишь?
- Помню, – мною овладевало упрямство. - Бумаги пока останутся у меня. Ты не беспокойся, я все возьму на себя, в случае чего.
- Да не в этом дело! Раз вляпались, надо поступать разумно. Я к этому призываю.
- Хорошо. От портфеля я избавлюсь. А бумаги пока оставлю. Есть у меня план…
Я рассказал Сашке о том, что замыслил. Он слушал молча, не прерывал. В его глазах я пытался найти понимание, но он смотрел на меня с сочувствием здорового человека к безнадежно больному.
- Ты любишь ее так сильно? – только и спросил он в конце.
- Что значит сильно? Я просто ее люблю! Не сильно и не слабо. Я только сейчас узнал, что такое любовь. Те переживания, которые у меня были до этого – ерунда. У любви нет шкалы – эта больше, эта меньше. Любовь – это предел, понимаешь? Выше – некуда! И ниже нельзя. Иначе, это не любовь.
          - Ты прости, но… Она встречалась одновременно с двумя мужчинами… И тебе, как я понял, глазки строила. Зачем тебе такая?
Я отвернулся:
- Я не могу без нее... Не могу! А про Воробьева – это только предположение.
Рука друга легла на мое плечо:
- А ты спроси у своей Жени напрямую.
- Она не моя… пока.
- Спроси про Воробьева.
- Его уже нет в живых.
- А это не важно! Еще три дня назад она отдавалась двоим. Она обманывала каждого!
- Нет!
- А ты спроси.
- И спрошу! – в раздражении я скинул руку Евтушенко.
- Спроси, спроси, - подзуживал Сашка.
- Да что ты пристал! Прямо сейчас ей позвоню, если хочешь.
Я сбежал вниз в холл общежития. Франц Оттович, видя мой очумевший вид, ни слова не говоря, придвинул телефонный аппарат. Гудки продолжались долго, но я готов был ждать до утра.
- Слушаю…, - наконец раздался тихий голос Жени, и мне сразу стало легче.
- Женя…
- Это ты, - вздохнула она.
- Я.
- Тиша, ты на часы смотришь?
- Нет.
- Два часа десять минут к твоему сведению.
- Жень, я хочу спросить.
- О чем?
- К тебе Воробьев в тот вечер зачем приходил?
- И ты звонишь среди ночи только для этого?
- Да. Мне это важно.
- Зачем?
- Я хочу тебя понять.
- Тихон, это моя личная жизнь.
- Твоя личная жизнь? Значит, Сашка говорил правду?
- Твой приятель? Ты уже раструбил всем и о сегодняшнем вечере?
- Нет, что ты!
- А что он говорил про Андрея?
- Что ты и Андрей… Что вы…
- Ну, договаривай.
- Что вы любовники.
Я слышал, как несколько раз мягко скрипнул матрац. Я помнил этот звук. Женя сменила позу. Видимо она села, подмяв спиной подушку. Я четко представлял ее. Вот она левой рукой отводит волосы за плечо, ночник оттеняет черные завитки на белой подушке, правая рука вновь придвигает трубку к пухлым губам:
- Тебе так нужно это знать?
- Да.
Мне показалось, что прошла вечность, пока она ответила:
- Твой приятель был прав.
Где-то разразился страшный гром, и полыхнула молния. Но никто кроме меня этого не заметил. Удар молнии предназначался только моему сердцу.
- Что ты молчишь? – спросила трубка голосом самого любимого человека на земле.
Я онемел. Удар молнии начисто лишил меня голоса.
- Ты это хотел услышать? – громко переспросила трубка.
В груди под самым горлом что-то задрожало. Дыхание рваными комками стало вырываться из меня. Это походило на нечто среднее между невнятными рыданиями и отрывистым смехом. Я не мог позволить себе рыдать. Я заставил себя смеяться. Звуки шедшие из моего горла становились все громче.
- Что с тобой? Ты что… смеешься? – испуганно вопрошала трубка.
«Да, я смеюсь!», - хотел крикнуть я, но не мог. Грудь спазматически дергалась, и каждому колебанию я стремился придать форму смеха. Мне хорошо! Я смеюсь! Я смеюсь от счастья! Мой дерганный смех становился все громче. Я не отводил трубку. Пусть убедятся на том конце провода, что мне хорошо. Мне очень хорошо и я счастлив! Я смеялся, а глаза набухали слезами. Но это ведь от смеха? Так бывает всегда, когда человеку слишком весело!
- Прощай, - выдохнула трубка, и я еще некоторое время смеялся под аккомпанемент частых гудков.
- Иди, парень, поспи, - Франц Оттович с усилием выдернул зажатую в моей ладони телефонную трубку и мягко подтолкнул в спину: - Иди, утром полегчает.
Ступени норовили ударить мои пятки, стены – задеть плечи. Лестница вдруг стала узкой и кривой.
- Ну что? – встретил меня вопросом Сашка Евтушенко. Ехидная улыбка на его лице быстро скрылась под тенью тревоги.
Я залпом выпил молоко, принесенное Карповой, сбросил одежду и повалился на кровать. Сашка ждал, я отвернулся к стене.
- Он… не был… ее любовником, - хрипло произнес я. Челюсть слушалась плохо, я словно заново учился говорить.
Сашка выключил свет и больше ни о чем не спрашивал.
Я долго не мог заснуть. Громоздкий мир обрушился и завалил меня строительным мусором. Серая пыль, грязь и цементная крошка засыпала глаза, забилась в нос. А над всем реяло нечто белое. Кусочек мягкой ткани, который я бросил, выбравшись из шкафа. Это Женина блузка. Я впервые увидел ее именно в ней. Это было днем в Университете. Белая блузка из белых ниточек.
Белая ниточка…
На пробке от коньяка тоже зацепилась белая нитка. Она появилась в тот же день вечером.
Что получается? Женя держала бутылку в руках перед открытием и зацепилась рукавом. Вероятно, она спешила. Воробьев мог выйти в ванную, а она торопливо впрыскивала яд. Надо было успеть втянуть смертоносную жидкость в шприц, проткнуть пробку, выдавить и быстро все убрать. Впопыхах она вполне могла зацепиться.
Когда я пришел, Женя была в халате. Но где гарантия, что она не переоделась перед этим и не убрала блузку в шкаф? При встрече я смотрел только на обширный вырез на груди, я отвлекался на открытые руки и шею и не замечал деталей.
А может, она на это и рассчитывала?
Сумбур разгоряченных мыслей постепенно придавил дерганный нервный сон.

В сказках говорится, что утро вечера мудренее. А в жизни все иначе.
Утром я проснулся от настойчивого стука. Евтушенко босыми ногами прошлепал к двери. Хруст ключа в замочной скважине и сразу же голос:
- Районная прокуратура. Разрешите.

Глава 15

Голос показался знакомым. Скрипнула провисшая дверь, две пары ног протопали в середину комнаты. Сонный мозг переварил смысл фразы, я щелчком разлепил веки. Тонкая улыбка давешней гостьи Ворониной снисходительно заглядывала мне в лицо:
- Здравствуйте, Заколов.
Все тот же серый костюм мешковато свисал с ее плеч, только блузка на этот раз была более строгой без вычурного воротничка. Воронина прижимала черную кожаную папку, за ее спиной хмурился высокий молодой человек в штатском костюме.
- Вы хотите лично убедиться, что я сплю на своем месте? – припомнив вчерашнюю беседу, попытался пошутить я.
         Глаза тем временем заметили на подоконнике портфель Воробьева. Как же мы опростоволосились! От Карповой прятали, а тут выставили напоказ.
- Не только, - Воронина ловко раскрыла папку, выудила какую-то бумажку: - Я с ордером, как и обещала. Николай, приступай, - кивнула она напарнику. На его немой вопрос она бегло ответила: - Понятых, если понадобится, я приглашу из соседних комнат.
«Портфель! Документы!», - долбил в голове отбойный молоток. – «Растяпы! Идиоты!»
Я видел растерянный взгляд Сашки и понимал, что он сейчас думает так же. Только ему должно быть еще обиднее, ведь он предупреждал, а я проигнорировал, хотя собирался выбросить портфель еще по дороге в общежитие. Сейчас в руках следователя окажется важная улика, от которой невозможно будет отвертеться. И все из-за меня!
- А одеться, позволите? – с вызовом спросил я, надеясь, что незваные гости выйдут, и у нас появится шанс избавиться от портфеля.
Следователь демонстративно осмотрела Евтушенко в трусах, скривила уголки губ, мол, и не такое видела:
- Одевайтесь, чего уж тут.
Воронина осталась на месте и с некоторой долей ехидства наблюдала за мной, а ее напарник уже копошился в наших вещах в шкафу. Ну что ж, она еще не знает, что я обычно сплю абсолютно голым.
Я откинул одеяло. Взор Татьяны Витальевны невольно сместился ниже и сфокусировался на отдельном пробуждающемся элементе моего тела, который по утрам всегда испытывает прилив жизненных сил. Следователь Николай покосился и тихо крякнул. Я встал. Воронина, наконец, отдернула взгляд и неловко отвернулась. Краснеть, судя по всему, она решительно не умела.
Некогда было краснеть и мне. Краешком глаза я постоянно держал в поле зрения злополучный портфель на подоконнике. Рама осталась приоткрытой с того самого момента, как я кормил ночью Шавку. Это оставляло призрачный шанс, незаметно вытолкнуть портфель наружу, пока следователи отвернутся. Я широко зевнул, потянулся и со словами:
- Душно, что-то, - шагнул к окну.
А вот и заветный подоконник. Пальцы торопливо приоткрыли створку рамы, я пихнул портфель наружу. Если бы в этот момент Сашка шумнул как-нибудь и отвлек внимание следователей, то план, возможно, удался. Но он, напротив, как завороженный наблюдал за моими действиями, что не укрылось от внимания Ворониной.
В итоге, шлепок упавшего портфеля услышали все. Одновременно взвизгнула собака. Воронина метнулась к окну. Я высунулся наружу. Портфель угодил на Шавку, которая недоуменно таращилась вверх. Видимо, она не пожелала покинуть прикормленное место и ночевала под окном.
- Шавка, хватай и беги! – свесившись вниз, яростно шипел я.
Воронина пыталась протиснуться то слева, то справа и понять, что происходит. Но она избегала прикосновений к моему голому телу, и у нее ничего не получалось.
- Николай! Ну же! – в отчаянии крикнула она.
Пока меня оттаскивали сильные мужские руки, я успел заметить, что Шавка все-таки схватила портфель и под моим одобрительным взглядом потрусила прочь. Воронина дергалась перед раскрытым окном и, кажется, все поняла.
- Коля, оставь его. За собакой! – приказала она.
Освободившись от объятий, я вновь прильнул к подоконнику. Шавка быстро, но с достоинством удалялась. На беду она вцепилась в дно портфеля, а он оказался не закрыт. Распахнутый клапан волочился по земле. Я увидел, как на жухлую траву вывалилась зеленая папка. Шавка, не глядя, перешагнула через препятствие.
Из общежития выскочил Николай. Он припустился, было за собакой, но куда там! Заметив погоню, Шавка мгновенно исчезла из поля зрения, унося с собой пустой портфель. Николай беспомощно развел руки.
- Папка! – крикнула Воронина. Ее вытянутый палец строго указывал на цель, пока напарник не подобрал документы.
Николай возвращался в общежитие и с интересом глазел в окно. Только тут я заметил, насколько тесно прильнул к Ворониной. Мой голый бок по всей длине прижимался к шерстяной ткани ее костюма. Воронина отпрянула, смерила меня хладнокровным оценивающим взглядом. На этот раз я покраснел и, прикрыв ладонями первичный половой признак, вернулся к кровати за трусами. Следователь не спускала с меня глаз и нагло наблюдала за всеми этапами одевания.
- Та-ак, Зако-олов, - растягивая слова, произнесла она. – Что за спектакль вы тут решили устроить?
- Спектакль? Я - не артист. Окно хотел открыть, а портфель случайно уронил, - мямлил я.
- Случайно? А что за портфель?
- Портфель, как портфель, - не нашел лучших слов я. Хотелось добавить, что впредь буду говорить только в присутствии адвоката, но почему-то подумалось, что эти слова ее только разозлят.
- А собака откуда?
- Кто же ее знает? Бродячая. Так и норовит украсть, то, что плохо лежит.
Вошел Николай, плюхнул папку на стол:
- Убежала, сука. Вот, только это.
- Я видела. Поглядим, что у нас здесь?
Ее руки потянулись к тесемочкам. Одно движение и документы будут на столе. Как я объясню их присутствие у себя в комнате?
Воронина еще раз пристально посмотрела на меня:
- Вы ничего не хотите заявить, Заколов?
Что тут скажешь? Мысли путались, в голове царил сумбур, похожий на панику. Может, и впрямь пора обращаться к услугам адвоката?
Неожиданно в разговор вмещался Евтушенко:
- Это наш портфель. Общий.
Сашка настоящий друг, погибать – так вместе. Только я же сказал, что не буду впутывать его в это дело. С какой стороны не посмотри – во всем виноват я!
- Это мой портфель, - твердо заявил я. – И все его содержимое тоже мое.
- Нет, наше! - настаивал друг.
Ну, куда он лезет! Зачем ненужное благородство? Я его впутал в эту историю, поэтому всю вину возьму на себя. Так будет справедливо.
- Следствие разберется! – вмешалась в спор Воронина.
Тесемки были развязаны, пальцы следователя решительно извлекли стопку бумаг. Я отвернулся, не хотелось встречаться взглядом с напористым следователем. Придется врать, сочинить что-то, а что сочинить, я так и не придумал.
- Что это? – недоуменно воскликнула Воронина.
- Это текст программы на Паскале, - любезно пояснял Сашка. – А это блок-схема алгоритма. Мы отчет по практике пишем, скоро сдавать. Это наша совместная работа. Пока еще только черновик, поэтому так неряшливо. Вы уж извините. Но если надо, я все детально расскажу.
Я с выпученными глазами склонился над столом. Пальцы следователя перебирали перфорированные листы бумаги от принтера, которые мы обычно используем для рабочих записей. Вместо документов Воробьева в папке действительно находились наши материалы по практике. Что за фокус? Я ничего не понимал.
Воронина переворошила все листы несколько раз, в дерганных движениях чувствовалось нарастающее раздражение. Она швырнула бумаги на стол:
- А почему же вы тогда спорили – мой, наш?
- Тихон считает, что это в основном его работа, а я настаиваю, что это плод коллективного труда, - спокойно пояснял Сашка. – Хорошо, что ваш товарищ отобрал его у собаки, а то бы нам многое пришлось восстанавливать.
Я понял, что пришло время подыграть Сашке:
- Да, большое спасибо, товарищ следователь, - я крепко пожал руку растерянному Николаю. – Хотел открыть окно и уронил портфель. Спросонья координация движений нарушена. Я привык сначала умываться, делать зарядку, а вы даже трусы не дали одеть. А на счет вклада каждого из нас в эту работу, мы, Саша, еще поспорим. Помнишь, в самом начале…
- Продолжить осмотр! – скомандовала напарнику Воронина.
Я притих и переглянулся с другом. А где же бумаги Воробьева? Но Сашка держался очень уверенно, и я быстро успокоился.
Следователи еще покопались в наших вещах, но безрезультатно. Воронина сама активно осматривала каждую мелочь. Сашка успел мне незаметно шепнуть: «У Ольги». Как документы Воробьева попали к Карповой, я не понял, и вовлечение новых лиц в нашу тайну мне не нравилось, но в данном случае все получилось удачно. Только бы Карпова не сунулась сейчас с ними к нам в комнату.
Как только я об этом подумал, за дверью раздались шаги, словно кто-то перебежал коридор, и послышался до боли знакомый голос Карповой.
Помяни беса всуе, он тут и явится, припомнил я слова бабушки. Обретенное было душевное спокойствие, тут же испарилось. 

