Сидели мы как-то с Казявачкой ладком и пили чаю. С мёдом, с вареньем, с пряником, с печеньем, ну и всяческими другими скусностями-конфетками. И естественно за жизнь разговоры разговаривали. Как по третьей то налили, я Казявачку и спрашиваю: - А чо, мил друг Казявачка, вот ежель к примеру стали ба про тебя книжецу выпускать, то как бы ты хотел чтоб она прозывалась? Повесть, аль к примеру роман? А Казявачка довольный, разморенный с чаю, морда красная, глазы то осоловелы, рубаха до пупа расстёгнута, сидит на танбуреточке ножки растопыримши – покачивается, да огурцом малосольным хрустит. А чо, говорит, мелочица? Потом затылок поскрёб, подумал малёхо и далее говорит: но опять жа и меру знать не мешат, пущай прозывается просто, по нашенски, по Казявьему ОПУПЕЯ.
- Это чо ещё за хреновина така? Спрашиваю.
- Ну ты чо дед, не знашь? Ты даёёёшь… В отечественну то поди воявал, двенадцатого году… А чо тако опупея не знашь… Эт когда ужо не повесть и роман, но и не собранье сочинений ешшо. Панял? Тама про всякие геройства описывают, с баталиями, с амурами, да напалеонами. Здоровская вещь, очень занимательно. Читашь-читашь и оторваться не можешь. Во как…
А когды уж до дондышка дошли, то Казявачка вот какой случай рассказал: Плыл он как-то по море-океяну. По какой-то государственной надобности, эт уж в другой раз было, не когда за лекарьством. Ну вот, плывёт значить, а тут на встречу какой-то рыба-кит. Здоровый. Наглый такой. Пасть то разинул, зубья то расшаперил и говорит «Я тя щас съем». Ха! Глупая скотина! А того не знал, что дальнюю родственницу Казявачкину, толи великан драконий, толи дракон людоедский как-то раз проглотил, пришлось его потом отпаивать молоком, ношпой, да пургеном почитай цельных две с половиной недели – отравился сердешный… Ну так вот и Казявачка тоже, махонький, да говнистый . Гены, чо уж тут поделашь… Но добрый. Животину жалеет. Вот и эту рыба-киту тожа пожалел и говорит в ответ: Слышь, ты, чешуястый, преждя клизьму по размеру подыщи, да лекарствиев, чтоб жить потом мог, ежель захочется, тогда и попробуй- съешь. А на перёд, я те промеж глазов веслом приложу так, свои не признают, хошь? Для проходимости кишечника. Давай? Подумал рыба-кит хорошеничка, да и отказался. И правильно сделал. Ну Казявачка его и отпустил в сине море, плавать себе на просторе, по добру, по здорову. Без крови и смертоубийства. Всем хорошо, все живы-здоровы. Вот чо значит прислушиваться к голосу разума… Щас съели его спокойно в северных морях-океянах наши совецкие чукчи-эскимосы живого-невредимова. А так мучился бы от заворота кишок до старости сердешный – кому он нафиг больной нужен. Из больной рыба-киты чо за струганина? Разве что клопов- тараканов в чуме морить, да и те побрезгуют поди…
А в другорядь прихожу я домой, а Казявачка рыбу удит.
- Ты чево над моим цыхлазомом изгаляешса!? Хтож тут рыбалит?!!! Кричу, и рыба моего у него из кармана трупыхающегося выпрастываю.
– А чо ему здеется? Вон он у тя здаровый какой, убудет чтоль? Да и выпущу обратно… Потом. Потом опять споймаю. И опять выпущу… И споймаю… Инстинкт. Охотничий. Зов предков. Лай собак, бой барабанов, рога трубят, лошади фыркают, копытом землю роют, капканы расставлены, курки взведены… А ты цыхлазома какого-то нещаснова зажал… Да я для тебя! От всего сердца отрываю!.. Думаю щас придёт, усталый, голодный, а я ему рыпки свеженаловленой поджарю, аль ушицы сварю… А ты… Всё настроенье испортил… Вот и ешь теперь чо хошь, а я пошёл… Спрыгнул с аквариума, штаны поддёрнул, удочку на плечо закинул и пошагал обиженный… Я же и виноват остался… вот ведь, а…
02.07.96