ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ
Почему-то всегда мне нравились отрицательные герои. В литературе, я имею в виду. Из-за этого на выпускном экзамене произошел шок. Скандала в лучшей школе района быть не могло, а в шок комиссия впала. Я давно чувствовала, что здесь что-то не то, когда мне нравился не Разумихин какой-нибудь, а Свидригай-лов, не идиот Мышкин (ну правда же, идиот), а Рогожин, не Алеша, а Митя Кара-мазов. Впрочем, это уже не в школе. А на экзамене мне попался хороший вопрос: любимые герои Толстого, и я начала заунывно рассказывать про Пьера, потому что Андрей был еще противнее. К тому времени товарищ из райкома ко мне проникся, потому что я наизусть изложила апрельские тезисы и программу мира ХХ1У съез-да, но его, видимо, озадачил мой выбор, - все девицы выбирали Андрея. Очевидно, Платон Каратаев ему тоже не нравился, потому что он прервал меня на этом мо-менте и благодушно поинтересовался: а вам лично, кто больше нравится? Я растерялась. Молчание становилось угрожающим, комиссия недоуменно зашушукалась, а учительница литературы испуганно посмотрела на меня, если уж я… Что подумают о школе и о ней лично?
- Никто, - в отчаянии вскричала я, наконец, не в силах выбрать из тех, ко-торые оба хуже.
- А… Наташа? – нерешительно поинтересовался товарищ из райкома.
- Да вы что, - удивилась я. – Она же ничего не делала.
- Это да, - он удовлетворенно кивнул, Наташа была эксплуататорского класса, и женой декабриста стать не успела.
- А кто-нибудь вам у Толстого нравится? – спросил он с явным намеком процитировать что-нибудь про зеркало русской революции. Но я уже вспомнила и очень обрадовалась:
- Нравится! Долохов!
Комиссия онемела. Первой из шока вышла директор и осторожно поинтере-совалась:
- А… э… почему?
Я, конечно, вспомнила медведя, и шампанское на подоконнике, и дуэль, и дурацкую любовь к этой недоделанной Сонечке, но мне стало жалко учительницу, и я поняла, что надо говорить:
- Ну как же… Командир партизанского отряда… Патриотизм…
- Достаточно, - поспешно сказала директор, и повернулась к остальным, - я думаю… Они поспешно закивали и поставили мне мою пятерку, и с облегчением проводили меня взглядами, а я не поняла еще тогда, что у меня начинается жизнь, в которой уже никто вовремя не скажет мне: достаточно…
- А ты куда? – удивилась я, когда он помог мне стащить с лестницы коля-ску и пошел со мной по улице. – Я в парк.
- Ну и я тоже, - независимо сказал он, помахивая взятым у меня справоч-ником, за которым и приходил. – Чего, нельзя с тобой прогуляться?
- Да гуляй, пожалуйста, - я опять удивилась, - парк для всех.
На теннисной площадке было многолюдно, и я свернула в глубину парка, дело было не в шуме, просто я не могу взять сейчас ракетку и встать к столу, я не могу… да ничего я сейчас не могу.
- А я лучше Дениса в теннис играю, - заявил он.
- Ну и что? – удивилась я. – Денис вовсе теннисом не занимался.
- Ну да, - скептически произнес он, - карате, парашюты… Да я раньше ин-структором стал, чем он. Я же старший брат.
Я никак не могла понять, чего он от меня хочет, дался ему Денис, его и в го-роде-то нет. Я тогда не знала, что он уехал в Афган. Да если бы и знала, какая те-перь разница.
- И я сексуально привлекательнее, - заявил он неожиданно, и тут я вообще онемела и вытаращилась на него. Да, он был похож на Дениса, особенно, глаза по-хожи, поэтому я ним и разговаривала иногда, но при чем тут… - Ты хоть знаешь, что такое сексуальная привлекательность? – самодовольно спросил он. В его само-довольстве был смысл, ведь тогда в стране секса не было, и нас не учили… Я толь-ко не могла понять, почему он говорит мне?
- Не знаешь, - удовлетворенно заключил он. Я обиделась.
- Как это? У меня муж есть.
- Ну и что? – Теперь он был снисходителен, - твой муж что, лучше всех?
Да уж лучше тебя, зануды, - подумала я.
– Чего ж ты тогда Дениса не забываешь?