Глава 16

- Ребята, к вам можно? – голосила Карпова.
- Мы заняты, - грубо ответил я.
- Позже заходи, - рьяно поддержал Сашка.
- Здесь он. Я же говорила, - объяснила кому-то Карпова. Она сообщала вызывающе громко: - Он только по ночам шляется! А сейчас дрыхнет, сил набирается для новых подвигов.
Вот, что называется, язык без костей! Метет всякую чушь, а Воронина уже ушки навострила. Дверь тем временем бесцеремонно распахнулась, в комнату ворвалась Ирина Глебова.
- Заколов, ты мне нужен, - затараторила она с порога, не обращая ни на кого внимания.
Карпова скромно остановилась в дверях. В руках у нее ничего не было, и это меня успокоило. А Ирина продолжала сбивчиво объяснять:
- Я вчера с пляжа поехала одна. Вот дура то была! А машин уже много, все шныряют из ряда в ряд. Я растерялась, шарахнулась на повороте и задела железное ограждение, крыло ободрала. Так расстроилась, ужас! Руки задрожали, колени тоже, дальше ехать не могу. Кое-как на обочину съехала и оставила машину там. Хотела на пляж, за тобой… Но подумала, что вы могли уйти. Добралась домой, поплакала, а ночью глаз не могла сомкнуть. Вдруг, машину к утру угонят? Хорошо, мамы не было, она бы с ума сошла. Утром вернулась на ту улицу – машина стоит. Какое счастье! Я сразу за тобой. Не могу одна ездить. Рано еще, опыта маловато. Поможешь?
По мере путаной речи, нервная оторопь в ее глазах сменилась на жалобный просительный взгляд. Передо мной стояла не преподаватель университета, а растерянная девчонка в летнем платье, которой срочно требовалась поддержка. Чем-то она похожа на свою маму, пока не выговорится, на других внимания не обращает.
- Сильно машину помяла?
- Поцарапала, - горестно вздохнула Ирина, озираясь на незнакомых людей.
- Поехали, посмотрим. Горе ты мое.
- Постойте, постойте! – вмешалась Воронина.
- А вы разве еще не закончили? – спросил я.
Следователь, как полагается, проигнорировала чужой вопрос и задала свой:
- Вы, Ирина Глебова, владелица той самой белой «Волги»? – Ирина испуганно кивнула, Воронина продолжала наседать: - Осмотреть машину – хорошая идея. Я, признаться, хотела это осуществить с самого утра, но не обнаружила «Волгу» около вашего дома. А она, оказывается, в другом месте стоит.
Видя недоумение в глазах Глебовой, Воронина хлопнула корочками удостоверения, представилась:
- Следователь районной прокуратуры Татьяна Витальевна Воронина. Мы сейчас съездим к вашей «Волге» и вместе все осмотрим. Заколов поедет с нами.
При слове «прокуратура» в глазах Ирины я заметил испуг, и как мог, попытался успокоить:
- Все нормально. Работа у них такая – все проверять и всех подозревать.
- В чем подозревать?
- Ты представляешь, в убийстве. Точнее, в отравлении.
Глебова вздрогнула.
- Да, ты не волнуйся! Я не причем. Целый час у нас искали, а чего, не ясно.
- А я… Почему проверяют мою машину?
- И ты не причем. Я же говорю, работа у них такая.
- Хватит разглагольствовать! Выезжаем! – скомандовала Воронина. - Николай?
Ее коллега скептически скривился. Видимо он не разделял энтузиазма Ворониной. Глебова выглядела подавленной.
- Да. А это надо? – растерянно произнесла она.
Воронина не удосужилась с ответом, а лишь показала на дверь.
Выходя из комнаты, я приобнял Ирину за плечи. Это получилось естественно, слишком жалостно она выглядела. Карпова фыркнула и гордо удалилась. Так мы и спустились по лестнице. И только на улице Ирина успокоилась, мягко сняла мою руку с плеча и зажала в потной ладошке. Мы шли как школьники на линейку: мальчик-девочка, держащиеся за руки. А спереди и сзади нас вели «преподаватели»: Воронина и Николай.
Теперь я точно понял, кого напоминает следователь прокуратуры. И невыразительной одеждой, и строгостью взгляда, и постоянными вопросами она походила на школьную учительницу. Я шепнул об этом Ирине.
И тут же последовал окрик Ворониной:
- Не шептаться!
Мы дружно рассмеялись, но под строгим взглядом следователя, с усилием подавили смешинки. Дальше топали молча. Иногда я ловил на себе задумчивый взгляд Ирины, поворачивал голову, наши глаза встречались. Мгновенно вспыхивали огоньки игривости. Она неизменно пшикала, поджав губы, и медленно опускала лицо. 
К Ириной машине ехали на «Жигулях» первой модели. За рулем была Воронина. Судя по всему, это был ее личный автомобиль.
Царапина на крыле «Волги» оказалась небольшой.
- Замажем «Мовилем», чтобы не ржавело, и будешь ездить, - решил я. – Поцарапанная машина меньше бросается в глаза угонщикам. А подкрасить можно будет и потом.
- Да, - согласился Николай, деловито склонившись над крылом. Потом завистливо обошел новенький автомобиль: – И зачем бабы за руль лезут?
Воронина одернула его:
- Ты лучше внутри все осмотри.
Он вздохнул, открыл все двери и багажник, приступил к осмотру. Воронина то следила за мной и Глебовой, пытаясь уловить тайный обмен информацией, то нетерпеливо заглядывала в машину.
- Ну, что у тебя? – спросила она Николая, когда тот поочередно сунулся в каждую дверь.
- Ничего. Только псиной воняет на заднем сиденье.
- Может, какие-нибудь образцы для экспертов взять.
- Разве что шерсть собачью.
- Возьми. А потом проверь, нет ли такой же, на костюме убитого.
- Как скажете, - равнодушно согласился Николай.
Когда все было закончено, немного расстроенная Воронина хмуро пообещала:
- Я не прощаюсь. Надеюсь, нам предстоят новые встречи.
Мы с Ириной дождались, пока «копейка» со следователями исчезла за поворотом.
- Я все-таки их боюсь, - вцепившись обеими руками в мое запястье, тихо произнесла Ирина. Она стремилась стоять как можно ближе ко мне, но при этом не касаться ничем, кроме рук.
- Ты же ни в чем не виновата.
Она потупилась, потом вскинула голову:
- А ты?
- Обо мне не беспокойся. – Я отвел глаза и с нарочитой бодростью спросил: - Ну, кто за руль?
- Давай ты. Я после вчерашнего опасаюсь.
- Хорошо, куда двигаем?
- Домой. Ко мне.
Ирина сидела справа, приоткрыв окно. На поворотах теплый воздух врывался в ее челку и путал волосы. Я изредка косился на нее. Перламутровая круглая клипса на кончике уха то выпукло пялилась на меня, то пряталась под соломенными волосами как масленок под сухой травой. Клипсы я видел на Ирине впервые. Вот, женщины, и неприятности у них, и спешка, а приукраситься не забывают.
Улица перед ее домом была прямой и сравнительно пустой. Я остановился, заглушил двигатель.
- А теперь ты, - я твердо взглянул на Иру и кивнул на руль.
- Я?! Нет, сегодня я не могу.
- Сможешь, сможешь.
- У меня был шок!
- Ерунда. Клин клином вышибают.
- Нет, и не уговаривай.
- И не буду, - я широко улыбнулся. – Зачем уговаривать, я тебя заставлю!
Я вышел из машины, обогнул капот, рука решительно открыла дверцу:
- Ну-ка, пересаживайся!
- Не хочу. Я разучилась!
- Возражения не принимаются!
- Принимаются.
Ирина стала похожа на капризную девчонку. Это меня развеселило.
- Не можешь – научим! Не хочешь – заставим!
С этими словами я подпихнул Ирину к водительскому сиденью. Одна рука упиралась ей в плечо, другая – в поясницу.
- Ах, ты так? Не сдвинусь! – шутливо сопротивлялась Ира.
- Это еще посмотрим! Сейчас я тебя приподниму и пересажу.
- Садист!
Я решительно сунул ладонью под бедро девушки, а другой рукой обхватил ее за плечи. Ирина отбивалась кулачками и смеялась. Я напрягся, пытаясь поднять извивающееся тело, но не удержал равновесия и свалился прямо на Ирину. Ладонь скользнула и оказалась между ног девушки. Лицо с размаху ткнулось ей в грудь. Платье на девушке сбилось. Я ощутил под пальцами очень гладкую нежную кожу. Из машины торчали мои ноги.
Картина, наверное, получилась забавной, но смех и игривость между нами почему-то сразу улетучились. Мы затихли. Моя ладонь, стиснутая между бедер девушки, наливалась теплом. Пальцы инстинктивно сжались, упругость была приятной.
- Тихон, ты вставать собираешься? – прошептала Ирина над моей макушкой.
- А мне очень хорошо тут… Ира, - набравшись смелости, ответил я.
Мы впервые назвали друг друга по имени, и это сразу сблизило. Она запустила пальцы в мои волосы, потеребила. При каждом дыхании ее грудь мягко давила мне на нос. Дышать было трудно, но очень приятно. Под оттопыренным платьем виднелась бретелька лифчика. Тонкая ленточка еле держалась на покатом плече.
- Ты сегодня еще не завтракал. Я тоже. Едем ко мне. Накормлю, - буднично предложила она.
Мы медленно расцепились. Ирина безропотно перебралась за руль. Я не мог отвести взгляд от ее обнаженных ног, поднимающихся над рычагом коробки передач.
- Справишься? – очень тихо поинтересовался я.
- Когда ты рядом… да.
В течение нескольких минут пока мы не подъехали к дому, мои мысли метались между тремя людьми: Калининым, Глебовой и Русиновой. Почему толстый Папик подарил Глебовой машину? Просто так такие вещи не дарят! Жене Русиновой он подарил квартиру, потому что она была его любовницей. А Ирине машину, потому что…
Она тоже любовница Калинина! Или была ею совсем недавно.
Этот вывод полоснул клинком по незажившей ране. Калинин отнимает у меня вторую девушку! Нет, я не испытывал к Ирине и десятой доли тех душевных чувств, что бурлили во мне в отношении милой Женечки Русиновой. И обида была меньшей. Но она наложилась на старую, усилила ее и требовала мести. Калинин стал для меня врагом номер один. И я знал, как ему отомщу.
Я буду отнимать у Калинина его женщин! Первой будет Ирина.
Но если о моих отношениях с Ирой узнает Женя, как она к этому отнесется? Ведь это предательство любимого человека. Но она ведь сама спит с гадким Папиком. Тогда и я могу. Или нет?
Тяжелые мысли больно бухали в голове. Словно неумелый игрок гонял бильярдные шары, и ни один из них не попадал в лузу.

