«Во имя любви»
1965 год. Они сидят в холле (вестибюле, как тогда говорили) гостиницы. Как они попадали сюда, он не знал. Эту проблему всегда решала она. Здесь тепло. Просто замечательно. Голодно, конечно. Особенно ей. Он с другом научился ловить голубей на площади, ощипывал их и варил, и ел. А она не могла. Но зато здесь нет ни клопов, как у нее в комнате, которую она снимала, ни бесчисленной армии котов, как у него в комнате, которую он снимал. Коты окружали их даже тогда, когда они занимались любовью – в отсутствие хозяйки квартиры. Коты молча, пристально смотрели на них, а когда они вставали, можно было попасть голой ступней и в кучку около кровати. И у него, и у нее было холодно. А здесь тепло – праздник!
Они были самой красивой парой в театральном училище провинциального, но большого города. Оба обладали потрясающей притягательной силой, которую сейчас называют сексуальностью. Она, будучи прирожденной актрисой, обожала ощущать это, видеть эффект, который производила её красота, её обаяние, её женская сущность. Она купалась в этом осознании победительницы, гордилась собой и ценила себя. Уже тогда – еще нигде не снимаясь, она лучше всякого оператора знала особенности своего лица и умела так подчеркнуть их светом и тенью, что вызывала немое, даже почтительное, восхищение. Но любила его одного и была ему верна.
Он, тоже прирожденный актер, опускал глаза, сдержанно и холодно, когда на него – так! – смотрели женщины. Но что-то необъяснимо притягательное для них исходило от всего его облика. Он любил её одну и был ей верен. Так сидели они в холле гостиницы редкими вечерами, даже подрёмывали в тепле, прикрыв рукою глаза. Голодные и холодные, но внутренне спокойные – так велика была их уверенность в своем незаурядном будущем. В городе стояли зимы суровые, непоэтичные, голый мороз.
«В Москву, в Москву!»
Не приняли ни в один театр. Но в одном из театров она привлекла пристальное внимание режиссёра. А он в другом – тоже режиссёра, женщины. И оба режиссера были предельно откровенны. А они лавировали, балансировали, изворачивались – как могли. Он продавал книги на улицах, в переходах под землей. Она снималась в массовках на киностудиях. Они ели, все-таки ели. Но нервы… Она, конечно же, обращала на себя внимание и на киностудиях. Но вскоре это стало вызывать у нее почти истерику. Проблема была одна и та же. Уходя на встречу с режиссёром, она брала с собой подругу – оставаться в машине наедине с ним было нельзя. Но и не приходить тоже было нельзя – это значило бы поставить крест на актёрской карьере. Они играли, но не на сцене, как мечтали, а в жизни. И не гениальные роли, а в кошки – мышки. Мышками были они. По ночам она билась в его объятиях, но не от страсти, а в истерике. Они любили друг друга, но жизнь становилась невыносимой. Их талант превращался в болезнь невыразимости. Жизнь в комнатке на окраине Москвы у её родственницы – ущербна. И вообще жизнь была безнадежна. Но они все – таки стояли на своём – любили друг друга и был верны. Голод студенчества, истеричное существование в Москве, искушение, исходящее от кошек в этой игре, которое нужно было преодолевать, а уже хотелось сдаться, напряжение, возникшее между ними, «страшное подозрение», что они мешают друг другу, и не менее страшное нежелание это понять и принять – все это дало пока что только один результат: панкреатит, поджелудочная железа так мучила ее, что она кричала от боли часами, сильно похудела и попала в больницу, и уже не могла регулярно работать в массовках. Значит – опять голод? Они прекратили игру в кошки – мышки, порвали со своими так желавшими их мучителями. Немногие друзья, знавшие их историю, пожимали плечами: «жертвы любви». Прошли тяжкие годы. Они развелись. Он уехал – куда, она даже не знала. Они не переписывались. Не звонили друг другу. Она, поголодав еще некоторое время, вышла замуж за мясника из ближайшего гастронома. Актерами оба не стали. Однажды, оставшись ночевать у подруги, из той, прежней жизни, переводчицы с французского, которая давала ей на прослушивания в театрах черное шелковое платье с серебряным поясом, она стала свидетельницей нежных проявлений любви этой молодой, красивой, благополучной женщины и её друга, тоже молодого, красивого, благополучного мужчины. Ночью она разбудила их криками, что у нее пропало золотое кольцо. «Вот, вот, оно лежало здесь, в ванной комнате! Она сняла его, когда умывалась!» Огорченные, ошарашенные, любовники долго искали кольцо, успокаивали её, рыдающую, бьющуюся в истерике, пока не поняли, что это и есть истерика, что она, конечно же, все придумала, и – тонко чувствующие люди – разошлись по разным комнатам, поняв причину её срыва. Утром они были, насколько возможно, холодны друг с другом в её присутствии, а она угрюмо молчала и быстро ушла.
Она успокоилась, все забыла и даже родила мальчика своему мяснику.
Пришла телеграмма. Непонятно - от кого, как её нашли. Он умирает.
Она рвалась.
Она ехала.
Она летела.
Она бежала.
Была весна! Он жил на острове посреди реки вместе со своей женщиной. Но была весна! Река разлилась, бесновалась. Она гудела, звенела, ухала огромными валами на каменной плотине, через0 которую в обычное время только и можно было перебраться на остров. Но не сейчас! Она бегала по берегу, сумасшедшая, рвала на себе волосы, кричала, звала его, рыдала в голос, выла, давилась сильным ветром. Она отчаянно металась на другом берегу. Сквозь рёв реки он её не слышал. Он умер на острове… во имя любви.
P.S. Внешние обстоятельства последнего эпизода взяты из книги К.Паустовского «Повесть о жизни», книга первая «Далекие годы».
Август 2009 г.