Из цикла «Курсачи» - мореходы».
Владислав Гусаров
Дорогой мой брат и начальник.
(рассказ)
- А теперь я прервусь, чтобы собраться с мыслями, у меня их много, - сказал Миха Сурнин.
Костецкий засмеялся, ткнул Михаила в бок, обнял за плечи, встряхнул.
- Помню, помню. Это мы с тобою вдвоём писали письмо девушке в Саратов на третьем курсе. Очень хотели произвести впечатление.
С лица его не сходила улыбка. Михаил Капитонович тоже улыбался. Настроение его отладилось. Затянувшийся конфликт с начальником цеха, благодаря Костецкому, разрешился неожиданно быстро в пользу Сурнина настолько, что начальник слова не сказал против, когда Михаил зашёл к нему в кабинет и заявил, что заместитель министра Морского Флота «желают», чтобы он, Сурнин, мастер трубопроводного участка механического цеха, сопровождал «их» в инспекторской поездке по другим судоремонтным предприятиям южного Приморья, «дабы», тут он улыбнулся с иронией, своим опытом и видением перспективы помочь разобраться в хитросплетениях «производственных вопросов «от» и «до».
Начальник, для которого знакомство Сурнина с заместителем министра стало полной неожиданностью, немедленно «усёк», что впредь с Михаилом Капитоновичем лучше не конфликтовать. А ведь только вчера прозрачно намекал Михаилу, что лучше всего ему бы сменить место работы и, как опытному инженеру-производственнику, перейти в заводоуправление, заняв соответствующую должность в отделе планирования производства. Или стать преподавателем судостроительного техникума при заводе. А может, поработать на кафедре судоремонта в высшей «мореходке». У самого Воронцова! Начальник цеха значительно поднял указательный палец.
Декана Воронцова долгие годы и после выпуска вспоминали бывшие «курсачи». Начальник цеха пообещал «замолвить слово».
Михаилу Капитоновичу самому до смерти надоел затянувшийся конфликт с начальником. Всё из-за «выкатившегося» дополнительного объёма трубопроводных работ на банановозе «Инженер Ольховский».
Ни для кого не секрет: объём этот подгоняется под отпущенные на ремонт деньги. И мастер цеха должен всего лишь выдержать утверждённый объём и не своевольничать. «Не превышать смету».
Сурнину бы молча «взять под козырёк», головой согласно кивать. Ругать старшего механика с капитаном судна за то, что не сумели доказать в пароходстве производственную потребность! Нет, тоже закусил удила: нельзя выпускать судно из ремонта с такими трубами, да ещё в дальний рейс, во фрахт!
В восемь утра Михаил Капитонович уже был на банановозе. И вновь убедился, что систему охлаждения главного двигателя и холодильной установки трюмов надо полностью менять. Не выборочно по участкам, как настаивает начальник цеха, а полностью! Трубы, снаружи целые, изнутри изношены напрочь, сминаются от слабых ударов молотком. Морская вода – среда агрессивная, и через три месяца эксплуатации трубы начнут «сыпаться», и для машинной команды это будет не рейс, а мука.
Но у начальника цеха свой резон:
- Денег на полную замену трубопроводов пароходство не отпустило, потому менять лишь те, которые совсем труха… которые совсем сгнили… которые в свищах…»
Понять начальника цеха можно: он первым в ответе за своевременный выход судна из ремонта. А сроки поджимают, уже в министерстве беспокоятся: всё-таки фрахт не к нашим рыбакам: «Ольховский» зафрахтован на год австралийской фирмой перевозить фрукты, овощи, мясо между портами Индии, Австралии и Новой Зеландии. Так сказать, валютные поступления пароходству и министерству. Отсюда и у министерства интерес. И сроки. Потому и вместо качественного ремонта – «выборочно».
Можно и так, практика распространённая. Иначе валютные поступления могут уплыть, рефрижераторных судов и в других странах много, ведь пароходству с фрахтом крупно повезло! Ещё бы выполнить ремонт подешевле!.. А людей можно не жалеть, саркастически размышляет Михаил Капитонович, пускай они в рейсе хоть под плитами машинного отделения ночуют!
Михаил Капитонович осматривает трубы, качает головой. Во фрахте, ведь, не забалуешь: мощность силовой установки, скорость и приход в порты – обеспечь во-время! Иначе – штрафные санкции. А в машинном отделении в тропиках температура под пятьдесят и влажность – воздух можно черпать вёдрами. А люди в это время под плитами машинного отделения в переплетении труб будут возиться сутками!
