Несколько лучиков света едва ли могли осветить низкий коридор, уходящий по спирали вглубь замка. Ни у одного безумца не хватило бы ни сил, ни желания сопротивляться конвою в этом душном помещении, в котором каждый лишний глоток воздуха был наградой. По мере отдаления от комнаты для допросов в сторону камер потолок становился всё более низким и новому узнику замка приходилось сутулиться для того, чтобы не касаться потолка, ставшего достаточно сырым за последние несколько недель дождей, столь редких в Кастилии.
Вскоре спуск закончился, и узник с двумя конвоирами оказался в глухом коридоре, освещенном светом факелов. Один из конвоиров резким движением руки открыл низкую деревянную дверь, в которую прошли и остальные люди. Здесь, за довольно грубым столом, заставленным лишь небольшой коробкой с инструментами, сидел щуплый тёмноволосый, но уже изрядно поседевший мужчина.
Какое-то время он пристально в глаза молодому человеку, приведенному в это помещение конвоирами, а затем подошёл вплотную и начал задавать вопросы.
- Представьтесь, - произнес, продолжая рассматривать своего собеседника. Увидев некоторые замешательство, незнакомец представился сам, - меня зовут Альфоносо де ла Вега, я комендант Алькасара – крепости, в которую, вы имели счастье попасть…
- Франсиско Васкес до Коронадо. Дворянин, уроженец Саламанки, - после этих слов молодой человек склонил голову. Но даже в таком положении он казался великаном, по сравнению с людьми, стоявшими рядом с ним.
- Коронадо? Я слышал, этот род восходит к древним иберийским правителям…Правда ли это? – комендант продолжал всматриваться в карие глаза собеседника, рассматривал его узкое треугольное лица, украшенное небольшой каштаново-рыжей бородой, длинный узкий нос с горбинкой и узкий выступающий подбородок, словно выдававший в своё обладателе довольно своенравного человека.
- Да, история моего рода уходит вглубь веков, но моя семья не отличается богатством или родством с королевской семьей, поэтому мы вынуждены тянуть бремя вассалитета. Но за своё заточение в эту темницу, я обязан человеку, который не отличается ни происхождением, ни благородством происхождения…
- Сеньор Коронадо, скажу честно, мне плевать на ваше происхождение и родственные узы. Вы обвиняетесь человеком, который имеет достаточно власти и денег, чтобы раздавить вас как назойливое насекомое. Впрочем, - рассмеялся ла Вега, - раздавить могу и я, когда моя доброта и терпение будут исчерпаны, - но смех, коменданта оборвался жёстким комом в горле, когда его взгляд пересёкся с взглядом узника. В его взгляде было отчаяние дикого зверя, загнанного в ловушку охотниками, и какое-то первобытное зло, словно иберийские боги восстали из своих могил - диких пещер в Кантабрийских горах, восстали для того, чтобы отомстить богу христиан за все свои поражения.
Какое-то необъяснимое сочувствие вызывал этот юноша, но это было не сочувствие к нищему или калеке, а сопереживание к сильному, но оступившемуся воину. Коронадо вызвал у коменданта определенную симпатию, но с первых же минут она упёрлась в чувство долга, которое Ла Вега испытывал перед людьми…слишком могущественными, чтобы раздавить его самого.
Вскоре в комнате появился пожилой мужчина, довольно щуплый и низкий, с жёлтой, как пергамент, кожей, и достаточно немногословный для того, чтобы быть тюремным врачом. Осмотрев узника, он лишь сделал какую-то запись на плотном листе бумаги и кивнул конвоиру.
********************************************
Шум мощного железного засова – последнее, что услышал дворянин, оказавшись в камере. Солнце уже зашло, и камера освещалась лишь со стороны коридора, через небольшую решётчатую створку в двери. Когда конвоиры ушли, тёмная камера окончательно погрузилась в тишину. Потолок здесь бы достаточно быстрым по сравнению с коридором, по крайней мере, узник не должен был склонять голову, стоя в ней в полный рост. Низкая деревянная, окованная полосами железа дверь и стены из ракушника, помазанные глиной в достаточной мере для того, чтобы камера была менее сырой, чем коридор, были достаточным препятствием на пути безумца, который попытался бы бежать – не меньшей преградой была и мощная решетка в окне, выходящем во внутренний двор замка. Первые часы пребывания в камере казались мучительно долгими: тюфяк, набитый соломой ныне заменял молодому дворянину кровать, кругло отверстие в углу под окном – заменяло отхожее место, а лунный свет – лампу. Тишина был лишь туманом, отделявшим узника от окружающего. Вскоре на смену могильному безмолвию пришёл странный звук – крупный металлический шар падал на каменную поверхность, а затём долгое время катился. Этот звук приходил из пустоты и уходил туда же. Он не был достаточно громким, чтобы покидать пределы небольшого пространства, но скрыться от него было невозможно. Эти удары доносились из глубины каменных перекрытий, но каждый раз он доносился с разных сторон. Но вскоре удары стихли, и узник смог заснуть. Спать пришлось полусидя, на едва ли тёплом тюфяке, но сон был единственным сколь-нибудь действенным лекарством для измученного последними лишениями человека.
