В 1944 году, когда моему отцу было 17 лет, из БССР его вместе с несколькими десятками таких же молодых людей, вывезли в Германию. В общем, он совсем не сопротивлялся этому, ведь на родине вся его семья, то есть мой дед, бабушка, её брат и сын, погибли. Мой отец не знал, что может ждать его в фашистской Германии, но точно знал, что смерть на родине может настигнуть его раньше, чем в Германии. Но вскоре Вторая Мировая подошла к своему завершающему этапу, а потом и вовсе признала своё поражение перед человеческим стремлением к жизни.
Мой отец жил в небольшом немецком городе, работал на производстве. Спустя год после того, как грянула победа, он переехал в маленький посёлок, где обзавёлся своим небольшим хозяйством, которое составляли две коровы, десяток гусей и пара свиней. Ему нравилась жизнь в деревенской обстановке, в конце концов, в такой он вырос, здесь, правда, было всё совсем не так, как в советском колхозе, но только здесь он чувствовал себя уютно, как дома. Через три года, когда отец окончательно встал на ноги, он женился на немке, моей матери, Анне. Она жила в том же посёлке, только на другом конце. А в 1954 году родился я. Меня назвали в честь деда моей матери, Андреас, только вот отец меня всегда называл просто – Андрей. С этих пор мои родители почти каждый год ездили к отцу на родину вместе со мной, правда, эти поездки долго не длились, и я практически ничего не помню. Но никогда не забуду одну поездку, последнюю, которую я совершил с родителями в 1965 году.
Мне шёл двенадцатый год жизни. Была весна. Земля во дворе, да и везде на улице была чёрная и вязкая от сырости, которую оставил после себя сошедший снег. Утром после завтрака я натянул на ноги резиновые сапоги и побежал на улицу. Сойдя по деревянному настилу влево от дома, я вступил в чёрную жижу. Она не была похожа на обычную грязь, скорее на разбавленный водой торф. Я глядел сверху вниз на то, как мои сапоги медленно утопали в этой субстанции. Затем я попробовал поднять одну ногу, мне это удалось с небольшим усилием. Когда я совершил это действо, я услышал мерзкий звук, который невозможно повторить обычному человеку. А когда я снова той же ногой ступил в то же место, я услышал ещё более отвратительный звук, как будто под моей ногой кого-то сильно рвало.
- Андре, отойди оттуда, ты снова будешь весь грязный! – прокричала мать, выйдя на веранду. Я обернулся и увидел её строгое лицо. Вообще она не была злой, всё моё воспитание она доверяла отцу. Её три параллельные морщинки между насупленных бровей задержались на пять секунд, потом медленно начали выпрямляться и вовсе исчезли на её белом красивом ровном лице. Она не могла сердиться на меня долго, иногда меня это даже смешило, и она смеялась вместе со мной, оголяя свои ровные белые, как жемчужины, зубы. Я не мог в такие моменты противиться ей. Я начал передвигать одну ногу за второй и вышел, наконец, на настил. Мать тихо подошла ко мне и с улыбкой спросила:
- Ты помнишь, какой сегодня день?
- Да, - ответил я, погладив себя рукой по голове, словно она мне чесалась.
В тот день мы собирались ехать в Белоруссию. Помню, что я очень любил моменты сборов. Я пошёл в свою комнату, переоделся и причесался. За это время мать почистила мои сапоги.
Ровно в одиннадцать часов утра мы сели в нашу тесную машину и отправились в другую страну. Дорога предстояла долгая, на место мы могли прибыть только к утру следующего дня, но меня это совсем не волновало. Я мог глядеть в окно часами, следить, как меняется пейзаж, дома, люди, дороги, автомобили, я мог просто считать столбы на трассе, глядеть за горизонт, где деревья сменяли друг друга. Когда прошло больше пяти часов и мы миновали польскую границу, меня одолел приступ голода. Я находился на заднем сиденье, а мать была спереди. Я от охватившей меня внезапно злости начал бить коленом по маминому сиденью. Развернувшись и поглядев на меня, она спросила:
- Ты в порядке?
Я ничего не ответил ей, только поглядел на неё, как маленький злой загнанный зверёк. Мать оглядела меня с ног до головы и снова повернула голову к дороге. Я начал стучать по сиденью с новой силой. Мать обернулась резко, и между её бровей снова появились три морщины.
- Тебе скучно? – спросила она с долей нервозности в голосе.
- Я хочу есть, - ответил я.
- Ты не мог сказать мне об этом сразу? – спросила мать, и её морщинки снова исчезли.
- Не мог, - еле слышно сказал я и отвернул лицо всторону.
