Паренек в инвалидной коляске долго нашептывал в телефонную трубку свой монолог:
— …Ее звали Белка. Имя котенку придумали прошлые хозяева за окрас шерстки. Я уже тогда разбирался в языках и подумал, что ндоевропейский корень «бел» еще тысячи лет назад обозначал маленькое пушистое существо. Народы, знающие кошек, звали их именно так, ну а остальные… кто кого. Так появилось латинское «felis», кошка, кельтское «bele», куница, и даже латышское «pele», мышь. Да. Что-то я отвлекся. Так вот. Белка была сиамкой. Это сложные кошки, хотя мы-то с нею сразу нашли общий язык. Но котеночек вырос, и каждую течку в нашей квартире было сами понимаете что. Родителей это очень нервировало. Они настаивали на стерилизации, но мне такое антиприродное действо было совсем не по душе.
Однажды я нашел до дикости странную статью. В ней подробно рассказывалось, что можно взять ватную палочку, нацепить на нее резинку от пипетки и этим самым орудием заменить томящейся кошечке жениха. Сложно вспомнить, какие чувства я тогда испытал. В какой-то мере мне было просто интересно. Но я очень волновался. Я боялся сделать Белке больно. И родителям не говорил. Боялся, как будто порнушку утаивал. А Белку я долго ласкал, гладил, успокаивал ее и себя заодно. А потом аккуратно взял за шкирку, прижал к земле… Все-таки первый раз я очень испугался. Она чуть не укусила меня. А потом каталась по полу и кричала… Но вскоре все как-то так сразу наладилось: и она успокоилась, не орала больше, и я обрадовался. Вот.
Во второй раз я уже не боялся. Но волнение не прошло. Даже усилилось. Как сделать так, чтобы ей было приятнее? Странная мысль для меня, человека… И вместе с тем такая очевидная, волнительная… Но Белка развеивала все страхи. Она мурлыкала, терлась и сама нагибалась под мою руку. Ну что ж, раз она так хочет… Проходили месяцы. Все было прекрасно. И родители спокойны, и я доволен, а уж Белка-то как ко мне привязалась! В такой атмосфере проблемы не замечаешь. А проблема была во мне. Я ведь тоже был своего рода подрастающим котом. Тоже думал о кошках, своих, человеческих, но все чаще ловил себя на мысли, что немалое место в этих мыслях занимает… Белка. Со мной стало происходить что-то странное. Я не переставал волноваться во время «процедуры», более того, это волнение, этот учащенный пульс… Возбуждение, вот что это было! Я вводил палочку и чувствовал себя… не знаю… котом наверно. Внизу тяжелело уже у меня. Я мог продолжать мечтать о людях, о девушках, но… спешил домой. Не на свидание, а именно домой, к ней, к Белке!
Все бы ничего, если бы однажды на чьей-то днюхе я не напился и не рассказал все как на духу приятелю… А он выдал остальным одноклассникам… и одноклассницам, что куда хуже. Вот тогда-то и начался конец. Когда знаешь о своей проблеме, ты ждешь, что тебя в ней разуверят, хотя бы из сочувствия. Но ее мне только пеняли. Вести растеклись по всей школе, и скоро не проходило ни минуты без крика в мой адрес: «Фил-зоофил!». Они смеялись, дразнились, но, что хуже всего, ни одна девушка не желала даже знать обо мне в половом плане. Как я проклинал эту чертову статью! Как я проклинал Белку! И как ее обожал! Она единственная любила меня в этом мире. Мурлыкала, успокаивала, впитывала в себя все мои бесконечные горести. Это была та любовь, о которой писали классики и которой среди людей не существовало. В тот момент… когда я открыл окно, чтобы выпрыгнуть, она жалобно мяукала. Она все поняла. А потом она вцепилась мне в голову, кричала, не хотела отпускать. Так мы и прыгнули вместе. Она погибла сразу. Оказалась под моей головой. А я выжил. Наверно, только из-за нее. Вернее выжил мой череп. А остальное… не очень. Руки более-менее восстановились, а ноги ни хрена… и надежда на будущее тоже. Вот… Алло?
Паренек не сразу заметил короткие гудки в трубке. Сколько минут они гудели? Теперь все равно. «Позвони на короткий номер, расскажи свою историю любви и выиграй ценный приз!». Гламурная рекламная листовка полетела в мусорную корзину. В этом мире никто никого не слушает.
— Пшел вон, извращенец! — буркнул хозяин сельского магазина. Думал, не услышит.
Паренек покатил свою коляску по лесной тропинке, пока та не вывела его к железнодорожным путям. Вокруг высилась густая трава, предоставленная на попечение открытому солнцу. Переезда не было. Для коляски это сущий ад, но самый прямой путь домой пролегал здесь. Подкатив вплотную к рельсам, паренек остановился. Клинок острой мысли пронзил его от макушки до сердца. Это пересечение двух путей только на вид не порождает третьего. Достаточно сползти с коляски и разместиться на рельсах и можно не беспокоиться, что поезд успеет затормозить. Поворот резкий, прямо из-за деревьев. Пришла пора работы над ошибками.
Задушив смердящую идею, паренек изловчился, перешагивая коляской через рельсы. Вот тут-то равновесие его и подвело. Коляска опрокинулась, и теперь, ушибленный и жалкий, он лежал на холодных шпалах, прислушиваясь к шуму идущего где-то рядом поезда. Внезапно его уши пронзил до боли знакомый крик. Кошка. На руках он пополз на звук и вскоре увидел пушистую фигурку посреди путей, а рядом с ней другую фигуру, уже человеческую, бесчувственно перекинутую через рельсы. Серый пушистый котик теребил ее, отчаянно мяукая и пытаясь столкнуть с километрового лезвия. Но тщетно. Фигура была слишком тяжела для него…
Словно призрачный демон пролетел товарный поезд в каком-то метре от них. Фигурой оказалась молодая девушка, только теперь, у него в руках, открывшая глаза. Снотворное, догадался паренек. Она приняла быстродействующий препарат, боясь в последний момент испугаться и соскочить с рельсов. Большие, голубые, почти кошачьи, сиамские, ее глаза смотрели на него как на свет из слезного тумана. Он ощутил, как забытый волнительный спазм возбуждает сердце, выбрасывая из тьмы на лунную тропу… Белка!..
— Как тебя зовут? — спросила девушка, приходя в себя.
— Филипп, — вымолвил паренек, глотая комок волнения в горле.
— А меня… Катя. А это Барсик. Даже не знаю, как он меня нашел, за столько километров от дома…
Она улыбнулась робко, непривычно, наперекор клещам былой боли, но этого было достаточно…