Глупость - единственное, что привело молодого дворянина в эту камеру. Его прошлое, сплошная глупость, превратилась в беспорядочный поток образов…Белые стены городской резиденции семьи Коронадо в Саламанке…Узкие улочки города и Университет…И конечно же Паола…
Пожалуй, не было более богатого человека в Саламанке, нежели Сесар Боска, как и не было более мстительного создания во всём Мире, чем Мигель Боска, его родственник в шестом колене, как и Сесар, возводивший свой род к финикийским правителям Кордубы. Немало красивых девиц было в Саламанке, но мало кто из них мог сравниться с Паолой: чёрные волнистые волосы, бледно-матовая кожа, узкое овальное лицо и стройный, как вишневое дерево, стан. Мало кто из безумцев, обитавших в городе, осмелился бы выказывать ей хоть какие-то знаки внимания, но один всё-таки нашёлся – Франсиско Коронадо. За ночь с невестой Мигеля Боски, коррехидора славного города Толедо, очень богатого и ещё более мстительного человека, молодой дворянин отдал свою жизнь…
Много узилищ сменил за последние две недели этот добровольный изгой. В казематах Саламанки ему дали очную ставку с неким сумасшедшим свинопасом, который клялся в том, что именно сеньору Коронадо принадлежит золотая медаль с изображением папы, целующего дьявола – отличительный знак немецких еретиков, зовущихся «реформаторами». В родовом замке Боска несколько палачей, вчерашних тестомесов, избили его до полусмерти и бросили в яму, по колено наполненную дождевой водой.
Шесть раз безумного сеньора переводили из одной камеры в другую. Новый каземат стал лишь новым местом для ночлега – Коронадо смог выспаться, пускай и на жалком тюфяке. Он ждал свой первый допрос, но никто за ним так и не пришёл, лишь днём в камере тучный охранник, похожий на борова, принесший в камеру один кувшин, наполненный водой и шесть довольно пресных лепёшек из пшеничной муки.
В камере, освещённой лишь в дневное время, дни казались особенно короткими. Каждое утро в камере появлялся молчаливый охранник, приносящий лепёшки и воду, а по вечерам другой охранник стучал в каждую камеру для того, чтобы убедиться в том, что узники ещё живы. Каждую ночь узник слышал всё тот же звук падающего шара, а через несколько дней к нему добавился звук дождевой воды, стекающей по желобу – в Кастилию пришёл еще один кратковременный сезон дождей. Несколько дней спустя дворянин впал горячку – у него едва ли хватало сил для того, чтобы вставать с той груды сена и тряпок, которая стала для него постелью. Всё смешалось в помутившемся рассудке: дни и ночи, иллюзии и действительность, образы детства и недавно минувших дней. Камера не была сырой, но она была достаточно холодной для того, чтобы узник беспробудно лежал в горячке целыми неделями.
Больше не было никаких допросов или очных ставок – в один из весенних кастильских дней охранник пришли и, взяв подмышки, унесли узника прямо в комнату коменданта. Здесь заключенного уже ждал помощник коррехидора, принесший с собой копию приговора.
- Вы его пытали? – с насмешкой спросил магистра.
- Нет, он болен лихорадкой – весенние дожди часто дают нам возможность сэкономить на пеньке, - ответил комендант, теребивший в этой время деревянные чётки.
- Сеньор Коронадо? – быстро и чётко выговаривая фразы, помощник коррехидора обратился в узнику, усаженному конвоирами на довольно грубый табурет, стоявший возле стены, - Я прибыл сюда, чтобы огласить приговор, который вынесен сеньором Боской от имени Его Величества короля Карлоса, - узник находился полубессознательном состоянии и с трудом понимал то, о чем вещал незнакомец, - Вы приговариваетесь, - продолжал магистрат, - к казни через повешение за те преступления, которые были совершены вами: прелюбодеяние, богохульство, колдовство и оскорбление Бога и Церкви.
- Почему же его не сожгут? – спросил магистрата комендант.
- Этот человек должен умереть тихо – сеньор Боска допускает и возможность того, что он может и сгнить в тюрьме…если сеньор комендант снова проявил жалость к одному из своих заключенных, - с иронией тихо произнёс магистрат, - Да, Альфонсо, я знаю тебя много лет и знаю то, что нелегко отправлять на костёр или на эшафот людей, не совершивших столь ужасных вещей, которые происходят в этом городе каждый день.
- Когда приговор должен быть приведен в исполнение? – теперь уже громко, чтобы заключенный мог услышать, спросил у магистрата комендант.
- Пусть пока побудет в «каменном мешке»…несколько недель – сеньор Боска позже сам решит, когда этому проходимцу пора будет покинуть этот мир, - с недоброй иронией, скривившись, произнес помощник коррехидора.
Никто из присутствующих в комнате уже не обращал внимания на заключенного…постепенно приходившего в себя. Узник был ещё очень слабым, но помутившийся от лихорадки разум пытался всеми силами зацепиться за действительность, искаженную длительной болезнью. Сильная резь в глазах не позволяла рассмотреть ни коменданта, ни его собеседника, а проклятый шум в ушах оставлял узнику лишь обрывки фраз, которые смешивались уже с другими образами – обрывками из прошлого. Постепенно эти обрывки складывались в мозаику и в сознании Коронадо, словно заблудившегося во времени, уже выстраивалась стройная цепочка образов: «Глупость»…«Провал»…«Тюрьма»…«Приговор»…«Смерть».
Когда узника уводили в коридор, он уже судорожно пытался ухватиться за ту нить, которая до сих пор связывала его с реальным миром.
- Куда его вести? – гулким эхом этот вопрос несколько раз донеслась до разума Коронадо. Один из конвоиров, выводящих заключенного в коридор, замешкался – он ждал дальнейших указаний от коменданта.
- …в «каменный мешок», - отозвался из комнаты комендант.