- Да при чем тут, - возмутилась я, - мы с Денисом, это совсем другое, тебе не понять.
- Ага, ага, - он ехидно кивал, - друзья, да? Не бывает дружбы у мужчин с женщинами.
- Ты не поймешь, - повторила я менее уверенно, потому что сама уже со-мневалась. Он почувствовал это и вдохновился.
- А мужу надо изменять обязательно.
- Зачем? – удивилась я.
- Ну, а как ты узнаешь, что он лучше всех? – резонно заметил он. – Соглас-на?
Я подумала и кивнула, все было логично. Он еще больше вдохновился и по-пытался взять меня за руку. Я удивилась.
- Ты чего?
- Ты же согласна, - он тоже удивился. – Изменять надо.
- Ну, в теории да. А ты тут при чем?
Лицо у него изменилось, он опустил руку со справочником и отступил на шаг, лицо у него было такое растерянное, мне стало бы даже жалко его, но он вдруг зло выкрикнул:
- А все равно я лучше, чем Денис, лучше, лучше! И в спорте лучше, и квартира у меня лучше, и диссертация… А он приключений ищет, вместо того, чтобы жизнь устраивать!
Я начала смеяться, потому что он был совершенно прав, он вообще был весь правильный. Положительный. Благополучный. А Денис по всем правилам был от-рицательным, он был прав, но это было так смешно…
- Пожалеешь! – крикнул он, делая еще шаг назад, потом резко повернулся и пошел по дорожке к теннисной площадке. А я вглубь парка, к тому самому само-лету, времен Отечественной, который почему-то стоял в парке за аттракционами, и мы с Денисом лазили через ограду и забирались вовнутрь. Это было, когда он вер-нулся с Кавказа, где впервые прошел четверку, и лицо у него было еще красным от горного загара, это смущало его, потому что впереди были госэкзамены, а спорт в нашем институте не поощрялся. Мне было смешно до слез, так бывает, оказывает-ся, и я старалась вспомнить еще что-нибудь смешное, для этого не нужно было проявлять усилия, потому что смешно в этой истории было все.
- Алка! – Денис хлопнул себя по лбу, прервав мои монотонные объяснения по поводу разнообразных съездов, следующим экзаменом был научный комму-низм, и так и замер с открытым ртом.
- Ты чего? – я недовольно оторвалась от конспектов.
- Я тут вспомнил… - он виновато поглядел на меня, - я же Таньке свидание назначил в парке.
- Нашел время! - возмутилась я, - завтра же сдавать. Сама сообразит.
- Да не в Таньке дело. Она-то сообразит…
- А что еще?
- Да я по рассеянности еще Любу туда пригласил. Ну… так получилось.
Я посмотрела на него с ужасом, если сюда явится Люба, никакой экзамен мы завтра не сдадим. Она и на аэродроме пыталась устроить скандал, увидев Дениса с незнакомой парашютисткой из другого института.
- Ну вот что, - решительно сказала я, - давай я схожу в парк и скажу… Чего сказать-то?
На теннисной площадке было довольно пусто, потому что недавно прошел дождь, и столы были еще мокрые, но на моем любимом крайнем столе сидела Та-ня, независимо поглядывая в сторону шахматного павильона, а Люба вертела в ру-ках бледно-зеленый учебник, размером с два кирпича, и мрачно поглядывала на Таню.
- Ты чего с учебником? – удивилась я, - вы же вчера сдавали.
- Он мне к платью подходит, - так же мрачно ответила Люба, и тогда я за-метила ее сильно открытое, бледно-зеленое платье. Правда, подходит. Таня с на-деждой посмотрела на выглядывающую из моей сумки ракетку и спрыгнула со стола.
- Играть будем? Мы же договаривались, - она с намеком кивнула на мрач-ную Любу, которая как раз в это время отвернулась. Таня была молодая и наивная, и считала, что Денис предпочел ее Любе.
- Да у меня не получается, - я начала доставать сетку и ракетки, - мы сдаем завтра, тут Денис еще уехал, - Люба повернулась, - чего-то жена ему звонила. И не знаю, как сдаст.
- Надо же! – ненатурально посочувствовала Таня. – Ну, оставь ракетки, мы тут вдвоем…
Люба со стуком положила учебник на мокрый соседний стол и мрачно сжала ракетку.
