Двое
– Нет, ты правда рад? Кубок Побережья, поверить не могу! Не Бог весть что, конечно… но и мы с тобой, по правде-то говоря, уже… хе… Ты рад? Ну, скажи – ты ведь рад или тебе, как всегда, наплевать?
Конь нехотя обернулся на суетящегося жокея. От его нервной трескотни начиналась мигрень. Конь сплюнул и глубоко затянулся.
– Наплевать. Как всегда, – процедил он и добавил, – да рад, рад.
– А уж я-то как! – уголок рта жокея дёрнулся вверх-вниз, будто у того свело скулы – это означало улыбку. – Дай-ка я ещё раз проверю…
"Да помолчи уже", – Конь отбросил окурок и, сжав зубы, повернулся боком к болтуну, позволяя тому в двадцатый раз подёргать подпругу – это означало проверить сбрую. – "Давай быстрее. Всё равно ведь не отстанешь… Кубок… за что ж такое наказание…"
Первый
Дрожат руки… и жара!.. жара просто убийственная… или жарко только мне?
– А в двадцать восьмом – помнишь Красные Холмы?
Да, Красные Холмы не забудешь. Двадцать восьмой год… почти полвека назад… мне тогда как раз исполнилось… а этот молод до сих пор… Боже… о чём я думаю?!!
– Их было по трое на одного нашего брата, Аристарх. Трое против одного. И ведь выстояли, не сдали точку!
А выбор у нас был, умник? Когда со всех сторон летят мины…
– Со всех сторон летели мины! Одна шальная аккурат между нами с тобой и шлёпнулась.
И я тащил тебя к лесу, а ты от шока орал, чтобы я ногу твою тоже подобрал!
– А потом, Аристарх…
А потом ты не хрена не помнишь, потому что вырубился наглухо. И тут же, как по заказу, заткнулись миномёты. И опять на Холмах мы не нашли ни одного трупа. Мы снова ни в кого не попали.
– А в госпитале…
В госпитале тебя еле спасли от заражения крови, вытащили с десяток осколков и выкинули через три месяца. Потом положили некислую пенсию – ну как же! тяжёлое ранение! – и заставили подписать бумажку о неразглашении подробностей участия в секретных боевых действиях. А потом тебе выделили эту квартирку со штатной сиделкой.
А я не получил ничего, потому что всю эту проклятую войну прошёл без единой царапинки. Я жил… если бы ты видел, где я жил… на эти… гроши. Мне даже спиться не на что было, мать твою!
И сейчас мне очень жарко, у меня дрожат руки, и я ненавижу тебя, безногое полупарализованное бревно.
– Жарко что-то здесь. Аристарх, друг, позови, пожалуйста… ох, всё забываю, как её… сиделку позови, пусть окно откроет!
Сиделку зовут Дора, я отпустил её. Выпей-ка пока вот это, а окно я сам открою.
– Вот спасибо! Что это, бром? А… Ари… старх…
Чёрт с ним, с окном. Где ты деньги держишь… держал? Ага, вот. Ну, бывай, солдат. Пусть земля тебе никогда не будет пухом.
О, руки больше не дрожат… ветерок… хорошо!
Двое
– Стой, пожалуйста, смирно, а не то без седла поедем! Седло хорошее, не понимаю, чего ты дёргаешься. Не новое – ну и что? Ты новые видал? Сплошь титан да карбон! Это ж просто вериги какие-то для тебя! А сидеть в таком седле… о, нет, увольте меня от этих новомодных штучек. Я по старинке – на добром кожаном. Ну вот, порядок. Можешь же спокойно стоять, если захочешь. Теперь султанчик нацепим – и будешь ты у меня прям вылитый Пегас!
Конь сунул в рот новую сигарету и щёлкнул Zippo.