Теперь узник окончательно очнулся от многодневного сна. Безумный поток чувств, эмоций и образов, искаженных лихорадкой, куда-то отступил, оставив место лишь рассудку. Из «каменного мешка» есть лишь один путь – на костёр или на виселицу, столь популярную в Толедо, в отличие от других городов Кастилии, либо же в узкий тупиковый коридор, в конце которого стояла гаррота.
Пока Коронадо вели по очередному коридору, он, словно замедлив мир вокруг себя, искал путь к спасению. Несмотря на слабость, которая его одолевала ещё совсем недавно, каждый мускул узника был напряжен – он был готов к бою…неравному, бессмысленному и беспощадному. Не каждый кастильский дворянин умеет постоять за себя кулаками, но зато в каждом есть некая первобытная сила, несломленный ни христианством, ни исламскими пришельцами дух дерзких иберийских воинов. Иберийский бык сбросил с себя ярмо и германцев, пришельцев из далёких лесов и болот, и мавров, диких жителей пустынь Африки. Он растоптал и дерзких жителей Низинных Земель, и строптивых неаполитанцев. Он перескочил через Океан для того, чтобы посеять на плодородных равнинах Нового Света семена славы. И он же покровительствовал сильным и смелым воинам.
Никто и не подумал одеть на больного лихорадкой узника цепи – два охранника просто вели его, взяв под руки. Когда один из них, довольно худой и сухопарый мужчина, подойдя к очередной массивной двери, снял ключ, второй конвоир, отпустив на мгновение заключенного, заглянул во тьму оставшегося позади коридора. Это мгновение длилось вечность – его было достаточно для того, чтобы успеть стать в позу, напрячь ослабевшие за дни прозябания на убогом тюфяке мышцы ног и…посмотреть в глаза противника, но не кровного врага, а бесправного раба обстоятельств, игрушки в чужих руках.
Два фута разделяли узника и человека, обреченного охранять его, и такое же расстояние разделяло обоих охранников. Этот страшный удар был призван сбить с ног двух конвоиров, но ему преградил дорогу лишь один человек, принявший всю силу удара на себя. Окажись на пути этого удара молодой бык, и он был бы свален наземь, но всю эту мощь принял на себя человек…простой смертный.
Кулак узника, в которого была вложена вся мощь молодого, хотя и измотанного продолжительной болезнью тела, раздробил рёбра и превратил в месиво внутренности конвоира – издав глухой стон, мужчина рухнул на каменный пол. Его напарник резким движением рванулся для того, чтобы вцепиться в лицо дерзкому заключенному, но противник успел перехватить его запястье – хруст костей и треск мышц эхом отозвался в глубине коридора, но узник был достаточно слаб для того, что бы промедлить и дать охраннику последний шанс. Коронадо, чей взор не успел привыкнуть к темноте коридора, не успел заметить, как в здоровой руке конвоира блеснуло лезвие ножа – лезвие разрезало ткань куртки, нижней рубахи, рассекло кожу и мышцы, и скользнуло по кости. Кровь била мощным потоком, а рука была обездвижена. Новая, в сотни раз более мощная волна усталости накатилась на Коронадо, его взор и слух были окутаны новой непроницаемой пеленой, через которую он едва ли слышал крики конвоира о помощи и стук Сапогов, приближающийся из соседних коридоров. Узник уже стоял на коленях, когда рядом с ним появились охранники, пришедшие на помощь своим товарищам. Каждый удар ногой или тяжёлой дубинкой был рассчитан на то, чтобы убить или хотя бы искалечить преступника, но он уже не чувствовал боли, а его сознание окончательно погрузилось во тьму….
****************************
Давно уже расцвели сады, и Кастилия превратилась в сплошной зелёный ковёр украшенный могучими телами каменных цитаделей. Мощеная дорога, выстроенная ещё римлянами, ныне соединяла земли Наварры и Португалии, пересекая, словно жила, крупнейшие города Кастилии. Ранним весенним утром дорога была заполнена лишь торговцами-коробейниками и крестьянами из окрестных деревень, и двое мужчин могли, не спеша, прогуляться вдоль гряды холмов, огромным амфитеатром окружавшей Толедо. Один из них – Альфонсо де ла Вега, вышедший размять свои ноги, уставшие за недели прозябания в узких помещения Алькасара, второй же – незнакомец, довольно знатный, судя по скипетру, который он нёс в левой руке. Скипетр из чёрного дерева, привезённого из португальского Гоа, с набалдашником в виде цитадели. Этот скипетр был пропуском в любой дом или церковь в пределах Кастилии и Арагона, этот знак мог развязать любой язык и снять любой запрет, с его помощью можно было вершить и чужие судьбы.
- Много ли заключенных томится в ваших казематах? – в ходе беседы незнакомец зада ла Веге вопрос.
- Разного сброда у нас хватает: карманники, конокрады, фальшивомонетчики, знахари-шарлатаны, лже-проповедники. Кто-то отправляется на костёр, кто-то на виселицу, а крепких мы ссылаем на галеры…
- Крепкие мужчины – это хорошо, - перебил коменданта человек со знаком королевской власти, - …пересечь океан могут только молодые и здоровые мужчины – не все могут выдержать месяц в открытом море. Но, несмотря на власть, данную мне королём, я не могу отправлять в пустыни и болота Нового Света лучших – мы не можем допустить того, чтобы в Иберии перевелись храбрые воины.
- И вы хотите…-комендант, ранее всматривавшийся в холм на Юга, посмотрел в глаза собеседнику.
