1. П о с л е д н и е г о в я ж ь и л о п а т к и
Старик был бородат, в меру неухожен, медлителен и вопреки ожиданиям собравшихся практически всё время молчал или же, глядя куда-то мимо собеседников, озвучивал вопросы, на которые те должны были (или им только казалось, что – должны) ответить как можно более развёрнуто.
У костра их было четверо: Ирина, Хосе и пара из Германии, которую они забрали в аэропорту. Мужчину звали Дитрих, он по-испански говорил практически без акцента, а Мари – его миниатюрная супруга – видимо очень волновалась, не перставая теребила в руках словарь и «проглатывала» окончания слов. Чернобровая брюнетка – выглядела она для немки несколько нетипично.
- Мы с женой очень любим путешествовать, - говорил Дитрих, - и считаем, что самый лучший способ для этого – обзавестись качественной обувью, сложить в рюкзак смену белья, что-нибудь тёплое, фотоаппарат, кредитку, ноутбук…
-… Подзарядку к ноуту, - вставила черноволосая Мари.
-…подзарядку, складной нож, спички в полиэтиленовом пакете, пару ампул антибиотиков…
- Шоколадку! – опять вмешалась Мари.
-… да, ещё шоколадку – и отправиться на ближайший автовокзал. Или сесть на поезд. Мы так объездили весь мир. Серьёзно. Сибирь, Китай, месяц в африканской саванне с геологами, три месяца в США – на велосипедах, купленных по дешёвке у обкурившихся хиппи в Гайд-Парке.
- Ещё Мачу-Пикчу, - добавила Мари.
- Да, Мачу-Пикчу – здесь, в Южной Америке - и водопады Игуасу… Пляжи Рио-де-Жанейро, праздничные демонстрации в Гаване, когда тысячи глоток кричат Фиделю «Вива!», токийские бары-караоке, где по вечерам резвятся менеджеры среднего звена – все в галстуках и с банками пива… новозеладские пейзажи, как из кино… Мы всё видели, понимаете? Мы уже объехали всё, что можно объехать.
На минуту стало тихо, только сучья потрескивали в костре, да гремела цепью собака в будке у забора.
- А вы? – старик повернулся к Хосе и Ирине.
- Мы очень устали, дон Диего, - голос Ирины прозвучал глуховато.
- Устали, - задумчиво повторил старик.
- Да.
На самом деле, всё-таки нужно было рассказать про пять лет метаний между двумя странами, двумя семьями, двумя предысториями, про решения, стоившие бессонных ночей, про компромиссы, от которых оставался горький привкус во рту, про детские капризы и укоры... Наверное, надо было всё это объяснить, но как-то не шёл у Ирины рассказ, и Хосе молчал, поигрывая отстрелянной гильзой, что служила дону Диего в качестве солонки.
- И вы думаете, что ТАМ отдохнёте?
- Мы тоже любим путешествовать, - усмехнулся Хосе, - рюкзак, шоколадка и всё такое.
- Но вы ведь понимаете, что обратной дороги может не быть. Или, что вернувшись вы можете не найти того, что оставили... по крайней мере, в том виде, в котором оставляли.
- Возвращаясь вечером с работы, человек рискует точно также.
Ирина подалась вперёд, чтобы заглянуть старику в лицо. Если бы не борода, оно определённо походило бы на освещённую сторону луны: неровное пламя костра рисовало на нём глубокие кратеры на месте глазных впадин, и более пологие – чуть пониже скул.
- Мы со временем пришли к выводу, что не можем брать на себя ответственность за всех и вся, понимаете?
- Так оно и есть, - в голосе дона Диего прозвучало удовлетворение, - Однако, я могу вам гарантировать, что говяжьи лопатки, которые мы с вами сейчас зажарим, будут так же хороши, как и те, что были съедены в обед.
Длинной рогатиной он разворошил угли, и воздух наполнился дымом и оранжевыми искрами:
- Мария, тебя не затруднит сходить в дом и взять из холодильника тазик с мясом?
- Да, да, конечно! – молодая женщина с видимым облегчением вскочила, метнула затисканный словарь в супруга и, размахивая на ходу руками, быстро скрылась в темноте. А через несколько минут толстые шматы говядины уже скворчали на видавшей виды чугунной решётке, которая, благодаря паре кирпичей, положенных плашмя, устанавливалась прямо над кострищем. Разрозненные язычки пламени почти не давали света, зато Млечный Путь над головами собеседников теперь виднелся отчётливее, а кроны тополей на его фоне выступали резче. Хосе принёс из машины бутылку вина, дон Диего пристроил её недалеко от импровизированной жаровни, «чтобы дух приспел», обстоятельный Дитрих начистил и водрузил на решётку кабачки, срезанные тут же, на грядке у сарая, трещали цикады, пахло жареным мясом – как на самом обыкновенном аргентинском «асадо», в самом обыкновенном пригородном ранчо, будто и не происходило всё это для сидящих у костра в последний раз, будто и не был дон Диего - медлительный пейзанин - их Проводником... Собственно, пейзанином-то он как раз не был.
И может быть, это только казалось от мерцания головешек и неровного света парафиновой лампы, но бледнолицая брюнетка Мари от вина разрозовелась.
- Как же хорошо! – воскликнула она, вздевая к Млечному Пути вилку с нанизанным на неё куском говяжьей лопатки. – Жаль, что такого мяса мы больше уже не поедим...
- Как знать, как знать, - усмехался в бороду дон Диего.
- А что, есть шанс? – лениво поинтересовался Хосе, растянувшийся у Ирины в ногах.
- Ну... всё зависит от того, насколько сильно вы этого захотите.
«Опять фигуры речи, везде они,» - вздохнул про себя Хосе и отхлебнул вина.
«Наш проводник ещё и философ,» - покачала головой Ирина. Философов она недолюбливала, поскольку когда-то (в прошлой жизни) сама сдавала кандидатский минимум по философии.
«... или эзотерик, не дай Бог!» - мысленно ужаснулась Мари.
А Дитрих поднял лицо к чёрному небу патагонской пампы и сказал:
- И вызвездило же сегодня! Как специально...
2. П о г о н я
А ведь всего несколько часов назад по сороковому шоссе, пересекающему провинцию Мисьонес в южном направлении, мчался синий автомобиль «Пежо-407» 2005-го года выпуска. За рулём сидел уже знакомый читателю Хосе – крупный брюнет с лёгкой проседью в трёхдневной щетине - и вполне благозвучно подпевал Армстронгу, чей сиплый рык со сдержанной деликатностью звучал из динамиков:
I see trees of green, red roses too
I see them bloom for me and you
And I think to myself what a wonderful world.
Остальные пассажиры спали, а видение зелёной травки с алыми розами из песни помогало водителю поддерживать мозг в рабочем режиме... Уже не так сильно гипнотизировали его жёлто-бурые пампасы и белый пунктир на асфальте. «For me and you», - пел Сатчмо, а Хосе посматривал на дремавшую рядом светловолосую женщину, укутанную его штормовкой, и чувствовал, как где-то в районе солнечного сплетения разливается тепло. Нежность разливается, вот. Всё правильно. И это они очень здорово придумали. И вовсе не от реальности решили сбежать, а сменить систему координат. Чтобы обрести новое знание... или что-то в этом духе.
Где-то здесь должна быть километровая отметка и поворот... не то направо, не то налево... Проводник обещал выйти на связь и уточнить маршрут. Хосе машинально коснулся нагрудного кармана, где лежал мобильный телефон.
И в этот момент раздался негромкий щелчок, а воспевавший «чудесный, чудесный мир» Сатчмо всхрапнул, захлебнувшись на полуслове. Вместо него в динамиках послышалось покашливание и глуховатый, немного шамкающий голос:
- День добрый... Говорит Диего Сетра.
- Да, здравствуйте, - Хосе положил ненужный мобильник обратно в карман.
- Можно сказать, что вы уже приехали... Хосе?
- Да, сеньор Сетра.
- Просьба к тебе и твоим спутникам: выключите пожалуйста лэптопы, телефоны и коммуникаторы.
Хосе бросил быстрый взгляд на заднее сидение.
- Все спят... Мне остановить машину? И где тот поворот, о котором вы говорили?
- Э-э-э... «Поворота» как такового нет, это была, хм... Метафора. Фигура речи. Я имел в виду, скорее, наоборот... выпрямление пространства.
Но пока же означенное пространство выпрямлено не было, а в трёх километрах от синего «пежо» погромыхивая тащился грузовик, каких немало разъезжает по аргентинским дорогам в пору жатвы. Как это ни странно, предназначена данная транспортная единица была отнюдь не для перевозки злаков или бидонов с молоком, а находившиеся в кабине мужчины хоть и смахивали на мирных селян, но в реальности таковыми не являлись.
- Ну, что же ты плетёшься еле-еле!..