Глава 17

Мы молча поднимались в квартиру Ирины. Я уже знал, что там произойдет. Сердце билось учащенно, глаза впились в изгиб подвижной талии, дрожание складок платья отдавалось нарастающим возбуждением. Как это произойдет, я не знал. Но что это  обязательно случится, был уверен.
- Мамы дома нет. Она по нескольку дней дежурит в санатории, - открыв дверь, скороговоркой произнесла Ирина.
Она говорила тихо и отводила глаза. Выйдя из машины, мы больше не встречались взглядами и не касались друг друга. Я был настолько наэлектризован, что боялся случайно задеть ее. Она, видимо, пребывала в том же состоянии.
- Проходи на кухню, - скинув обувь, позвала Ира.
Осмотрев простенькое убранство обшарпанной кухни, она изменила решение:
- Давай лучше в комнате позавтракаем. Ты иди… я принесу.
Я машинально включил телевизор. Показывали передачу про армию «Служу Советскому Союзу». На кухне закипал чайник. Диктор что-то объяснял про преимущества танка Т-54 над американской и немецкой техникой. Ира сновала между кухней и комнатой. На столе появились чашки и блюдца с нарезанной колбасой, сыром и хлебом.
- Я тебя кофе обещала напоить, - она поставила передо мной широкую банку индийского растворимого кофе. Потом замерла и прислушалась: - Все. Вскипел.
Вскоре ее руки заливали кипятком коричневый порошок в моей чашке.
- Помешай, - она протянула мне ложку. – Ой, подожди! Я про салфетки забыла! Мы с мамой связали кучу разных салфеток. Крючками. Вот посмотри, я под чашки подложу.
Она принесла пачку связанных из ниток салфеток. Они выглядели как крупные снежинки с замысловатыми узорами.
- Поднимай! Подложим, будет красивее.
Я схватился за чашку. Ира впопыхах подсовывала салфетку. Наши руки скрестились, чашка дернулась, кипяток брызнул на пальцы. Я вздрогнул, из опрокинутой чашки на стол шмякнулась коричневая клякса. Брызги угодили мне на футболку.
- Ой! Не обжегся? – перепугалась Ирина. – Подуй, подуй. Давай под холодную воду…
Она потащила меня в ванную. Холодная струя приятно освежила ладони, первая острая боль сразу прошла.
- На футболке пятно! Снимай, надо сразу застирать. Потом не отмоешь, - суетилась Ира. Ее пальцы вцепились в ткань на уровне поясницы и потащили вверх. – Ну, давай же!
Я поднял руки. Мы стояли очень близко лицом друг к другу. Костяшки ее пальцев скользили по моим бокам. Щекотнуло подмышками. Меня сладко передернуло, руки опустились на плечи девушки. Я стиснул ее и прижал к груди. Ее ладошки расправились как бутоны цветков на моей спине под футболкой.
Потом было слияние губ. Долгое и живое. Я задыхался, но не мог оторваться. Пьянящая пустота кружила голову. Пальцы сами нашли молнию на платье. Сжатая на позвоночнике полоска освободила крючки лифчика.
- Подожди, - шепнула Ира и высвободилась из моих объятий. Несколько движений – и платье отлетело в сторону. Поверх обнаженной груди смешно лежали смятые чашечки лифчика. Просовывая руки сквозь бретельки, она еле слышно выдохнула: - А ты?
Я торопливо скинул футболку. Мягкие женские грудки толкнулись в меня и расплылись под давлением. Жар охватывал тело, перетекая в мужскую твердость как в пылающий факел. Я вминал податливое женское тело, желая объять его целиком. Ладони жадно метались от спины к бедрам и обратно.
- Раздавишь, - хихикнула Ира.
Каким-то образом мы оказались на диване. Ее пальчики я вдруг почувствовал на обнаженных ягодицах, и сам запустил руки под тонкую резинку ее трусиков…
С экрана гудел танк. Рев двигателя заглушал тонкие скрипы старых пружин под нами. Диктор с восторгом что-то комментировал. Потом возникла секундная тишина и гулко один за другим грянули три мощных выстрела. Их убойные звуки совпали с моими решающими толчками.
Цель была поражена… Так объявил диктор.
У меня сил на слова не осталось…
         
Мы пили остывший кофе и молчали. По телевизору шла передача «Здоровье». Убаюкивающий голос ведущей смешивался с далекими шумами улицы и витал в комнате неясным фоном.
На меня навалился зверский аппетит. Я умял все имевшиеся на столе продукты. Ира поглядывала и таинственно улыбалась. Наши глаза встретились. Я перестал жевать и расплылся в глупой улыбке. Что говорить в таких случаях, я не знал, но молчание тяготило. Губы шепнули:
- Ты лучше всех.
Она снисходительно улыбнулась и спросила:
- Хочешь еще?
Я торопливо сглотнул остатки пиши, посмотрел на голые колени девушки. О чем она? Ира провела рукой над столом.
- Не-е… я наелся, - поняв ее вопрос, облегченно ответил я.
На мне были штаны, на ней, накинутая на голое тело, моя футболка с брызгами кофе. Мы ее так и не застирали. Футболка лишь слегка прикрывала попу девушки, и при любом движении готова была съехать вверх. Мои глаза как магниты постоянно клевали на любой сдвиг края футболки. Я ничего не мог с ними поделать, было неловко и хотелось побыстрее уйти.
- А ты нравишься девчонкам, - задумчиво произнесла Ира.
- Каким еще девчонкам?
- И Жене этой, и Карповой.
Женя… При ее упоминании незримый образ любимой девушки вновь вклинился в мое сознание. Краска стыда жаркими пятнышками проступила на щеках. Я отмахнулся:
- Да ну! Карпова, вон, с Евтушенко. А Русинова… сама знаешь.
- Ну и что, я же видела, как она с тобой в университете... – Ирины пальцы раздавили хлебную корочку. Она швырнула ее на стол и резко смахнула крошки. – А еще я узнала голос человека, который мне звонил.
- Это ты про ту фразу?
- Да. «Рано радуешься, красавица». Я тогда первым делом подумала про машину, а вчера поняла, что говорили про тебя.
- Что? Про меня?!
- Про тебя, - тяжело вздохнула Ира. – Про тебя наш красавчик.
- Но, кто?
- Это была Карпова.
От неожиданности я не знал, что и сказать. Карпова?
- Она вчера на пляже, пока вас не было, передразнила одного грузина. И я сразу узнала интонацию. Помнишь, я говорила, что голос показался мне странным? Теперь я поняла, почему. Это женщина изображала мужчину.
- Ольга способна на такую низость?
- Некоторые женщины способны на все в борьбе за любимого мужчину.
- Но я… У нас с ней ничего… Я даже повода не давал. И потом, она сейчас с Евтушенко дружит.
- Давно ли? Это хитрость, чтобы разжечь в тебе ревность.
- Ревнуют, когда любят. Но я к ней ничего подобного не испытываю…
Я осекся. К Ольге – да. А вот к Евгении. И что такое испепеляющая ревность я уже прекрасно знаю.   
Ирина пристально смотрела на меня, словно выискивала изменения после долгой разлуки. А я вспомнил про Калинина. Я ведь оказался здесь, чтобы отомстить ему! А Ольга с той же целью дружит с Евтушенко? Как все запутано, и как все неправильно!
Я изображаю любовь, чтобы сделать больно другому человеку!
Отомстил я Калинину или нет? А может, он давно уже расстался с Ириной и ему все равно? Эх, если бы человеческие отношения измерялись в цифрах! Я бы мгновенно произвел нужный расчет. Но в жизни все сложнее. Я чувствовал себя первоклассником на лекции по функциональному анализу.
Но отступать я не собирался. Я жаждал вернуть Женю любой ценой. Я хотел быть для нее единственным мужчиной. Как это сделать?
И тут меня осенило! Если Калинин тайно встречается с Ириной, надо открыть Жене глаза на его измену. Она его бросит и я смогу… Но она знает, что Калинин живет с законной супругой. Это ведь она терпит. Нет, жена это одно, убеждал я себя, а терпеть вторую любовницу Евгения ни за что не будет. Есть же у нее гордость! Пусть она разругается с этим чертовым Папиком, и у меня появится шанс.
Захотелось выяснить, встречаются ли сейчас Глебова с Калининым?
- Ир, а что у тебя с Калининым? – равнодушно спросил я, внимательно разглядывая свои пальцы, словно нет в мире более интересного занятия.
На ее лице отчетливо проступили окаменевшие скулы. Она натянула вниз съехавшую футболку, словно ей было холодно, и хрипло выдохнула:
- Он мой отец.
Я опешил. Мне даже показалось, что я ослышался. Может голос телевизионной ведущей встрял в разговор?
- Что?
Я напряженно ждал нового ответа и даже хотел выключить проклятый телевизор, но боялся встать и нарушить зыбкий контакт, сохранившийся между нами. Мне казалось, что любое постороннее движение способно замкнуть Иру в себе.
Раздражающе громко зазвонил телефон.
Мы оба уставились на аппарат, но никто не вставал. Телефон продолжал звонить.
- Надо послушать, - вздохнула Ирина и подошла к телефону.
Странно, большая футболка полностью скрывала очертания стройной фигуры, но девушка в ней выглядела особенно завораживающе. После традиционного «Алло» на Ирином лице мелькнуло удивление.
- Это тебя, - она протянула в раскрытой ладони трубку.
На том конце провода звучал встревоженный голос Сашки Евтушенко:
- Тихон, мы попались. Срочно приезжай.
- С чем? – не сразу понял я.
- Сообрази! Я говорю из холла.
С чем мы могли попасться? Только с трупом. Но задать этот вопрос в открытую я не мог, рядом была Ирина. Да и Сашка, видимо, был не один.
- Это по поводу… пассажира?
- Да.
- Серьезно?
- Очень, - Сашка тяжело вздохнул и добавил несколько слов, от которых повеяло зябким холодом февральской вьюги.

Глава 18

Всю дорогу в общежитие я вспоминал убийственные слова Евтушенко. Он прошептал скороговоркой: «Нас видели с ним».
Худшую новость трудно было вообразить. Кто-то видел нас с телом Воробьева. Теперь не скажешь, что ты с ним не знаком и впервые слышишь это имя. Да что я про какие-то мелочи! Нас видели с трупом! Мы прямо замешаны в убийстве.
Но когда это произошло. Если нас заметили в подъезде, ну что ж, выводят двое перепившего приятеля. Такое бывает сплошь и рядом. Где доказательства, что он был уже мертв? Если кто-то увидел лежащего пассажира в машине – еще проще. После часа ночи любого сморить может. А вот если нас засекли в тот момент, когда мы вытаскивали тело на скамейку, а потом это тело было найдено мертвым, тут уже трудно как-то оправдаться. Тем более, медэкспертиза наверняка установила время смерти, и в любом случае мы прокололись.
Кто же мог нас видеть? И почему об этом первым узнал Сашка? Если бы информация была в правоохранительных органах, то и его, и меня быстро повязали бы, и уж подавно не дали возможности предупредить друга - подельщика. А раз так – то остается шанс. В чем заключается этот призрачный шанс, будет ясно, когда я доберусь в общежитие.
Я подбадривал себя такими мыслями. Но порой, вдруг терял самообладание, и казалось, что все гораздо хуже, что во время разговора за спиной Сашки стояла следователь с хищным лицом ворона. Она диктовала ему слова, и это обычная уловка, чтобы поскорее выманить меня.
Такая сумятица не оставляли меня на протяжении всего пути. Стыдно сознаться, но я даже шел медленнее обычного.
Около входа в общежитие я на всякий случай огляделся. Милицейской машины не видно, и «копейки» Ворониной не наблюдается – уже неплохо. Можно смело шагать внутрь.
Но на самом пороге меня развязно окликнули:
- Парень, закурить не найдется?
Ох, не люблю я подобные вопросы да еще в таком тоне, хотя и не боюсь их. Сама постановка предполагает отрицательный ответ, за которым обычно следует выяснение, не врешь ли ты, козел, а если не врешь, то все равно - сволочь и гад, раз не предусмотрел, что у тебя могут попросить закурить хорошие пацаны.
Сигарет у меня, конечно, не было. Я обернулся, чтобы вежливо об этом сообщить.
Глаз успел заметить только плечо просившего. Далее тяжелая вспышка в голове, искры из глаз, и ватная темнота.