- Поиграем…
Когда я вернулась, Денис, конечно же, ничего не прочитал. Придется мне опять повторять то, что я и так знаю. Он сидел в любимой позе, привалившись к стене у окна, в руке догорала сигарета, а неподвижный взгляд был устремлен куда-то в угол за дверью, так что на мое появление он даже не отреагировал. Я маши-нально проследила, куда он смотрит, за дверью лежала пятикилограммовая ган-тель.
- Ты чего? – удивилась я.
- Тяжелая, - со вздохом сказал Денис, переводя на меня отрешенный взгляд, - не хочет двигаться.
Я с уважением посмотрела на него, телекинез мы еще не пробовали.
- А с чем получалось?
- Да так, - он опять вздохнул, - по мелочам.
Я тоже уставилась на гантель, но она и не подумала сдвинуться с места, дей-ствительно тяжелая. Денис оживился:
- А давай вот что попробуем, - он сгреб со стола горсть цветных пластико-вых квадратиков, оставшихся от какой-то детской мозаики, мы их клеили на кон-спекты. – Ты угадывай, какой цвет.
- А экзамен? – напомнила я, - когда успеем-то?
- Ничего, - он погасил окурок в пепельнице и улыбнулся, прямо глядя мне в глаза, когда он так смотрел, я не могла ему отказать. – Я понял, надо выучить один съезд, и всё, они ничем не отличаются. А Ленина и Маркса ты потом быстро перескажешь.
- Ладно. – Я села напротив и уставилась на его сжатый кулак с пластико-выми квадратами.
- Нет, - он помотал головой, - не напрягайся так, не получится. Наоборот.
- Что наоборот? – не поняла я, разве не надо концентрироваться на задаче?
- Расслабься. Как будто засыпаешь, и тебе снится… - голос его изменился, я старательно закрыла глаза, а он говорил еще чего-то, я слышала, но не понимала смысла, и мне действительно показалось, что я засыпаю, и почему-то совсем не страшно было упасть со стула, тело стало легким и невесомым, как будто повис-шим в воздухе, и когда он вдруг спросил резко и громко, какой цвет, передо мной, как на сером, объемном экране, появилась целая россыпь ярких, весенних, зеленых листьев…
- Вот, - довольно сказал Денис, - отпивая из чашки остывший сладкий чай, уже стемнело, и в окне неподвижно висела круглая яркая луна, - представляешь, подходишь к столу и выбираешь билет, какой хочешь.
Я ахнула:
- Так это ты военку так сдавал? То-то говорил, что один билет надо учить.
- Нет, - Денис смутился, - там я просто бутылку полковнику отнес, чего зря силы тратить. И психология…
- А психология при чем? – с любопытством спросила я. Надо же, Денис и психологию знает.
- Да я и этот билет не выучил, - пояснил он, - закрутился как-то. А предсе-датель говорит: только тройку могу поставить… Я вздохнул так, посидел, потом махнул рукой и говорю: нет, ставьте уж двойку, я пересдам. Не может у мужчины быть тройки по военке.
- А он что?
- А он… - Денис сделал эффектную паузу, - сначала говорил, что пятерку уж никак не может, а у меня как раз куртка расстегнулась, он инструкторский зна-чок увидел. В общем…
- А чего же ты сейчас учишь? – обиженно спросила я, получалось, что мои старания были напрасными.
- С этими не получается, - Денис вздохнул, - они на общественных науках все такие… безнадежные. Только цитаты воспринимают.
- Все, - я решительно отодвинула чашки и открыла конспект, - так мы до утра не успеем.
- Луна какая, - печально глядя в окно, проговорил Денис, и потянулся, за-кинув руки за голову, - самое время Воланду появиться. Представляешь?
- Не отвлекай, - сердито сказала я, об этом я сама могла говорить всю ночь, и представлять, и надеяться, что когда-нибудь… Правда, мне больше всех нравил-ся Азазелло. Стрелял уж очень хорошо. А Денису нравился Бегемот, особенно в валютном магазине.
- Луна… - снова вздохнул Денис, и без перехода мгновенно собрался, как это он умел, и сразу изменились поза, взгляд, темп движений, и даже время в ком-нате словно бы стало замедленным и неподвижным, и я совершенно успокоилась, почувствовав, что до утра нам его хватит.