Гонсалес не орал, потому что он вообще никогда не орал – годы выучки не пропьёшь. Однако сдержанная ярость - от которой бледнело его смуглое, точёное лицо - казалась неизбывной, как летящая навстречу лента сорокового шоссе: идеально прямая, разглаженная патагонскими ветрами, с садистской тщательностью протянутая от самого Буэнос-Айреса до этих негостеприимных, от начала мира неизменных земель; без конца и без края раскинулась пустынная аргентинская пампа, как кошмарный сон, как бурое домотканое пончо унылого скотогона.
- Грузовики с полным кузовом сена не носятся со скоростью 120 км/ч, - нажимая на газ огрызнулся Уэйн, ощущавший упомянутый перформанс непосредственно правой стороной профиля.
- Мы теряем объект, урод, смотри, как они газанули!... Майкл, твои приборы их видят? – Гонсалес приблизил к губам миниатюрный аппарат, похожий на стандартный навигатор джи-пи-эс.
- Да, сэр! – ответил бодрый юношеский голос из навигатора.
- Кто-нибудь из них выходил за это время на мобильную связь?
- Нет, сэр!
- В радиусе есть ещё что-нибудь, что могло бы нас заинтересовать?
- Да, сэр!
Уэйн и Гонсалес вскинулись одновременно.
- Что именно, Майкл?!
- Мыши, сэр!
Уэйн выругался и опять с чувством вдавил педаль акселератора. Потрёпанный грузовичок, который в прошлой жизни действительно не возил ничего, кроме сена да скудных деревенских пожитков, взревел, словно бык, отведавший шпаги матадора, и рванулся вперёд со всей силы нового мощного мотора, снабжённого к тому же защитным покрытием от пуль и электро-магнитного излучения.
- Какие мыши?! Что ты несёшь? – на шее Гонсалеса набухли тяжкие, как у штангиста, вены.
- Тут в кузове, в брикетах сена – мыши, сэр... я опасаюсь за оборудование.
- Ну так вруби им инфразвук, ч-чёрт тебя побери!..
- Есть врубить инфразвук, сэр!..
- Сейчас ведь и врубит... – проворчал Уэйн, - Эй, там, на сеновале! Отражатель, отражатель не забудь!
- Есть отражатель!
- А то не откачаешь тебя потом... И мы... – Уэйн извлёк из-под сидения предмет, напоминающий небольшую фаянсовую салатницу и отчитался, словно старшему по званию, - Локальный резонатор в кабине запущен, сэр.
- Вольно, - усмехнулся Гонсалес. Шутили уже по привычке: формальной субординации между ними не существовало. Работая одной командой, выполняя одну и ту же задачу, представляли они совершенно разные ведомства с совершенно разными интересами. Вот, разве что, озабоченный мышами вундеркинд Майкл – лейтенант инженерных войск – находился в подчинении у Гонсалеса. Экспериментальный дизайн оперативных групп по особо важным заданиям... В верхах это теперь было модно.
- Вон они! – Гонсалес опять впился глазами в уходившее за горизонт асфальтовое полотно. Там, где оно сужалось до размера однопесовой монетки, виднелась тёмная точка. – Ну, ангел мой, теперь не отставай. Терять их из виду нам ни в коем случае нельзя. Объект должен быть где-то здесь, и они в любой момент могут исчезнуть...
Встав у обочины, Хосе отключил телефон и на всякий случай растолкал Дитриха, спавшего в обнимку со своим ноутом.
- Что, уже? – тот принялся искать очки, судорожно ощупывая сидение.
Хосе мотнул головой в сторону динамика.
- Ноут выключен?
- Да...
- А коммуникатор?
- Он в рюкзаке у Мари.
- Молодые люди... – снова раздался шамкающий голос, - девушек лучше не будить. Видите ли, переход может быть связан с не очень приятными ощущениями... Возможно сильное головокружение, металлический вкус во рту и покалывание во всём теле.
Дитрих и Хосе переглянулись...
-...Сэр, они встали! – сообщило голосом Майкла переговорное устройство, похожее на навигатор. Но Гонсалес с Уэйном и сами успели разглядеть, как синий «пежо» вырулил на правую обочину. Расстояние между ними быстро сокращалось.
- Так. Поссать никто не выходит и в багажнике ничего не берёт, - констатировал Уэйн, доставая пистолет, а Гонсалес уже командовал, теребя в руке свой хитрый прибор:
- Майкл, приступаем к выполнению плана «Гамма»! Выводи им из строя мотор и электронику. Не переусердствуй, люди нам нужны живыми, ты понял меня?
- Так точно, сэр!
- Готовность номер один для резонатора.
- Есть готовность номер один..!
- Локальный отражатель – в позицию ноль!..
Они подъехали уже совсем близко, у пыльного «пежо» можно было различить буэнос-айресские номера.
И тут произошло неожиданное. Без какого-либо участия экипажа, грузовик – под стать испуганному животному – встал на дыбы, шарахнулся назад и, как в замедленной съёмке, монументально рухнул на бок. Некая сила протащила его с десяток метров и бросила поперёк дороги. Из переговорника неслась непрерывная брань Майкла, но спецы из Пентагона поработали на славу – на стёклах грузовика не было ни царапинки, бензобак, судя по всему, тоже уцелел... Дверь со стороны Гонсалеса – оказавшаяся теперь сверху – легко открылась и, подтянувшись на руках, тот быстро вылез наружу. Следом на волю выбрался Уэйн, потирая ушибленную о руль грудную клетку.
Там, где несколько минут назад стоял синий «пежо» с буэнос-айресскими номерами было пусто. То есть, совсем. Оставленные колёсами следы на обочине обрывались.
2. Е щ ё о д н о в е д о м с т в о
Рыжий худощавый ангел с короткими отполированными рожками щёлкнул пультом и сфера магического кристалла погасла, словно наполнившись изнутри густым тёмным дымом.
- Ну, Диего - того... жжот! – хохотнул рыжий. – Пиндосы и охнуть не успели!
- Да, с матчастью он неплохо освоился, - согласился его коллега в безукоризненном сером костюме, - Что думаешь, Фабрицио? – обратился он к недовольно нахохлившемуся смуглому ангелу, который за всё время просмотра не произнёс ни слова.
Тот осуждающе покачал головой:
- Митя, вы и дальше будете всему этому попустительствовать?
Начальник отдела – не по-ангельски и не по-начальственному, восседавший в своём кожаном кресле с ногами – неопределённо покачал головой:
- У людей есть свобода воли. Чаще всего они об этом предпочитают забывать, а нам вот – никак нельзя.
- И вы дадите им просто так взять и улететь..? – голос Фабриццио слегка дрожал, - А как же тайна Башни, хранимая нами столько лет?
Митя опять развёл руками. Рукава ковбойки он закатал до локтя, и было видно, что руки у него загорелые и мускулистые.
- Маэстро Тесла, я полагаю, возражать не будет. Насколько мне известно, некоторое время назад он сам вносил на Совете Директоров предложение о рассекречивании.
Рыжий разочарованно качнул рожками:
- Ну вот... Всё и рассказали. Теперь смотреть будет неинтересно.
- Отчего же, - Митя от души рассмеялся, - У коммандос из сеновоза и их боссов тоже есть свобода воли. И неплохое техоснащение... Хочешь, переброшу тебя к ним? Ты ведь вроде не особенно сейчас загружен...
- Хочу, шеф, конечно хочу! – от избытка эмоций Рыжий, казалось, стал ещё рыжее. А может быть, это только так казалось, потому что веснушчатое лицо его залилось пунцовой краской, как всегда в моменты крайнего энтузиазма или острого стыда.
- Ступай, направление подпишешь задним числом, когда вернёшься.
- Спасибо, гражданин начальник! – звонко ответил Рыжий и мгновенно растворился в эфире, оставив после себя небольшое дымное облачко с серным запахом.
- Пусти козла в огород... - вздохнул пожилой ангел в белом хитоне, сидевший на диване рядом с Фабрицио. – Как-то нечестно выходит, Митенька. За путешественников-то кто играть теперь будет?
- У них же Диего Сетра, - возразил элегантный ангел в сером костюме, - Он хоть и не из наших, но...
- ... И мыши, мыши ещё! – вставил бородатый ангел-кинооператор, с кряхтением вылезая из-под тумбы с магическим кристаллом. Все радостно загоготали... Даже Фабриццио не удержался и хмыкнул.
Начальник Отдела по Экзистенциальным Исканиям Митя Боголюбов поднялся с кресла, всем своим видом давая понять, что перерыв закончен.
- Ну, за работу, коллеги, труба зовёт. К концу смены глянем ещё, что там у них...
4. М а р и , Щ е л к у н ч и к и М ы ш и н ы й К о р о л ь
Как корабль назовёшь, так он и поплывёт, - гласит народная мудрость. Но Марта Шварцкопф – большая любительница зловещих сказок Гофмана – вряд ли думала об этом, когда, оформляла свидетельство о рождении дочери. Слабенькое, до срока появившееся на свет белокожее существо звалось отныне Мари. В честь главной героини «Щелкунчика и Мышиного Короля», конечно же. Впрочем, дело было в Германской Демократической Республике ещё до того, как сгинула в небытие берлинская стена, и подобными предрассудками страдать вообще было неприлично.