Из-за износа труб может досрочно прерваться фрахт. Очень легко: фирму не устраивает задержка судна на переходе и т. п. Доказывай потом: не цех виноват, а денег для качественного ремонта нехватило. Ей-богу, серьёзные мужики, а как дети… Начнут искать виноватых. Судовая администрация кивать на завод, завод на пароходство, пароходство на судовую администрацию… По кругу. Крайним, как всегда, окажутся стармех, начальник цеха и – Сурнин. Погладят, конечно, ремешком по спине группового инженера в упрвлении пароходства: не досмотрел… не доказал… не убедил…
Фрахт может быть сорван, как пить дать!
- Для полной замены труб нет денег! – упорствовал начальник цеха. – Трубы ремонтировать и заменять выборочно! Цех тут не при делах!
Этот крайним не станет. Намнут маленько бока, процентов на двадцать пять премии лишат. Да и Сурнин, если на то пошло, крайним не станет. Только безответственным. Неорганизованным… Премии процентов на пятьдесят… Но глав-
ное – обидно: время будет потеряно, а судно выйдет в рейс «на честном слове и на одном крыле», как поётся в песенке про лётчиков. Плохо, стармех, похоже, с таким положением дел смирился. Ходил он в пароходство. Убеждал, плакался, а вернулся ни с чем: свыше отпущенной суммы пароходство не даст. А не нравится, сказали, мы вам подыщем замену, желающих пойти на год во фрахт предостаточно!
- Так разбирать трубы или нет? – стучал по ним ручником бригадир трубопроводчиков, обращаясь к Сурнину. – Выборочно или как?..
- Пока те, что вчера мелом пометили, - недовольным тоном отвечал Михаил Капитонович. – Здесь на целый день работы.
- А остальные? – сердито говорил бригадир и снова ударял молотком по трубе. –Их на пару месяцев хватит, не больше! А потом на слесарей-трубопроводчиков чертей вешать станут! «Плохо отремонтировали, что за пьянь здесь работала?!»
Он отвернулся от Михаила Капитоныча, и тот понял, что для бригадира главный виновник «выборочного» ремонта он, Сурнин.
- В прошлом году, - повернулся бригадир к мастеру, - «Витим» на гвозди списывали, был я там. Пароходу сорок два года, а трубы охлаждающей забортной воды ещё с постройки – целые! Потому что делали их – из свинца!
Он с восторгом и, как показалось мастеру, изумлением посмотрел на слесарей и Сурнина.
- «Витим» из Германии после войны перегнали. Как это… в счёт репараций… за потери России в войне… У них он пятнадцать лет отработал и у нас больше двадцати. Потом три года на отстое пробыл вместо склада плавучего… - бригадир помолчал, хмыкнул. - Оно, конечно, Германия не Россия, свинцовых руд, то бишь полиметаллов, там немерено, девать некуда… Так, говоришь, остальные пускай месяца через три рассыпаются, нам по фигу? – Он пнул сапогом трубу.
Михаил Капитонович насупился, не ответил, пошёл к трапу на выход из машинного отделения.
На палубе было солнечно, и настроение его улучшилось. Перед судовой жилой надстройкой на палубе стояли несколько человек. Среди них выделялись главный инженер завода и полноватый, выше среднего роста мужчина средних лет в морском кителе с широкими шевронами и форменной фуражке высшего командного состава с дубовыми листьями на козырьке. Сурнин опытным взглядом определил:
«Шишка. Не иначе, очередная проверка». Знал, что сроки выхода банановоза из ремонта на контроле в министерстве.
- Миша! – раздался в это время громкий голос.
Солидный полнеющий мужчина в морском кителе с шевронами, придерживая фуражку в дубовых листьях за козырёк, сбежал по трапу с площадки, одолел двадцать метров расстояния и обнял опешившего человека в рабочей спецовке.
И тут Михаил его узнал: это был Костецкий.
- Так вот, оказывается, кто задерживает выход банановоза на линию! – подталкивая Сурнина в бока увесистыми кулаками, говорил Костецкий, обходя кругами вокруг товарища юности и посмеиваясь. – Вот, оказывается, кто саботирует производство, лишает директора завода удовольствия вовремя отрапортовать!
Костецкий посмеивался, быстро и часто потирал ладони и неожиданно хлопнул себя по кончику носа указательным пальцем. И тут засмеялся Сурнин. Именно этот жест высокого морского начальника окончательно убедил Сурнина , что перед ним его бывший сокурсник Лёха Костецкий, с которым они прожили пять лет в одном кубрике на семьдесят пять человек – в общежитии на Верхнее-Портовой во Владивостоке, только Михаил на первом ярусе коек как старшина группы, а Костецкий, так и не выросший в глазах ротного командира до повышения по должности, пять лет проспал на втором.
