Два раза в год - на 1 мая и 7 ноября Степаныч ходил на митинги. Привычка, привитая с детства, когда вся страна, наряжаясь в кумач, вываливала на улицы и горланила революционные песни. Он ничего не понимал в политике. Ни тогда, когда его заставляли заучивать какие-то слова и цифры, чтобы сдать непонятно кому нужную аттестацию, а без неё не видать ни 13-й зарплаты, ни премии в квартал. Ни тогда, когда начался "социализм с человеческим лицом", и оказалось, что можно зарабатывать большие деньги независимо от государства. Ни теперь, когда никто ни от кого уже не зависит, и от него ничего в стране не зависит, да и не совсем понятно, есть она, эта страна, или нет её. Но привычка осталась.
На митинги теперь собирались либо пенсионеры, либо молодёжь. Если раньше просто горланили песни, кричали ура и радовались, когда диктор с трибуны объявит название родного предприятия, теперь всё больше возмущались и протестовали. Милиции на митингах и раньше было много, и теперь. Но тогда она следила, чтобы друг друга не затоптали в толпе, да чтоб пьяных драк не было. А так улыбалась себе. Иногда иной милиционер даже позволял себе подхватить общее "Ура!" или куплет известной песни. Теперь лиц, прикрытых масками, не разобрать. Теперь милиция ничего себе без команды не позволяет и следит, чтобы люди митинговали там, где им указано.
Степаныч не испытывал удовлетворения от митингов. Это была привычка. Но с годами после каждого из них в его туповатую голову стали забредать всё более странные мысли. Если всем так плохо и все недовольны, отчего на каждом голосовании побеждают те, кем так недовольны? Если им разрешают высказывать недовольство, отчего не пускают туда, где их могли бы услышать? А если недовольных не слышат, зачем вообще тогда митинги? Если стоящие в первых рядах вожди недовольных борятся за общее дело, отчего они такие же пухленькие и гладко выбритые, в дорогих костюмчиках, как те, кем недовольны в толпе? Если известно, кто враг, отчего с ним здороваются за руку?
Телевизор. Этот волшебный ящик, перед которым Степаныч просиживал полжизни, вообще путал все мысли. Даже странные. Отходя ко сну после телевечера, Степаныч кроме каши в голове и тяжести в теле вообще ничего не ощущал. Будто пару часов кряду вагоны разгружал. Улыбчивые, подмигивающие шустрые краснобаи явно вешали с экрана лапшу на уши. Но отчего-то вкус этой лапши Степанычу нравился, хотя спустя недолгое время от неё и мучила изжога.
В один прекрасный день Степаныч умер. Тихо, без шума отошёл на тот свет, как и положено советскому труженику. Стоит его Душа перед Апостолом, суда ждёт. И первый вопрос:
- Для чего ты жил на свете?
А как ответить? По привычке - как на демонстрации и митинги ходил, так это глупо получается. Чтобы вкусить порцию лапши с экрана - ещё глупее. Не было у Степаныча в жизни цели. Даже когда все твердили о "светлом будущем человечества" и судорожно строили коммунизм, он, ничего не понимающий в политике, не задумывался. Жил как все. А тут этакий вопрос. А когда его папа с мамой зачинали, они разве спрашивали его, а хочет он появляться на свет? Нет, как-то всё само собой делалось. Разве может быть ответ на такой вопрос? Тут и второй:
- Ну, хорошо. Не отвечаешь. А есть то, за что тебе стыдно?
И тут как ответишь? У каждого человека, наверное, есть. Где-то смолчал, где сказать надо было. Кому-то не уступил, когда путёвки распределяли. Женщину обидел, которая его любила. За это так в холостяках и остался. Но скажешь "есть", тебе допрос учинят, и всё перечислять по мелочи будет так же глупо. А по большому счёту... По главному счёту...
- Да, - наконец, собравшись с Духом, отвечает Душа, - Мне стыдно, что жизнь прожил, а зачем живу, так и не понял.
- А если я тебя сейчас назад верну, обещаешь понять?
- Да. Если вернусь, пойму...
...Реаниматоры не поверили в чудо. Фактически умершего человека удалось вернуть после получаса клинической. Такого не бывает! Но свершилось! На другой день собрались светилы в белых халатах, набежали репортёры. Степаныча брали на камеру, задавали вопросы, щупали, выстукивали. Он, слегка краснея, что-то отвечал. Его ответы показали по всем новостям всех телеканалов. Он стал знаменитым.
Прошло полгода. Наступил очередной Первомай. Местная знаменитость Степаныч в дорогом костюмчике, лацкан которого украшал алый бантик, шёл в кругу вождей, в первых рядах. Вокруг сновали ставшие привычными телекамеры. Он поворачивал холёную голову налево и направо, улыбаясь репортёрам и ближайшим недовольным. В одночасье признанный "одним из списка", он вот уже полгода вёл новую жизнь. Теперь не он сидел дни напролёт перед "ящиком", а "ящик" бегал вокруг него, чтобы другие видели его физиономию и мало-помалу утрачивали способность задуматься. Теперь он выходил на митинг не по привычке, а по делу. И за это дело он получал большую надбавку к своей пенсии. Правда, и теперь ничего не понимал в политике. Но теперь ему казалось, что он зато понимает в жизни. В красивой жизни...
Когда праздничная колонна демонстрантов поворачивала на главную площадь, внезапный порыв ветра сорвал с 4-этажного дома карниз, и тот рухнул прямо на одного из вождей, возглавлявших колонну. О трагическом происшествии поведали все "ящики", а несколько "левых" газет опубликовали некролог с фотографией Степаныча. В одной газете он был странно озаглавлен "Вторично умер".
(иллюстрация - обложка альбома М.Журавлёва "За Третьим Рейхом Третий Рим")