Заключавшееся в имени предначертание имело свои плюсы и, конечно же, минусы. Так, в качестве самого первого уродца, посланного девочке судьбой (привет от волшебных дел мастера Дроссельмейера), выступил непосредственно папенька - «кристальный коммунист» и полная бездарь во всём, что не касалось партийной работы. Попытки Марты заставить его добросовестно относиться к строительству собственной, частной ячейки общества не просто не увенчались успехом, но и – прямо как в сказке Гофмана – привели инструмент в полную негодность. Собственно, это произошло ещё до рождения рождения чада. В роли Мышиного Короля выступил, конечно же, мировой империализм и его приспешники, с которыми Стефан Зонне неустанно боролся. На протяжении жизни Мари неоднократно приходилось кидать во врага тапочками, туфлями на шпильках и даже резиновыми сапогами, но, к сожалению расколдовать кристального коммуниста так и не удалось, а сказочное путешествие по кукольному царству всё откладывалось и откладывалось. После развода с Мартой Стефан навещал дочь крайне редко, а после объединения Германии крепко запил.
Всё в природе стремится к равновесию, и поэтому – к счастью для ребёнка – специфические формы романтизма, которыми в тяжёлой форме страдали её родители, у Мари отсутствовали. Покинув материнскую утробу, она приняла наречение, содержащийся в нём кармический посыл и несгибаемое намерение развивать в себе бойцовские качества, которые могут понадобиться для выживания и – хотя бы гоффмановского – «хэппи-энда». Мари родилась практиком. Наотрез отказавшись «приобщаться к прекрасному» посредством классической литературы и прочих искусств, во втором классе грундшулле она записалась в секцию лёгкой атлетики, а ещё - в «Юные санитары».
Вообще «щелкунчики» появлялись в её жизни неоднократно. В одиннадцать лет это был хилый очкарик Карл из хеллерсдорфского реального училища, которого преследовал главный в районе хулиган Хейнц – «Железное Пузо». До челюсти его Мари не дотягивалась (несмотря на занятия спортом, она так и осталась худенькой миниатюрной девочкой), а посему решающий нокаут пришлось совершить подвернувшимся под руку роликовым коньком... Но в Принца Карл вследствие этого не превратился, и дружить с ним оказалось совсем не так интересно, как Мари предполагала... Одним словом, о путешествиях со сказками и речи быть не могло.
Потом в её жизни появился Том Йорк из «Рэйдиохед» (наша героиня была убеждена, что его левый глаз не желал открываться, потому что в младенчестве кумиру довелось увидеть нечто ужасное, и он слишком сильно зажмурился). Комната юной спринтерши оказалась обклеенной портретами Тома, из магнитофона день и ночь звучала его музыка. Деятельная натура, Мари целый год писала возлюбленному письма, в которых по пунктам разъясняла, почему именно она призвана излечить своим присутствием его одиночество и глаз. Что ради него она готова сразиться со всеми компьютерными монстрами и мышиными королями вместе взятыми. Обратная связь, однако, не установилась и девичий энтузиазм естественным образом сошёл на нет.
Берлинский район Марцан на восточной окраине мало чем отличался от других таких же памятников социалистического градостроительного практицизма: кольцо жилых многоэтажек, внутри которого – школы, детские сады, поликлиники, пустыри, где так здорово было летом играть в индейцев, и стихийно образовавшиеся палисадники – островки деревьев, уцелевших при застройке. Через пару лет после падения «Великой» Стены, ветер перемен задул и в спальном пригороде. Район начали экспериментальным образом трансформировать и улучшать. Идеологическая составляющая, естественно, не осталась без внимания: чтобы закрепить в умах восточных берлинцев мысль о преимуществе либеральной демократии, неселение решено было привлечь к разработке проекта. Оно (население) могло демократически пройти в Бюро по Реконструкции (в одном из тех боковых флигелей, что пристраивались к блочным многоэтажкам из эстетических соображений) и выразить свои пожелания относительно процесса. Мари, которой тогда уже стукнуло 14, решила сходить туда и внести предложение относительно дорожек для катания на роликах. Ещё она собиралась пожаловаться на хозяев бульдога с третьего этажа, но – сначала всё-таки про ролики.
Вообще-то свой район Мари Зонне очень любила. Даже когда стало можно свободно ездить в западную часть города и есть там вкуснющее персиковое мороженное, которого в восточном Берлине не было, ей по-прежнему нравилась их просторная Аллея Космонавтов и то, что высотки Марцана отапливаются центральным паровым отоплением, а не углём, как у «весси» .
Но вот хорошего скейт-парка не хватало, да. И пошла Мари в Бюро по Реконструкции. И каково же было её замешательство, когда в комнате с зелёными стенами, круглыми пластиковыми креслами и макетами, расставленными прямо на полу, вместо серьёзного герра-Реконструктора поднялся из-за мудрёного многоэтажного стола с компьютером белобрысый парень... ну, года на три постарше её самой. Поднялся и тоже уставился на Мари в замешательстве.
- Э-э-э... Здрасьте. – сказала она, напрочь позабыв, зачем пришла.
- Здрасьте... – часто захлопал белесыми ресницами парень, и воцарилась тишина.
- Проходите пожалуйста, - сообразил он через пару минут и неопределённо махнул рукой в сторону круглых кресел. Но Мари почему-то двинулась прямо к столу и заглянула в компьютерный монитор.
- Во что играешь...те? – спросила она, разглядывая картинку с тропической растительностью и мутной рекой, откуда то и дело показывались крокодильи головы.
- Это “Free Resercher”... «ходилка» такая. Путешествуешь по миру и ищешь клады. Ну, ещё надо бороться за экологию. Очень классная.
- А... Ты...вы тут предложения от населения принимаете, да?
- Да, - парень выпятил грудь, приходя, наконец, в себя, и протянул Мари неожиданно крепкую широкую ладонь, - Дитрих Рауш.
- Мари Зонне, - девочка с удовольствием ухватилась за протянутую руку.
- Ты... вы здесь живёте? В смысле, в Марцане?
- Да, а вы?
- Нет, я из Берлина... Западного. Из Штеглица . Я вообще-то архитектор... То есть, скоро буду архитектором. Учусь на первом курсе Берлинского Свободного Университета. А тут прохожу социальную практику.
- Понятно... – Мари рассеянно улыбнулась и медленно направилась к двери.
- Вы ведь хотели внести предложения по санизации жилкомплекса..? – с печалью в голосе спросил Дитрих, когда она уже переступила через порог.
- Предложение? А, да. Хорошо, если бы в микрорайоне построили скейт-парк.
- Вы любите кататься на роликах?
- Да, очень.
- Я тоже! А вы... ты ещё придёшь?
Мари кивнула и осторожно прикрыла за собою дверь. Так и не пожаловшись на соседского бульдога.
«...И Мари тут же стала невестой Дроссельмейера. Рассказывают, что через
год он увез ее в золотой карете, запряженной серебряными лошадьми, что на
свадьбе у них плясали двадцать две тысячи нарядных кукол, сверкающих
бриллиантами и жемчугом, а Мари, как говорят, еще и поныне королева в
стране, где, если только у тебя есть глаза, ты всюду увидишь сверкающие
цукатные рощи, прозрачные марципановые замки - словом, всякие чудеса и
диковинки.» - написал обожаемый Мартой Шварцкопф сказочник Гоффман в финале «Щелкунчика и Мышиного Короля». Забегая вперёд, можно сказать, что в истории Мари Зонне с пролетарской окраины и Дитриха Рауша – сына председателя промышленной корпорации «Рауш – Вольф» - подобные события при подобном антураже тоже имели место. Перед этим, однако, Дитриху выпало пережить ценностную ломку, смириться с упрямым нравом возлюбленной и отказаться от идеи читать ей стихи Гейне при луне. Мари, в свою очередь, столкнулась с тем, что её избранник на самом деле ужасный зануда, а родственники его – это просто кошмар какой-то. Самодовольные буржуи, одно слово. Тем не менее, навык спринтерских забегов сослужил девушке добрую службу. Если от Мышиного Короля нельзя избавиться, запустив в Систему кроссовкой, то можно попробовать... просто убежать. А Дитрих, несмотря на своё занудство и генеалогическое древо, тоже бегал очень быстро.
Кстати, незадолго до окончания гимназии Мари всё-таки прочла сказку Гоффмана. Она вовсю готовилась к поступлению на факультет международного экологического права, но мать настаивала, да и голове требовался отдых... Девушка честно осилила «Щелкунчика» и «Песочного человека». Ни то, ни другое никакого впечатления на неё не произвело.
5. Р ы ж и й ч и т а е т л е к ц и ю
В скромном номере придорожной остерии пахло мышами, дешёвым цветочным освежителем, жареным мясом, которое освежитель был не в силах побороть, и камфорной мазью, которой Уэйн тщательно растирал себе рёбра. Тут же, на кровати, застеленной серым шерстяным покрывалом ручной вязки, валялся раскрытый пластиковый кейс-аптечка и использованный шприц. На соседней кровати не снимая кроссовок возлежал Гонсалес, а Майкл, оказавшийся миловидным молодым человеком с кокетливой родинкой на правой щеке, скромно сидел на узком плетёном диванчике, который и полагался ему, как младшему по званию, в качестве спального места. Ещё в комнате имелась тумбочка, разделявшая кровати, маленький стенной шкаф с одними сиротливо болтавшимися на кронштейне «плечиками» и плетёное кресло, куда прибывшие свалили свои рюкзаки и часть одежды.
