Подделка

Николай Шунькин
Что только ни делал Демид, какие меры ни принимал, чтобы завоевать сердце понравившейся ему дочери  мельника, стройной, как молодая сосенка,  длинноволосой брюнетки Анфисы. Он ночами простаивал под её окном, ожидая, когда колыхнётся занавеска и за ажурной кисеёй восточного шёлка появится любимый образ. Но знающая себе цену Анфиса не только не подходила к окну, не только не раздвигала занавески, но даже мыслями своими не соотносила себя с Демидом.

Тогда он выписал из Москвы гармонь, год провёл в томительном ожидании, пока её доставляли в далёкий сибирский посёлок, ещё год учился на ней играть, и теперь уже бродил под окнами Анфисы под аккомпанемент  удалых сибирских народных песен. Но  на Анфису, которая, Демид это знал, больше всего на свете любила петь и плясать,  поступок этот не произвёл впечатления. Она по-прежнему избегала с ним встречи. Стоило Демиду появиться в компании, Анфиса незаметно ускользала,  пренебрегая возможностью спеть, сплясать, а то и просто подурачиться, как все остальные деревенские девчата.

Демид ей нравился. Он был если не лучше всех, то и не хуже других. Ей импонировала настойчивость, с которой он добивался её расположения. Ни один парень не ухаживал так ни за одной девушкой. А Демид, кроме Анфисы, ни на кого не смотрел, жизни без неё не мыслил.  Анфиса в глубине души была не против, чтобы Демид заслал к ней сватов.

Два обстоятельства удерживали её от опрометчивого встречного шага. Во-первых, она была молода, ей не исполнилось восемнадцати лет, поэтому не имела права выйти замуж раньше старшей сестры, которая никак не могла найти себе по вкусу жениха, ибо не обладала достоинствами Анфисы.

А, во-вторых, с постройкой в посёлке немцем Штриммером паровой мельницы дела отца пошатнулись, прибыль от старенькой водяной  крупорушки снизилась, капитал быстро таял, и удержаться в высшем обществе можно было, только удачно выдав дочь замуж.

Если  на старшую дочь беднеющий на глазах мельник особых надежд не возлагал, то Анфиса была просто обязана поправить финансовое положение семьи за счёт богатого приданного.

Помня наказ любящего, но крутонравого отца, Анфиса решила выйти за того, на кого он укажет,  даже в мыслях не допускала возможности ему противиться. Отец этого не допустил бы, да и Анфиса привыкла жить в полном достатке, а Демид, безусый отпрыск никому неизвестного золотоискателя, на должность жениха не тянул.

Старшую сестру Анфисы выдали хотя и с пышным празднеством, но за жениха среднего достатка. Гости знали, что это последний глубокий вздох некогда богатого мельника. Чтобы поправить его захудалое хозяйство, необходим был крупный капитал, и капитал этот должна была принести в дом Анфиса. А раз у Демида такого капитала нет, то и надеяться ему не на что.

Но так думал лишь потерявший состояние мельник. Демид думал по-другому. Его отец, вопреки долголетним насмешкам, нашёл в дремучей тайге золото. Вначале ему попадались маленькие крупицы, потом   начал намывать по несколько напёрстков, а когда вместе с сыном вырыл небольшой шурф, то на глубине пяти метров наткнулся на золотоносную жилу. Золото в ней было не рассыпное, а в самородках, высокого качества.

К тому времени, когда Анфисе исполнилось восемнадцать лет и мельник начал усиленно вести поиски богатого жениха,  у Демида в укромном месте тайги, среди корней старого кедра, было припрятано немного шлиха и несколько маленьких золотых самородков.

Пока отец Анфисы вёл переговоры с предполагаемыми претендентами на руку дочери, Демид, и днём, при свете солнца, и ночью, при колышущихся бликах смоляного факела, без сна и отдыха усиленно разрабатывал золотоносную жилу.

 Он загорелся желанием добыть пудов двадцать золота и отлить из него стройный стан Анфисы в полный рост: пусть тогда мельник попробует ему отказать! Он бы  исполнил свою задумку, потому что, углубив шурф на два метра, наткнулся на монолитную жилу золота, да только мельник развил такую бурную деятельность, что Демид рисковал остаться с золотой статуей, но без Анфисы.

Тогда он убедил себя в том, что мельнику достаточно маленькой статуэтки, прекратил добычу золота и принялся за изготовление золотого образа своей возлюбленной.

Используя опыт прадедов, заготовил древесный уголь, вылепил  из глины разъёмный тигель в локоть длиной, точь-в-точь повторяющий обнажённые формы Анфисы, отжёг его. Поскольку золота на весь объём не хватало, Демид поместил внутрь увесистый кусок гранита. В этом тигле сплавил  то небольшое количество золота, которое успел к этому времени добыть.