- Я хочу отобрать заключенных для плавания на Эспаньолу. Я отберу наиболее здоровых и крепких, а судьба решит – кто достоин жизни, а кто – нет, - вздохнув, незнакомец продолжил. – Каждый пятый погибает в плавании, каждый пятый умирает от неведомых нам ранее зараз. Оставшиеся в живых в любой момент могут быть убиты во время столь частых выступлений местных дикарей, их могут зарезать беглые рабы или же они могут утонуть в болотах или во время лесных пожаров. Из тех, кто всё это может пережить, лишь каждый десятый может продолжить свой род потому, как лишь каждый двадцатый мужчина берет с собой в плавание женщину…
- А женщины местных дикарей? – комендант, месяцами не видевший ничего, за исключением стен цитадели и их обитателей, с удовольствием слушал рассказ собеседника о столь далеких, загадочных и, главное, недостижимых землях.
- Многие представители потомства от этих браков мне кажутся очень подозрительными. На Островах уже выросло первое поколение, но им чужды и родные леса их матерей, и образ жизни их отцов. Индейцы отказываются воспринимать этих детей и подростков как свою родню, а они сами очень не хотят служить во славу Его Величества и умирать за Корону….Будь моя воля, - после этих слов незнакомец неосознанно осмотрелся по сторонам. – Я привёз бы в Новую Испанию побольше вольных крестьян с их семьями, ремесленников и молодых здоровых женщин для тех, кто уже успел обосноваться на новых землях, но еще не успел завести пару среди туземцев.
- И что же вам, Антонио, человеку, наделенному такими полномочиями, мешает?
- Мешает золотая коробка, которую мы называем Королевской Волей. Да и, если бы я даже не был заточён в ней словно бесплотный дух, вряд ли бы удалось договориться с купеческими компаниями – на судах, снаряженных за счёт казны, можно возить только крыс, - комендант, менее активный в жестикуляции, утвердительно кивал головой.
Путники и не заметили, как они пересекли линию старых укреплений и вошли в столицу. Несмотря на то, что король и весь его двор были далеко от Испании и от Толедо в частности, жизнь в городе била ключом, но не в столь ранний час, когда жаркое кастильское солнце просто выжигало землю и заставляло горожан ютиться в своих домах, ремесленных мастерских или хотя бы в тени внутренних двориков. Но и сейчас город отзывался стуком кузнечных молотов, шумом массивных барж на реке и запахами кожевенных мастерских. Послеполуденная прохлада, живительная для городских рынков была еще далека, но немногочисленные оптовые покупатели в компании со своими счетоводами ходили меж рядов.
У ворот Алькасара, видимо лишь ради церемониального пафоса, крутился небольшой отряд мушкетеров из десяти человек. В ливреях с королевским гербом, с тяжёлыми, вычищенными до блеска мушкетами, эти люди не были похожи на настоящих воинов – лишь слуги, пускай и воинственные. Они находились в той же апатии, в трясину которой погрузилась вся столица. Но сонный город и сонная стража были лишь тем миражом, который порой можно увидеть на пустошах Андалусии – о том, что это лишь мираж, напоминал всё тот же шум ремесленных кварталов и…знамёна на стенах цитадели. Под этими знаменами испанская конница втаптывала в землю французских крестьян, согнанных, словно скот, королём Франциском для новой войны с Испанией; под этими знамёнами новые караваны судов под белыми парусами отправлялись в Новый Свет, и эти же знамёна висели на стенах городов Германии и Фландрии.
Непривычной показалась коменданту и его знатному спутнику прохлада внутреннего двора крепости. Новый порыв ветра принёс свежий запах трав, мгновенно наполнивший крепостной двор, далёкий от миазмов от крепостного рва, но одному человеку было безразлична свежесть весенней травы, дразнившая его ноздри – этот человек боролся за право на жизнь….
Вот уже много часов Коронадо испытывал муки, которые должны были стать завершение его земного пути. Его грудь была обхвачена ремнём из влажной грубой кожи, прикрепленным к перекладине, выступающей со стороны юго-западной башни – этот ремень поддерживал узника в висячем положении, прямо под палящим солнцем. И руки, и ноги были вместе обхвачены несколькими влажными ремнями, сжимающимися по мере ссыхания.
Каждая минута казалась заключенному вечностью – всё труднее было бороться с болью и удушьем. Ремень, на котором висел узник, словно раскаленный стальной обруч, с каждой минутой всё сильнее сжимал грудь. Другие ремни постепенно рвали мышцы его рук и ног, медленно ломая суставу. Рана на руке были закрыта тугой повязкой, но конвоир успел нанести Коронадо ещё один удар, прежде он упал на пол – нож охранника рассёк всю правую половину лица, от линии волос на лбу до бороды. Кровь из раны, как и липкий пот, заливала глаза мужчины, вместе с новыми вспышками боли ослепляя и разъяряя молодого воина.
Дышать становилось всё труднее, и ремень постепенно превращался в гарроту, медленную и беспощадную. Коронадо попытался выкрикнуть то ли проклятие, то ли мольбу, но он издал лишь глухой хрип. Узник понимал, что его последние силы, но он не мог молчать, и, набрав в сжатую ремнём грудь воздух, сколь это было возможно, и издал крик…который должен был стать последним.
- Иисус! – изо всех сил простонал узник. Этот громкий стон…крик был подобен грому средь ясного неба. В этом крике было отчаяние умирающего зверя, в этом крике была последняя мольба умирающего воина, в этом крике было обращение просто смертного к предавшему его божеству, - Иисус!!! – вновь заорал молодой воин, набрав, что есть сил, ещё один глоток воздуха.
