Каменные стены колодца поросли зеленоватым мхом. У моих ног колеблется зеркало колодезной воды. Я смотрю вглубь водной чаши и вижу своего крысёнка, который умер несколько дней назад. Он прыгает по ту сторону поверхности воды, и подбегает ко мне так близко, что, кажется, его можно погладить, протянув руку; и смотрит, а потом опять уносится прочь, вдаль, вглубь, словно хочет что-то сказать, будто зовёт за собой.
Вот крысёнок привстаёт на задние лапы у самой водяной кромки, его нос смешно шевелится, и убегает вновь. Я делаю шаг вслед за ним и лечу кувырком, всплеска воды не слышно. От неожиданности у меня перехватывает дыхание и кружится голова, но я достаточно быстро снова нахожу глазами зверька. Его белая шерстка отдаёт мягким лунным светом, и я бегу за своим питомцем.
Впереди появляется дверь с бронзовой ручкой. Подойдя ближе, берусь за массивное кольцо и тяну его на себя. Дверь плавно подаётся. Я захожу в помещение и вижу покрытый матовой белой скатертью стол, и сидящих за ним Пьеро, Мальвину и Буратино.
Мальвина повернулась ко мне, её лицо похоже на яичную скорлупу или фарфор, чёрные глаза смотрят прямо в мои, и ещё дальше. Она делает маленький глоток тёмно-красного напитка из кубка, стоявшего перед ней на столе. В её полуулыбке угадывается расположение.
«Понимаешь, мы ждём продюсера»,- говорит Мальвина.
Пьеро закуривает сигару и выпускает дым чуть вверх. Он положил ногу на ногу, откинулся на спинку деревянного кресла, обитого кожей, и смотрит в окно, за которым висит полумесяц.
Буратино деловито разделывает лобстера.
За их спинами висит забранное в старинную раму зеркало. В зеркале я вижу себя. Старая рыба с поросшими иссиня - зеленоватой ржой жабрами. Из кармана видавшего виды пиджака свешиваются часы на цепочке. Я смотрю в это отражение, и чувствую, как собирается тихая грусть.
Словно угадав моё настроение, Мальвина подаётся вперёд и её рука в бархатной перчатке замирает на столе рядом с моей: «Не бойся. Ведь именно такие мы ему и нужны».