Питон и пани Ежикова
Чего только не было в этом доме! Всё было. Три этажа роскошной итальянской мебели, всевозможной электроники, бассейн в римском стиле, зимний сад под круглым стеклянным куполом и даже террариум с трёхметровым питоном. Не было только счастья.
Счастья очень не хватало ещё сравнительно молодой семье. Он – коммерсант от медицины, владелец широкой аптечной сети. В прошлом неплохой хирург. Она – его жена. Просто жена, домохозяйка, мать их годовалой дочурки по имени Любашка. Для них, неудачливых в семейной жизни людей, дочка была идолом, предметом обожания и в то же время яблоком раздора.
У супругов были совершенно различные взгляды на воспитание ребенка, да и в целом на жизнь.
– Скотина! – говорила она мужу. – Ты почему Любашку в одной рубашке на балкон вытащил? Хочешь, чтобы она заболела и умерла?
Муж не всегда ограничивался только ответным резким словом. Порой бывало, сдавив её шею своими длинными и цепкими пальцами, он начинал кричать:
– Уймёшься ты, наконец, или нет?
И отпускал её, когда лицо у жены становилось, словно переспевший помидор, готовый вот-вот лопнуть. Зря, всё-таки, он забросил свою хирургическую практику – с режущими предметами он управлялся куда как решительнее.
Но не так-то легко было запугать эту женщину. Немного придя в себя, она убегала на второй этаж и вскоре появлялась на террасе с фотоальбомом. Благоразумно оставаясь там, на удалении от разъярённого мужа, она, злорадно улыбаясь, начинала потрошить фотоальбом.
– Вот тебе Коктебель! – говорила она, осыпая сверху его голову снежинками из клочков фотографий. – Вот тебе Крым! Медовый месяц! Самые счастливые твои дни! Вот скала влюблённых! Наверное, ты не одну девушку задушил, прежде чем объясниться мне в вечной любви! Ну, заплачь! Заплачь! Ты же такой сентиментальный, когда жену не душишь!
После этого она стремительно убегала и закрывалась в своей комнате.
Ну, а потом, после такой стычки, они примерно неделю апатично ходили по дому, совершенно не замечая друг друга, и Любашка становилась никому не нужна. Дочка привыкла уже тихо играть своими игрушками, ничем не напоминая о своём существовании. Её мать сидела, не вставая, перед зеркалом, а отец занимался террариумом. Убирал, чистил его. Кормил питона, наблюдал за ним, сидя напротив, в глубоком кожаном кресле.
Как-то, когда глава семейства, позанимавшись террариумом и своим ползучим любимцем, уехал на работу, его жена тут же переключилась на питона. Она взяла швабру и, просунув её в окошечко, стала бить питона по его итак приплюснутой голове.
– У-у! Дармоед! Гад! Будь ты проклят!
Затем, намаявшись в бесцельном и томительном хождении по этажам, она приняла ванну, привела себя в порядок и, заглянув мимоходом в дочкину комнату, ушла на улицу, ловить такси.
Пропустив несколько машин, она остановила понравившейся ей синий таксомотор. Благоухая дорогими ароматами, она королевной уселась рядом с таксистом.
– В город, – коротко приказала она.
Но как только автомашина выехала за шлагбаум, а коттеджный посёлок скрылся за островерхими ёлками, она вдруг решительно положила свою руку на колено водителю. Таксист он неожиданности резко надавил на тормоза. Её глазки сразу стали глазками глупой сексуальной куклы и говорили ему только одно – с ней можно делать всё, на что наталкивает мужчину извращённая беспутной жизнью фантазия, нелюбимая жена и долгое сидение за рулём.
Она же, когда мужчина горячей и упругой змеёй вполз в неё, почувствовала, наконец, что душившая её злоба ушла. Методично ударяясь головой о пластиковый подлокотник, она удовлетворённо повторяла: «Вот тебе. Вот. Во-о-т, рогоносец проклятый».
Совсем уж успокоившись после такого катания на такси, она вернулась домой. По пути зашла в зоомагазин и купила огромного ежа.
Прежде чем заплатить деньги она строго спросила продавца, задумчивого мужчину в очках.
– Это самка?
Немного подумав, очкарик кивнул утвердительно.