Дальше всё пошло, как по накатанной колее. Демид заслал к Анфисе сватов, которые, в качестве «предварительного» подарка, преподнесли счастливому отцу отшлифованную до блеска двадцатифунтовую фигуру любимой дочери, отлитую из чистого золота высочайшего качества, и тут же был назначен день свадьбы…

У мельника были свои намерения относительно золотой статуэтки, но Демид их очень быстро развеял: подарок есть подарок, его надо хранить, а золота у него – хоть пруд пруди, от тестя таить он ничего не будет, более того, берёт его в долю, всё равно для разработки золотой жилы нужны люди, и лучше, если они будут свои.

Так в глухой тайге началась разработка богатейшего месторождения золота, и хотя сам Демид сильно не разбогател, и в историю не попал – всё наживаемое им состояние Анфиса тут же тратила на костюмы, приёмы и балы -  но Демидов сын благодаря этому золоту прославился на весь мир и фамилией своей увековечил память отца.

Золото текло рекой,  молодые жили в достатке, но ветреная Анфиса была в постоянных разъездах и Демид проводил больше  времени с её золотой статуэткой, чем с женой. Потому и пришла в его голову идея облагородить золотую статуэтку обнажённой  Анфисы.

Одно дело -  в одиночестве любоваться изящными формами своей возлюбленной, и совсем другое – ежедневно наблюдать, как над золотым образом твоей  обнажённой жены насмехаются разные пошляки, изрекая при этом двусмысленные намёки.

А, может, его мучили угрызения совести оттого, что он ваял образ любимой женщины не из чистого золота, а поместил внутрь него кусок камня?

Демид отдал статуэтку ювелиру, и тот за определённую сумму обработал её, сделал более утончёнными и изящными её формы, заменил прилизанные волосы  воздушной причёской,  заново отшлифовал лицо и руки, но, что самое главное, «одел» её в длинное золотое платье, после чего статуэтка стала ещё больше походить на образ современной Анфисы. 

То ли Демид добыче золота уделял внимания больше, чем жене, то ли Анфиса не хотела родами портить фигуру, только первый ребёнок появился спустя двадцать лет после свадьбы. Во время родов Анфиса умерла, но Демиду успела подарить сына, которому и было суждено прославить знаменитый род золотодобытчиков.

Демид при жизни Анфисы прощал все грехи,  после похорон в брак не вступал до самой смерти, все силы, время и капиталы отдавал на воспитание сына и совершенствование образа ушедшей в иной мир жены.

При постройке нового дворца самую большую комнату выделил для статуэтки Анфисы. Пол в ней устелил малахитовыми плитками с фаянсовыми плинтусами, стены отделал лабрадоритом. Купил большой персидский ковёр и дорогую старинную венскую мебель – скамью и стулья с гнутыми ножками, а также отделанный драгоценными каменьями постамент для золотой статуэтки.

Большую часть свободного времени он проводил с сыном в этой комнате, рассказывая ему, какая красавица была его мать. Но в этой шикарно отделанной комнате статуэтка Анфисы поблекла, выглядела скромно, и Демид вновь снёс её ювелиру.

На этот раз он  не скупился на средства, а ювелир, намереваясь хорошо заработать на богатом заказчике, употребил всё своё мастерство и деньги Демида на совершенствование образа его прежде времени ушедшей в иной мир жены.

Золотые туфельки он заменил на хрустальные. Платье усыпал платиновыми звёздами. Кофточку выполнил из касситерита, кружевного деревянистого олова. Волосы покрыл самой ценной разновидностью агата – слоистым арабским ониксом с чередующимися тончайшими полосами чёрного и белого цвета. Ланиты выполнил из рубина и украсил киноварью. В глазницы вставил по большому изумруду, а на месте золотых зрачков появились изумительные бриллианты.

Теперь уже не комната украшала скромную  золотую статую, а преображённая Анфиса засияла своей прежней красотой, украсив собой и без того великолепное жилище Демида.

А Демид, который по молодости лет беззастенчиво выставлял на всеобщее обозрение обнажённый образ возлюбленной, как бы искупая грехи, упрятал изящную статуэтку от посторонних глаз, и кроме него и сына, о её существовании никто не знал.

После смерти Демида, выполняя его последнюю волю, статуэтку никому не показывали. Так она, переходя из рук в руки от одного владельца к другому, простояла в Демидовом дворце много лет. 

Умер мало кому известный Демид, умер его прославившийся на всю Россию сын,  умер внук и на его пышных поминках статуэтку увидел генерал-губернатор Московии.