- Изжога, чёрт, - мрачно пожаловался Гонсалес и потянулся к аптечке, - Эти аборигены и их вечные жирные «чорисос» ...
- И чего же вы их ели? – голос Майкла выражал живейший интерес.
- Мы же как бы «камьонерос» , нам положено есть эти чорисос, свиные рёбра и останавливаться на ночлег в таких вот жутких дырах... Чёрт...
- Что ж ты всё чертыхаешься, голубь?! – раздался вдруг незнакомый ехидный тенорок, - Всё могло быть намного хуже, зуб даю!
Забывший об изжоге Гонсалес в одну секунду скатился с кровати и застыл, сжимая обеими руками свою девятимиллметровую «беретту». То же самое сделал Уэйн, а Майкл судя по всему впал в ступор, потому что так и остался сидеть на диванчике, с ужасом глядя перед собой... А всё дело в том, что в комнате их было уже не трое, а четверо. И ко всему прочему, в рыжих космах неизвестно откуда взявшегося тощего субъекта лет двадцати пяти тускло поблёскивали короткие, словно отполированные рожки.
- Чо переполошились-то? – как-то буднично поинтересовался он и принялся скидывать на пол наваленные на кресле рюкзаки. Прежде чем незваный гость покончил с этим занятием и уселся наконец в кресло, Уэйн и Гонсалес успели выпустить в него по обойме...
- Нехорошо как-то! – Рыжий укоризненно покачал головой, - Я к вам с добром, а вы...
- Откуда ты... взялся? – почему-то перейдя на свистящий шёпот спросил Уэйн.
- Вот тебе, прежде чем на задание отправить, про эфир объясняли?
- Ну.
- Вот тебе и «ну»... Оттуда и взялся. Кстати, это я вам помог грузовичок-то обратно на колёса поставить. Сами-то хрен бы вы справились. И твою изжогу, солдатик, я вылечил, а не таблетка! Идёт желчь-то?
- Нет, - честно признался Гонсалес.
- Так-то. А таблетка твоя только минут через десять начинает действовать.
- Ты Дьявол? – всё ещё сжимая ненужный пистолет спросил Уэйн.
- Сам ты «дьявол», - обиделся Рыжий, - Ангел я. Рогатый. Порода такая.
Гонсалес и Уэйн угрюмо молчали, и тут голос вдруг подал пришедший в себя Майкл, который теперь вскочил с места и быстро-быстро крестился:
- Врёшь ты всё!
- Дурак ты, хоть и вундеркинд. – Рыжий сокрушённо покачал головой, - Ладно, объясню вам, так и быть.
«Чертей», дорогие мои, в природе не существует. «Дьявола» и изгнание с небес вы сами себе придумали, чтоб оправдываться было легче: типа – «бес попутал» или «силы зла наступают»... А сами меж тем – лапки кверху и жертву из себя изображать. Или этого, как его... «демонического героя».
Майкл слушал с раскрытым ртом, да и у старших товарищей выражение лиц постепенно утрачивало непроницаемость.
- ... Но это нормально! – Рыжий распалился и вошёл в роль, - Наше начальство, - он многозначительно ткнул пальцем вверх, - долготерпиво и многомилостливо. Оно даровало людям свободу выбора и возможность затачивать теоретическое обоснование под себя. А поскольку избытком воображения вы всё-таки не страдаете – картины мира получились стандартными: ислам, буддизм, православие там... Ограниченный набор.
- Ну и какая из них истинная..? – прервал своё молчание Уэйн.
- Все истинные, голубь. Вот ты в гамаке спать любишь, верно? И дома у тебя гамак на гвоздиках прибит...
Уэйн недовольно буркнул что-то и отвернулся. Терпеть он не мог, когда подробности его приватной жизни вентилировались на публике. Ну, любил. Страсть к гамакам Уэйн вывез из первой своей миссии в амазонской сельве, которая также была памятна всевозможными сексуальными излишествами и экспериментами.
- ... Ты же не спрашиваешь – «истиное» у тебя спальное место, или «неистинное». Ты снимаешь портки и ложишься. И тебе хорошо. Так ведь?
Уэйн опять что-то буркнул.
- Вот и с религиями, заметь, та же музыка. И с идеологией любой.
- Ну, допустим, - Гонсалес поднялся с пола и осторожно уселся обратно на кровать, - А что НАД ними?
- Ага, - довольно усмехнулся Рыжий, - в корень зришь, не зря тебе ответственное задание доверили... Ну, с Господом Богом всё более менее ясно, а между Ним и вами находимся мы – оперативное среднее звено. Ангелы. – он торжествующе обвёл глазами аудиторию, - Только ангелы-то бывают разные, всё от специализации зависит. Вот есть ангелы-хранители. Они безрогие, - Рыжий пощёлкал себя по кончику рога, - Они от стихийных бедствий спасают, утешение в скорбях несут, в последний путь провожают – типа того.
Есть ангелы-наставники: они на Знании специализируются – советы там всякие, озарения, научные открытия, творчество... А вовсе не «музы», которых вы тоже сами себе придумали! Баб у нас вообще нет, чтоб вы знали.
Есть ангелы-кузнецы...
- Это которые молнии куют что ль, как Гефест? – блеснул эрудицией Уэйн. В детстве у него была книжка про греческую мифологию с красивыми глянцевыми картинками...
- Нет, они ДУХ выковывают в человеках. Сеют сомнения, подхлёстывают в спорах, создают конфликтные сценарии, стимулируют рефлексию...
Рыжий сыпал профессиональным жаргоном, важно покачивал ногой, со значением закатывал глаза и определённо ощущал себя профессором на лекции.
- ... Кузнецы – они бывают и с рогами, и без рогов. А вот ангелы-катализаторы – они все с рогами. Всегда.
- И чего это они катализируют? – уловив знакомый термин, спросил Майкл.
- Процессы, вундеркинд ты мой! – вдохновенный лектор вскочил и прошёлся взад и вперёд по тесному пространству между кроватями. – Существует Добро и Зло, верно?
Майкл уже приготовился кивнуть, но его перебил Гонсалес, впившийся в ангела глазами точно так же, как всего пару часов назад всматривался в бесконечные патагонские пампасы:
- Ты же только что говорил, что «черти» и «дьявол» не существуют! Откуда же Злу-то быть тогда? Зарапортовался ты, рогатый.
Конопатая физиономия Рыжего озарилась ласковой улыбкой.
- Нет, голубь, не зарапортовался. Зло – это вы, люди. От вас оно исходит, да от вашего свободного выбора.
В комнате повисла неудобная тишина.
- А род человеческий – вишь как хитро всё извернул – мы, мол, хорошие, а вот есть Нечистая Сила, она-то всю малину нам и портит.
Майкл обиженно засопел, но возражать не стал.
- При таком раскладе, - продолжал Рыжий, - задача у нашего Ведомства какая? Или разгребать - чего вы там напортачите, или ждать, пока «само отвалится», как в том анекдоте... А чтобы ваших же при этом как можно меньше пострадало – надо, чтоб «отваливалось» поскорей. Понятно теперь?
- Не очень, - честно признался Уэйн.
- Ну, вот тебе пример: диктатор какой-нибудь к власти пришёл. Иногда Начальство, - Рыжий опять многозначительно ткнул пальцем в потолок, - ход истории нарушать не хочет, или группа кузнецов работает параллельно, чтобы кого-то в определённых убеждениях закалить и Дух выковать нужных параметров... В общем, нельзя фраера трогать. Но дело на самотёк тоже пускать нельзя. И отряжают к нему кого-нибудь из наших – кто на катализации специализируется. И соответствующий ангел начинает тому же диктатору, соответственно, помогать. Хочет диктатор больше власти – наш брат ему помогает больше власти получить. Хочет убрать оппонентов – наш брат ему и в этом подспорье. На то и ангел... А процесс идёт по нарастающей. И кончается всё тем, что зарвавшегося отморозка отстрелит кто-нибудь из своих, или революция случится, или международные органы вмешаются... или помрёт он своей смертью, а Начальство наше, - Рыжий в очередной раз значительно ткнул пальцем вверх, - в геенну огненную его на веки вечные упрячет. Ещё вопросы есть?
Рыжий с размаху плюхнулся в ветхое плетёное кресло и удовлетворённо утёр со лба пот. Лекция была закончена. Майкл ошарашенно молчал, а Уэйну в голову почему-то лезли мысли исключительно о гамаках.
- Есть, - Гонсалес поигрывал пистолетом, - Тебя сюда отрядили, чтобы Сетра при помощи своего генератора телепортировал нас к чёртовой... пардон, ****ей матери? Или чтобы выполнив задание и дожив до старости мы жарились на адском огне?