Паршиво и муторно – вот первое, что я почувствовал, когда очнулся. Глаза еще были закрыты, тело покачивалось, в голову била назойливая музыка. Веки разлепились тяжело, у переносицы скопилась вязкая слизь. Передо мной стелилась пустая загородная дорога, ни фонарей, ни домов, лишь мрачный лес вдоль обочины. Я сидел в переднем кресле автомобиля. Тяжелая голова с трудом повернулась к водителю.
- Димон, он очнулся! – перекрикивая магнитолу, гаркнул шофер. Рука потянулась к светящейся панели, убавила громкость. – Теперь можно и потише. Тебя будили, дрыхнешь долго, - объяснил водитель и дружелюбно осклабился. Загнутые вниз усы, в форме полукруглой скобочки, раздвинулись и превратились в широкую букву «П».
По характерным усам и удлиненным бакенбардам я узнал таксиста Витька. Голова саднила.
- Кто меня? – спросил я. Сухой язык тяжело ворочался в пересохшем горле.
- Я! – радостно выкрикнул Витек и громко заржал.
- За что?
- Димон, он еще спрашивает!
Машина свернула на грунтовую дорогу и остановилась. Черный лес обступал с двух сторон узким кривым тоннелем, высокие деревья почти смыкались вершинами. Вряд ли можно ожидать что-либо хорошее от тех, кто в качестве приветствия бьет по голове, рассудил я и попытался выскочить из машины. Руки устремились к дверце, вслед за ними как-то неестественно дернулось все тело. Шею тут же захлестнула веревка, затылок припечатался к подголовнику.
- Не рыпайся, парень, - прошипел в ухо, сидевший сзади Димон. По голосу я узнал второго таксиста-толстячка.
Я пошевелил руками. Связанные кисти оказались соединены короткой веревкой со щиколотками ног. Вот придумали, изверги, в таком состоянии не убежишь. Ко мне склонился Витек:
- Ну что, Тихон Заколов, вычислили мы твою берлогу. Не долго прятался.
- А я и не прятался, - прохрипело стиснутое горло. – Веревку сними.
- Ослабь, Димон, - распорядился Витек. Петля опустилась. – Так лучше? Тогда поболтаем. Догадываешься, о чем?
- Да пошел ты!
- Огрызаешься? Ну, ладно, тогда поговорим конкретно. В ту ночь, когда мы с тобой схлестнулись, на Верхней улице был обнаружен труп важной городской шишки. Его туда подбросили. На следующий день в таксопарке менты расспрашивали, кто, мол, видел подозрительную тачку в указанное время в указанном месте. Я сразу тебя вспомнил! Из-за тебя, мудилы, я крыло помял, а Димон фару кокнул! А до этого резину сжег. Помнишь?
Вот это поворот! Сразу про труп! Значит, это про них намекал Сашка.
- Витек, - я старался держаться невозмутимо, - тачками вы сами поцеловались, без моего участия. А за первый инцидент я давно извинился.
- Извинился он! Интеллигентик выискался! Твое извинение на хлеб не намажешь. А мы на бабки попали. Теперь из зарплаты год вычитать будут.
- Ты ему про труп дальше разъясни, - посоветовал из-за спины Димон.
- Да, отвлеклись. Я ментам сразу выложил, что видел подозрительную «Волгу» белого цвета. Неслась, как угорелая, правил не соблюдала. Когда она проезжала в сторону Верхней улицы, на заднем сиденье был пассажир. Странный пассажир, трупаком лежал. А возвращалась обратно – трупака не было. Очень они этим заинтересовались, я тебе скажу. Все расспрашивали меня, расспрашивали. Но про номерочек я промолчал. Дай, думаю, сам разыщу парнишку. Может ему со мной приятнее будет повидаться, чем с милицией. Ты усек, что я твой номерок запомнил? Вот и свиделись! – таксист радостно похлопал мне по плечу. – Что ты скажешь на эту историю?
- Ерунду какую-то несете, - попытался отшутиться я. – Трупы, машины… Как в кино! А я то тут причем?
- Я поначалу тоже так подумал, что ты не причем, молод еще для таких дел. Но все равно решил кинуть наживку ментам, пусть урода поймают, помучат по-свойски. Ты нас в расходы ввел, пусть они над тобой поизмываются. В наше время страдает ведь не тот, кто виноват, а тот, про кого думают, что он виноват. Если я дам нужные показания, и Димон подтвердит, то милиция это дело с удовольствием на тебя спишет. Димон, ты как думаешь?
- Ментам палец в рот положи – по локоть оттяпают.
- Вот! Это народная мудрость, а не наша придумка. Я хотел им сразу и номерочек назвать и твои приметы изложить, но пока рассказывал – как молотком тюкнуло! – Витек показал пальцем на темечко, куда по его мнению пришелся незримый удар. - А ведь все сходится на парнишке: и время, и место, и манера его дерганная. Я даже припомнил, что на заднем сиденье у тебя двое были. Я как раз напротив их дверцы затормозил. Один вдрызг пьяный, а другой сильно перепуганный. А что если этот пьяный и был тем самым важным трупом?
- Ерунда! – вяло возразил я, стараясь, чтобы не дрогнул голос. – Полная чушь!
В голове помутнело, ко рту подступила тошнота. Жутко захотелось пить, апатия растекалась по телу сладким сиропом.
- А не скажи! – наседал таксист. – Главное, что очень складно вырисовывается. Мы в милиции все чинно изложим  - тебя за цугундер и в каталажку. Там и запоешь песенки про чушь и ерунду. Небось, с уголовниками еще не встречался, маменькин сынок.
Последняя фраза про маменькиного сынка меня неприятно задела. Я уже три года жил самостоятельно, вдали от родителей, и сам порой мысленно называл расхлябанных несобранных сокурсников, живущих под крылышками заботливых мамаш, маменькиными сынками. А тут такая несправедливость со стороны озабоченного убытками таксиста. Ну, раскусил он меня, против этого возражать даже не хотелось. Лучше молчать. Но причем здесь – маменькин сынок! Я заерзал в кресле и напряг мышцы рук. Ага! Путы на запястьях не тугие. Ладони двигаются, пальцы шевелятся, а вот и узел. Надо выиграть время.
- А ты, Витек, с блатными что, часто общаешься? – ногти вцепились в сердцевину узла.
- Бывает. Перетираем дела. Мы же таксисты. Вокзал, аэропорт – там без них не обойтись. Мы калачи тертые. А ты, пацан, коль попадешь к уркам в камеру, не позавидую. 
До камеры еще дожить бы, подумал я, глядя на пустынную дорогу. Для чего меня вывезли связанного в ночной лес? Этот вопрос сейчас важнее. А узел все не поддавался.
- Что вы от меня хотите? – спросил я, изобразив испуг.
- Вот! Другой разговор пошел, - Витек нетерпеливо потер руки. – Мне в целом на милицию насрать. У меня свои интересы. Ты нам машины изуродовал. Факт! Ты нам, гад, настроение испортил, нанес моральный ущерб! За это, парень, надо платить. А иначе мы заложим тебя с потрохами. Что было и не было, расскажем. Чего надо для следствия, то и сочиним. Там намекнут, а мы подтвердим.
- А по башке зачем долбанули и сюда привезли?
- Парень ты бойкий, я уже пригляделся. С тобой лучше вот так вести разговор, с петлей на шее. Быстрее информация дойдет.
- Юлиус Фучик. «Репортаж с петлей на шее».
- Чего бурчишь?
- Книга такая есть про фашистов.
- Ишь ты, гармотей! Мы не фашисты – а советские граждане. А вот ты, может, и впрямь убийца? Зачем нам рисковать? Потому удавку и накинули.
Его слова меня натолкнули на неожиданную мысль. Двое таксистов подозревают во мне убийцу и поэтому осторожничают. Так зачем их разочаровывать, не лучше ли сыграть на этом. Я взбодрился, даже пальцы стали орудовать шустрее, петля выходила из узелка.
- И сколько вы хотите бабок? – спросил я, делая вид, что чешу ногу.
- Мелочь. За все про все - полторы штуки получается. Мы по-божески посчитали.
- Полторы тысячи рублей с бедного студента! А у меня стипендия к вашему сведению – сорок шесть рублей. Это сколько месяцев мне придется отдавать, вы посчитали? Почти три года.
- Нас не колышут твои проблемы студент! – визгливо повысил голос Витек. - Ты возьмешь эти бабки у своих предков или приятелей! Да, кстати, мы тебя обыскали, пока ты дрых, и восемьдесят рубликов нашли. Они пойдут в счет долга, мы честные. Так что осталось тысяча четыреста двадцать. Неделя срока тебе, студент! Или тюрьма! Выбирай.
- Да-а, простому студенту трудно потянуть такую сумму. – Я выразительно покачал головой, - Не знаю, чтобы я делал, будь обычным студентом. Возможно, расплакался и утопился. В великой реке Волге.
- Чего ты несешь?
- Но вам повезло, я не привык плакать. Я привык выполнять те задания, за которые мне отваливают приличные куски. – Мои глаза уткнулись в застывшее лицо таксиста. - Ты угадал, Витек. Это я пришил местного чинушу и сбросил его на скамейку. Потому что получил такой заказ. Я – киллер, работаю на Отарика Тбилисского. Слышал такого? Он для вашего города тоже не последний гость.
- Киллер – это что? – пугливо спросил Димон из-за спины. Я чувствовал резкий запах пота, прошибшего толстенького таксиста.
- Киллер – это убийца. Надо знать языки. Наемный убийца. Отарику не понравится, если кто-то посягнет на его человека. А я у него на особом счету.
- Да он фигню несет! – картинно возмутился Витек, но в глазах под осевшими бровями застыла настороженность, скобки усов вытянулись вниз. – На понт берет.
- Димон, мой кошелек у тебя? – спокойно спросил я.
- Да.
- Я так и думал. Отогни подкладочку под кармашком и достань записку... Ну, достал? А теперь прочти.
Зашуршала бумага.
- Что там? – торопил занервничавший Витек. – Читай!
- Тут имена. «Отар Тбилисский. Андрей Воробьев. Петр Кириллович. Калинин», - дрожащим голосом прочел Димон.
Витек выхватил бумажку, молча пробежал несколько раз глазами. В салоне повисла тишина.
- Что это значит? – после долгой паузы спросил он.
- Догадайся сам, Витек. Ты так ловко меня вычислил с Воробьевым.
- Андрей Воробьев – это же тот самый, кого нашли на остановке, - пугливо произнес Димон.
- Верно мыслишь, - похвалил я. Таксисты переглядывались между собой, и я мог продолжать распутывать узел.
- Его уже нет, - насторожился Витек. - А Петр Кириллович это кто?
- Много вопросов задаешь, Витек. Новые тачки на заводе кто распределяет?
- Так это зам директора по сбыту, Ногатин, - Димон задохнулся от удивления.
- Мне все равно, хоть директор, хоть проректор, лишь бы деньги башляли, - Я старался держаться развязно, хотя впервые услышал фамилию пресловутого Петра Кирилловича.
- А Калинин это же…, - на этот раз изумился Витек.
- Да-да, тот самый. Ваша главная шишка, - подтвердил я и в сердцах добавил: - Юрий Борисович, с каким наслаждением я с ним расправлюсь.
- Так ты и впрямь ки-лер? - Витек замолк, будто подавился незнакомым словом.
Мне удалось незаметно спустить петлю с руки. Освобожденная ладонь привычно сжалась в кулак, предстояло завершить выступление запоминающимся аккордом. Рот оглушающе выкрикнул:
- Да!
Вместе с криком я резко ударил Витька в поддых левым локтем, затем развернулся и влепил правым кулаком в висок опешившему Димону. Витек крякнул и согнулся, Димон отлетел к дверце и затих.
- Это вам за шишку на голове!
Я скинул путы с ног и навалился на водителя, заломив ему руку. Перекошенное лицо Витька испуганно пялилось очумевшими зрачками.
- Ну, все, успокойся, мочить не буду, - миролюбиво сказал я и ослабил хватку. - Где держишь монтировку? Под сиденьем? – Рука выудила увесистую железку. – А теперь без глупостей, а то я отменю свое обещание. 
Когда таксисты пришли в себя, я, вальяжно развалившись в кресле, скомандовал:
- Возвращаемся в общежитие. И побыстрее! Задержался я с вами.
Витек посмотрел на монтировку в моей руке и послушно развернул машину. Мы устремились обратно к городу.
- Да, чуть не забыл! Димон, кошелек верни. – Я получил от испуганного таксиста портмоне. – И удавочку заодно давай сюда. И больше так не поступай, Димон. А то попадется клиент более обидчивый, чем я. Лежать тебе тогда в кювете с перетянутым горлом. Мои коллеги подобное не прощают.
Мягко шуршали шины, ровно гудел двигатель. Витек напряженно смотрел вперед, лишь изредка бросая на меня осторожный взгляд. Димон забился в угол, стремясь слиться с обивкой салона.
Я подкрутил громкость радиоприемника. Вечерний эфир наполняли незатейливые песенки о любви. Песни были разными. О расставании, встрече, ожидании, радости, глупом счастье, подлом обмане, жгучей ревности и первом поцелуе. Я вслушивался в тексты, и мне казалось, что все эти слова обо мне и о Жене. Я примеривал песню на себя как одежду, и каждая была впору. Иногда, только куплетом, одной фразой или общим настроением. Везде я с удивлением находил что-то созвучное своим переживаниям. А в некоторых песнях, я был уверен, что слышу мысли любимой девушки. Я верил, что она именно так думает о нас, и мечтает о том же, о чем и я. Песни прорывали пространство и приближали ко мне любимую девушку.
Незаметно подъехали к общежитию.
- А что вы сделали с Сашкой? – вспомнил я встревоженный звонок друга.
- С кем? – удивился Витек.
- С моим приятелем, я с ним в одной комнате живу.
- На хрена он нам? Мы не заходили внутрь. Выяснили у какой-то девчонки, что ты еще не пришел, и остались поджидать снаружи.
Вот это поворот! С Евтушенко они не разговаривали. А я уже подумал, что ловко избавился от возникшей проблемы. На что же тогда намекал Сашка, когда звонил мне? Он намекнул, что мы попались с трупом. Если это не связано с таксистами, то где еще мы могли проколоться?
 