А потом тоже была луна в окне, прошел почти год, или всего год, и в эти ме-сяцы вместилось слишком много всего, относящегося еще к нашему общему вре-мени, которое закончилось, или закончится вот сейчас, через пару дней, и только сейчас я поняла, что оно действительно заканчивается.
- Ты предала меня, и ты предала себя, - замедленно сказал Денис, он был пьян, и это было еще одним шоком, ко мне он пьяным не являлся. Правда, и я в первый раз выходила замуж.
- Почему? – растерянно спросила я, - мы же друзья, и останемся, разве нет?
Он усмехнулся как-то непривычно, это была совсем не его усмешка, во вся-ком случае, в разговорах со мной. – Ты же сам говорил.
- Я говорил, - так же замедленно повторил он, - потому что ни с кем у меня не было таких отношений. Только с тобой. Я… - он сделал паузу, потом договорил с явной неохотой, - у меня были планы.
Я не понимала, не хотела понимать, потому что тогда надо было признать, что я допустила ошибку, и это признание открыло бы дорогу чему-то непонятно-му, похожему на штормовую волну, которая снесет все, и останется только пустой берег, я не знала, что это, и мне становилось страшно.
- Но я же говорила… - растерянно продолжала я, надеясь, что он засмеется, и скажет, что все это неважно и ничего не изменится, он так же будет приходить, и мы…- Месяц назад еще.
- Да, - он кивнул, - но я не поверил. Вернее, поверил, но…
Он не договорил, и на этот раз я поняла, он просто считал, что в любой мо-мент сможет все изменить. А изменить было нельзя. Я почему-то сама сделала так, чтобы изменить было нельзя.
- Еще не поздно все изменить, - неожиданно сказал он, и голос его был уже не замедленным, а вполне обычным, и я редко возражала, когда он говорил о чем-то важном, я и теперь не хотела возражать. Но ощущение той жизни, которая мог-ла бы быть, вызвало какое-то невыносимое чувство, я не знала, как теперь жить с этим, только повторяла про себя одно слово, и это слово удерживало меня на по-верхности, и не давало оказаться в непонятном пространстве того, что могло быть, - поздно…
- Мы не друзья, - неожиданно четко сказал он, - и никогда ими не были. Я думал объяснить тебе потом, когда…
Да, я знала, что мне надо было просто ждать, но я не захотела ждать, потому что не верила. В себя. А он ничего не говорил.
- Поздно, - сказала я вслух, и это слово прочертило отчетливую границу между тем, что было, и тем, что будет, а разве что-то может быть теперь?
Он пошевелился, сползая вниз по стенке, он опять сидел на своей любимом стульчике без спинки, и почему-то снова уставился в окно, на полную, яркую луну.
Я не знала, что сказать, и просто молчала, глядя на дрожащие блики на-стольной лампы на темной поверхности остывшего чая. Почему нам не приходило в голову вместе выпить? Может, все стало бы проще? Но мне этого было не нуж-но, и ему со мной – тоже.
- Из тебя могла получиться... – он смотрел все также в окно, и я почему-то вспомнила наш разговор, и отчетливо увидела команду Воланда, и тот мир, в кото-рый теперь я не смогу попасть. - Да все могло, - он неожиданно оборвал сам себя и договорил, уже прямо глядя мне в глаза: а теперь ничего не получится. Кроме до-мохозяйки.
Это он зря. Злость и обида помогли мне справиться с другими чувствами. Тогда. Но это и было тогда. А может, не зря. Потому что прошло много лет, и его слова так и не давали мне покоя, и я все время задавала себе вопрос: а что может получиться из меня?
Если бы я и хотела забыть его, мне все равно не давали.
- Как! – округлив глаза, спрашивала доцент кафедры, где мы занимались какой-то наукой, - почему? Откуда он?
Этот вопрос относился к моему мужу, и я мрачно отвечала: с другого фа-культета, хотя как раз про мужа она могла и не спрашивать, он работал на сосед-ней кафедре. Затем следовало второе экзальтированное восклицание: а Денис? Он же… Эти же вопросы мне задавали в деканате… в профкоме… в комитете комсо-мола… Я редко появлялась в институте, но в городе оставалось слишком много однокурсников, а тем более, однокурсниц, которые задавали тот же вопрос с яв-ным облегчением и злорадством.