- Ну... – Рыжий картинно развёл руками, - У вас есть свободный выбор. А я – к вашим услугам.
Никто не заметил, когда Майкл – всё время до этого державший руки на виду – успел выхватить нож и практически без размаха с силой метнул его Рыжему в грудь. Лёгкий треск был похож на короткий выдох, и в следующее мгновение Рыжий всё ещё сидел с разведёнными руками, а на белой футболке в районе солнечного сплетения виднелся у него тёмной шишечкой загруглённый конец рукоятки...
- Ну, ты профи, - с искренним восхищением пробормотал Рыжий, - Даром, что вундеркинд!
Он поднялся с места, но тёмная шишечка не переместилась вместе с ним, а осталась там же, где была. Нож Майкла торчал из спинки плетёного кресла.
- Извини, хотел ещё раз проверить... – беззлобно сказал Майкл.
- Да не парься, - махнул рукой Рыжий и обратился к остальным, - Ну, так что, голуби? Приступим? Башня, которую вы ищите, фурчит себе вполсилы, а подопечные ваши в этот момент пьют мате на травке под старым эвкалиптом и беседуют о местных аграрных реформах...
6. Б е с п о к о й н а я н о ч ь
Около одиннадцати как-то разом похолодало, и выпала роса. Они с удовольствием ощупывали собственную одежду, ставшую влажной от сидения на земле, заносили в дом термос, посуду, какие-то вещи из машины, дивились тому, как их собственные силуэты движутся по пояс в молочной дымке и реет над всем этим парафиновая лампа, которую Проводник дал Дитриху, потерявшему в траве ножик. Лампа затем оказалась у Ирины, которая разглядывала какого-то жука, от Ирины перекочевала к Мари, а Мари пустилась с ней в пляс – просто так, от полноты чувств... В конце концов лампу повесили на ветку клёна у крыльца. Хосе повесил.
Дон Диего говорил, что надо бы им лечь спать, потому что сегодняшний эпизод с телепортацией стал шоком для непривычного организма, но спать никому не хотелось. Ирина водрузила на стол внушительных размеров коробку с фирменными альфахорами «Аванна», Мари в очередной раз поставила чайник, в очередной раз подивилась отсутствию посудомоечной машины в доме человека, представляющего самый что ни на есть аутентичный «хай-тек», вздохнув, засучила рукава блузки и встала к раковине. Хосе обнаружил на полке с кастрюлями потрёпанный томик Ортеги-и-Гассета и погрузился в чтение – тут же, за необъятным столом, застеленным потёртой клеёнкой в цветочках... Дитрих включил свой ноутбук.
- ...Мы думали, что имеет смысл отправиться вот сюда, - Дитрих развернул его экраном к дону Диего. Интерактивная Карта Звёздного Неба призывно мигала галактиками и условными обозначениями.
- Он где-то вычитал, что там обнаружена планета с кислородной оболочкой и условиями, максимально приближёнными к земным, - объяснила Мари из другого конца кухни.
- А-а, - сощурился старик, - OGLE-2005-BLG-390Lb в созвездии Стрельца. Но условия там не слишком приближены... Она, видите ли, вращается вокруг звезды, относящейся к классу сравнительно холодных "красных карликов", так что на поверхности температура... хм... воздуха не превышает минус 220 С.
- Ого! – Хосе присвистнул, - Забить парочку медведей на предмет изготовления шуб и панталонов мы уже не успеем.
- Как ты можешь такое говорить! – возмутилась Мари, - Убивать животных ради шкур – это варварство!
- Почему – ради шкур?! – не унимался тот, - Ирина утверждает, что медвежатина, между прочим, - очень вкусное и калорийное мясо... Ты же ела сейчас бедную корову и не возмущалась... А ведь шкура её наверняка уже в дубильне, и в скором времени превратится вот в такую курточку, как у Дитриха...
Дитрих, поглощённый созерцанием космических далей, не отреагировал; Ирина прыснула, а Мари насупилась было, но потом махнула рукой и опять загремела тарелками. Диего Сетра продолжал рассказывать:
-...Данная планета, молодые люди, была обнаружена благодаря эффекту, предсказанному Альбертом Энштейном ещё в 1912 году. Я не слишком хорошо отношусь к Энштейну... по многим причинам. Но надо признать... да... Суть эффекта состоит в следующем: представьте себе, что на Земле астрономы наблюдают за далекой звездой, и в это время на фоне этой далекой звезды проходит другая, более близкая звезда. Эйнштейн предсказал - и это неоднократно подтверждалось, - что гравитационное поле близкой звезды усиливает яркость далекой. Другими словами, близкая звезда действует как увеличительное стекло - линза по отношению к далекой звезде. За последние годы астрономия переживает подлинный взрыв - обнаружены уже полторы сотни планет около страшно далеких от нас звезд... Та, что привлекла ваше внимание, находится на расстоянии 20-и тысяч световых лет от Земли... Впрочем, для нас это особенного значения не имеет, также как и... хм... тамошний климат, - дон Диего откинулся на спинку своего внушительного деревянного кресла, больше походившего на трон. – Принимая во внимания избранный нами способ перемещения... Кстати, о способе-то мы ещё и не говорили. Вас ведь наверняка интересует, как мы полетим?
- Йа, йа! –воскликнула Мари взволнованно.
- Нет, - одновременно с ней решительно сказала Ирина.
- У меня не техническое образование, конечно, - Дитрих поправил очки, - но как архитектор я всё же знаком с некоторыми законами физики...
-... Мы пойдём прогуляемся, - Хосе отложил Ортегу-и-Гассета и накинул Ирине на плечи свою штормовку. Не отрываясь от монитора Проводник кивнул.
- Посторайтесь не выходить за периметр территории, молодые люди. И к Башне лучше особенно не приближаться...
- Да-да, конечно, - Ирина виновато улыбнулась, - Мы просто воздухом подышим чуть-чуть.
...А воздуха в пампасах много. Вкусного, лёгкого воздуха, насыщенного травами и дымком. Не даром ведь даже аргентинская столица – на южной окраине которой как раз и начинается пампа - названа «Буэнос-Айрес», что в переводе с испанского означает «хорошие воздух;». Ирина любила эти воздуха, потому что ей нравилось, как они пахли, и ещё потому что это были воздуха Хосе, и ещё потому что они напоминали подмосковье летом, в детстве... а в детстве ещё был «Ёжик в тумане», который шагал внутри такой же вот молочной дымки... вот и выходит, что оказались они с Хосе ёжиками, бредущими в хороших воздухах неизвестно куда... какая разница вообще, главное – не куда, а откуда и с кем...
Он целовал её в затылок, в шею, задумчиво, немного отстранённо, словно всё ещё находясь в выкладках Ортеги-и-Гассета, или где-нибудь в созвездии Стрельца, и время останавливалось, и вместо молочного тумана ёжиков окружала прохладная взвесь Млечного Пути, но – что интересно – ТАМ воздух тоже был правильным, хорошим.
... Когда Мари поняла, что её клонит в сон, Дитрих с Проводником всё ещё оживлённо коммуницировали. Старик принёс второй лэптоп и ещё какую-то странную штуку, похожую на пузатую колбу с узким изогнутым горлышком. Увидев, что дон Диего начал тыкать собеседнику в нос средних размеров шаровую молнию, образовавшуюся у него прямо на ладони, Мари решила, что это всё от переутомления, и, наверное, она уже заснула, а посему поднялась из-за стола и пошла в спальню, предоставленную им с Дитрихом хозяином дома. Чтобы попасть туда, надо было пересечь подобие гостинной – длинной комнаты – практически без мебели, но со сплошным окном во всю стену. Окно выходило на небольшую эвкалиптовую рощицу, а за рощицей находилась та самая Башня... которая теперь мерцала голубоватыми огоньками. Мари это показалось немного странным, ведь старик говорил, что в сигнальных огнях нет необходимости и за пределами территории башни всё равно не видно... как не видно дома, рощицы или сарая, в котором дон Диего держал всякий хлам, вроде допотопного токарного станка с трёхфазным приводом. Нет, она определённо уже спала, потому что длинная комната вдруг наполнилась музыкой, из-за каминной решётки вышли на задних лапках две белые мыши в длинных серебристых пончо изумрудных и деловито засеменили мимо Мари. Навстречу им вышел важный чёрный кот в манишке и с тростью. Они раскланялись, мыши последовали дальше, а кот посмотрел на молодую женщину и укоризненно покачал головой:
- Где ваше бальное платье? Вы одеты не по протоколу, принцу это может не понравиться...
Входя в дом, Хосе пропустил жену вперёд, а сам ещё раз оглянулся на мерцавшую в белесой предрассветной мгле Башню.
- Дон Диего, Башня... – начал он с порога, но старик, всё ещё сидевший за столом вместе с Дитрихом, опередил его:
- Голубые всполохи, да. Это нормально. Просто кто-то пытается пробить защиту. За вами сегодня ехал «хвост», а вы и не заметили.