Мать взяла небольшую сумку, которая стояла у неё в ногах, открыла её и достала оттуда небольшой свёрток. Она развернула его, порылась и протянула мне два толстых бутерброда с маслом и сыром. Я, не задумываясь, быстро схватил их и начал жевать. Всё это время отец ни на секунду не отвлёкся от дороги. Он ехал молча, словно думая о чём-то своём, отрешившись от окружающих.
Когда начало темнеть, меня охватило чувство тоски и одиночества. Я снова начал толкать маму.
- Опять есть? – спросила она.
- Нет, - ответил я. – Мне скучно.
- Ну, хорошо, - улыбнулась она, - давай поиграем во что-нибудь.
- Давай, - улыбнулся я.
Мы играли в слова и, увлёкшись, не обращали внимания на отца. Но когда через несколько минут я увидел впереди грузовик, я закричал, но было уже поздно. Я помню только то, как отец дёрнулся и резко повернул руль вправо, но грузовик врезался именно в левую сторону автомобиля, туда, где сидел отец. Всё произошло так быстро, что потом несколько месяцев я не мог собрать все воспоминания в кучу и слепить из них один цельный кадр. В тот вечер отец уснул за рулём…
Мы с мамой не пострадали, а вот у отца была травма головы, открытый перелом берцовой кости и переломы рёбер. Отец провёл в больнице долгие семь месяцев, ему сделали операцию по восстановлению черепной коробки, часть которой ему заменили металлической пластиной с левой стороны. Моя мать никогда не брала меня с собой в больницу, чтобы повидать отца. Тогда я не мог понять почему и много психовал и обижался на мать. Но со временем я осознал, что она всего лишь не хотела, чтобы я видел отца в том состоянии, в котором он прибывал.
Когда отец вернулся домой, была уже осень. Время бабьего лета прошло. Ночью начало подмораживать. Утром всё ещё светило уставшее солнце, но ближе к полудню оно скрывалось в кучевых облаках, которые переходили в тучи, и начинал капать мелкий мерзкий дождь.
Отец приехал в инвалидном кресле. Я пристально глядел на него и ждал, когда он обнимет меня, но он лишь поглядел на меня и опустил глаза, словно прося прощения. Позже я подошёл к маме и спросил у неё:
- А папа будет ходить?
- Конечно, будет, - грустно ответила она, чистя морковь.
Той ночью я долго не мог уснуть, в голове всё время стоял образ молчаливого отца в инвалидной коляске. Помню только, что твёрдо и навсегда решил для себя, что никогда в жизни не буду водить автомобиль. С этими мыслями я незаметно уснул. Проснулся я среди ночи от бешеного нечеловеческого крика, который раздался из комнаты родителей. Знал только, что крик был не женский, а мужской. Я быстро встал с постели и босиком в пижаме ринулся по узкому коридору к комнате родителей. Распахнув дверь, я увидел стоящую над кроватью мать. Она тормошила отца, пытаясь разбудить его. У него был кошмар и практически бредовое состояние. Моё сердце колотилось так, что я уже практически не слышал его, как лопасти вертолёта становятся незаметными, когда набирают обороты. Я стоял в оцепенении и не знал, что делать. Наконец мать поглядела на меня и крикнула:
- Андре, принеси скорее воды! Не стой!
Я на несколько секунд задержал свой взгляд на матери. В тот момент я её просто не узнал. Передо мною стоял совершенно незнакомый мне человек, испуганный и растерянный. Её глаза, как будто закрыла тонкая пелена ужаса, а лицо, казалось, постарело на десяток лет. После того, как мать вскрикнула на меня, я быстро развернулся и побежал в кухню. Там я набрал воды из помпы в кружку и мигом устремился в комнату родителей. По пути я выплеснул немного воды на пол, но не заметил этого. Когда я вошёл, отец был уже в сознании, но так же, как и мать, не был похож на себя. Я несмело подошёл к кровати, мама робко взяла у меня кружку с водой и кивнула мне, благодаря, а затем сказала дрожащим голосом:
- Всё уже хорошо… Иди к себе.
Я ещё не осознал, что произошло и поэтому слова мамы не долетели до моих ушей сразу.
- Иди же, Андре! – немного повысив голос, сказала она.
Я ушёл, но больше той ночью я не смог уснуть. На утро не только на моём лице были синяки и круги под глазами. Мама тоже той ночью не спала. Я спросил у неё, когда она готовила завтрак, что случилось ночью с отцом, она, не задумываясь, ответила, что ему приснился кошмарный сон. Больше я не задавал вопросов, потому что видел, что ей было не по себе.