У него уже не было сил для того, чтобы сделать ещё один вздох. После нескольких криков ремень резко сжал грудь с новой неистовой силой – это была агония.
Собеседник коменданта, услышав крик, поднял голову наверх.
- Кто этот человек?
- Преступник. Это последние часы его жизни. Но это храбрый воин – он не стал покорно идти на помост и напал на конвоиров. Он бы умер от кровотечения, но я приказал перевязать его раны и подвесить его самого здесь. Достойная смерть для достойного воина. Христос умер за наши грехи – и он умрет.
- Да, даже преступники заслуживают справедливое отношение, и за это вы достойны уважения, - незнакомец похлопал ла Вегу по плечу, а затем, снова взглянув на Коронадо, продолжил, - Кто он? Убийца? Пират из Бискайи? Разбойник из глубоких теснин Кантабрии?
- Вы, сеньор Мендоса, осведомлены во многих вопросах и побывали во многих странах, но благородного мужа от разбойника отличить всё же не можете…да и никто не может отличить, - рассмеялся комендант, - Это не убийца – это глупец. Нет, это не дурачок-свинопас, а благородный глупец.
- Я надеюсь, что вы, брат, шутите, - Мендоса довольно сильно сжал плечо собеседника, - Если он невиновен, так какого чёрт он здесь висит?
- Антонио, вы можете править судьбами целых орд краснокожих дикарей, если они вам, конечно, когда-нибудь ночью не перережут горло…но здесь у вас мало власти. Эта тюрьма, знает бог, и была создана или для отпетых проходимцев, или для мутных личностей, - почувствовав на себе озлобленный взгляд Мендосы, ла Вега, сглотнув, продолжил, - Этот мужчина возжелал чужую женщину и заклал собственную жизнь на алтарь бессмысленных отношений.
- Кому он перешел дорогу?
- Мигель Боска, коррехидор столицы, желает смерти этого безумца, - тихим голосом произнес комендант, - Понимаете ли, брат, скоро, на долгие годы, вы отправляетесь в долгие края, и никто не знает, вернетесь ли вы обратно в Испанию…или нет, - уже более громким и самоуверенным голосом продолжил ла Вега, - для меня же эта крепость – золотая табакерка, в которую я заперт подобно бесплотному духу и мало знаю о мире за её пределами. Если Боска будет мстить, то на пути этого удара окажусь я, а эта крепость превратиться в мой гроб…
- Сколько ты хочешь за него получить? – перебил коменданта его собеседник.
- Пять тысяч реалов – это подытожит некоторые мои планы на будущее.
- На Азорах за эти деньги можно купить полсотни негров-рабов, но никто не будет продавать свою жизнь за столь жалкую сумму, - Антонио улыбнулся, - Один глупец отдал свою жизнь за женщину, а другой отдаст за серебро.
- Именно этой суммы не хватает моему сыну для снаряжения экспедиции в Индию вместе с несколькими португальцами.
- Хорошо, я заплачу…- Мендоса кивнул головой и окрикнул стражников, стоявших на южной стене, указав жезлом за узника, - Снимите его! – один из стражников, с перевешенной через грудь тяжёлой аркебузой, недоуменно посмотрел на своего начальника и, получив ответ, одобрительный кивок, вместе с товарищами отправился за необходимыми инструментами.
Когда комендант и его спутник поднялись на башню, охрана уже успела вытащить, орудуя тяжелыми железными крючьями, узника на крепостную стену. Несмотря на то, что ремни сразу же разрезали, он не мог ни дышать, ни двигаться: его руки и ноги посинели и до сих пор оставались посиневшими, длинные тёмно-каштановые волосы слиплись от пота и крови и успели покрыться твёрдой коркой, длинная рыже-каштановая борода, ставшая неопрятной за недели заточения, также слиплась от крови, вытекшей из глубокой раны на лице.
- Выделите ему одну комнату из числа помещений для охраны, пускай даже небольшую, принесите ему достаточное количество еды, найдите цирюльника, лекаря и портного…За это я добавлю двести реалов.
- Эх, сеньор Антонио, всё это происки дьявола и лишь дьяволу известно, что движет нами, когда мы ищем славу и деньги. Я сделаю то, что вы просите, но не ради денег, а ради одного из немногих благородных мечтателей, которых так редко найти в этом змеином гнезде, - в ответ, Мендоса выдавил из себя улыбку, - Но учтите, - продолжил его собеседник, - вы должны как можно скорее покинуть город, потому как вы не должны попасться на глаза Боске.
Пока охрана отвела слабого Коронадо в небольшую комнату, спрятанную в глубине южной стены, собеседники продолжили свою беседу. Они отправились в комнату отдыха коменданта. Не ла Вега, ни его собеседник снова вернулись к разговорам о философии и дальних странствиях.
********************************
Два дня бывший заключенный пролежал без сознания, борясь с новым приступом лихорадки и болью от новых ран. Он проснулся на утро третьего дня. Боль в конечностях уже ушла, а от былой слабости не осталось и следа. Утром пришёл врач, который осматривал его и во время прибытия в крепость. Доктор тщательно осмотрел его рану на левой руке, после чего поставил шов и сделал новую перевязку. Он же промыл рану на лице и нанёс мазь на следы, оставленные кожаными ремнями.
