Представляю как несуразно мы с ней выглядели вместе. Она очень высокая и худощавая, я маленькая , ну и скажем так, не худенькая. Но как только мы увидели друг друга, поняли, какая то связь между нами. Как будто узнавание после долгой разлуки.
Познакомились мы на кофе у одной общей знакомой в кругу немолодых женщин, которые иногда собираются вместе попить кофейку и посудачить. Тогда я еще не жила в Кальмюнце и только знала, что когда-то здесь творил и можно сказать вытворял русский авангардист Василий Кандинский. Вот об этом я и надеялась услышать от моих собеседниц, тем более знала, они урожденные жительницы. Но вот как –то попала своими распросами не в строчку. Одна дама, не знала о ком речь вообще, другая вспомнила, что в их районе улица так называется, третья знала его местное прозвище
``Doppeldecker“. Так теперь перевести нужно. Этажерка может? В общем двойное покрытие. То есть двоеженец по-нашему. Тогда, в 20-30 годы, в строго-католической баварской глубинке было неслыханным, что имеющий жену, живет в гражданском браке с местной, тоже выпадающей из общей картины принадлежащих „ Kirche, Kinder, K;che“ женщинам. Это потом Кальмюнц будет гордится ими и водить туристов посмотреть на домик, где они жили.
Вот когда я спросила моих милых чопорных немочек о Кандинском, ну просто почувствовала неловкость. Как если бы они переглянулись и подумали, что эта русская из себя строит. Роза улыбалась и как то смогла всех заинтересовать своим небольшим рассказом, после которого все снова перешли на обсуждение привычной темы: на сколько подорожало все за последнее время.
Я была ей так благодарна, за то что она сгладила мою неловкость и еще за то, что она так по- родному говорила на немецком. Местный баварский диалект отличается от немецкого примерно так же как и китайский язык. А Роза говорила на“ высоком“ немецком, который понимают здесь все, но говорят по своему. И я слышала в ее речи отзвуки родного швабского, на котором говорили дома моя мама и бабушка.
Когда стали расходится, Роза дала мне свой телефон и пригласила на кофе к себе.
Уходила я и знала, что нашла родную душу. Уже на другой день, кажется, она позвонила и пригласила к себе. Домик ее небольшой незаметный стоит прижавшись к скале, на которой остатки крепости Кальмюнц. Она многоe знала, дом полон книг.
Но то о чем мы говорили, напоминало обрывки предложений, мы как будто сверяли наши души, начинали говорить и уже знали, продолжать не стоит. Обе уже об этом думали и пришли к одному взгляду. Хорошо было и молчать. Молчание может сказать нам иногда намного больше, чем разговор. Когда бы я не позвонила, она как- будто ждала меня. И в то же время ей с самой с собой не было скучно, несмотря на то, что она жила одна, телевизор, этот друг одиноких людей, был завешен красивым платком. Ей не нравился темный экран. А включал его только сын, изредка ее навещавший.
Как из мозаики , маленькими рассказами о себе складывался рассказ о ее жизни. И ничего особо примечательного, никаких страстей и историй , просто жизнь женщины,
которой ничего легко не доставалось. Одна сына воспитывала. О своем первом муже вообще не вспоминала. Я и не спрашивала. Каждая из нас говорила то, что считала нужным сказать. Нам всегда не хватало времени, поэтому говорили о важном.
Как- то Роза вдруг пропала, я звонила, ее не было. Прошел сначала ее день рождения, сказала свое поздравление на автоответчик, потом мой. Я знала, она обязательно бы меня поздравила. Общие знакомые тоже ничего не знали. Была как будто легкая обида, которую я пыталась отогнать.
А потом этот звонок и просьба о встрече. Обычный голос. Я как раз собиралась в город и предложила по дороге заскочить на кофеек. Уже у домика меня встретил запах кофе, который умела варить только Роза, какой –то особенный сорт, пачку которого она еще и с собой всегда наровила дать.
Спокойно усадила , налила кофе и так буднично сказала:“ У меня нашли рак легкого, Мила“.
Ей не нужно было подыгрывать или притворятся , что ничего особенного не случилось.
Мы говорили как о деле, с которым нужно теперь справится. Что можно сделать, что в наших силах. Только когда уходила, она вдруг наклонилась ко мне со своей королевской высоты и мы стояли, уткнувшись в друг друга лбами. Я гладила ее как маленькую и она была ею. Испуганной девочкой. Той, о которой она рассказывала, той, что выросла в швабских горах Альгоя. Которая отказалась ходить в церковь, которая так рано поняла, что Бог в душе человека, что он везде, но не обязательно в церкви, и тот проповедник, который мнит себя ближе к Нему, просто слишком много о себе мнит. Мы были вместе всегда как две девчонки, иногда хохотушки, иногда через чур серьезные. В нашей дружбе не было какого- либо неравенства, хотя она на двадцать лет старше была. Мы стояли так и мне хотелось дать ей сил и она сказала, что так и есть она чувствует тепло и силу, идущую к ней.