Хосе присоединился к мужчинам, а Ирина направилась в гостевую комнату. Спать, спать. «Детям лучше завтра позвонить, на свежую голову. Слишком много для одного дня», - думала она, проходя по коридору, когда услышала из-за двери соседней спальни сдавленные рыдания.
- ... Мари..? С тобой всё в порядке?
Та лежала, накрывшись спальным мешком с головой и тихо всхлипывала. Ирина присела на край кровати.
- Болит что-нибудь? Свет зажечь?
- Не надо...
- Дитриха позвать?
- Нет... Пожалуйста. Это мне приснилось... Сказка...
- Страшная? Классическое решение – перевернуться на другой бок, и...
- Нет, я хочу, чтобы снилось дальше... Мне её недорассказали.
- Кто?
- Я не знаю... Сказочник, наверное... Или ангел.
7. Буэнос-Айрес, ХХ век, конец 30-х
Как он выжил в детстве с этой своей тягой к экспериментам – остаётся загадкой. Страну сотрясали революции, а они с мальчишками выковыривали порох из патронов и бердышей, чтобы мастерить собственные взрывные устройства. Взрослые занимались политикой, а близнецы Мардонес отправляли семилетнего Диего в аптеку за селитрой... После того, как обожаемому аптекарскому «форду» была хирургически удалена выхлопная труба, старшим товарищам не рекомендовалось оказываться в непосредственной близости от злопамятного фармацевта. Труба же была необходима для изготовления ракеты, причём идея принадлежала вовсе не близнецам, а ему, маленькому Диего, сыну банковского служащего и портнихи-итальянки. Но аптекарь об этом, естественно, не подозревал, потому что мальчик всегда вёл себя очень воспитанно, говорил «будьте добры», «благодарю покорно», и смотрел при этом честными карими глазами с длинными, как у куклы, ресницами... И неаполитанские кудряшки его выглядели очень трогательно, а у отца имелось небольшое имение в Кильмесе , так что - селитра вполне могла потребоваться для сельскохозяйственных нужд.
- Mamma mia! Cuante desgrazie! – сокрушалась бабушка – которую все называли по-итальянски: «нонна»,- обнаружив на рубашке или штанах внука очередную дыру. Дыры обычно прожигались кислотой, слишком далеко отлетевшими головешками, расплавленным свинцом (одна такая свинцовая «метка» осталась круглым шрамом на запястье) и, конечно же, бесчисленными гвоздями, ножами, отвёртками и стаместками. Несмотря на неаполитанские корни с материнской стороны, свободно говорить по-итальянски Диего так и не научился... Но - «куантэ десграцие» и ещё – «ста фермо!» остались в его памяти на всю жизнь. Обычно бабушка ставила заплатки и латала прорехи прямо на нём: для этого водружала сорванца на табуретку и грозно приказывала:
- Sta fermo, ragazzo del demonio!
Один раз, уже лет в десять, Диего, соорудил дальнобойный самострел. Собственно, так сложилось, что юный экспериментатор на целый месяц оказался под домашним арестом. С друзьями пришлось общаться исключительно через окно, но зато он успел приручить маленького серого мышонка, спасённого из мышеловки, научился делать домашние макароны, которые они с «нонной» развешивали сушиться на бельевых верёвках в кухне, и перечитал все книги, которые ещё оставались нечитанными: помимо материных сентиментальных романов и отцовских справочников в руки ему попались жизнеописание Гильермо Маркони и потрёпанный «Учебник для начинающих радиолюбителей». А началось всё с того, что Диего сломал ногу. Вовсе не в результате опасных исследований, а бесславно упав с велосипеда. На ногу наложили гипс, и после этого ещё месяц следовало «беречься» и ходить с костылём. Однако, первый же день безгипсовой свободы был ознаменован дракой, в которой костыль показал себя с наилучшей стороны (хотя, в конце концов разлетелся в щепки), а к вечеру, - играя в строительном котловане около рынка - Диего упал и нога сломалась опять. В том же месте. Боль была ужасной, также, как и отцовский гнев... Ещё один месяц в гипсе совпал с домашним заточением, ибо старший Сетра запретил сыну не только за порог выходить, но и принимать посетитевей, являвшихся по его мнению, источником дурного влияния... Вот тогда-то и решил маленький Диего соорудить для себя и верных соратников радиопередатчики. Начитавшись книг и насмотревшись схем, из которых понял он тогда не особенно много. Воображение рисовало компактные аппараты (естественно, без проводов), которые можно – совсем как ручного мыша - спрятать в карман, под подушку, в школьную сумку, которые не требовали бы перестука «азбуки Морзе», а передавали живой человеческий голос... На манер телефона – только напрямую, без телефонистки.
В общем для начала Диего решил разобрать бабушкин репродуктор. Конечно, на самом деле репродуктор был общий. По вечерам к нему подсаживался отец и, потягивая мате, слушал новости. Мама предпочитала музыкальные программы, потому что за шитьём любила им подпевать, а тексты радиоспекталей заглушались треском её швейной машинки... Так или иначе, репродуктор стоял в их маленькой гостинной и оказывался ближе к кухне – бабушкиной вотчине – чем к родительской спальне, которая заодно служила маминой мастерской. А маленькая проходная комнатка, считавшаяся «детской», находилась как раз между родительской спальней и гостинной. Вот и выходило, что именно Диего чаще всего наблюдал, как, смахивая пыль с этого чуда технической мысли, «нонна» разговаривала с репродуктором, делилась своими соображениями на самые разные темы и - когда наступало время радиотеатра – усаживалась в старое плетёное кресло, полностью отключаясь от мира сего. Аппарат, наверное, тоже испытывал к ней тёплые чувства: транслируя радиоспектакли, он никогда не шипел, не хрипел и вёл себя кротко. Поэтому Диего решил всё-таки его не разбирать и оставить разработку передатчиков до лучших времён. Он очень любил свою старенькую «нонну». И ограничился изготовлением дальнобойного самострела из старого велосипедного насоса, раскуроченного зонтика (из него на самом деле не нужно было ничего, кроме полой трубки) и ещё пары деталек, ради которых уже не пришлось лишать родительское хозяйство рабочих артефактов. К восторгу главного соратника – Мыша – и ожидавших под окном приятелей, горох из самострела долетал аж до стены соседнего дома. Хотя слова «пневматика» Диего тогда ещё не знал, работало его изобретение именно по этому принципу.
Кроме экспериментов, маленький Диего очень любил метро. Чтобы спуститься в «субте» на конечной станции линии «Ц», следовало пройти пару кварталов от дома, пересечь площадь Конститусьон, уворачиваясь от машин, конных повозок, и пацанов, которые считали эту зону своей территорией... но зато потом можно было спуститься в пахнущее резиной и сваркой подземное царство – гибрид таинственной легенды и триумфа инженерной мысли над всеми легендами сразу. Диего мог кататься из конца в конец по всем станциям до бесконечности. Иногда на какой-нибудь из них он выходил и начинал колесить по городу. Надо сказать, что эти походы редко обходились без сюрпризов...
Один раз его занесло на площадь Майо в разгар разгона демонстрации. Людской поток отшвырнул растерявшегося от крика и выстрелов мальчишку в сторону улицы Иполито Иригойен, и припечатал (к счастью, без последствий) к мраморному фасаду «Франко-Архентины» . В другой раз, Диего, Мыш и соседский Марио оказались ранним зимним вечером в Баррио-де-ла-Бока, угодив прямёхонько в «разборку», затеянную местными «компадритос»... Удирая оттуда, Марио ухитрился потерять ботинок и по дороге домой всё рыдал от стыда и обиды. Не потому, что их запросто могли убить там, в портовых закоулках, а потому, что пара ботинок покупалась на год, и мама будет всхлипывать, причитая: «...порка мизерия!», а ходить теперь придётся в обносках старшего брата, которые уже давно утратили форму, цвет и собственное достоинство...
А ещё как-то раз – в Кильмесе, на большом семейном «асадо» - Диего пришло в голову бросить на горячие угли градусник, чтобы пронаблюдать, каким образом будет испаряться ртуть... В то время некоторые свойства этого жидкого металла уже были ему известны, поэтому эксперимент проводился, когда присутствующие удалились от жаровни пить мате в беседку: Чтобы не отравиться самому, Диего решил использовать в качестве респиратора собственный шерстяной свитер...
Нет, как он в детстве выжил – это всё-таки загадка.
8. Ангельские странности
- Ну вот...
Оставленный за старшего Матус – тот самый франтоватый ангел, который в обеденный перерыв хвалил Диего Сетру за «знание матчасти» - окинул собравшихся странно мечтательным взглядом. За сим последовала пауза.
- Что – вот? – деликатно осведомился пожилой в белой тоге.
Трансляция только что закончилась, магический кристал опять подёрнулся бурой дымкой, Платон – бородатый ангел-киномеханик – заботливо протирал хрустальную сферу байковой тряпочкой, а за окном светало.
- Это его любовная сцена на пленере пробрала, - хихикнул заскочивший «на огонёк» толстяк Баранкин из соседнего отдела, - Между прочим, если Митенька узнает, что вы канал не переключили, пока кристал шуры-муры показывал, – «строгача» огребёте как пить дать.