Глава 19

С такими неприятными мыслями я зашел в общежитие. Франц Оттович вскочил со стула и торопливо шагнул мне навстречу, как швейцар фешенебельного ресторана при появлении важного посетителя. На его лице притаилась улыбка тайного осведомителя, принесшего секретную информацию.
- Она здесь, - шепнул он, загадочно двинув бровями.
- Кто? – не понял я.
- Евгения. К вам пришла, - из-за волнения старик забыл наш уговор и опять перешел на «вы».
- Женя? Ко мне? Но…
- Я ее сразу узнал.
- Она представилась?
- Нет. Она вас спросила. Я узнал по голосу. Красивая, чертовка! А грация, поворот головы, взгляд… Поверьте мне, это роковая женщина. Такая или осчастливит, как никто на свете, или сломает жизнь. С ней – или вершина, или пропасть. Середины не будет.
- Не хочу я середины! – прервал я вахтера.
- И правильно, - подхватил он. – Середина – это ноль, ничто. А для полноты жизни требуются эмоции. Положительные или отрицательные – не столь важно. Главное, чтобы сильные.
Я представил зигзагообразную функцию с вершинами выше и ниже горизонтальной оси:
- Это называется экстремумом.
- Что?
- Пики эмоций – это точки экстремума. Там производная равна нулю. Скорость жизни равна нулю.
- Правильно, - еще раз согласился вахтер. – Потому что это предел, дальше некуда.
- Жизнь достигает максимума или минимума, вершины или пропасти, - задумчиво произнес я. – Но на пути к ним скорость жизни приобретает наибольшее значение. 
- Вот это и есть - Жизнь! Жизнь с большой буквы, - подытожил вахтер.
- Что-то мы отвлеклись, - встрепенулся я.  – Что сказала Женя?
- Ничего. Спросила, в какой вы комнате, и сразу поднялась. Потом несколько раз спускался Евтушенко, звонил, вас искал.
- А я задержался, и она ушла.
- Нет! Евгения еще здесь.
- Так что же вы сразу не сказали! – крикнул я, взбегая по ступенькам.
- Ну, народ! А я разве говорил, что… - слова наигранного возмущения стихали за моей спиной.
Я ураганом ворвался в свою комнату. Женя! Она здесь!
Холодный взгляд девушки изучающе осматривал меня.
Потом я заметил Сашку Евтушенко и Ольгу Карпову. Все трое сидели за столом и играли в карты.
- Тебя ждем, - первой подала голос Карпова. Ее глазки ехидно стреляли то в меня, то в Русинову. – Что-то ты долго сегодня у Ирины Глебовой задержался.
- Я учу ее водить машину! – резко ответил я.
- С утра и до вечера. Все учит и учит, учит и учит.  Аж, устал бедный! А сейчас вы проходили курс ночного вождения. И телефон у вас прямо в машине установлен?
- Оля, тебя это не касается, - я старался сдержать раздражение.
- Хорошо, я умолкаю. Тебя, вообще-то, вот, - Ольга показала на Женю и замялась, подбирая нужное слово, - дэвушка ждет.
Она сознательно произнесла слово «девушка» с кавказским акцентом. Я тут же вспомнил подозрения Ирины.
- Привет, Женя, - только сейчас я додумался поздороваться.
- Салют, - еле слышно ответила Русинова.
Я подошел к столу:
- Так что вы тут делаете?
- В карты играем, - развел руками Сашка.
- Поздно уже…
- Вспомнил! – с сарказмом прервала меня Ольга. – Ему несколько часов назад звонили, но он, видимо, не в силах оторваться от процесса обучения.
- А некоторым пора домой, - я уперся взглядом в Карпову.
- Ничего себе! – возмутилась она. – После десяти, кстати, присутствие посторонних в общежитии запрещено.
- Оля, иди в свою комнату.
- Интересно! А она? Останется здесь на ночь с мужиками?
Карпова явно нарывалась на скандал или просто не контролировала свои эмоции. Евгения демонстративно встала и шагнула к выходу. Я удержал ее и обратился к Карповой, набычив голову:
- Оля! Ко мне пришел человек. Дай спокойно поговорить.
- А с Глебовой что, не наговорился?
Прервал разгорающийся скандал Сашка:
- Оля, давай выйдем. Я тебя провожу.
- Не заблужусь! – огрызнулась Карпова. Рука веером бросила карты, отброшенный стул шлепнулся на пол. Она с вызывающей учтивостью раскланялась: – Спокойненькой ночки.
Хлопнула дверь. Сашка бросился догонять Ольгу. Мы остались наедине с Русиновой.
- Отпусти, - Евгения высвободила руку, которую я продолжал сжимать, потерла запястье: – Ну, и пальцы у тебя.
- Извини.
Она порывисто прислонилась ко мне, доверчиво вжалась, кончик носа уткнулся мне в шею. На душе мгновенно потеплело. Я хотел обнять хрупкие плечи, но девичьи ладошки неожиданно твердо уперлись в грудь, и Женя отстранилась.
- От тебя пахнет чужой женщиной, - обиделась она.
- Почему, чужой? – вырвалось у меня.
Женя отвернулась:
- Хорошо, не чужой. Я ошиблась. Другой женщиной.
Я слышал, как между нами с хрустом выкристаллизовывается ледяная стенка. Женя была совсем близко, но нарастающий холод разделял нас, и я не мог его разрушить. Оправдываться было стыдно, а обманывать самую лучшую в мире девушку я не мог. 
Женя села за стол, меланхолично поворошила карты. Я обречено опустился напротив. Тонкие пальцы девушки извлекли червовую даму.
- А она тебя любит, - Женя положила передо мной карту.
- Кто, Ольга? – я от второго человека за день выслушал эту новость и уже не знал, как возразить.
- Ты сам назвал ее имя, выходит, знаешь.
- Но она же… Ты сама видела.
- Оттого и не в себе, что любит. Поверь мне. – Она выудила из колоды бубновую даму и положила в стороне от червовой. – А еще у тебя есть Ирина. Тебе с ней хорошо сегодня было?
Я опешил и почувствовал, как заалели щеки:
- Что? Что ты имеешь в виду?
- Наверное, лучше, чем со мной. Ну, и славно.
- Нет! Так нельзя сравнивать, - пытался возразить, отводя глаза. Нужных слов не находилось. Откуда она все знает?
- Ты хранишь ее запах. Ты знаешь, что запах передается с потом? Когда жаркие тела плотно касаются друг друга.
Я окаменел. И вспомнил, что Ирина, ко всему прочему, одевала мою футболку. Что это – женский инстинкт? Или сознательная метка своего жизненного пространства? Глаза не поднимались на Женю, я смотрел только на карты в ее руках. На столе между двумя дамами появилась третья – пиковая. Женя сдвинула ее выше и постучала ноготком:
- Пусть это буду я. Ты не возражаешь?
Я подавленно молчал.
- И хорошо. Итак, у нас осталась крестовая дама. У тебя есть кто-нибудь еще из женщин?
- Женя, какие женщины?
- Та, которая нравится тебе или та, которой нравишься ты. К сожалению, редко бывает, чтобы эти два чувства были взаимными. Есть? – она пристально взглянула на меня.
А я вдруг вспомнил следователя Воронину. Ее фигуру, когда она в первый раз выходила из этой комнаты. И какой-то туманный ощупывающий взгляд, которым она прошлась сегодня по моему обнаженному телу.
- Вижу, что есть, - холодно произнесла Женя и выложила на стол последнюю даму. Четыре карты образовали своеобразный крест с пустым местом в середине. – А ты у нас будешь валетом. Вот этим. – Червовый валет лег в центр креста между дамами. - Четыре дамы вокруг одного валета. Ты, Тиша окружен женщинами. В какую сторону не пойдешь, везде тебя ждет страсть. А где страсть, там всегда боль.
Мы молча смотрели на крест из пяти карт. Что такое боль из-за женщины я уже хорошо понимал. Потом ее рука смахнула карты в общую колоду:
- Я не за этим пришла.
Да, конечно! Ведь она появилась здесь не для того, чтобы играть в карты.
- Вас видели, Тиша.
Я медленно поднял лицо. Женя поймала мой взгляд:
- Вас заметила соседка с нижнего этажа, когда вы спускались вместе с Андреем.
- В ту ночь? – растерянно спросил я и сразу понял всю бессмысленность вопроса.
- Да. Она старая женщина, живет одна и любит посплетничать.
- Что она видела?
Этот вопрос был ненамного умнее, но Женя отвечала спокойно:
- Она видела, как двое незнакомых парней тащат пьяного Андрея Воробьева. Его она  знала раньше.
- Она подумала, что он пьяный? – ухватился я за спасительную соломинку.
- Тогда, да. Но потом она узнала, что в эту ночь он умер. И…, - пауза затянулась, Женя, словно подбирала нужные слова. – И сегодня она пришла ко мне.
Женя опять надолго замолчала.
- Ну, что? Что она сказала? – торопил я.
- Она догадалась, что в тот момент он был уже мертв.
В глазах помутнело. Хорошо, что я сидел на стуле, руки вцепились в стол, я переждал головокружение. Этот свидетель гораздо опаснее, чем таксисты. А если сопоставить оба показания, то вот она – общая картина преступления и утаивания улик.
- А ты?
- Тиша, я так испугалась, что сразу дала ей денег.
- За молчание?
- Ну, конечно. Она обещала, что никому ничего не скажет.
- Ты веришь слову сплетницы.
- Она одинока, и ей очень нужны деньги.
- Тогда она придет еще!
- Лишь бы молчала.
- Да, ситуация – хуже не придумаешь. Мы вляпались капитально. Она запомнила парней, то есть нас?
- Я не стала спрашивать. Я попыталась представить все шуткой. Глупо конечно…
- Да, это уже не шуточки. И следователь к нам приходила.
- Саша рассказал.
- У следствия есть улика. Заколка от галстука Воробьева, найденная в машине Глебовой. Но Воробьев, вроде бы, вместе с Калининым накануне забирал машину, и теоретически мог тогда обронить заколку.
- В тот вечер заколка на нем была.
- Да знаю! Я же говорю, теоретически. Пока прикидываюсь глупеньким, моя хата с краю – ничего не знаю. Но на долго ли это возможно? Выход один. Надо искать убийцу. Настоящего! Того, кто впрыснул чертов яд в коньяк.
- Может рассказать все Юре?
- А если это он все организовал?
- Нет. Он не мог! Даже если… если только предположить, что это он, Юра никогда не стал бы подставлять меня.
- Ну почему же. Вариант первый. Он узнал, что у тебя с Воробьевым тайная связь и пожелал избавиться от обоих. Ревность, знаешь ли, штука взрывоопасная. Даже если ты не выпьешь коньяк, то труп окажется в твоей квартире. Поди оправдайся потом, что не ты его отравила. Большой срок светит. Вариант второй. Он ничего не знал о вашей связи, но у него были другие серьезные основания устранить Воробьева. Например, как свидетеля тайных незаконных махинаций. Калинин просто не мог предположить, что Воробьев пойдет распивать коньяк к тебе.
- Тихон, если ты будешь так думать о Юрии Борисовиче, то я на тебя обижусь.
- И что это изменит в наших отношениях? – с циничной усмешкой произнес я.
Женя резко встала и шагнула к выходу.
- Подожди! – я перехватил ее, сжав в ладонях хрупкие плечи.
- Пусти меня!
- Женя, подожди. Ну, зачем тебе этот старик?
- Я не буду говорить на эту тему. Отпусти!
Она дернулась, но я не отпускал, напротив, с силой прижал к себе. Женя перестала сопротивляться, но очень холодно ледяным тоном произнесла:
- Убери руки. Мне надо идти.
Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял строгий, аккуратно стриженый молодой человек в изрядно мятых легких брюках. В его облике было что-то знакомое.
- Евгения, я за тобой, - заявил он, хмуро рассматривая наши прижатые тела.
Я узнал в парне водителя Калинина. Мои руки опустились. Женя удивленно обернулась на вошедшего:
- Вадим, как ты меня нашел?
Вместо ответа прозвучало:
- Тебя ждет Юрий Борисович.
- Как ты узнал, что я здесь?
- Мы приехали к тебе домой, не застали. Юрий Борисович долго ждал, потом велел тебя найти.
- А как ты узнал? Я же здесь первый раз.
- Смотался в таксопарк, поговорил с таксистами. У меня там много знакомых. Нашел водилу, который подвозил тебя. Ты девушка заметная. – Вадим криво улыбнулся. – Следующий раз, если захочешь скрыться, пользуйся общественным транспортом. Хотя, нет. На тебя и там обратят внимание.
Он самодовольно рассмеялся. Евгения смерила его надменным взглядом и скомандовала:
- Поехали.
Вадим тут же смолок и галантно пропустил девушку вперед. Широкая спина в несвежей рубашке заслонила стройную фигуру. За ушедшими качнулась входная дверь, но не закрылась. Я тупо глядел в пустой проем. Опять старый Папик увел от меня любимую девушку. Нынешний вечер она проведет с ним. А может и ночь! Сердце разрывалось от невыносимой боли. Этому надо положить конец! Завтра я сделаю так, чтобы он до конца своих дней оставил ее в покое.
Или я уничтожу его!