Однажды, из праздного любопытства я спросила Дениса, с кем на курсе он не переспал? Кроме меня, разумеется. Он мгновенно ответил: со старостой. А по-том долго думал, уставившись в потолок, и неуверенно добавил: ну вот эта, ры-женькая… в академ ушла. Как-то руки не доходили. Впрочем, кроме однокурсниц были еще и преподавательницы. Одна из них впоследствии выпросила у меня его фотографию, там, где он в горах, с ледорубом и рюкзаком, и с явственно облупив-шимся носом. А другую фотографию забрала Таня. Она очень радовалась на моей свадьбе и искренне старалась развеселить меня.
После вопросов наступало время повествований. А Денис говорил… соби-рался… все были уверены… У меня складывалось впечатление, что о нашем не-существующем романе знали все. Кроме меня. А я даже не хотела видеть его, по-тому что была сейчас именно тем, чем он меня назвал. Домохозяйкой. Советской клушей. Которая радуется выданному, наконец, на талоны сахару, или какой-нибудь несъедобной колбасе, которую все равно ели, потому что надо было чего-то есть. И именно с тех пор я ненавижу коммунистов. Мне плевать на политику, я просто помню очереди, талоны, субботники, партсобрания, политинформации, и самодовольные рожи наших партийных, профсоюзных, комсомольских деятелей. Теперь я понимаю, что всех их можно назвать одним словом: непрофессионалы. Но что такое профессионалы, мы тогда не знали. У Дениса получалось все, за что он брался, но я не очень понимала, в какой профессии нужно все это. Уж конечно, не в той, которой нас учили в институте.
А через несколько лет я догадалась, и стало можно радоваться тому, что у нас с ним ничего не получилось, потому что господа, - да, уже господа, а не това-рищи ученые, просиживавшие ночи на моей кухне, конечно же, были диссидента-ми. Я не задумывалась тогда, что наступило время, когда диссидентами быть мож-но и безопасно. Мы просто были слишком малы в августе шестьдесят восьмого, не слыхали и не интересовались какими-то процессами, подписями, знали, что Саха-ров изменник, а Солженицын клеветник, точнее, нам не было до этого дела. А тут вдруг оказалось, что мы жили в ужасной стране, и стало можно слушать всякие «Другие берега», и возмущаться, и протестовать. Мой муж даже сочинил какую-то листовку и наклеил ее в институте. Стиль, на мой взгляд, был ужасен, но все равно я им гордилась. Потому что система еще жила, и цепляла то одного, то другого из наших знакомых, желающих воочию убедиться, как хорошо там. Мне туда не хо-телось, но я возмущалась вместе со всеми, потому что каждый имеет право схо-дить с ума по-своему.
Мы встретились с Денисом на какой-то конференции, вид его был непри-вычным, в строгом темном костюме и с депутатским значком. Только взгляд, в ко-тором осталась еще отрешенная мечтательность. Но значок… Это смутило меня, и мы напряженно вспоминали однокурсников, какие-то экзамены, обсуждали, кто и где работает, и… Я не узнавала его, но узнавала такой взгляд, и это выражение, и эти манеры, которые подробно описывали мне наши друзья, столкнувшиеся с людьми о т т у д а.
Вот, значит, как. Значит, Денис… И я даже знаю, когда. Четвертый курс, ка-кие-то неприятности с фарцовщиками, угроза отчисления, подписанный уже при-каз, и неожиданно счастливое разрешение ситуации. Всех остальных тогда отчис-лили, даже с последнего курса, а он… К нему на курсе относились хорошо, и про-сто обрадовались, и восхищались, как ему удалось задурить деканат и прочие ко-митеты комсомола, и никто не задумался, да и зачем? Кого это интересовало? Это теперь я понимала все, как будто на фотобумаге медленно проступало изображе-ние, и все становилось ясно, так ясно, что об этом даже не было смысла говорить. И меня обрадовало это, потому что означало, что можно не жалеть о той жизни, которой не было. С ним. И радоваться той, которая получилась у меня без него. Которая не получилась у меня…
- Вот, - сказал мой начальник, - видишь, вызов в область. Доклад прочита-ешь?
- Так это ж ехать, - поразмыслив, сказала я, - а тут дел полно.