На смену молчаливому доктору пришёл общительный и подвижный цирюльник. За пару минут цирюльник возвратил грязной неопрятной бороде недавнего узника былой цвет и аккуратную форму. Густые тёмно-каштановые волосы он тщательно промыл и постриг под манеру кастильских дворян. Когда колдовство мастера ножниц и щипцов было закончено, он протянул объекту своих манипуляций небольшое стеклянное зеркало.
- Взгляните, сеньор - никто и не догадается, где вы провели последнее время, - учтиво заметил цирюльник.
- Дева Мария, неужели я вернулся из Эреба…- усмехнулся Коронадо, когда увидел своё отражение в зеркале.
Ему всегда было безразлично собственное отражение и слишком мало интересовало собственное лицо – так он запомнился самому себе двадцатилетним юношей, каким он был пять лет назад или, возможно, даже несколько недель назад. Это уже был не тот Франциско Коронадо, который по утрам объезжал земли арендаторов своих земель и земель своего отца, но скорее ради обсуждения последних новостей, а не ради обсуждения будущего их финансовых связей. Это уже был не тот Коронадо, который по вечерам в трактире записывал стихи бродячих поэтов и речи безумцев, или же слушал истории каких-то мутных личностей, рожденных то ли самой Ночью, то ли перекрёстками дальних дорог Иберии. Теперь же в отражении на него смотрел иной человек – скорее жестокий воин, а не беззаботный и любвеобильный мелкопоместный дворянин. Изменилось всё: кожа приобрела другой оттенок, щёки стали более впалыми, новый шрам пересёк всю правую половину лица ото лба и до уголка рта, в глазах уже был иной блеск, в висках появилась первая, пускай и не очень заметная, седина, а на коже уже можно было разглядеть морщины – редкие, но глубокие.
Когда цирюльник ушёл, Коронадо смог остаться наедине. К полудню в комнату вошёл человек, встретивший бывшего узника, стоявшим у окна.
- Сеньор, вас ждут. После того, как вы оденете это, мы должны спешить, - мужчина протянул недавнему смертнику чёрную тряпку с неровными краями, хотя и довольно опрятную и чистую.
- Зачем это нужно? Для похода на эшафот? – усмехнулся Коронадо.
- Глупости…Человеку, который вас ждет, действительно дорога ваша жизнь, - продолжал незнакомец.
А в это время собеседник рассматривал его с большим интересом. Перед ним стоял невысокий, но очень коренастый мужчина среднего возраста, смуглый, курносый, широколицый, с бочкообразной грудью. Бычья шея, мощный торс, мощные кисти-лопаты и короткие широкие ноги выдавали в этом незнакомце истинного силача – представителя неистребимой иберийской породы быков. На поле боя и такого воина могла в любой момент свалить с ног мушкетная пуля, но мало кто захотел бы оказаться на его пути во время штурма цитадели или во время абордажного боя в море. Если бы не красная бархатная куртка с вышитым на ней гербом Кастилии и Арагона, этого человека можно было бы принять за мясника или тестомеса. Речь, переполненная доброй насмешкой, и снисходительность к собеседнику выдавали в нём скорее кастильского крестьянина, нежели вечно обожженного кузнеца с улиц Сарагосы или портового грузчика с улиц Кадиса.
Когда Коронадо надел повязку, незнакомец взял его под локоть и повёл за собой. Мимо недавнего заключенного пронеслись неуловимо знакомые коридоры, лестницы и открытые переходы цитадели. Затем был шум открывающейся калитки, то ли из-за грубой ошибки, то ли ради дьявольской шутки, неправильно вделанной в левую часть ворот крепости. Затем подневольного втащили в некое подобие кареты, популярное среди обедневшей арагонской знати – грубую деревянную коробку на колёсах, более неудобную, чем пеший путь, но дававшую хоть какую-то иллюзию превосходства над простолюдинами.
Дорога была не очень длинной, но достаточно трудной. С немалым трудом карета покинула послеобеденную столицу и выехала на старую римскую дорогу, превосходившую частные путепроводы феодалов. Эта часть пути в даже ужасной повозке, которая могла быть названа каретой лишь обедневшими феодалами, имевшими свои понятия о «достатке», казалась достаточно удобной, но вскоре они свернули на некий путь, видимо некогда являвшийся руслом реки. Непринужденные беседы возничего и незнакомого слуги сменились громкими ругательствами и ревом лошадей. Коронадо не видел путь, но всё время чувствовал перемены – сначала русла высохших рек, за ними отрывки нормальных дорог, пастушьи тропы. Когда они преодолели очередную тропу, повозка остановилась.
- Да здравствует король! Да здравствует Испания! – крикнул возничий.
- Можете проходить, - после этого с бывшего узника сняли повязку.
Перед Коронадо предстала небольшая долина, зажатая меж двух групп скал, покатая линия которой спускалась на равнину. Здесь, прямо над самой крутой частью спуска – на входе в тупиковую часть долины, нависал замок. Он был запущен и чем-то напоминал зуб старика – стены башен потрескались, а две башни обвалились, каменные стены замка сильно просели вовнутрь, а от деревянных перекрытий осталась лишь труха. Некогда эти укрепления были частью линии защиты от мавританской агрессии. Раньше эти земли были более плодородными и, видимо, замок закрывал путь в долину, где размещались владения вольных земледельцев, хотя и плативших дань владельцу замка, а ручей, истоки которого располагались между скал, прикрывал замок с двух сторон, орошая при этом земли долины. Но постепенно всё изменилось – границы владений мавров отступали далеко на юг, цветущие земли Кастилии потеряли былую плодородность, а ручей пересох. После того, как последние крестьяне ушли на юг, а необходимость в защите пропала, род местного феодала, покинув уже разваливающийся замок, переселился в дом на равнине. Теперь замок был лишь приютом наемных пастухов, приводящих огромные стада скота на зиму в долину, а летом обратно уходивших на равнину.