Глава 20
 
В широком коридоре при входе в административное здание за столиком хмуро скучал старший сержант милиции. Я попытался хладнокровно пройти мимо. Не тут-то было.
- Постойте, вы к кому? – строгим голосом окрикнул милиционер.
- К Калинину. Юрию Борисовичу, - невозмутимо кивнул я, приближаясь к широкой лестнице, устланной ковром.
Но милиционер был начеку. Он резво выскочил из-за стола и перехватил меня на первой ступеньке:
- Сегодня не приемный день, - его рука цепко сжимала мой локоть.
- Да? А когда же приемный?
- Каждый второй четверг. Но надо предварительно записаться.
Милиционер уже понял, что перед ним малозначительный субъект, и бесцеремонно выпихивал меня из холла.
- У меня важное дело, - упрямо сопротивлялся я. – Могу я позвонить Калинину?
- У всех важное. Все через канцелярию. Да иди ты! Чего уперся?
- Но… но как позвонить?
- В бюро пропусков есть телефон. Иди, иди. Не мешай работать.
Поняв, что сопротивление бессмысленно, я отступил. Пальцы сжимали зеленую папку – мое главное оружие в предстоящей схватке с высоким начальником. А ведь накануне я чуть было ее не лишился.
Утром в общежитии, собравшись на прием к Калинину, я вспомнил, что документы в папке подменены на наш отчет по практике. Вчера это спасло нас от ненужных объяснений со следователем. Но сегодня в них сосредоточились мои самые смелые надежды.
- Саш, почему документы оказались у Ольги? – спросил я у Евтушенко, выводившего в тетради очередные формулы.
- Я заменил их, когда ты спускался разговаривать по телефону, - скороговоркой ответил друг, как о чем-то само собой разумеющемся.
- Зачем?
- А что, разве плохо получилось? – Сашка наконец оторвался от вычислений. - Чутье какое-то сработало. Ты приносишь портфель, который полностью изобличает нас в деле Воробьева. С какой целью тебе его подсунули?
- Чтобы выбросить.
- Но ведь ты же не выбросил! Я прекрасно знаю про твое всегдашнее настырное любопытство. И Русинова тоже это знает, она училась с тобой несколько лет. Почему она не выбросила сама, а попросила тебя, ты не подумал? Она знала, что ты не сразу от них избавишься, и обязательно сунешь туда нос.
- А она тем временем сообщит следствию, и меня возьмут тепленького?
- Этого нельзя было исключать.
- Ну, почему ты так плохо о ней думаешь?
- А у тебя в глубине души нет сомнений? Ответь, только честно.
Я промолчал. Ворошить неприятные мысли мне не хотелось. Чем больше я копался в обстоятельствах преступления, тем меньше находилось аргументов в пользу невиновности Жени. Я просто ей верил, закрывая глаза на упрямые факты. Верил и все! Но правильный логичный Сашка над подобным аргументом только ухмыльнулся бы.
- Вот видишь, - продолжил Евтушенко, - ты сам понимаешь, что я прав. Ведь следователи пришли ранним утром! С чего бы это?
- Женя тут не причем. Воронина заходила еще днем и предупреждала о возможности обыска.
- Что же ты мне ничего не сказал?
- Не хотел тебя нервировать. Пусть все идет своим чередом. В случае неприятностей, я все беру на себя.
- Тоже мне герой выискался! Надо делать так, чтобы не было никаких неприятностей!
- А теперь ты еще и Карпову впутал в это дело.
- Она не в курсе. Я подменил бумаги незаметно.
- Верни их.
- Ты не хочешь отменить свой план?
- Нет.
- Ох, уж эта любовь! Ну, объясни мне, чем влюбленный отличается от душевнобольного?
Ну, сказанул друг! Ну, сравнил! Сейчас я тебе отвечу! Только слова поубедительнее подберу. Душевнобольной. Душа болит. Черт! А ведь это про меня. Таких мук и терзаний, которые разрывали меня изнутри в последние дни, я еще не знал в своей жизни. Тело было здоровым, но душа… Душа болела. Именно эта невыносимая боль привела меня сегодня в приемную Калинина.

По телефону удалось соединиться только с секретаршей. Она и слышать не хотела ни о какой встрече.
- Вы поймите, Юрий Борисович только что вернулся с похорон нашего сотрудника. Какие могут быть посетители? Кто вы такой? Вы что, из ЦК? – в голосе секретарши сквозили нотки холодной брезгливости.
Вот-вот в трубке в очередной раз готовы были раздаться гудки отбоя. Нужно было срочно найти убедительный аргумент.
- Подождите! Я вас прошу предать товарищу Калинину, что у меня есть важная информация об убийстве Андрея Воробьева. Я перезвоню через три минуты.
- Убийстве? Какая…
Я сразу же опустил трубку. Вести дискуссию с секретаршей в мои планы не входило. Теперь ей не останется ничего другого, как доложить начальнику о моем звонке.
Я посмотрел в окно. Безупречно чистая «Волга» Калинина стояла на лучшем месте в тени деревьев. Интересно, он ходит к ней, или по требованию хозяина машину подгоняют к самому порогу? Я вспомнил самоуверенного водителя Вадима. Чем-то он мне не понравился при первой встрече. Наверное, легкой заносчивостью, и тем, что увел от меня Женю. Но с начальником он, наверняка, совсем другой, и услужливо подкатывает к ступенькам, как это сделал в университете. Десять метров, а этикет соблюден.
И тут я увидел Женю. Я узнал ее по характерной походке - мягкой, пластичной, но в то же время дерзкой. Она шла к машине в элегантном черном брючном костюме. Волосы прикрывал невесомый темный платок, половина лица была закрыта большими солнцезащитными очками. А сзади шел Вадим. Его взгляд мне не понравился. Он пожирал глазами девушку. Так у нас дома кот смотрел на свежую рыбу, пока ее чистили, в ожидании законного кусочка.
Женя села на переднее сиденье. Пальцы столкнули косынку на шею и привычным жестом расправили волосы. Вадим аккуратно прикрыл дверцу, а перед этим, как мне показалось, что-то шепнул девушке. Затем быстро обежал капот и юркнул на водительское место. На его лице я заметил неприятную масляную улыбку.
Нет! Женя больше не будет ездить в этой машине! Сегодня я отниму ее у Папика и всей его прислуги! 
Я решительно набрал номер секретарши. На этот раз женский голос звучал вежливее. У меня спросили фамилию, сказали, что я могу получить пропуск, и сообщили, на каком этаже находится нужный кабинет.
Идя по коридору, я смотрел лишь на бронзовые таблички рядом с однотипными дверьми и не заметил, как задел плечом спешащую женщину.
- Простите, - извинился я, но увидел только удаляющуюся спину.
Женщина быстро уходила, не придав инциденту значения. Что-то в ее фигуре мне показалось знакомым.
Нужная дверь оказалась приоткрыта. Ярко накрашенная секретарша, лет тридцати, с пышной копной обесцвеченных волос, скептически оглядела меня, доложила по селектору начальнику и кивнула на массивную дверь из красного дерева.
Тяжелая дверь открывалась без малейшего скрипа. За первой сразу располагалась другая, которая впускала в кабинет, обитый деревянными панелями. Я шагнул внутрь. В полутемном кабинете с кондиционированным воздухом во главе солидного стола, имевшего форму буквы Т, сидела понурая фигура. Я даже не сразу узнал в ней уверенного бодрого Калинина. Его взгляд упирался в пустой стол. Левой рукой он периодически включал и отключал настольную лампу. Пучок света серебрил седой висок и тускло отражался от высоких залысин.
Я прошел вдоль длинного стола и сел на ближайший к хозяину кабинета стул. Лампа в очередной раз отключилась, Калинин сцепил пальцы, его глаза исподлобья посмотрели на меня. Несколько секунд он хмуро изучал посетителя, потом спросил:
- Что ты хотел сказать про Воробьева?
Я достал три листка из зеленой папки с последними записями об автомобилях, квартирах и дачных участках и толкнул их вдоль полированной поверхности стола.
- Тут кое-что про ваши делишки, Юрий Борисович.
В кабинете царил полумрак, тяжелые складки штор почти не пропускали дневной свет. Но Калинин не стал включать лампу. Он держал листки в вытянутой руке, видимо из-за дальнозоркости. Прищуренные глаза быстро пробежали бумаги, правая бровь поползла вверх. Листки шлепнулись на стол, сверху их придавила ладонь с короткими волосатыми пальцами.
- Ты кто? – Калинин на глазах взбодрился и глядел на меня с нескрываемым интересом.
- Я студент. В вашем городе на практике.
- Откуда у тебя эти бумаги?
- Не важно. У меня имеется досье за несколько последних лет.
- Кто тебя прислал, студент?
- Я пришел сам. По собственной инициативе.
- Не верю! – Калинин грохнул кулаком по столу.
Его выкрик донес до меня сильный запах спиртного. Я обратил внимание, что на отдельном низком столике у окна стояла открытая бутылка коньяка, рюмки и блюдце с нарезанным лимоном. Я знал, что разговор предстоит тяжелый, и заранее подготовил себя к сдерживанию эмоций.
- Мне не зачем вас обманывать, - спокойно ответил я.
- Ты давно в нашем городе?
- Около двух недель.
- Тогда откуда у тебя эти бумаги?
- Говорю честно, достались случайно. Но в их сути я прекрасно разобрался. Здесь, Юрий Борисович, основа для уголовного дела томов на пятнадцать с таким же сроком в итоге.
- Ну и… Зачем ты ко мне с ними приперся? Почему сразу в прокуратуру не сдал?
- У меня, Юрий Борисович, к вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
- Ах ты! Шантажист, значит, - Калинин немного повеселел. – Ну и молодежь пошла! А еще комсомолец, наверняка.
- Как же без этого. У старших товарищей учимся, Юрий Борисович.
- От, сволочь, - с улыбкой произнес Калинин. В его тоне чувствовалось не оскорбление, а уважение к собеседнику. Он щелкнул выключатель лампы, водрузил на нос очки. Пальцы шевельнулись привычным начальственным жестом: - Давай сюда.
Я протянул всю папку. Калинин листал бумаги, время от времени причмокивая:
- Да, работа солидная… Грамотно составлено...  Ишь, ты! И про это знают! Я уже сам давно забыл.
Перебрав все бумаги, он отложил папку в сторону, снял очки.
- Откуда у тебя это, парень?
- Я же сказал – не важно.
- Нет, студент. Важно! Очень важно! – Калинин смотрел на меня очень серьезно. Понурая хмель и веселость бесследно исчезли. - Прежде чем торговаться, я должен знать, остались ли копии?
- Копий нет.
- Чем докажешь?
- Человек, который собирал эту информацию, недавно умер.
Лицо Калинина побагровело:
- Значит, Андрюша... Я так и думал. Больше некому. Ах, засранец.
Зазвонил один из телефонных аппаратов, кучно сгрудившихся на краю стола. Мелькнул равнодушный взгляд, на звук потянулась рука, но на пол пути остановилась, пальцы небрежно согнулись, кулак уперся в склоненный лоб. Когда телефон смолк, Калинин поднял задумчивый взгляд:
- Ты вот что мне скажи, студент. А Воробьева кто порешил?
- Я не знаю. Но, как видно из этих документов, больше всех в его смерти были заинтересованы вы.
- Что?! Да для меня Андрей как родственник был. Я из него большого человека хотел сделать! К себе приручал. И вот… такой абсурд приключился. Ты… точно ничего не знаешь?
- Нет. Я с ним даже никогда не встречался, - «с живым» чуть не вырвалось у меня. – А документы мне достались случайно.
- Так. Случайно. Туманная история. Ну, и сколько ты хочешь? За эти бумажки.
- Я к вам пришел не за деньгами.
- Не за деньгами? – Калинин смотрел на меня с интересом. Его черные подвижные брови вновь приподнялись в немом вопросе.
- Деньги меня не нужны.
- Машина, квартира?
- Нет. Материальные ценности меня тоже не интересуют.
- Тогда, что же интересует современную молодежь?
- Сущая безделица.
- Ты меня интригуешь. Какая же?
- Я передаю вам бумаги, а вы разрываете все связи с одной девушкой... С Евгенией Русиновой.
Калинин вздрогнул. Брови мгновенно нахмурились. Колючий взгляд острой иглой бил мне в переносицу. Он долго и тяжело подбирал слова:
- Ты… хочешь сказать, чтобы я… навсегда забыл Женю… Евгению Русинову?
- Да! – выпалил я. – Точнее, вспоминать можете. Но встречаться с ней и разговаривать не должны! Даже по телефону. Вы бросаете ее и все!
- А за это…, - продолжал тяжелое осмысление полновластный хозяин города, - ты даешь мне… эти жалкие бумажки.
Он резко оттолкнул папку. Она крутясь проехала по длинному столу. Нервничает, подумал я, не понимает своей выгоды. Я старался объяснять спокойно, как доктор неразумному больному:
- Это не просто бумажки, - моя рука вновь осторожно придвинула папку под нос Калинину. – Это ваша должность, ваша карьера, ваше благосостояние, ваша свобода, наконец! А взамен всего этого… Вы только подумайте! Взамен размеренной благополучной жизни вы расстаетесь с девушкой, которая годится вам в дочери. Да вы с вашими возможностями десять таких найдете!
Последнюю фразу я выкрикнул очень жизнерадостно и с ободряющей улыбкой уставился на бестолкового пациента.
- Десять… таких как Женя. Десять, говоришь, - Калинин медленно помассировал виски. Потом в нем словно щелкнула невидимая пружина. Он упруго вскочил с крутящегося кресла и примчался ко мне. Грузное тело плотно нависло надо мной и с надрывом бросало слова: - Да я целую жизнь прожил, а таких как она не встречал! Нет больше таких! Нет, понимаешь? Она – лучшая! Она, она… Постой… А ты? Почему ты цепляешься за нее? Почему ты – молодой, красивый – не можешь найти себе другую? Вон сколько их длинноногих по улицам бегает!
- Потому что, я ее люблю! – выкрикнул я, оттолкнув стул.
Мы стояли вплотную друг к другу и тяжело дышали, словно пробежали изрядный кросс.
- Я тоже ее люблю, - одними губами вымолвил Калинин. – А ты откуда взялся, студент? Уж, не от тебя ли она плакала три года назад, так что жить не хотела?
- Нет, не от меня! – спешил оправдаться я. – Мы с Женей одноклассники. У нас еще со школы чувства… Я ее не видел несколько лет. А встретил и… Она мне нужна!
- И мне нужна! Я не виноват, что ты ушами столько лет хлопал.
Мы почти соприкоснулись лбами. Покрасневшие глаза с ненавистью смотрели друг на друга.
- Ну, что, будем драться? – усмехнулся Калинин.
- Мне это ни к чему, – покачал я головой. – Для меня и так все очевидно.
Когда я шел сюда, то совершенно не планировал сказать то, что произнес минуту спустя. Я не говорил это даже лучшему другу. Я не хотел испачкать грязными словами Женю. От того, что о ней кто-то будет думать плохо, мне становилось больно. Но сейчас я не сдержался. По боксерской терминологии это был удар ниже пояса. Я никогда его не применял. Если проигрываешь, то надо проигрывать достойно. Но раньше я не знал, что такое любовь, и на что человек способен ради нее.
Я отстранился и холодно произнес:
- Женя давно вас не любит. У вас разные темпераменты. В постели… В последнее время она спала с Андреем Воробьевым.
Кровь отхлынула от лица Калинина. Он побледнел и медленно опустился на стул. Горькое торжество острой изжогой скривило мое лицо. Было противно, хотелось скорее уйти, но Калинину было еще тяжелее. Я поднес ему стакан с водой. Он машинально выпил. Его глаза словно развернулись и смотрели внутрь себя.
Я подсунул ему папку с бумагами:
- Оставляю документы. А вы выполняете мое условие. Мы договорились?
Он сидел молча и был похож на истукана. Но было видно, что он слышит меня.
- Молчание – знак согласия, - сделал я нужный вывод. – Прощайте.
Секретарша провожала меня напряженным взглядом. Возможно, она чувствовала настроение начальника даже через двойную дверь. На мягком стуле дожидался приема одинокий посетитель в строгом костюме. Назойливо пахло свежесваренным кофе.
Я, не спеша, спускался по ступенькам, устланным ковровой дорожкой. С Папиком покончено, думал я. Не все коту масленица. Отныне Женя Русинова свободна, она должна оценить мой поступок.
Но около выхода на улицу меня остановил уже знакомый милиционер:
- Подождите.
Я подумал, что, видимо, надо было подписать пропуск для выхода, и собрался оправдываться, но милиционер меня опередил:
- Вас просит срочно зайти Юрий Борисович.
- Я уже был у него, - не понял я.
- Он только что звонил и просил вас вернуться.
- Сам звонил?
- Да, сам. – Старший сержант внимательно осмотрел меня и уважительно добавил: - Он никогда этого раньше не делал.
Отчего-то вежливая манера сотрудника милиции показалась мне подозрительной.
- А если я не соглашусь?
Милиционер демонстративно перегородил путь к выходу. Его лицо напряглось:
- Юрий Борисович приказал вернуть вас в любом случае!