Он уставился на меня в удивлении, я не поняла сначала, и так же уставилась на него. Начальство должно радоваться, когда подчиненные не рвутся куда-то по-дальше, чего это с ним?
- А с Денисом не хочешь встретиться?
Господи, я и забыла. Нет, я никогда не забывала, что он живет в этом городе, но у меня уже началась совсем другая жизнь, и я не вспоминала его, не думала, и действительно уже ни о чем не жалела, потому что в моей теперешней жизни поя-вилось все то, что я не получила тогда. Кроме самого Дениса. То есть, мужчины. Но об этом я пока не думала.
Начальник игриво ухмыльнулся, он учился на курс старше, и мы не были знакомы в институте, и не познакомились на аэродроме, а он прыгал в первый раз, когда Денис уже был инструктором, но вот эта игривая ухмылка… Ведь прошло столько лет, а мой несуществующий роман все еще живет в чьей-то памяти. Инте-ресно, а если бы Денис женился на мне? Как бы все разочаровались. Истории со счастливым концом неинтересны…
- Ну, поеду, - согласилась я, чтобы не разочаровывать его, начальству при-ятно думать, что оно знает о слабостях подчиненных.
Я ехала в машине, которую Денис прислал за мной, и с интересом смотрела в окно, город был странным, пестрые домики, спрятанные за заборами и деревьями, сменялись стандартными серыми многоэтажками, а между ними была степь, и черные конусы терриконов, и серая выгоревшая трава, и пыльные ряды деревьев, все это было странным.
Там, где я любила бывать, трава была ярче, деревья выше, ветер свежее, и там был военный городок, и учебная полоса, и знакомый уже до мелочей маршрут, который не надоедал, потому что мне никогда не надоедало в отряде. Это было со-всем рядом, и даже речка, которую мы только что переехали, была та же самая, только здесь был мост, а не переправа, как на учениях. Правда, в этом году учений не было, в этом году была война.
- Что будешь пить? – светски поинтересовался Денис, и я растерялась. Если уж пить, то я предпочла бы водку, или спирт, но в этом сверкающем офисе о таком невозможно было заикнуться. Денис, конечно же, был в белой рубашке, при гал-стуке, на столе лежал сотовый телефон; я с опаской скосила глаз в поисках красно-го пиджака, но, слава Богу, ничего такого не наблюдалось. Мне-то Денис нравился в тех самых джинсах, которые чуть было не стоили ему диплома, и в каком-нибудь свитере, или в парашютном комбинезоне, или в штормовке и с ледорубом. В ка-муфляже мне его увидеть не пришлось. Ему меня тоже. Правда, сейчас я была в джинсах, но сейчас это уже не имело такого значения.
- На твой вкус, - проявив героическое усилие, так же светски ответила я.
Денис глянул на меня и рассмеялся, и мне полегчало. Еще минута такого общения, и говорить было бы уже незачем. Впрочем, появилась секретарша, и поднос, и какое-то невообразимое вино; фужеры, слава тебе господи, были самыми стандартными. Как и на моей работе.
- Сначала о нас поговорим, - утвердительно сказал он, и мне понравилось, что он не спрашивал моего мнения, принимая решение. В моей жизни было слиш-ком мало мужчин, умеющих принимать решения, поэтому мне нравилось в отря-де, там, во всяком случае, решала не я.
- Что тебя интересует? – спросил он, и мне опять понравилась жесткость его тона.
- Меня интересует бестактный вопрос, - мне захотелось улыбнуться, пото-му что Денис слегка удивился, он же не видел меня в этой моей жизни, а в той я не задавала бестактных вопросов. – На кого ты работал… тогда?
Он даже качнулся назад, откинувшись на спинку крутящегося офисного кресла, поглядел на меня с непонятным выражением, а потом от души расхохотал-ся.
- Давай выпьем, - он протянул свой фужер, и стекло глухо звякнуло, но это не было паузой, потому что мы снова прекрасно чувствовали друг друга, и он при-знавал мое право на этот вопрос. – Я видел тебя в военной программе, - неожидан-но добавил он, - и статьи твои читал.
Я молчала, потому что ответа на мой вопрос пока не было, он понял это и серьезно сказал:
- Почему работал? Я и сейчас работаю. Что тебя еще интересует, Афган? Там я был два раза. Раз, как инструктор, альпинист, - пояснил он, - а второй, как… ну, в общем два раза.