– "Чрезмерное употребление галюциногенных препаратов приводит к искажению восприятия и ложной уверенности в реальности иллюзий", – задумчиво произнёс он и выпустил аккуратное сизое колечко. – Густав Склович и Марек Полацки, "Над разумом", глава первая, страница двадцатая.
– Ты мне тут не умничай! Пегас недоделанный… я тебе другое скажу – "слово – серебро, молчание – золото", понял? Ты о Кубке сейчас думать должен, а не о ерунде всякой. И хорош курить перед забегом – дыхалки не хватит – мне тебя на горбу до финиша тащить? О, какой султанчик вышел! Высший класс! Теперь ленточки… Да стой уже!
Конь тоскливо оглядел парк. Он знал, что будет дальше.
– Как ты говоришь – Кубок Побережья? – он повернулся к жокею и тряхнул головой. Вплетённые было в гриву ленточки разлетелись в стороны. – Какого побережья? Скажи мне – какого? Скажи – и я выиграю тебе тысячу кубков!
Жокей молча собирал ленточки.
"А ведь мне его жалко. Ну, что я, в самом деле", – подумал Конь. – "И ещё у меня закончились сигареты".
Второй
Щепотку корицы, тринадцать капель беладонны, куриную лапку. Запах-то какой! Знатный бульончик спеет, ох, знатный! Господин клиент щедрый – так уж и я расстараюсь, не оплошаю.
Теперь толчёный корень мандрагоры и "янтарный порошок". О, господин клиент интересуется магией? А… просто не слышали про такой раньше… так моё изобретение! Как теперь говорят – ноу-хау! Шарлатаны вроде Магдалины Афинской душу бы продали за мой рецепт, клянусь вам.
Колодезная водица, пол-ложки сока чилима, "изумрудная пыль". У нас это фамильное, ведовство-то. Прадед мой при самом Патрике Четвёртом придворным астрологом был, а прабабка больше по травам да зельям. Бабушка, долгожительница, в Верхней Соти всю жизнь прожила, односельчан от хворей врачевала, судьбы гадала, а то и порчу сотворить бралась. Видать, в неё я пошла. А вот мамочка…
Не желает господин клиент слушать – воля ваша. Помолчу, не убудет. Значит, что у нас дальше… три кукушиных яйца, кусочек сахару – не бойтесь, это для закрепления – да и готово! Сейчас причастим этим снадобьем соломенную куколку – и задует чёрный ветер на стороне недругов ваших, падёт на них проклятие, а повезёт – так и сам нечистый явится.
Как уходите? Не хотите посмотреть? Да что вы, какое задерживать, господин клиент! Думала просто – хотите до конца ритуала присутствовать... не хотите – дело, как говорится, хозяйское. Премного вам благодарна за щедрость вашу и весьма достойную награду скромным трудам моим! Всего вам… фффу-у-уф… ушёл, наконец… "господин клиент"… нувориш драный.
Ну и вонь! Вылить скорее это дерьмо… ай!.. горячее, чёрт… ладно, пусть остынет. Кукушья мандрагора с изумрудным порошком… как же, раскатал губу. "Вы ведь колдунья? Может, и порчу навести умеете?" Всё умеем, толстозадый, плати только – мы тебе и Наполеона вызовем, и линию жизни нарисуем.
Остыло? Пора бы уж. А может… попробовать хохмы ради, "господин клиент" всё-таки забашлил нехило. Всё одно выливать. Ну-с, колдунья, где наша большая книжка…
Через некоторое время в одной из квартир высотного престижного дома внезапно заискрил кондиционер. Огненные язычки несмело потянулись к потолку. Тихо щёлкнул заклинивший замок массивной входной двери…
Двое
"Десятый круг… или одиннадцатый? Тьфу… сбился-таки. Чёрт с ним, пусть будет десятый".
Кольцевая дорога огромного безлюдного парка клинком исполинского эспадрона летела навстречу. Идиотский султан снесло сразу. За спиной стлался диковинный след взметаемой копытами земли, пыли и сорванных с гривы ленточек. Казалось, дорогой, не касаясь её, несётся чудовищных размеров трассирующая пуля.