Глава 21
      
В приемной продолжал нетерпеливо ерзать на стуле солидный лысый посетитель. Он посмотрел на меня с нескрываемым недоумением. Секретарша на этот раз встречала стоя и обратилась на вы:
- Юрий Борисович вас ждет.
Она любезно приоткрыла двери в кабинет и пропустила меня, кокетливо прижавшись к косяку. Концентрированный аромат духов кувалдой шибанул в ноздри, когда я прошел рядом, стараясь не задеть выпяченную грудь. Нос надолго утратил всякую способность к обонянию. Также щедро, как и духи, она использовала все другие виды косметики. Наверняка ей дарили кучу импортных пузырьков и тюбиков, которые она не успевала расходовать, хотя и очень старалась.
Юрий Борисович, расставив ноги, стоял в центре кабинета. Руки похлопывали зеленую папку. Вид у него был решительный.
- Заберите, - он протянул мне папку. – Я отказываюсь от сделки.
Он тоже перешел на вы, но мне это не понравилось.
- Почему? – не понял я.
- За все в жизни надо платить.
- Что вы имеете в виду?
Калинин понизил голос, морщины на лице разгладились:
- Я был счастлив несколько лет. Это очень много. Подумать только - три года счастья… А счастье не имеет цены. Сколько бы я не заплатил теперь за это, все будет мало.
- Но…, - я не до конца понял, куда он клонит, - вы оставите Женю?
- Нет. Если только она сама не прогонит меня. А перед вами я чист. Берите, берите!
Он настойчиво совал мне папку. Я машинально взял ее. Глаза тупо смотрели на зеленую обложку.
- И что мне с ней теперь делать?
- Что хотите.
- Но… вы понимаете, я могу передать ее в компетентные органы.
- Я все понимаю.
Я был совершенно растерян. Только что я торжествовал победу, а сейчас ее забирали обратно. Возвращаясь в кабинет, я был готов к агрессивному давлению, неприкрытым угрозам, предложению денег. Но противник просто игнорировал схватку. Он как Гулливер перешагнул через меня и пошел дальше.
Перед глазами возникла подрагивающую поверхность воды. Калинин дружелюбно протягивал мне стакан. Я бездумно поглотил жидкость несколькими большими глотками, глаза уткнулись в пустое дно.
Сегодня в этом кабинете общее настроение перетекало согласно закону сохранения энергии. У меня убыло до нуля, Калинину прибыло. А пятнадцать минут назад все происходило в точности наоборот.
- Это окончательное решение? – прошептали мои губы.
- Я не мог по-другому. Оставить Женю, это значит жестоко ее обмануть. Или грубо нахамить, чтобы она сама не захотела меня видеть. А обманывать или хамить я бы не смог. Это я понял только что… и принял решение.

Я вышел из административного здания побитой собакой. Ноги еле плелись, цепляясь за все подряд, и друг за друга. Я и предположить не мог, что все так обернется. Я был уверен, что чиновник такого ранга не сможет отказаться от своей должности и высокого положения ради увлечения молодой девчонкой. Но оказалось, что это не увлечение, а большая любовь.
Идя на встречу, я был готов ко всему. Что Калинин попытается использовать силу или обман для изъятия компромата, что он призовет в помощь милицию или предложит деньги, и на каждый такой вариант я подготовил нужный ответ. Но в глубине души я был убежден, что он с радостью согласится на предложенную мной сделку и все пройдет гладко. Ведь на одной чаше весов были отношения с простой девчонкой, а на другой – огромная власть, деньги и личная свобода.
В любом случае, я не мог и представить, что буду возвращаться опять с теми же бумагами, а Калинин наотрез откажется их брать. Простым отказом он легко растоптал меня.
А вдруг, это все спектакль, и он подменил бумаги, пока меня не было? Я развернул папку и жадно переворошил листы. Все было на месте. Душу сдавил зубастый капкан. Мне было бы значительно легче, если бы он меня обманул.
Мир рушился. Я не знал, что делать.