Следующей ночью повторилось то же. И следующей - то же. Мать снова отвезла отца в больницу, но там только развели руками и сказали ждать улучшений. Постепенно я привык к этим регулярным кошмарам отца и перестал на них реагировать. Всё же я видел, как с каждым днём отцу становилось внешне лучше. Он постепенно с коляски начал подниматься на костыли. Я помогал ему делать это, и он всё чаще снова начал улыбаться, когда чувствовал моё плечо под собой. Но эти недолгие позитивные моменты рано или поздно сменялись депрессивным состоянием. Отец просто садился на скамейку на крыльце и глядел на горизонт, не шевелясь и, казалось, даже не дыша. Однажды в один из таких моментов я решил сесть рядом с ним. В такие моменты я немного боялся его, но не мог подумать, что мой родной отец мог причинить мне вред. Я сел рядом и поглядел на него. Он не реагировал. Он даже не моргал глазами. Я тоже направил свой взгляд на горизонт, вдаль, но там я ничего не видел, кроме тёмного поля и слабого тумана, спускавшегося на него.
- Они говорят со мной, - неожиданно сказал отец, всё так же глядя в никуда.
- Что? – переспросил я, поглядев с удивлением на отца.
- Они говорят со мной…
- Кто? – всё так же не понимал я.
- Это всё железка в моей голове, - сказал отец, поглядев на меня. В это мгновение я узнал в нём того прежнего папу, которого я знал до аварии.
- Я слышу их голоса, где бы я ни был и что бы я не делал. Они в моей голове.
- Но кто они, папа?
- Я не знаю! Не знаю! – закричал на меня отец так, что воздух из его рта подул на меня, как ветер. Я испугался. Мне была непонятна вспышка его ярости. На этот крик мама выбежала из дома и увидела яростные отцовские глаза.
- Андре! Иди в дом, малыш, - ласково сказала она, взяв меня за руку. Я не стал сопротивляться, я был напуган. Из дома я услышал, как мать сказала:
- Да что с тобой такое? Это же твой сын!
Дальше я не стал слушать. Но с тех пор меня не покидала мысль, что отец говорил правду, и ему не дают покоя голоса, которые он слышит. Я рассказал это маме, и она сказала, что отец сошёл с ума. Но я не верил в это. Мне хотелось снова поговорить с ним. Прошёл месяц. Отец с каждым днём вёл себя всё более неадекватно. Он мог сидеть спокойно, а потом неожиданно схватиться за голову и стонать. Мать уже привыкала к таким моментов, а вот я никак не мог смириться с этим.
Однажды, когда отец тренировался ходить на костылях, и я помогал ему, я спросил у него:
- Пап, расскажи мне, что ты чувствуешь, когда они говорят с тобой.
Я и сам не понимал, о ком говорю. Отец поглядел на меня в тот момент с таким трепетом, какого я сам от него не ожидал.
- Мне больно, - совершенно спокойно ответил он. – Такое ощущение, что у меня разрывается мозг. Это всё из-за железяки, я знаю. Эти хирурги вставили мне что-то не то.
- А откуда они? Эти голоса? – не мог уняться я. Отец не ответил. Он просто вытянул указательный палец и наставил вверх. Я был удивлён. Мне хотелось поделиться с кем-нибудь этим, но я понимал, что и меня, и отца сочтут сумасшедшими.
- А ещё, знаешь, когда я ложусь, они затихают, а когда встаю, снова начинают гудеть.
- А что они говорят?
- Я не знаю, я не понимаю их язык.
В этот момент, сам не знаю почему, но меня охватил ужас. Я долго думал обо всём. Иногда мне хотелось оказаться на месте отца, но когда всякий раз ночью я слышал его крик, я отгонял от себя эти глупые мысли.
Прошло чуть меньше года. Отец уже окончательно окреп и встал на ноги. На этот раз в прямом смысле. Но лучше ему не было ни одного дня с тех пор. Но казалось, что он свыкся с этим. Только чаще он предпочитал сидеть, чем стоять.
Было дождливое начало осени. У нас прохудилась крыша: то и дело с неё капало всякий раз, как начинался дождь. Мать попросила отца заделать дыру хотя бы временно. Он не мог отказаться, ведь он был хозяином в своём доме.
- Поможешь мне? – спросил он меня. Я утвердительно покивал головой. Я держал лестницу, пока отец лез с материалами на крышу.
- Жди меня внизу, пока я не закончу! – крикнул он.
- Хорошо! – ответил я. Шла минута за минутой, я слышал, как отец стучал наверху. А потом стук внезапно прекратился. Я поглядел вверх. Там не было движения. Но в следующий момент я услышал крик отца. Я быстро поднялся по лестнице и увидел на крыше отца, раздирающего себе кожу на голове. Он кричал неистовым, нечеловеческим голосом. Я испугался, я не знал, что делать.