"Одиннадцатый… круг".
Человек и Конь, будто невиданный двухголовый кентавр, мчались по дороге парка бешеным самоубийственным аллюром. Так спасаются от лесного пожара, так стараются перехитрить вражескую стрелу. Не заметишь низкую ветку – и простишься с головой. Оступишься – и конец.
"Две… двенадца… тый… Ещё один… и всё".
– Но-о-о! Но-о-о! Быстрее! Быстрее! Давай! Но-о-о!
С губ Коня густыми хлопьями падала пена, грива больно била человека по лицу, но они продолжали скользить вперёд почти бесплотной тенью, обгоняя ветер… уже и сами становясь ветром.
– Скажи! – закричал человек. – Мы первые?! Мы вырвались?! Ты видишь соперников?! Скажи!
– Я… – прохрипел Конь, – никого… не вижу!.. Тринадцатый… круг…
Конь со всего размаха рухнул на колени. Поводья вырвались из рук жокея, и тот плашмя грохнулся на землю, но тут же вскочил и, прихрамывая, подбежал к Коню:
– Мы вырвались, да? Мы… мы сумели? – дрожащими руками он обхватил морду Коня. В его глазах были слёзы, а уголок рта дёргался вверх-вниз. – Мы сумели? Скажи! Скажи!!!
Конь поднял голову и, тяжело дыша, молча смотрел на жокея.
– Скажи, – прошептал жокей, отступая на шаг, – Скажи мне – мы победили, ведь так? Это же Кубок… ты же сказал, что не видел соперников – значит, мы первые?
Конь молчал.
– Скажи мне!!! – заорал жокей. – Я плохо вижу, Конь, ты это знаешь!!! Я… я… я ничего не вижу!!! Конь – мы пришли первыми или… нет?!!
Конь перевёл взгляд на небо. Вечерело.
– Мы пришли последними, – сказал он. – Как всегда.
Третий
"Фурия", едва замечая трассу, разменивала километр за километром и аристократически-надменно бросала: "Сдачи не надо". Сто пятьдесят лошадиных сил играючи несли две тонны металла, пластика и наисовременнейшей электроники. Едва сдерживавшуюся стрелку спидометра била дрожь. Дорога была тесна, разметки, развязки, ограждения давили к земле, хотелось в небо, хотелось вдохнуть полной грудью горючую реактивную смесь и инверсионным следом перечеркнуть закон тяготения ко всем чертям.
Марко переключил передачу, неохотно обуздывая мощный спорткар – въезжали в город. Первый настоящий выезд – тест-драйв по забитым гудящими пробками улицам не в счёт – переполнял его восторгом. Машина была великолепна. Послушная, как ручной гепард и поразительно умная, она мягко и тактично направляла руку молодого неопытного хозяина, в то же время бдительно следя за дорогой.
"Фурия" стоила недёшево. Марко прикусил губу. Сослуживцы, можно голову отдать на отсечение, прилепят что-нибудь вроде "голодранец на лимузине". И поделом тебе, Марко Манзетти, жить надо по средствам, как говорила покойная матушка, и не стараться прыгнуть выше соседа, как неизменно добавлял отчим. Мелкий клерк небольшой частной юридической компании, Марко имел право лишь мечтать о таком автомобиле. Исходя из размеров заработка, ему надлежало целыми днями копаться в чужих тяжбах и кляузах, тайком от шефа лазить по порносайтам, ходить с друзьями в гости к знакомым девчонкам и выезжать по выходным на чужой переполненной машине на пикник.