Глава 21

До вечера я провалялся в общаге. Даже с лучшим другом было стыдно делиться полученной болью. Сашка в душу не лез и оставил меня одного.
Когда стемнело, невыносимо потянуло поговорить с Женей. Я не мог сопротивляться этому желанию. Из общежития звонить не хотелось, присутствие вахтера меня смущало. Я вышел на улицу и долго искал подходящий телефон-автомат. Этот - занят, тут - слишком шумно, убеждал я себя, а на самом деле боялся набрать заветный номер. Пальцы сжимали вспотевшую двухкопеечную монету. Наконец, изрядно поплутав по улицам, я решился. Женя ответила быстро.
- Слушаю, - выдохнула она.
Я молчал. Мои губы почти соприкасались с трубкой. Где-то далеко за бесконечным сплетением проводов замерли ее губы. Но мне казалось, что они совсем рядом. Я слышал ее дыхание. Я ощущал мягкость алых губ и чувствовал их сладость. 
- Это ты? ... Тихон, не молчи… Я знаю, это ты... Тиша, сегодня ты мне сделал очень больно. Юра мне все рассказал. Зачем ты к нему ходил? А про Андрея зачем рассказал? Я же тебе доверяла, а теперь…
Я прикусил нижнюю губу и по-прежнему молчал.
- Я знаю, ты меня любишь. И я могла бы… Но… но так нельзя поступать, если действительно любишь.
Зубы сжимались, солоноватый вкус крови смешивался со слюной. Но я сдавливал челюсти еще сильнее. Я боялся заплакать. Я не хотел, чтобы Женя это услышала.
- Ты сделал больно и мне, и ему, и себе.
Она была права. Непонятная всеобъемлющая боль расплывалась в груди грязным туманом.
Я еще долго слушал короткие гудки, словно надеясь, что вот-вот сквозь них прорвется голос любимой девушки. Окаменевшая рука повесила трубку. Ноги брели по вечернему тротуару, редкие прохожие боязливо расступались, видимо, считая меня пьяным. Через полчаса я понял, что иду отнюдь не в общежитие.
Вскоре я звонил в квартиру Ирины Глебовой. Дверь открылась сразу.
- Ты? Но уже поздно, - на ее лице было радостное удивление. – Ну, чего ты стоишь?
- А можно?
- Да проходи ты. А почему в университет сегодня не приходил?
Я шагнул внутрь, говорить не хотелось.
- Ты не заболел? – Ира обеспокоено всматривалась в меня.
Я повел взглядом, вслушиваясь в квартирные звуки.
- Мама до конца недели на работе. В санатории, за городом, - уловив мой невысказанный вопрос, уточнила она. – Хочешь поужинать?
В тесном коридорчике мы стояли очень близко друг к другу. Ира подняла голову. Ее лоб оказался на уровне моего носа, я прижался к нему губами, словно проверял температуру. На поясницу легли ее ладони. Прохладный лоб ускользнул вверх, ресницы девушки почти соприкасались, приоткрытые губы подрагивали. Я накрыл их своими…
Как только наши тела сплелись, Ирины для меня не стало существовать. Я обнимал милую Женю. Где-то внутри открылась потаенная дверца, и оттуда выплеснулся теплый поток нежности. Нежность переполняла меня, и я дарил ее любимой девушке Жене. Нежности было много, она полновластно управляла моими движениями. Я с удивлением делал то, чего раньше никогда не умел. Мои руки и губы плавно перемещались, находили все новые точки на теле девушки, передавая им сладкую нежность. Я видел вблизи самые потаенные места, которые раньше мог наблюдать только на картинках. Теперь я знал их мягкость, запах и вкус. Все благодарно открывалось передо мной. Тело девушки отзывалось легкой дрожью, а иногда сжималось и вздрагивало.
Постепенно душевный поток нежности набирал температуру. Мои движения становились резче, нежность вскипала и переходила в страсть. Кипящая масса требовала выхода, бурлящий поток рвался наружу. Тело содрогалось, концентрируя импульс в одной самой горячей точке. Словно гибкая преграда сдерживала поток горной реки на краю обрыва. Я без устали нагнетал давление. И вот настал тот момент, когда я не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Я замер, как канатоходец, балансирующий на веревке, стремясь растянуть зыбкий миг перед сладким падением. А потом еще несколько толчков, похожих на нервный тик, - плотина прорвалась, канатоходец сорвался, водопад устремился в благодарное ущелье.
Раскинувшись, я лежал в разворошенной постели, неподвижный взор упирался в потолок, мысли не хотели отпускать ускользающий образ Жени. Мне было хорошо. Лишь спустя несколько минут я понял, что рядом другая женщина. И сразу сделалось стыдно, рука заметалась в поисках отброшенных трусов.
После мы сидели на кухне друг напротив друга. Я лениво клевал жареную картошку, Ирина, завернутая в халат, искоса наблюдала за мной. Похоже, формировалась традиция, кормить меня после бурного секса. Я не знал о чем говорить и старался не поднимать глаза.
- Можешь остаться до утра, - предложила она.
Меня напугало ее предложение. Провести ночь с женщиной, проснуться рядом с ней и вместе позавтракать – это уже напоминает семейную жизнь и гораздо серьезнее, чем просто секс.
- Нет, мне надо в общагу. Сашка будет волноваться. Я его не предупредил, куда ухожу.
- В прошлый раз он почему-то легко догадался.
Я покраснел:
- Честное слово, Ир. Я никому не болтал о наших отношениях. А он… он просто умеет мыслить логически.
- Ладно. Ты скоро уедешь, и все забудется.
- Ир, ну я… Ты пойми, ты для меня, - я усиленно подбирал слова, обманывать не хотелось. – Ир, ты самая лучшая.
Она чуть-чуть усмехнулась, но посмотрела на меня с благодарностью.
- Честное слово, Ир, - для убедительности добавил я.
- Чай пить будешь?
- Давай.
Когда она все приготовила и разлила чай по чашкам, я спросил:
- А Калинин… Ты сказала, что он твой отец. Это правда?
- Да.
- Но у тебя же отчество другое.
- Мама так записала. Взяла отчество от деда. Как у себя.
- А почему?
Ирина неожиданно вышла, но вскоре вернулась. В ее руках была пачка сигарет. С третьей спички ей удалось закурить. Первые две сломались. Я никогда не видел ее с сигаретой.
- Мама работала медсестрой в привилегированном санатории. Там отдыхала номенклатура. Партийная, комсомольская… Ну и… им нужны были девочки… для развлечений. Их подбирали из обслуги. Мать, видимо, была одной из них. Я только недавно узнала.
В уголках ее глаз задрожали слезы. Она махнула ладошкой, словно разгоняла сигаретный дым. Я отвернулся, давая ей возможность незаметно вытереться.
- Калинин тогда еще комсомольским вожаком был. Мать забеременела. От аборта отказалась. Ее перевели на работу в другой санаторий. Она мне всю жизнь говорила, что отец был военным летчиком и погиб, как Чкалов. Я верила… пока была маленькой. Многим одиноким детям про летчиков и моряков рассказывают.
Ирина глубоко затянулась и закашлялась. Чувствовалось, что курит она совсем недавно. Она затушила сигарету и продолжила:
- А недели две назад мама призналась, что нашла настоящего отца. Он стал большим начальником. Она ходила к нему, разговаривала. Наверное, пристыдила… Не знаю, о чем они говорили, но Калинин решил искупить свою вину и сразу подарил мне автомобиль. Как компенсация за все годы, что мы с мамой были одни, без поддержки. Вот такая история.
- Ты с ним разговаривала?
- Нет. Первый раз встретились, когда он мне ключи передавал. Я его ненавижу!
- За что? Он же не знал, что у него есть дочь.
- Он и такие, как он, исковеркали жизнь моей маме. Я только сейчас поняла, почему соседи на нас косились, когда мы выходили гулять. И никто из них не дружил с мамой! Он использовал ее как шлюху… и сразу же забыл. Она для него – пустое место. А мама в молодости была очень красивой. Потом на ней никто так и не женился. Кому она нужна с такой репутацией и чужим ребенком. Только козлы всякие домогаться пытались. Теперь я понимаю почему. И все из-за Калинина! Я даже его хотела убить.
- А сейчас?
- Что, сейчас?
- Ну… убить.
- Иногда хочется его убить, а иногда использовать его влияние. Чтобы маме, например, жизнь улучшить. Да убила бы!.. Если бы это было легко, - она сжала губы и потянулась за сигаретной пачкой. Зашуршал мятый целлулоид. Пальцы задумчиво катали сигарету.
- Не надо! - прервал я ее раздумья и попытался отнять сигарету. Сигарета сломалась, к пальцам прилипли табачные крошки.
- Курить?
- Думать об убийстве. Я знаю, как отомстить Калинину.
- Ты ему будешь мстить? Ты мне поможешь? – ее голубые глаза от удивления округлились.
- Не беспокойся. Я сделаю так, что мало ему не покажется. Его карьере конец!
Ирина сощурила глаза:
- Это ты из-за Женечки?
- Что? – дернулся я от неожиданности.
- В постели ты несколько раз прошептал ее имя.
- Тебе показалось, - потупился я, чувствуя, как заалели щеки.
Ирина мягко улыбнулась и подошла ко мне сзади. Ее ладонь монотонно гладила мои волосы, а говорила она медленно, как терпеливый учитель с непонятливым учеником:
- Она красивая – любовница Калинина. Когда он ее бросит, можешь подобрать. Не думаю, что он страдает постоянством. Помотросит – и бросит. Вот увидишь. А-а, ждать не хочешь… Понимаю. Ты решил ускорить процесс. Сделать наоборот, чтобы она бросила его. Правильно, если его выгонят с работы, кому он будет нужен, старый козел? Только ты думаешь, что после этого Женечка побежит к тебе? Она, привыкшая к мотовству и излишествам, променяет богатого городского чиновника на бедного студента? Ошибаешься. Она выберет не тебя, она продаст свои прелести…
- Замолчи! – крикнул я и отбросил ее руку.
Ирина сжалась, я чувствовал это спиной.
- Не хочешь слушать правду, не надо!
Она вернулась на свое место и напряженно смотрела на меня. Она ждала моих слов и даже придвинулась, опасаясь не расслышать тихий голос. Кухонный стол уже не разделял. Я сомкнул пальцы и отгородился сжатыми кулаками. Глаза уставились в чашку. Чай оставался недопитым.
- Я пойду.
За спиной упала табуретка, чай выплеснулся на серый пластик стола. Встал я очень неловко. Босые ноги шлепали по коридору.
- Носки не забудь! – крикнула в спину Ира.
Разбросанные комочки носков нашлись не сразу. Это злило. Я сидел на мятой постели, надевал носки и злился на их терпкий запах. Почему она вспомнила про носки? Обратила внимание, что они несвежие? Я топал пешком в кроссовках через весь город - и вот результат. Футболку я напялил уже около выхода. Вышел, не попрощавшись. За спиной щелкнул замок, я почти скатился по лестнице
Ночная прохлада приятно взбодрила. Лампочка у подъезда очерчивала тусклый круг. Мошкара создавала зернистую подвижную тень. Я набрал в грудь побольше свежего воздуха. Предстоял долгий путь пешком в общежитие. Городской транспорт уже не ходил, а такси были мне не по карману. Сейчас бы мотнуть на машине.
Я посмотрел вправо, где вплотную к деревьям была припаркована Ирина «Волга». Смутная тень качнулась от двери к дереву. Кто это? Собачник вывел погулять своего питомца в неурочный час?
Я подошел к машине. Темная фигура прижалась к стволу. Кто-то явно не хотел, чтобы я его заметил. И тут в салоне автомобиля из-под руля вынырнула голова незнакомца. Не успел я удивиться, как горбоносый водитель приоткрыл дверцу и шепнул прятавшемуся около дерева:
- Все в ажуре, садысь, уезжаем. - Голос был с сильным кавказским акцентом.
Так это угонщики!

Глава 22

Двигатель «Волги» коротко чихает, но тут же заводится. Коренастая фигура, начисто лишенная шеи, выскакивает из укрытия и плюхается на заднее сиденье. В краткий миг пока незнакомец мелькнул в зыбком свете фонаря, я успеваю заметить только полоску усов и прямой длинный нос. Хлопает дверца, машина трогается прямо на меня. Я отчаянно шагаю навстречу, не давая ей набрать скорость. Черный жгучий взгляд водителя готов смести меня в сторону.
- Стой! – кричу я во всю глотку.
Бампер качнувшейся машины упирается мне в ноги.
- Стой! Не пушу!
В окнах дома вспыхивает свет. Бампер напирает. Я шлепаюсь на капот, ухватившись за боковое зеркало. Машина продолжает двигаться, но я держусь крепко.
С заднего сиденья выскакивает пассажир. Черная фигура мгновенно оказывается рядом со мной. Короткий замах – и кулак летит навстречу моей голове. Тусклый блеск на пальцах, словно на каждом по широкому серебряному кольцу. Да это же свинцовый кастет!
Я скатываюсь на землю. Кулак звонко чиркает по металлу капота. Звучит ругань. Я в ногах у нападающего. Сейчас будет пинать. Хуже положения не придумаешь. И точно! Удар в ребра, но замах небольшой, терпимо. Ноги противника перегруппировываются, еще один замах, на этот раз капитальный. Ботинок метит в голову! Я, нечеловечески извернувшись, подставляю плечо. Удар сотрясает тело. Ключица цела, но синяк обеспечен.
Быстрее встать на ноги! Быстрее встать!
Пытаюсь подняться, но по движению ног нападающего понимаю, что сейчас последует удар кулаком в голову. Жесткий, сверху вниз. Учитывая вес кастета - глубокий нокаут и содранная кожа, обеспечены. Выход один – только вперед! Я бодаю ноги противника. Удар кастетом приходится в спину.
О-хо-хо!
Мои руки сдергивают ступни угонщика. Он валится на спину. Я уже сверху. Злое искаженное лицо что-то кричит, ошметки слюны застревают в усах. Одной рукой прижимаю опасный кастет, другой бью в висок. Хоть бы что! Противник извивается, дерет мою одежду. Да что ж это такое! Если ему на помощь придет второй – мне конец. Я совершенно не контролирую спину. Надо спешить. Еще один удар. Получается отличный хук. Враг затихает, его рука обмякла, пальцы разжались. Вырываю кастет. Теперь преимущество на моей стороне.
Второй угонщик выпрыгивает из машины. Я успеваю приподняться. Он бьет ногой и попадает в пах.
О-о-о… Ё-о…
Подлейший удар. Острейшая боль заставляет меня скрючиться. Сквозь сгусток боли слышен топот убегающих ног. Уйдет! Но меня уже заело. Так нельзя, парень! Я тебя достану! Пик боли прошел, я вскакиваю, ноги словно заново учатся бегать. Несколько неуклюжих шагов – и постепенно возвращается привычная легкость.
Я выбегаю из двора. Взгляд влево, вправо. Вон он! Ушел недалеко. Озирается. Может, ищет помощников? Видит меня и вновь бросается наутек. Мы бежим вдоль улицы. Топот ног, стук сердца, толчки воздуха изо рта. Оба устаем, но расстояние неумолимо сокращается, я настигаю его. Еще немного и достану! Кастет выскальзывает из потной ладони, но он мне и не нужен. Широкая спина угонщика уже рядом. Пока решаю, чем – рукой или ногой зацепить противника, слышу сзади шум машины и наглые крики. Кто-то пытается меня перехватить.
Все-таки у него есть сообщники! Задача усложняется. Вот-вот на меня нападут со спины.
Я толкаю угонщика, он летит носом вперед. Сразу же оборачиваюсь, и согнутым локтем в поддых ударяю набегающего сзади. Он хрипит и валится на колени. В сторону откатывается слетевшая фуражка. Только тут я различаю на упавшем человеке форму милиционера.
Тут же настигают еще двое, заламывают мне руки. Я возмущенно сопротивляюсь:
- Его держите! – вывернутый подбородок показывает на упавшего кавказца. Он уже встал и метнулся в кусты. – Уйдет!
- Молчать! – осаживает меня рыжий милиционер.
Мне удается высвободить правую руку, и я отпихиваю рыжего.
- Это угонщик! За ним.
Я дергаюсь в сторону, но другой милиционер держит крепко и подсекает ноги. Я падаю. На меня наваливаются два тела.
- Наручники ему!
- За что?
Заломленные назад руки сковывают холодные браслеты. Меня поднимают. Под каждую руку держит сотрудник милиции. Первый, которого я ударил локтем в живот, тяжело распрямляется, приближается ко мне. Суженные глаза источают фонтаны злобы.
- Ах, ты гад! – шипит он и молотит меня кулаками в незащищенный живот.
Я напрягаюсь, удары дилетантские, но их много, некоторые очень чувствительны. Хорошо, что он не боксер.
- Только лицо не разбей, - предупреждает рыжий милиционер.
- Достаточно, - пытается остановить другой.
Бьющий опускает руки:
- Тащите его в машину, - устало хрипит он, подбирая фуражку. – Будем оформлять нападение на сотрудника милиции.
Сил на возражения не осталось. Редкими поверхностными вздохами я восстанавливаю дыхание, опасаясь новых подлых ударов.