Я просыпалась с мыслью о Розе и в полусне представляла как посылаю ей свет, белый и золотистый, я представляла себе ее легкое, я видела это темное пятно.Описала ей, и мы сравнили с рентгеновским снимком. Мы вместе по несколько раз в день просто пытались изничтожить его светом . Роза всегда знала, когда я о ней думаю.
Это не история болезни, о которой я хочу рассказать. Это история о силе ее духа, о любви к жизни. Не знаю, кто кому из нас помогал, но уверена, это она давала мне силы
и научила так любить жизнь и ценить каждую минуту ее. Иногда она звонила и я по голосу слышала ее боль, просто говорили, а я изо всех сил старалась посылать ей свет, и она говорила, боль отступает, ощущение холодка в руке, где сидела боль, как после укола у стоматолога, говорила она.
Болезнь отступила. А мы верили, она ушла. Полтора года мы вырвали у нее. Роза была здорова, весела. В январе полетела на Филиппины. Я пожелала ей влюбиться.
Когда она вернулась, такая веселая, полная сил с целым кульком красивых ракушек,
я и впрямь думала, что это случилось. Потом была еще Словакия. Походы по горам, велосипед. Швейцария, где она гостила у сестры. И наш вечерний ритуал, пол восьмого у меня раздавался звонок Все мои домашние знали – Роза звонит.Иногда просто несколько слов, иногда кусочек мозаики ее жизни. Мы искали и не находили причину ее болезни. Перевернули всю литературу , но то что там было написано, совершенно к ней не подходило. Не было в ней какой-то безысходной печали. Всегда очень следила за своим здоровьем. Ее второй муж был целителем. Я , к сожалению, его не знала, он умер несколько лет назад. Это была любовь, я видела снимки, где они вместе. Я все пыталась понять, может быть траур по нему, причина болезни. Но эту мысль пришлось отмести.“ Это Жорж научил меня жить и любить жизнь“.
Они встретились уже не молодыми людьми. Оба одиноки.
Роза и Жорж.
Она любила рассказывать о нем. Он был необыкновенным человеком. Мог снять боль, мог лечить. Он знал и видел людей. К нему шли. И сейчас еще часто от пациентов слышу рассказы о том, как он смог помочь.Он не был всесильным, он обьяснял причину болезни и говорил, что сам человек должен сделать, чтобы стало легче. И жалел. Местный сумашедший просто прижился у них в доме. Куда бы Роза и Жорж не отправлялись,, он шел за ними. Он умел его успокоить взглядом.
А еще в их жизни была Испания.
Небольшой домик на берегу моря, который они снимали по нескольку месяцев в году. На своем фольксвагене –жуке они добирались два-три дня. Но дорога была не в тягость. Ехали по очереди. Если уставали, останавливались, сьезжали с автобана на обычную дорогу, заезжали в любую придорожную гостиницу. Эти дороги. Как они их любили. Разве увидишь что-то на скорости автобана. А здесь на этих проселочных дорогах, иногда на скорости трактора, потому что нет возможности на извилистой дороге его обогнать, казалось мир для них двоих. Распаленые жарой, наконец остановившись на отдых, садились с хозяевами на терассе за вечерним стаканчиком вина, разговоры о житье-бытье. Даже и особенного знания языка не нужно было. Просто наслаждение жизнью, красивым закатом, низкими звездами. А утром непременный кофе с хозяевами и обещание зезжать всякий раз как будут ехать мимо.
Море ждало их , а они ждали встречи с ним. Спорили, кто первый его увидит. Жорж
Хохотал и подшучивал, обманывал, что видит его. Останавливали машину как можно ближе и бежали, в чем есть бросались в волны. Им нравилось быть детьми. Они ими были. Но Жорж был мудрым. Он как –будто впитывал в себя жалобы людей, брал на себя их тяготы и болезни. Роза ничего не могла с этим поделать. Он не пускал ее в этот мир, там где начинались болезни и пациенты он оставлял Розу на пороге. Она знала это, помогала ему чем могла.
Но Жорж слишком много знал о людях. Однажды он просто сказал:“Я устал, Роза. Ты останешься без меня, но ты будешь радоваться жизни, обещай!“ Она обещала.