- Сеньор, прошу, - смуглый крепыш, теперь надевший на пояс абордажный палаш в грубых ножнах, делавший его ещё более похожим на мясника, позвал Коронадо за собой – вверх по остаткам лестницы на вершину последней уцелевшей башни, с которой открывался вид на равнину. Зимой с этой башни наёмные работники наблюдали за движением скота вверх и вниз по высохшему руслу ручья, а летом здесь лисы прятались от палящего кастильского солнца.
- Здравствуй! – когда Коронадо поднялся по лестнице наверх полуразрушенной, но всё же уцелевшей башни, он был окликнут сзади. Когда он повернулся, увидел незнакомца, стоявшего прямо над ним – на остатках стены башни. Незнакомец, стоящий на стене, возвышавшейся на семь футов над поверхностью уцелевшей площадки, был не вооружен, хотя и выбрал лучшую позицию для обороны во всей цитадели – широкая и крепкая, но частично разрушенная стена, прикрытая с трёх сторон деревьями. Обломки образовывали некое подобие лестницы, и незнакомец жестом пригласил бывшего заключенного подняться наверх.
- Кто вы?
- Разве ты меня не помнишь? – улыбнулся незнакомец, - Я спас тебя, когда ты умирал в страшных муках,- Коронадо попытался что-либо вспомнить из событий, произошедших после нападения на конвоиров, но в его разуме всплывала лишь какая-то тьма, бесчисленные вспышки боли и слова охранника о том, что он – уже свободный человек.
- Нет…
- Я Антонио де Мендоса, человек, спасший вам жизнь. Правом, дарованным мне королём, я ищу достойных людей для плавания в Новый Свет, - Мендоса внимательно следил за своим собеседником, разглядывающим остатки башни и долину, вид на которую открывался со стороны, не закрытой густыми кронами.
- Я плохо помню всё, что происходило со мной после попытки бегства, но благодарен своему спасителю, тем более, сеньор, теперь я знаю, что это были вы.
- Благодарен? – в голосе мужчина была заметна насмешка. - Я слышал, что ты, брат, глупец, но только теперь я рассмотрел в тебе мужчину. Сколько же тебе лет?
- Двадцать пять…
- Да, брат, видимо быстро пролетели последние пустые годы твоей жизни.
- Сеньор, я никому не позволю себя оскорблять, - сквозь зубы сказал Коронадо. – Моя жизнь мне дорога и я благодарен вам, своему спасителю. Во мне течет благородная кровь и никто не вправе меня держать без оснований на то – будет это палач или таинственный спаситель, - недавний заключенный успел сделать лишь несколько движений в сторону спуска со стены.
- Аугусто, покажи этому дерзкому сеньору то, что должно его вразумить, - всё это время на каменной площадке, в лестничном проёме, своего господина ждал смуглый крепыш, уже знакомый Коронадо. После слов патрона он снял с плеча бархатную сумку и достал оттуда жезла, блестящий на солнце полированными краями.
- Король мертв? Вы – регент? – рассмотрев жезл, недоуменно спросил молодой человек, всматриваясь в чёрные глаза своего рыжеволосого собеседника, благодаря которому весь мир Кронадо мог превратиться в табакерку.
- Я – вице-король Новой Испании. Ты, наверно, знаешь или догадываешься о моих полномочиях – надеюсь, тебя это вразумило.
- Что же вы от меня хотите? Мою свободу? Жизнь?
- Сеньор Коронадо, наконец-то я начал осознавать, что передо мной стоит не какой-то конокрад, а разумный молодой человек благородного происхождения. - Мендоса снял с пояса небольшой кожаный мешочек и достал из его огромную жемчужину – подобное сокровище, цену которого трудно представить, могли привезти лишь из Индии, - Это твоя жизнь…С одно стороны, она – бесценна, а с другой же, она – ничто, лишь песчинка.
- Неужто я говорю с дьяволом? - рассмеявшись, промолвил Коронадо.
- Дьявол не спасает безумцев в день их казни - дьяволу нужна лишь душа, о которой так любят говорить священники.
- А кто вы, сеньор? Благородные разбойник, торгующей моей жизнью? Или безумный святой? – молодой человек наступал на своего собеседника, яростно жестикулируя здоровой рукой, - Пускай, вы – не дьявол, но дьявол следит за вами и руководит вашими поступками. Ведь вы спасли невинного человека лишь для того, чтобы сделать его своим рабом. Разве это благородный поступок?
- Дьявол руководит поступками каждого из нас. Гнев, зависть, похоть – мы едины с дьяволом в своих поступках и желаниях, и чужды Богу. То, что для нас естественно – грех, а вера христиан не менее безжалостна к нам самим, чем к иноверцам - рыжеволосый мужчина громко вздохнул и продолжил, - Я жесток, но справедлив, и я могу дать тебе шанс…Что бы ты выбрал: прожить один день как лев или всю жизнь как безмолвная овца?
- К дьяволу ваши шутки, о чем вы? – недоумевал Коронадо.