Увидел и потерял дар речи от   великолепия увиденного. Он понимал, что глупо было предлагать роду Демидовых продать ему семейную реликвию. Да и цены она не имела, так как была бесценна.  Поэтому и не предлагал, а просто восхищался изяществом форм и мастерством исполнителя до тех пор, пока правнук Демида не решился на отчаянный поступок: он преподнёс Анфису в дар генерал-губернатору в обмен на должность при дворе Его императорского величества.

Доподлинно неизвестно, где находилась семейная реликвия Демидовых с восьмидесятых годов девятнадцатого века до восьмидесятых годов двадцатого, когда о ней в раз заговорили знатоки и ценители искусства всех стран, но именно в это время она всплыла из небытия.

Её выставляли в музеях, на  выставках, неоднократно продавали на аукционах. Её цена за двадцать лет возросла в двадцать раз и достигла миллиона фунтов стерлингов.

Последний покупатель, который выложил за неё этот самый миллион, не был простаком. Внешне статуэтка хотя и выглядела красиво, но украшавший её дорогими камнями мастер не отличался ни изящным вкусом, ни глубокими знаниями ювелирного мастерства,  да и способами огранки драгоценных камней не владел в достаточной мере, и то, что для далёкой периферии было прекрасным, для магнатов европейских столиц конца двадцатого века таким прекрасным не казалось. Статуэтку ценили не за изящество и красоту, а за принадлежность к прославленному роду Демидовых, да ещё за нагромождённые на ней драгоценные камни.

Но только последний покупатель, инкогнито купивший Анфису, понял её истинную цену. Он первый из сонма специалистов, державших статуэтку в руках, обнаружил явное несоответствие между её объёмом и весом. Статуэтка была слишком легка!

Заподозрив нечто необычное, он, не задумываясь, отдал за неё миллион.  Проведя ряд анализов – спектральный, рентгеновый, ультразвуковой, нейтронный – он с точностью до грамма определил вес составляющих её компонентов:  золота,   бриллианта,  хрусталя,  изумруда,  платины,  касситерита,  оникса,  рубина,  киновари и деревянистого олова. А дальше, сравнив удельный вес золота с находящимся внутри статуэтки материалом, который оказался в семь раз легче драгоценного металла, он без труда определил, что это кусок обыкновенного гранита.

Казалось бы, после этого открытия цена статуэтки должна упасть, деньги, миллион фунтов, выброшены на ветер. Куда там! Теперь она поднялась до безоблачных высот и в двадцать раз возросла уже за два года, по крайней мере, такую цену за неё дали на последнем аукционе "Sotheby's".

Вы спросите почему? А потому, уважаемые читатели, что мы не хотим быть обманутыми, не хотим честно признаться себе, что нас самым наглым образом надули. Именно поэтому успокаиваем себя, придумываем себе в утешение, что цена зависит не от стоимости, а от уникальности предмета, от его редкости, и слово даже ввели для его обозначения – раритет.

Статуэтка эта – не единственный раритет, до неё уже были и египетские медные монеты, которые ценились дороже золотых, и почтовые марки с орфографическими ошибками по миллиону за штуку, и фальшивые доллары, и поддельные картины.

К счастью, за эти раритеты большие деньги платят те, которым их некуда девать.   

Страшнее то, что до неё была религия, возросшая до раритета фальшивка, за которую платит всё человечество, и платит не только долларами, фунтами и рублями, платит душой, телом, жизнью, а отказаться от неё нельзя: нам так не хочется почувствовать себя обманутыми, на неё потрачено столько сил, средств, времени, мы поверили в неё, так её украсили, и вдруг – всё это впустую? Дудки вам! Нам наплевать, что там внутри ничего нет, мы об этом не хотим думать,  мы этого не хотим знать, мы упиваемся её красотой и блеском.

Впрочем «раритет» о религии – это явный перебор. Какой уж тут раритет, когда их за время существования человечества  придумано десятки: анимизм, тотемизм, фетишизм, многобожие, единобожие, христианство, мусульманство, буддизм, да ещё всякие там католики, грекокатолики, лютеране, протестанты, православные.  А сколько ещё будет придумано? Одна другой красивее, одна другой справедливее, одна другой правильнее, и все друг с другом воюющие за обладание нашими грешными душами, воюющие до тех пор, пока в наших карманах есть доллары, фунты, рубли, и пока мы готовы отдать их за кусок гранита, облачённый в блестящую золотую обёртку.

А мы готовы, потому что лучше большим коллективом играть в одну игру, чем признаться, что всех членов этого коллектива обманули красивой подделкой. А если подделка красивее правды, стоит ли от неё отказываться?

Кофе  http://www.proza.ru/2009/08/09/534