В цеховой раздевалке Сурнин переоделся в костюм, и они вышли за проходную завода, а уже через несколько минут были на привокзальной площади. Несколько лет тому её переделали: вывернули и увезли куда-то гранитную брусчатку, ещё помнившую тяжесть сапог солдат Иеронима Уборевича в тысяча девятьсот двадцать втором году, отсыпали щебёнкой и асфальтировали. И стала она такой же безликой и серой, как погода и дома Владивостока. По той брусчатке пять лет пробегали в увольнение и самоволку Миша Сурнин и Лёха Костецкий и многие поколения курсантов до и после них. И сейчас, вступив на потрескавшийся, в выбоинах и трещинах асфальт, Михаил сожалел о том, что нет брусчатки, и о том, что так стремительно и незаметно пролетела их курсантская юность.
Они шагали от вокзала по улице 25-го Октября, той самой, по которой в этот день двадцать второго года прошли, завершив войну, солдаты Уборевича. Город сохранил память не только о той войне. Он расположился на берегах бухты Золотой Рог залива Петра Великого, имея в ландшафте своём сопку первого коменданта Бурачека, улицы морских офицеров - первостроителей Шефнера, Комарова, Ивановского и шагнувшие в море полуострова лейтенантов Эгершельда и Чуркина, первыми пришедшими сюда на военном транспорте «Манчжур». Именно на полуострове Эгершельд стоит лучшее в мире инженерное морское училище, в котором имели счастье обучаться Костецкий Лёха и Миха Сурнин.
- А ты, оказывается, сентиментален, - сказал Костецкий и придвинул к себе Михаила за плечо, - я об этом не знал или забыл. Как удаётся совмещать работу с людьми и металлом и такую тонкую организацию души?
- Ну тебя, - махнул в его сторону рукою Михаил. – Не каждый день и даже не каждый год удаётся лицезреть заместителя министра - это вдохновляет меня.
Не было мастера цеха и не было высокого морского начальника – по улице 25-го Октября шагали «курсачи»-мореходы и только не распевали «Армению» - самую популярную песню четвёртой роты судомехаников.
«Волга» замминистра деликатно двигалась следом на малой скорости.
Михаил про себя отметил, что за восемнадцать лет отсутствия во Владивостоке Костецкий многое помнил и даже перещеголял Сурнина, поправив, что первый гражданский староста города Семёнов был купцом только третьей, а не первой гильдии и что улица Гайдамак названа, чтобы оставить в памяти заслуги команды одного из крейсеров в строительстве Владивостока. Был такой крейсер - «Гайдамак». И что улица Светланская…
- Довольно, - сказал Михаил, - сдаюсь, ты умнее меня. Наверно, и в министерстве ты самый-самый…
- Нет-нет, - не унимался Костецкий, - ты всё-таки скажи, почему Светланская?
- А не замолвить ли тебе, Лёха, обо мне слово министру? – приостановился Михаил. – Так, мол, и так, товарищ Гуженко, есть во Владивостоке Сурнин. Может не только трубы менять и чинить, а, представьте себе, знает даже, что улица Ленинская раньше называлась Светланская и названа была в честь крейсера «Светлана». Посему рекомендую Вам, товарищ Гуженко, приблизить Сурнина к своей особе, он согласен стать всего лишь начальником управления министерства по судоремонту.
Им было очень весело, их смех был громким, прохожие на них оглядывались.
Но Сурнин и Костецкий не испытывали неудобств. Крылатая розовощёкая юность, вернувшись издалека, вновь шагала рядом. Они втроём уворачивались от идущих навстречу людей , вновь сближались, шли рядом. Неважно, что Сурнину и Костецкому за сорок, и в походке, манере держаться уже нет юношеской прыти, ведь главное оставалось с ними – память о юности и лучшей на земле «мореходке».
Пора было возвращаться на завод.
Совещание началось в пятнадцать часов.
- На заводе в ремонте пятнадцать судов… График выхода из ремонта строго соблюдается… С некоторыми трудностями… Задержки случаются, но исправляются
Главный инженер завода проводил совещание, часто поглядывая в сторону Костецкого.
- К началу арктической навигации все намеченные по плану суда выйдут из ремонт. Северный завоз по вине завода сорван не будет… Имеем задание в месячный срок завершить работы на банановозе «Инженер Ольховский», обеспечив выход его во фрахт… Задержка с выходом грозит пароходству крупной неустойкой. К великому сожалению, она может иметь место… Начальник механического цеха, докладывайте!