- Скажи им, чтобы прекратили! – кричал отец. – Пусть прекратят!
Я не знал, как помочь отцу. Я боялся взбираться на крышу, потому что она была мокрая. Отец всё так же кричал и рвал волосы у себя на голове. Затем он начал бить кулаком себе по черепу, по тому месту, где у него была металлическая пластина.
- Андре! – закричала внизу мать, но я не слышал её за криками отца. Я просто стоял и глядел, как он истязает себя. Он принялся царапать себе лицо, появились тонкие красные линии, проходившие от глаз до подбородка. Его взгляд упал на меня. Это был взгляд разъярённого зверя. Неожиданно он ринулся на меня. Я испугался и быстро слез по лестнице вниз. Я кинулся в дом и звал с собою маму, но она не шла, она плакала и просила отца спуститься. Я не знаю, как у неё это вышло, но отцу удалось слезть с крыши.
После того, как в тот день всё улеглось, мать обработала раны отца. Его лицо было исполосовано, на голове были проплешины: он вырвал себе целые клочья волос. Я старался не глядеть на это. Но потом, когда отец ложился спать, я подошёл к нему и обнял его, он ответил мне тем же.
- Они хотят сказать мне что-то, - сказал отец. – Там, на крыше, я слышал их так близко, что мне казалось, что они повсюду, они окружили меня. Среди всего шума я услышал несколько отчётливых слово.
- Каких? – спросил я.
- Ты должен быть с нами…
Я не мог понять тогда, что это значило. Может, мой отец избран для чего-то?
- Они хотят забрать тебя? – спросил я. Отец не ответил. В этот момент зашла мама. Она поцеловала меня и пожелала спокойной ночи. Я ушёл в свою комнату и на удивление быстро уснул в ту ночь. Среди ночи я проснулся. Я услышал шорох на верху, словно на чердаке. Я встал с постели и прошёл к комнате родителей. Там было тихо, я приоткрыл дверь и увидел в постели только маму. Я испугался. Я не стал будить её, а сразу выбежал на улицу. Я даже не ощущал ужасного холода от деревянного настила. Я плюхнулся обеими ногами в грязь, но меня это не волновало. Я зашёл за правую сторону дома и поглядел наверх, туда, где днём отец пытался чинить крышу. Увидев тёмную фигуру наверху, я оцепенел, больше не смог сделать ни шагу. Это был отец. Он корчился, как и днём, но на этот раз не кричал. Он снова рвал на себе волосы и кожу, а я стоял и не мог пошевелиться, я не мог ничего сделать, что-то не позволяло мне. Вдруг рядом со мною на землю что-то упало. Я в ужасе закрыл рот обеими руками: это был окровавленный ошмёток кожи с волосами. Только тогда я понял весь ужас происходящего. Мне следовало закричать, позвать кого-то, но меня словно охватил паралич. Я снова глядел на отца. Он срывал с себя одежду, она тоже упала около меня. Затем у моих ног приземлилось что-то небольшое и круглое. Я стал рассматривать это, но долго не пришлось, я понял, что это глаз. Я почувствовал резкий сильный рвотный позыв. Меня вырвало в грязь, а потом я потерял сознание.
Я очнулся, когда уже начало немного светлеть. Я ужасно замёрз и не чувствовал своих ног. Я попытался подняться, но не смог. Я лежал так несколько минут, глядя в тёмное небо, и не мог понять, что произошло. Но потом мой взгляд упал на крышу дома, и моё сердце бешено забилось. Я вспомнил и еле слышно застонал. На крыше больше не было движения.
- Папа, - прошептал я. Всё ещё будучи не в силах подняться, я повернул голову вправо. Там было всё то же чёрное сумрачное поле. Я поглядел налево… На земле в полуметре от меня лежало тело отца передней частью вниз, его лицо было словно втиснуто в землю, левая рука была вывернута на спину. В черепе с левой стороны зияла огромная дыра, из которой вытекало вещество, почти вся кожа с головы была содрана, а рядом со мною лежал кусок окровавленного металла.
- Они забрали тебя, - прошептал я и снова упал в пропасть.
После смерти отца, мать продала дом, и мы переехали в город. Следовало похоронить злосчастный кусок металла вместе с отцом, как велела мать, но я не сделал этого. В тайне я сохранил его и ношу с собою по сей день.
Когда мне стукнуло пятьдесят два, врачи поставили мне диагноз прободная язва желудка. Я мучаюсь уже три года, но полгода назад я начал слышать их… Они успокаивают меня, они облегчают мои муки. И недавно я расслышал в гуле пять отчётливых слов: «Ты должен быть с нами»…