В Елохове, на паперти Благовещения случились роды. Ребенок вырвался из крепости материнского лона, оказался на одной из заокругленных бесконечностью людских ног, ступенек. Потом было много тепла, сочащегося молока, струящихся колыбельных.
Едва исполнилось десять лет, салазки детства резко остановились у мастерской сапожника. Ученичество за хлеб и крышу над головой, вперемешку с тычками, подзатыльниками, понуканием. Разрыв одиночества порвал ребенка на два разных лоскута. Однин из них омывался густой слезой, другой была так чист, что позволял видеть судьбу человека, будто застывшую житийную фреску.
В шестнадцать лет Москва поманила своими щупальцами возможностей. Когда в торговых рядах его начали бить, боли не ощутил, только ярость купцов вокруг. Однажды, минуя дом, в котором безумно веселились и пьянствовали, он со слезами обнял каждый из четырех углов и на вопрос любопытствующих ответил: - Ангелы скорбные стоят у дома, а я со слезами упрашиваю их не спешить.