Но вместо этого Марко вёл донельзя отшельнический и даже вредный для здоровья образ жизни – питался редко и такими вещами, при виде которых, думается, презрительно скривился бы даже уличный попрошайка. Мысль же о покупке новой одежды, а уж тем более чего-нибудь вроде телевизора изначально была настолько фантастической и крамольной, что попросту не приходила в голову. Вся параноидальная экономия была строго подчинена одной цели – скопить необходимую сумму. Сумму на приобретение ТОЙ, что уже не один год всецело владела сердцем и душой Марко – сверкающей приземистой элегантной бестии по имени "Фурия".
Мансарда, служившая Марко квартирой, была завалена автокаталогами, фотографиями с автомобильных презентаций и распечатками интернет-релизов новых моделей – и везде только ОНА. Он знал про НЕЁ всё – от истории создания первых прототипов до подробнейших технических характеристик, от материалов каждой ЕЁ детали до особенностей поведения на различном дорожном покрытии. Он любил ЕЁ – безумно, фанатично. С нетерпением рыцаря, ожидающего появления на балконе Дамы Сердца, и смирением анахорета Марко ждал Тот Самый День.
И он настал.
Показалась ратуша. Марко потянулся к клавише включения навигационного помощника – всё-таки водил он ещё неважно – как вдруг…
… обычный бело-красный мячик пулей вылетел откуда-то справа и звонко ударил в стекло. Марко отпрянул, руль змеёй выскользнул из моментально вспотевших рук, а впереди застыло белое от ужаса лицо мальчишки. И Марко увидел всё, что случится в следующее мгновение.
… Вот он рвёт руль налево, колесо попадает в лужу, машину немного заносит, сообразившая, что к чему электроника с трудом выводит её из заноса, но погасить скорость уже не в силах, и капот встаёт смятой железной салфеткой между рассыпающимся лобовым стеклом и бетонной колонной. Перед лицом вспухает подушка безопасности, и автомобиль, наконец, останавливается. Марко на подгибающихся ногах выбирается наружу. Из-под изуродованного капота того, что недавно было прекрасной спортивной машиной, сочатся струйки дыма. Мальчишка, прижимая к груди спасённый мячик, оцепенело таращится в одну точку. "Фурия" мертва…
Словно сворачивая шею врагу, Марко яростно рванул руль вправо, спасая машину от столкновения с колонной, чётко сработала противозаносная система, автомобиль тряхнуло… и всё осталось позади. Сто пятьдесят лошадок под капотом "Фурии" вновь взревели буйволами – они только что были так близки от…
В луже покачивался осиротевший бело-красный мячик, и дрожало перевёрнутое небо.
Двое
– Ты считаешь меня сумасшедшим, Конь. Бери сигарету, угощайся.
– Я умею считать только круги, жокей. Спасибо.
– Я разговариваю с лошадью… с говорящей лошадью. Которая курит мои сигареты. Но так не бывает. Значит, это безумие, верно?
– Я не лошадь, жокей. Я Конь.
– Так верно или нет?!
– Хорошие сигареты. Дай ещё одну.
– Сволочь ты, а не конь. Почему ты не отвечаешь?
– Потому что, увы, не умею ответить на вопрос, не имеющий ответа.
– А… тогда скажи – что такое Кубок Побережья?
– Это – всего лишь твоя правда, жокей. Истина, принадлежащая только тебе.
– А что такое истина?
– Только то, что ты считаешь истиной, ни больше, ни меньше.
– Конь…
– Да?
– Почему… мы одни в парке? Мы ведь одни, да?
– Нет. Этой ночью – нет.
– Этой ночью?
– В эту ночь в парк всегда кто-то приходит. Следующий. Кто уже не живёт, но и не мёртв. Чьи глаза открыты, но сон глубок. Кому не нашлось места ни среди живых, ни в мире теней.
Сегодня придут трое. Не бойся, они не могут нас видеть. Один из нас должен решить – позволено ли им остаться в этом парке вместо нас или нет.
– Мне кажется, я уже решил.
– Кажется – так крестись… ну и?
– Я решил, что тот Кубок мы с тобою, Конь, всё-таки выиграли.