- Я говорил..! Я предупреждал! – Фабрицио негодующе сверкнул глазами из своего угла.
- Да ладно тебе, - Платон благодушно махнул тряпочкой, - Дело божеское... особенно когда в браке да по любви...
Но Фабрицио кипел, и были у него на то особые причины...
- А Рыжий-то наш – на высоте, а?!- потирал руки Баранкин, - Хотя защиту Сетры они так и не пробили пока, жалко...
- ...А я вот не понял, чего сам Митяй там делал, - Матус по-хозяйски уселся в кресло шефа и закинул ногу на ногу, демонстрируя начищенный до зеркального блеска чёрный ботинок с квадратным носом. – Он уже сто лет на объекты не выезжает – а тут – здрасьте! взялся немочке сказки рассказывать.
- Немочка симпатичная, - со знанием дела заметил пожилой.
- Не, Васильич! Русская лучше! – возразил Баранкин.
Но кроткий Васильич тут заупрямился, и в разгоревшийся спор постепенно втянулись Платон и Матус, в результате чего поклонников блондинок и брюнеток оказалось поровну.
- Фабри, ну-ка, колись: тебе какие девушки больше нравятся?!
Голос смуглого угрюмца был бы решающим, но участвовать в подобном нечестивом обсуждении Фабрицио не желал. Он наблюдал за происходящим из своего закутка, отгороженного массивным письменным столом с ножками в виде львиных лап, и первым заметил Митю Боголюбова, беззвучно материализовавшегося посреди кабинета. Одет Митя был странно: вместо привычных джинсов и ковбойки с закатанными рукавами на нём красовались синий атласный камзол, белые чулки и чёрные туфли – почти как у Матуса, только на каблуке и с золотыми пряжками... А самое главное – пышный парик с косицей.
- Ох... Митенька, вы неотразимы! - прошелестел Баранкин и бочком двинулся к выходу.
- Спасибо, Александр Грегорьевич... вот, сказочником побыл, - улыбнулся тот.
- Мы видели, - закивал Васильич, к которому уже вернулась всегдашняя благообразная кротость. – А с чего это вдруг?
- Девушке всю жизнь не хватало... именно сказки. Хотя она сама даже не отдавала себе в этом отчёта. Нехорошо, когда человек переходит в иной пласт существования, так и не пережив... не прожив сказку.
Ангелы закивали.
- Мить, у неё же должен быть персональный ангел-хранитель по идее... – Матус изящно вспорхнул с начальственного кресла. Но голова шефа, казалось, уже была занята чем-то другим.
- Да-да, конечно... Кстати, там скоро понадобится опытный «кузнец», - он поднял глаза на Матуса.
- Кому?! Уж не Сетре ли?
- Коллеги... – Митя Боголюбов слегка поклонился и жестом попросил всех выйти. Последовавший разговор проходил при закрытых дверях.
9. О лодках, черпаках и свадебных путешествиях
Дело было ещё в Москве год назад: Ирина с Бывшей Любовью сидели на кухне и пили чай. Бывшая Любовь за истекшие восемнадцать лет облысела, подвыцвела и собрала в углах губ глубокие, как похмельная депрессия, складки.
- … Ну и всё. Я отключилась, а он третий день не звонит и не пишет…- Ирина печально курила и закусывала ментоловые сигареты эклерами. Это она рассказывала Бывшей Любви про перипетии отношений с Любовью Нынешней.
- Позвонит, никуда не денется, - вздыхала Бывшая Любовь. И было ясно, что говорит она это, потому что сама никуда не делась. И Ирине легчало. Она тушила сигареты и переставала глотать эклеры целиком, откусывая кусочки такого размера, который вполне допускался приличиями.
- Ты его правда любишь? – с грустью в голосе спрашивала Бывшая Любовь.
Вопрос был дурацкий. Наверное, восемнадцать лет назад дурацкие вопросы в их беседах тоже озвучивались, но тогда Ирина этого почему-то не замечала. Восемнадцать лет назад она безумно любила того, кто теперь был её Бывшей Любовью. Он её тоже. Но с тех пор много воды утекло. Она успела выйти замуж, развестись, вырастить двоих детей и опять наделать планов на будущее; он тоже в конце концов развёлся, а потом вообще ушёл в ангелы...
- ... Но ведь этот твой жених вообще с другого континента! – в голосе Бывшей Любви звучала тайная надежда.
«О, Господи..!» - думала про себя Ирина, а вслух говорила:
- Ну и что. А ты был из другой страны.
Поводом к скандалу с «женихом» послужил обстоятельнейший мэйл, в котором Хосе со свойственной технарям педантичностью объяснял, почему них ничего не получится. Чувственно-поэтическая сторона его натуры облекла вышеуказанные тезисы в форму метафоры:
«Ты предлагаешь мне плыть с тобой в лодке, в которой изначально имеется пробоина. Через пробоину будет заливаться вода, и рано или поздно начнутся взаимные укоры и упрёки, потому что одному из нас покажется, что другой вычерпывает её недостаточно быстро или недостаточно вдохновенно...»
И это был плач по волосам на снятой голове, потому что уже добрых четыре года у Ирины имелась собственная полка в его шкафу там, в Южном полушарии, а зубная щётка Хосе демократично торчала в одном стакане со всеми остальными в ирининой ванной. И тапочки свои были у него в её квартире. А мальчишки – двое ирининых и двое сыновей Хосе – строили вчетвером какой-то виртуальный город в сети.
Конечно... Когда людям уже под сорок или за- - думаешь, прикидываешь, прикидываешься. Что оба – слишком независимые натуры. Что если один (два, три – нужное подчеркнуть) раз – не получилось, то и вообще больше не получится. Что с ирининым младшим Хосе не особенно ладит... и это в «гостевом» режиме, а что было бы при совместном проживании?! Что бывшие мужья / жёны. Что на визы и авиабилеты туда-сюда уходят бешеные деньги. Что уходит время... а по ночам обоим снится, что они вместе куда-то едут (или летят), и мимо мчатся фантастические пейзажи, и пахнет пирогами, снегом и скошенной травой одновременно...
«Ну и как ты представляешь себе дальнейшее развитие наших отношений?» - несколько часов спустя спрашивала Ирина в голосовом чате, стараясь говорить потише (в Буэнос-Айресе – время детское, десять вечера, а у неё в Москве – пять утра).
«Я не знаю», - честно отвечал Хосе.
Ирина психанула и вырубила компьютер напрямую – кнопкой. Потом пила кофе и рыдала до семи – пока на зазвонил будильник у мальчишек. Потом ехала в офис и работала, хорошенько замазав тональным кремом мешки под глазами.
Было это почти год назад. Дальше всё происходило довольно турбулентно и несколько месяцев спустя всё-таки кульминировало в черёмушкинском ЗАГСе, где свидетелями выступили подруга детства Светка и бывший одногруппник Хосе из «Лумумбария» – Кирилл... Молодожёны оказались в той самой лодке, судорожно вцепившись в черпаки и бросая панические взгляды то за борт, то на днище. Океанические волны с энтузиазмом раскачивали их плоскодонку. Иринин младший уже на следующий день выдал коронную фразу: «Ты мне не отец, и не имеешь права мною командовать!». Денег на свадебное путешествие не было. Работа Хосе требовала, чтобы он как можно скорее возвращался в Аргентину.
И всё же появилась кое-какая определённость. Ирина более или менее договорилась с детьми и бывшим мужем, что едет пока одна, потому что старший точно должен закончить школу в России, а дальше будет видно. До отъезда оставалось меньше месяца, когда от Хосе пришёл странный мэйл, за которым последовало несколько дней абсолютного молчания:
«Едем в свадебное путешествие. Есть шанс сменить наше утлое судёнышко на шхуну в стиле ретро или яхту «хай-тек». Я ненадолго пропаду, но ты не волнуйся и не звони. Целую. Хосе.»
С мужской точки зрения – нормальное информативное сообщение: ясное, лаконичное, позитивное и с элементами нужной женщине нежности.
С женской... Естественно, все эти дни Ирина сходила с ума, опять плакалась Бывшей Любви, пила водку и представляла себе, что муж её бросил, что его задавила машина, что ввязался он в финансовые махинациии, что лодка уже на дне морском, а сама она распухшим трупом колышестя в прибрежных волнах.
Пока Хосе не прозвонился. Впрочем, данные им объяснения не особенно прояснили картину. Общий смысл был в том, что когда она прилетит, они поедут к одному совершенно замечательному человеку, и после этого всё будет хорошо, но это, типа, сюрприз, и она сама потом поймёт.
Уговорив себя не бояться сюрпризов и мыслить позитивно, Ирина продолжила подготовку к отъезду. Для поддержания внутреннеей гармонии на ночь она выпивала рюмочку рижского бальзама, а потом читала попеременно то Павла Флоренского, то Олдоса Хаксли.