Дома она открыла люк в террариуме и кинула ежиху питону.
– Вот тебе! Это будет твоя жена! Пори её, питон!
Ревниво понаблюдав за меланхоличным питоном, она сказала:
– Что? Не нравится? Тебе подавай молоденьких и длинноногих, да? Как хозяину твоему?
Она просунула в люк швабру и стала деловито бить питона по голове.
– Жена, видишь ли, ему не нужна. Получай, гад!
Когда с работы вернулся муж, то сразу стал кричать на неё:
– Это ещё что такое? Зачем здесь ёж!
– Это ежиха. Пани Ежикова. Питон будет её пороть.
– Что?! Пороть? Ты где ты таких слов нахваталась?! А? Ведь дома сидишь только!
– Вот именно! Сижу круглыми сутками дома! Сторожу твой дворец! Ухаживаю за твоим зимним садом, смотрю за твоим ребенком! Домохозяйку нашёл бесплатную! А ведь у меня тоже был медицинский диплом! Был! Красный! Теперь им только удава твоего проклятого дразнить! Не смей мою ежиху трогать!
На следующее утро, как только муж укатил на своём джипе на работу, она накормила дочку, выгуляла и отвела её к игрушкам. Затем привела себя в порядок и направилась в посёлок. А по пути заглянула в террариум.
– Ты что же, гад, игнорируешь свою жену? А? А ты что, пани Ежикова? Смелее надо быть по жизни!
Она взяла швабру и стала осторожно подталкивать ежиху к питону. Тот, свернувшись кольцами, смотрел немигающим, гипнотизирующим взглядом на свою мучительницу.
– Ну, что-что? Я ещё научу тебя биться с ней в экстазе!
Ежиха свернулась клубком, ощетинившись всеми своими иголками. Ей никак не хотелось замуж за питона.
И тут питон сделал бросок, ударившись всей своей мощью о стекло террариума. Глаза у него стали рубиновыми.
– Ух! – испугалась женщина, уронив швабру. – Завтра же тебя здесь не будет! – пообещала она питону, покидая дом.
На этот раз таксист попался ей какой-то извращенец. Она еле вырвалась от него.
– Тоже мне! Гимнастку нашёл! – проклинала она его и заодно весь мужской род. – С женой, наверное, клоун-клоуном, а здесь решил оторваться на беззащитной женщине!
Когда она вошла в холл, то не сразу поняла, в чём дело. Питона в террариуме не было. Да и террариума как такового уже не существовало. Кругом на гранитной плитке валялись и поблескивали осколки стекла, а на них валялась какая-то разодранная варежка. Приглядевшись, она поняла – это всё, что осталось от пани Ежиковой. Она подняла швабру и в гневе стала оглядываться. Где эта гадина? По пути она взяла на кухне большой разделочный нож. Так она и обследовала первый этаж – в одной руке швабра, в другой – нож.
В какой-то момент она подняла голову. Дверь в детскую была приоткрыта.
– Любашка! – крикнула она, поднимаясь стремительно по лестнице. – Любочка! Где ты?
Когда она вошла в детскую, то замерла, оцепенела. На ковре, среди разбросанных игрушек стояла посиневшая Любашка с закрытыми глазами, а вокруг неё обвился питон. Напряжение пробегало по его пятнистым кольцам, и он весь сверкал! А глаза его горели рубиновым огнём!
– Ах ты! – она бросилась к питону и ткнула ножом в одно из колец. Затем ещё и ещё. Питон моментально ослабил хватку и, распустив свой узел, растёкся по полу огромной фантастической веревкой. Но затем, неожиданно, резко сократился и молнией разжавшись, оказался у раскрытого окна и исчез в саду, оставив на полу безжизненное тело девочки.
Женщина тут же бросилась за питоном в сад. Она ожесточенно била шваброй по кустам, размахивала воинственно ножом. Но питон исчез. Как она не всматривалась в прекрасные, ровные ряды аккуратно подстриженных кустов, в изумительные клумбы с георгинами и астрами – питона нигде не было. Только кузнечики усиленно стрекотали повсюду.
«А кузнечики ли это? – подумала она встревоженно.– Или это у меня в голове так стрекочет?»