**8
…- Клара Милич – это еще не то… вы бы мои стишки почитали на досуге-то - улыбаясь одними глазами только, сидя за круглым столом, покрытым блестящей, зеленого бархата скатертью, и прихлебывая чаёк, сказал Иван Сергеевич.
- А по поводу ваших отлучек и тех снимков, что вы привозите, я вам отдельно скажу, милая моя – продолжал он через пару глотков чая. – Бросали бы вы это! Не бабье дело. Ум у вас не тот, вам только щи варить да ватрушки стряпать, милая моя.
Иван Сергеевич шумно вдохнул воздух, резко встал и выкинул оставшийся чай вместе с чашкой в окно. «Дзынь!» - обиженно сказала чашка где-то внизу.
-Не дзынь, а дзен! – на хорошем отборном английском гаркнули справа.
-Молчал бы, милый мой, только и знаешь: дзен-дзен! А куда там. Я-то сколько написал, а ты? Выкинул дюжину в печать и только его и видели. Даа, милый мой… - все также улыбаясь ответил в форточку Иван Сергеевич.
- Это можно назвать «обретением смысла», можно «нахождением смысла», а можно «созданием смысла» - разницы никакой. Осознал смысл – есть он у тебя, не осознал – нет его утебя. – задумчиво проговорил Михаил, довязывая очередной шерстяной носок.
- Что, опять голову напекло? – нахмурился Иван Сергеевич – али что, милый мой?
Михаил молчал. Считал петли.
Я потрогала край своей голубенькой чашечки – он был влажным и от этого липким, звякнула ложечкой о фарфоровое дно и громко шмыгнула носом.
- А все-таки, Иван Сергеевич. Что есть в вашем понимании нетронутый?
- А так и понимай, милая моя. Нетронутый - это не тот, который на соседней улице написал на асфальте на неясном языке: plaiboy. Нетронутый – это не дзен какой-нибудь. А вот ты у нас и есть нетронутая, милая моя. Да. Вся как есть. Не то, что мы тут.
- А Михаил? – робко спросила я, косясь на смугленького и кудрявенького Михаила.
-А ты не косись, не косись! – нахмурился Иван Сергеевич - о нем я не знаю ничего, он родился слишком поздно, я не уследил.
- Максимум дел жизни женщины приходится на тот же – соответствующий плато суицидных попыток – период: создание семьи, рождение детей, заверешение главного – по простой природе – периода жизни – подмигнув и блеснув зубками, шепнул мне дерзкий и от этого жутко красивый Михаил.
Я ему тихо кинула кусочек рафинада: мол, «эх, Мишка!». Этот трогательный жест не укрылся от строгого Ивана Сергеевича.
- Мишка! Ну что это, прости Господи, опять ты за старое! Вяжи носки, милый мой. Хватит к девчонке приставать-то. Не то Константина Иваныча позову, мало не покажется.
-А чего меня звать, ребят? Я сам пришел – пробормотал весёленько толстячок в красном твидовом пиджаке, вылезая из-под высокой койки. Мужчина улыбнулся, встряхнул (ну словно Лист!) головой и протянул мне свою широкую ладонь: «Буковский. Константин Буковский. К вашим услугам».
Я пожала эту крепенькую ладошку и застенчиво хихикнула, так вот: хи-хи! Ужасно глупо. Константин Иваныч хмыкнул и выкинул ладонь в окно. Михаил тем временем попытался спрятаться в шкафчик из черного дуба.
-Аххаххах! – прогремел Константин Иваныч, тряся пустым рукавом – и чего тебе там, родной? Еще насидишься ведь. В черном-то дубе.
-А вы, дядя, Мишу не трогайте. Он пусть и семит немножко, и вредненький, и крикливый, и кудрявый не в меру, и вообще от него фиалками пахнет. Только у нас тут не 37-й. Ясно вам? – рыкнула я.
Буковский улыбнулся, явив тем миру свою дружелюбную и талантливую натуру.
-Не кипятись, барышня, прочти мою новую книгу «Из прошлого и настоящего». После поговорим.
Иван Сергееич вдруг резко встал, подошел порывисто и погладил меня по щеке.
- Не слушай, милая моя! Пора мне. Ухожу. Будь умницей. Не суетись, не кричи лишнего, лишнего не болтай также.
- Да куда же вы? А мне что? Кому мне? – хлопала я зелёными глазищами.
- Кому…кому…знаешь. Сама знаешь. И он знает. Бери его. А не дастся, так кончай с собою. Не годишься, значит…. – раздался прощальный крик Ивана Сергеевича из кустов палисада.
Михаил задрожал, отшвырнул недовязанный носок в сторону, быстро подбежал ко мне справа.
- Время любви и время самоубийства – одно время – жарко и влажно прошептал Михаил в мое правое ухо. Опять же влажно поцеловал меня в правую щеку и выпрыгнул в окно, а дальше – в кусты, вслед за Иваном Сергеевичем.
- А я.. по-английски…ээээ. Не прощаясь, значит – смущенно пролепетал Константин Иваныч и вышел через дверь. При этом он стал почти таким же красным, как его твидовый пиджак. Кумач!
- Тедди…! Тедди! - на хорошем отборном английском гаркнули справа.
Дзынь. – сказала я, вытирая правую щеку.