10. Катализация
Гонсалес открыл один глаз, потом другой, покряхтев, повернулся на бок и вытащил из-под себя невесть откуда взявшуюся щепку, которая уже несколько часов нещадно впивалась ему в задницу. По небу плыли слоистые комковатые облака, из-за них периодически подмигивало компактное солнце цвета растительного масла (оно, собственно, Гонсалеса и разбудило), а вокруг проситралось, что называется – чистое поле. Бескрайняя патагонская пампа, куда ни глянь. Хотя, нет. Если встать и обойти грузовик, то в некотором отдалении должен быть виден пологий холмик, а за ним – несколько жидких эвкалиптов в окружении кустистой поросли. Но к подъёму Гонсалес ещё готов не был. Он втянул носом запах кофе и тут же увидел Рыжего, колдовавшего над кофеваркой и протянутым в кабину удлинителем.
- Я тоже люблю артефакты, - чистосердечно признался тот, оборачиваясь к Гонсалесу, - Прикольные они. Хотя можно и так, - он взял из пакета с хлебной нарезкой плоскую горбушку и дунул. Горбушка превратилась в ровно обжаренный тост, - С кнопочками и проводочками интереснее.
В следующий момент Рыжий уже протягивал Гонсалесу кружку с дымящимся кофе и тарелку с тем самым тостом, на котором в результате церемонного кивка появился толстый слой арахисового масла.
- Кушать подано! – провозгласил он и довольно хихикнул.
- Peanut butter! – с искренним восторгом выдохнул Гонсалес, хватаясь за бутерброд, - Наша банка кончилась ещё позавчера, а в этой дыре обычного арахисового масла днём с огнём не найдёшь...
- Ну, я же ангел! – Рыжий широко ухмыльнулся, - Тоже что ли кофейку хряпнуть...
- А где остальные? – с набитым ртом спросил Гонсалес.
- Вундеркинд ещё почивает, умаялся вчера, бедненький. А капитан Уэйн – вот он.
Рыжий провёл рукой у Гонсалеса перед глазами, и тот почувствовал, - совершенно так же, как и накануне (а вчера это ощущение его просто с ума сводило) – что мир раздвигается (или это он сам раздвигается, и мир полнее помещается в нём самом), и обзор делается гораздо шире... точнее сказать, начинаешь видеть ВСЁ. Или почти. В общем, километров за шесть от того места, где Гонсалес сидел с кружкой, прислонившись спиной к колесу грузовика, шагал по высокой траве Уэйн. С маленьким красным рюкзачком и телескопической палкой – ни дать ни взять – походник-треккингист из рекламного проспекта по эко-туризму... Намерение Уэйна избегать крупных магистралей и населённых пунктов было очевидным, потому что сороковое шоссе он давно пересёк а потом взял западнее, чтобы обойти деревеньку, в которой они останавливались накануне.
- Куда..? – Гонсалес чуть не пролил на себя кофе.
- Душу спасать, - охотно поведал Рыжий.
- Шыт..! Демет! – кофе всё-таки пролился, а Гонсалес метался из стороны в сторону то ли потому, что содержимое кружки попало в промежность, то ли потому, что на самом деле был взбешён. – Сукин сын! Какую душу?!
Рыжий наблюдал за ним с откровенным интересом.
- Ты, голубь, сейчас – точь в точь как твои коллеги киношные, когда у них машина там в степи заглохнет или парашют не раскроется, - объяснил он, встретившись с Гонсалесом взглядом.
- Мааайкл! – заорал Гонсалес на всю пампу. Да-да, заорал. Несмотря на долгие годы выучки.
- Да, сэр!..
Вундеркинд просЫпался из кузова по частям, но через минуту уже стоял навытяжку и беспомощно моргал, абсолютно не понимая, что происходит.
-...Сорвал операцию, сволочь..! Ангел, надо его немедленно вернуть!
Майкл сообразил, что речь не про него и с облегчением вздохнул.
- Я команды «вольно» не давал! – рявкнул на него Гонсалес и опять повернулся к Рыжему, - Надо его обратно, дьявол тебя забе... Тьфу! В бога душу мать...! Если в центре узнают...
Рыжий неспеша пил свой кофе и закусывал тостом с красной икрой.
- Да чего он тебе так сдался-то? Не хочет человек в геенне огненной гореть после смерти... или при жизни оказаться разматериализованным на элементарные частицы... Это очень, знаешь ли, неприятная штука. Я его понимаю.
- Ты обещал нам помогать! А сам под себя всё гребёшь!
- Ну, голубь, я тоже на службе, - развёл руками Рыжий, - катализировался твой напарник. Мне начальство за это надбавку к премии даст.
- Тебя приставили нам содействовать..!
- А я что делаю?! – Рыжий начал заводиться, - Кто ранчо локализировал? Ты, что ли? Или вундеркинд с его датчиками-сратчиками?
- А толку! Попасть туда мы всё равно не можем. Не ангел ты, а некомпетентная штатская крыса.
Белесые, как у всех рыжих, брови взлетели непосредственно к рогам, но потом медленно спланировали обратно.
- Всемогущ только Бог, наш Господь, - Рыжий потупился долу, - Вот ты меня обидел, по левой, можно сказать, щеке... А я тебе ещё правую подставлю, - он продемонстрировал Гонсалесу небритый взлохмаченный профиль.
- Да на кой мне чёрт... тьфу... зачем мне твоя щека!
- А я чем виноват, что ваши хитрые железяки не могут пробить электромагнитную защиту?! По крайней мере я тебе визуальный слой открыл.
- Майкл!!! – опять рявкнул Гонсалес и схватился за край кузова с явным намерением заняться «хитрыми железяками» самолично.
- Да ты погоди, не суетись, - Рыжий тронул его за плечо, - послушай, чего я тебе скажу. Бутербродик вон пока съешь. И пацану дай отдышаться, а то он, бедный, стоит, даже солому с себя толком не стряхнул.
Гонсалес неохотно спрыгнул обратно и жестом показал Майклу, что можно расслабиться. Тот облегчённо вздохнул и, на ходу расстёгивая ширинку, затрусил в сторону чахлого кустика, покрытого мелкой глянцевой листвой.
Рыжий налил себе ещё кофе.
- Ты своей конторе ведь доложился вчера, верно?
- Доложился, - мрачно подтвердил Гонсалес.
- И Уэйн своей доложился, так?
- Так.
- Ну вот. Пока вы тут дрыхли, я, между прочим, катализировал. Узнав о ваших технических трудностях, контора твоего напарника быстро-быстро закрутилась, и сейчас на борт российского авианосца «Адмирал Нахимов», дрейфующего в нейтральных водах Атлантики, уже прибыл «МиГ-25» с нужным тебе артефактом на борту. Оттуда к аргентинскому побережью вот-вот отчалит быстроходная подводная капсула, в которую в данный момент самолично загружается полковник Мельников с приказом доставить артефакт сюда. Понятно?
- Нет, - честно признался из-за спины Гонсалеса облегчившийся и повеселевший Майкл. – Вопрос, конечно, недостаточно изучен, но - по идее - электромагнитное поле, которое генерирует перенесённая сюда «башня Ворденклифф», может быть поражено только ещё более мощным полем. Это пока технически невозможно... иначе мы бы не искали чёртову башню. С другой стороны, если цель нашей миссии не просто поиск объекта, а его уничтожение, и русские уже соорудили свой генератор с подобным потенциалом, то каким образом полковник Млен... Елен... собирается его транспортировать на подводной микрокапсуле? Мои знания не настолько обширны, но я сомневаюсь, чтобы эта штука помещалась в карман. Тут что-то совсем другое.
- Ну ты молоток, парень! Вундеркинд, одно слово... – Рыжий коснулся правого рога средним и указательным пальцами, словно отдавая честь.
- Ты знаешь, что именно он сюда везёт? – спросил Майкл после паузы, во время которой бледное патагонское солнце успело нырнуть в многоярусное облако, по форме напоминавшее бычью голову, и вынырнуть обратно. Рыжий открыл было рот, чтобы ответить, но Гонсалес его опередил:
- Это не важно. В любом случае, нас уберут до того, как ОНО будет пущено в ход. Уэйн быстро сориентровался... Отсюда надо делать ноги, парень. Прямо сейчас.
Рыжий радостно хлопнул в ладоши.
- Вот и славненько! – пропел он. – Вот и хорошо...
- Ты с нами, ангел? – спросил Гонсалес.
- Не, я же катализатор... Моя функция тут выполнена. Но вы не парьтесь, голуби. Каждому из вас полагается штатный ангел-хранитель, они и выведут, куда надо... Всё путём будет.
Гонсалес налил себе ещё кофе.
- Слушай, - немного смущаясь, обратился он к Рыжему, - Ты говорил, что вам за успешную катализацию премии дают... с надбавками. Что за премии? Извини за любопытство, конечно.
- А... Про отгулы речь, голубь. У нас ведь семьи у многих. Жена там, дети.
- Ты ж говорил, что у вас баб в ведомстве нету!
- Так человеческие бабы-то, - Рыжий мечтательно вздохнул. – Ладно, пора мне. А вы не ссыте тут. Наше начальство, - он многозначительно ткнул пальцем в небо, - своих не забывает.