Начальник откашлялся.
- Возникли непредвиденные трудности с трубопроводными работами. Мы их преодолеем… По всем показателям… По силовой установке и системе охлаждения трюмов… Мастер Сурнин… Недостаточное финансирование… Смета… Выборочно… Сроки… Мы простараемся…
- Сурнин! – требовательно произнёс главный инженер.
За несколько минут выступления Михаила Сурнина о нём стал плохо думать не один начальник механического цеха. «Несогласованные действия…». «Намеренное затягивание выхода судна из ремонта…». «Неумелая организация рабочего процесса бригад…» Прошелестело слово «саботаж».
Руководители цехов и главный инженер искательно смотрели на заместителя министра и осуждающе на Сурнина: они не виноваты, это Сурнин во всём виноват!
Из-за его непрофессиональных действий они не могут начать испытания и проверку уже отремонтированных механизмов!.. И они его осуждают…. Он понесёт заслуженное наказание… Выборочно… Финансирование… Смета… Все так делают.
Заместитель министра не стал подниматься из-за стола, лишь поправил сул, сел поудобней. Повёл взглядом по лицам присутствующих. Лица в ответ на его взгляд выразили готовность слушать внимательно. Костецкий изобразил на лице строгость.
- Из всего сказанного я услышал лишь одно правильное суждение: мастера Сурнина. На банановозе «Инженер Ольховский» делать так, как настаивает Сурнин. Но ремонт должен завершиться в установленные графиком сроки… Что-то неясно? Понимаю… Финансирование будет открыто с завтрашнего дня. Пароходство деньги найдёт… Работать в две смены. Людям за работу в ночное время оплата согласно существующих положений… Сурнин?.. Всячески помогать Сурнину. И никаких ссылок на объективные трудности! Финансирование – моя печаль, но сроки окончания ремонта и выход судна на линию – за вами. Главный инженер! Продолжайте вести совещание. Что до объективных трудностей – они тем и хороши, что за ними удобно прятаться.
По окончании ДвИМУ Костецкий только год проработал на кафедре судоремонта у Воронцова, и после публикации нескольких статей был принят по конкурсу в главк министерства. Воронцов отнёсся к его уходу недружелюбно, но Костецкий уверил декана, что и в министерстве останется его верным сторонником и станет продвигать в производство его предложение о двухгодичном цикле эксплуатации судов без заводского ремонта. Воронцов смирился.
Совещание закончилось около семнадцати часов. Сурнин с Костецким вышли за проходную завода и за разговором незаметно приблизились к дому Михаила. Супруга Галина ахнула, увидев и узнав Костецкого, и засуетилась на кухне, попутно выговаривая мужу, что не предупредил заранее о появлении гостя. Костецкий прервал её суету:
- Давно я не был в «Интуристе», - сказал, - и хочу посетить этот ресторан. Так что, Галина, займись лучше своими нарядами.
До «Интуриста» они шли пешком, было недалеко, «Волга» Костецкого медленно двигалась следом.
В ресторане уже не было мест, но им накрыли отдельный стол, и они засиделись до самого закрытия. Галина уверяла Алексея, что он напрасно ревновал её к Михаилу, что она любила только его, Костецкого, а за Михаила вышла лишь потому, что Костецкий уехал на работу в министерство. Сурнин подтверждал, что это так, и ему стоило немало трудов завоевать любовь Галины.
- Но я на тебя не сержусь, - уверял он Костецкого,- хотя, по правде, иногда сожалею, что на ней женился. Хозяйка никудышная, и детей всего трое. Вот так я с нею и мучаюсь.
- Хорошо, что ты открыл мне глаза, - отвечал Костецкий, разливая по рюмкам, - а то я, право, несколько лет чувствовал себя виноватым.
Они веселились, как в молодости в курсантские годы.
- А ты, Лёша, - говорила Галина, - неужели так и не женился? Я предполагала, что ты однолюб, но не до такой же степени.
- Пришлось жениться, - вздохнул Костецкий, - что оставалось делать, коль у тебя появился Михаил.
Они снова хохотали.
- И кто же твоя жена? Из Владивостока? Москвичка?
- Из Саратова, - ответил Алексей и внимательно посмотрел на Михаила.
Тот захлопал глазами.
- Теперь я помолчу, чтобы собраться с мыслями, у меня их много, - сказал Миха Сурнин.
Октябрь 2008г.
Владивосток