Я вздохнула с завистью. Разве можно было сказать, что я была в Грозном? Именно что была, и это, конечно, много дало мне, но я не работала там, и не могла сказать.
- Тебя только это интересует? – конечно же, в его голосе была ирония, но я и так знала, что он женился, в третий, или четвертый раз, и наши однокурсницы с неутихшей за эти годы досадой сказали мне, что женщину зовут так же, как меня, но разве это интересно?
- Я тоже пишу, - неожиданно сказал он, и я не удивилась, он и тогда писал что-то фантастическое, можно сказать, бредовое, как и я, но в моей жизни этот бред начал реализовываться, а у него… - Но этим надо зарабатывать деньги. – Тон его был таким же уверенным, но мне почему-то показалось, что это говорит другой человек. – Ты хорошо пишешь, - он кивнул, - но ты же этим не зарабатываешь?
- Нет, - я рассеянно оглядывала белые стены, он был прав, но мне станови-лось неинтересно.
- Алка! – Денис снова рассмеялся, и я повернулась к нему, потому что го-лос его сейчас был таким же, как двадцать лет назад, - ты все живешь в том мире. Это были наши фантазии, помнишь, нам всякие идеи приходили? О взаимодейст-виях полей… Я через несколько лет читал в обзоре, люди на этом диссертации де-лали, а мы с тобой болтали просто так. На таких идеях делают деньги.
Я не помнила той, конкретной идеи. Они у нас возникали каждую минуту, разве все упомнишь? Но я почему-то вспомнила пятикилограммовую гантель, ко-торая упрямо не хотела двигаться в ночь перед последним экзаменом. Нам не хва-тало силы? Или веры? Могу поклясться, Денис тоже вспомнил этот эпизод, потому что взгляд его стал отрешенно-мечтательным, и улыбка… Совсем неподходящая к этому офису улыбка. Но она быстро исчезла, и голос вновь стал уверенно по-учающим:
- Ты не используешь своих возможностей. – Я подумала, что он все же что-то узнавал обо мне, он же не задавал мне бестактных вопросов. – Зачем тебе это, телевидение, война? Диссертация, - это я понимаю. Деньги, - понимаю. А так, за-чем?
- Не знаю, - рассеянно сказала я, - это моя жизнь.
Мне слишком часто задавали этот вопрос, и я отвечала по разному разным людям, но я не ожидала, что об этом спросит он, именно он, и я не знала, что отве-чать этому Денису, потому что переставала узнавать его. Мне показалось, что он стал слишком похож на старшего брата.
Он снова разлил вино, и смотрел на меня уже без улыбки, и такой взгляд был хорошо знаком мне, потому что бывал и у меня, когда я задавала себе вопрос, за-чем? Зачем мне этот человек? Зачем мне этот разговор? Какая мне от этого может быть польза? Да, у меня тоже возникали такие вопросы, и Денис слегка ошибался, говоря, что я живу только в фантазиях. Но мне ничего не было нужно от него, и от разговора с ним. Кроме воспоминаний, а они уже были. А значит, можно было уходить, впрочем, можно было допить бутылку.
- У меня тут несколько предприятий, - сообщил он без всякого выражения, просто констатируя факт, - но, конечно же, надо там, у вас открывать. Так что, мо-жет, там встретимся. Телефоны у тебя те же? И фамилия?
Я кивнула, однокурсники упорно называли меня по старой фамилии. Она была красивее, но там, где была моя жизнь теперь, ее не знали, и почему-то от это-го было слегка грустно.
- Ну, мне пора, - сказала я, вставая, и Денис тоже встал.
- Вместе поедем, у меня там встреча.
В машине я сидела сзади, мы болтали ни о чем, и мне было хорошо, потому что я не видела отчетливо его изменившегося лица, похожего на старшего брата, а голос его был таким же, как двадцать лет назад, и мой голос, наверное, тоже. Ему всегда нравился мой голос. Я была благодарна ему, потому что много лет назад он подтвердил мою правоту: любить можно только отрицательных героев, тех, кото-рые не вписываются в правильные, признанные кем-то рамки. Он перестал быть отрицательным, но ведь именно он заставил меня задуматься над вопросом: что может получиться из меня?
15.09.2000.