- Видишь этот ручей? – Антонио повёл своего собеседника вдоль периметра стены, прорываясь через жёсткую листву густых крон, а затем указал ему на обрыв, по которому, извиваясь, стремительным потоком спускался ручей. Этот тот самый ручей, который столетиями кормил местных крестьян и их сеньоров, и их же предал – теперь этот поток не спускался в долину, а через трещины в скалах спускался на крутой каменистый обрыв, направляясь в сторону небольшого озера, - Верно, ты видишь внизу и озеро, - посмотрев в глаза собеседнику, улыбнулся рыжеволосый мужчина,- Оно небольшое, но очень глубокое и протекает многочисленными оттоками, проходящими сквозь груды камней и скал, окружающих его. Оно дарит жизнь некогда бесплодным землям, находящимся с той стороны – оно же вправе распоряжаться и твоей жизнью.
Мендоса повёл своего собеседника за собой и, после того, как они спустились с башни, подвёл его к краю обрыва, извергавшего из себя поток воды.
- Твоя жизнь, - Антонио на вытянутой ладони показало своему собеседнику жемчужину. Коронадо лишь кивнул головой, но он не успел изумиться, как дернулась рука Мендосы и жемчужина полетела в ручей. Жемчужина упала прямо в воду и понеслась дальше вместе с быстрым потоком.
- Зачем? – резко спросил Франциско.
- Твоя жизнь понеслась в озерце, в которое впадает ручей. Успеешь её вытащить, прежде чем она будет вынесена одним из многочисленных мелких ручейков, вытекающих из озера – я верну тебе свободу, и ты отправишься со мной в Новый Свет как свободный дворянин, если же не вытащишь…отправишься на галеры.
- Будь ты проклят, - сквозь зубы прошипел недавний узник. – Если не выловлю, то хоть убью тебя, - в ответ, Мендоса лишь рассмеялся.
После этих слов молодой человек начал спускаться вниз по склону – он спотыкался, цеплялся руками за жёсткую траву, вырывая её с корнем, пытался усмотреть на каменистом склоне хоть какое-то подобие тропы, но, спотыкаясь, лишь проклинал человека, в котором он сразу усмотрел своего спасителя. Когда он наконец-то достиг десятифутовой скалы, возвышающейся прямо над озером, раздевшись до холщёвых портков, он прыгнул прямо в холодную воды. Удар о воду был неудачным, и Коронадо почувствовал, как треснул шов на его руке. Вынырнув на поверхность, он сорвал мгновенно промокшую повязку – рана кровоточила, но, несмотря на его изначальные предположения, жилы оставались целыми, хотя мышца была повреждена…сильно повреждена.
Подплыв к небольшому, всего два фута шириной, устью ручья, Коронадо раз за разом нырял на глубину. Озеро было небольшим – всего около ста пятидесяти футов в длину и такой же ширины, но его глубина составляла многие десятки футов, и всё, что попадало в озеро вместе с водой из верхнего ручья, спускалось из озера вместе с десятками мелких ручейков, берущих своё начало в его глубинах.
Этот молодой человек не был хорошим пловцом, а рана на правой руке была для него лишь обузой – боль затмевала его сознание, а вместе с кровью, сочившейся теперь и из раны на лице, он терял силы. Каждое погружение в воды было бесплодным и со дна озера, относительно неглубокого у места впадения ручья, Коронадо поднимал лишь песок и мелкие камни. Бешенство переполняло молодого человека и, в безумном неистовстве, он резко нырнул в тёмные глубины столь прозрачного озера. Преодолев десять футов глубины, он внезапно почувствовал, как оказался в мастерской каких-то безумных циклопов: огромные тиски сдавливали его грудь, другие – череп, а раскаленные щипцы рвали правую руку, но здоровой рукой он продолжал ворошить песок на дне, спускаясь всё глубже. Здесь ничего не было, кроме проклятого песка, как и надежды на спасение, но когда боль стала уже невыносимой, а сознание начало покидать бывшего узника, он успел схватиться за что-то гладкое. Ненависть, страх, боль и…чувство победы – всё это смешалось в сознании Коронадо. Ухватившись за неведомый предмет, несколькими резкими рывками, тратя последние силы, он поднялся на поверхность воды. Он не успел вырваться на воздух, как чья-то могучая рука подхватила его и одним движением вытащила на камни, окаймляющие озеро.
Вдохнув глоток свежего воздуха, молодой человек начал рассматривать своего спасителя – это оказался всё тот же смуглый силач, привезший его в эту местность.
- Неужто, сеньор, вы нашли? – Коронадо, не в силах ответить на вопрос, разжал кулак и протянул собеседнику жемчужину, так и не успев её рассмотреть.
- Аугусто, он жив? – окрикнул своего слугу вице-король, успевший обойти крутой склон с другой стороны. Ухватившись за жемчужину двумя пальцами, силач поднял её над головой. Лучи солнца, игравшие на этой драгоценности, недавно ставшей бесценным сокровищем для лежащего на камнях человека, не смогли не удивить Мендосу.
- Дьявол тебя побери, я рад, что нашёл достойного человека, – вице-король протянул руку Франциско и помог ему встать.
- А уж я то не знаю, радоваться мне или горевать о таком спасителе, - оглянувшись на солнце, Коронадо продолжил, - Но у меня нет выбора – здесь я изгой и преступник, поэтому я поплыву с вами, сеньор, в Новый Свет.
- Надеюсь, тебе не придется жалеть об этом выборе, - вздохнув, рыжеволосый мужчина дал своему собеседнику жемчужину, выловленную с немалым трудом, - Храни её, пока живой. Теперь ты знаешь цену...цену своей жизни и свободы.