Синяки, ссадины, гематомы.
Йод, перевязки, примочки.
Иногда тональный крем, украденный из косметички жены.
По утрам музыку, помощнее. Что у нас будет сегодня? «Sistem of a down»? «Korn»? Неважно. Главное погромче, чтобы чувствовать спиной ненавидящий взгляд соседских старух, а кофе покрепче, чтобы горечь его связывала язык до конца дня. Дня, которого не заметишь. Это не моя жизнь, просто я вынужден. Вынужден находиться там, потому что надо есть, и одеться хочется не как-нибудь, и другие радости жизни, тоже, чего-то стоят. Я нахожусь там для того, чтобы завтра снова вернуться, и дни составляют цепочку из маленьких, незначительных звений. Для каждого звена всегда находится место, хотя, кажется, что цепь уже замкнута. Мы все живем так, в серых пиджаках. Белые рубашки натирают нам шеи, а галстук по утрам отказывается завязываться правильно. Но это только днем. А вечером…
Синяки, ссадины, гематомы…
А после тональный крем…
Вечером я выключаю телефон. Если хотите, поговорите с роботом. Его приятный голос, с правильно поставленной дикцией, вежливо соврет вам, что я нахожусь вне зоны обслуживания данного оператора. А днем он работает, и я жду смс. Ожидая его, я сжимаю трубку так сильно, что она вся покрыта мелкими трещинами. Его корпус не выдерживает моего ожидания. И я знаю – это будет что-то новое. Что-то, чего я не переживал раньше. Несколько часов безумия, глухой мертвый сон, ненавистное утро, и снова на работу.
Пиджак, воротничок, гадко-гладкая прическа и кофейная горечь во рту, до конца дня.
Мы все появляемся здесь для ожидания. Мы все следим за временем, кто-то по наручным часам, кто-то по часам, которые весят на стене для общего обозрения, кто-то поглядывает на мобильный телефон. Есть такие, кто по-очереди смотрят сначала на наручные, затем на настенные, и после сверяют время, заглядывая в ярко светящийся дисплей. Время тянется для всех одинаково, растягивая секунды, превращая их в минуты, минуты в часы, часы в сутки. У всех сосредоточенные лица. Все стараются поймать время на лжи, все заняты только этим. Поэтому, по вечерам мужья не могут ответить на вопрос, как прошел их день. И только я слежу не за временем, хотя мой взгляд точно так же прикован к маленькому экрану. Мое ожидание наполнено смыслом. Не просто вечернее пиво, телевизор, и вопросы жены, остающиеся без ответа. Эти сообщения приносят мне нечто большее. То, что я прячу от чужих глаз, и телефон скрипит в моих напряженных ладонях.
Можно сказать, что мои ожидания напрасны. Еще ни разу я не получал смс, держа телефон в руках. Оно приходит, когда я нахожусь в туалете, в столовой, или когда я вышел покурить, оставив серую трубку на столе. Никогда не приходит в момент моего ожидания. Я обнаруживаю его, когда возвращаюсь. Посасывая конфетную мяту, убивая запах кислого дыма, я некоторое время смотрю по сторонам, определяя, не заглянул ли кто-нибудь в мое сообщение. Не проник ли кто-нибудь в мою жизнь. Не занял ли там место, вытесняя меня. Я беспокоюсь, потому что это моя свобода.
Мои синяки, ссадины, гематомы.
И получив смс, я становлюсь похожим на своих коллег. Такие же пустые глаза, так же часто смотрят на часы.
Три часа, сорок пять минут.
Три часа, сорок четыре минуты.
Три часа, сорок три…
Три часа…
Удивительно, как женщины справляются с этим. Они как-то умеют не обращать внимания на тягучесть времени. Они не смотрят на часы, и как-то интуитивно угадывая время перерыва на обед, снуют по коридору с тарелочками, чашками и ножами. На тарелках разводы от шоколада смешиваются с помидорным соком. Они говорят друг с другом, намеренно придавая голосу веселую интонацию, сообщая о своих проблемах.
- Как поступить?- спрашивает одна из них.
- Лучший способ, - отвечает вторая, видимо более опытная, - поссориться с ним. Я всегда так поступаю, когда мне назначают свидание.
- Слууушааай, - тянет первая – Это идея.
- Да, - улыбается вторая – Учись, пока я жива. А после помиришься, и не мучай себя.
- А как ты справляешься с «этим»?..
- С чем?
- Ну… Мораль, этика.
- Ты что? Совсем ку-ку, что ли? Мы слабые женщины. У нас должен быть обеспеченный тыл, план отхода. Или ты не хочешь быть счастливой?
- Очень хочу, - вздыхает первая с благодарной улыбкой.
Они говорят об этом в курилке, не замечая мужчин вокруг. Они живут сайтами знакомств, но, не возвышенно мечтая о любви, а общаясь только с теми мужчинами, кто в зоне досягаемости. Кто рядом. С кем можно создать семью, родить детей, обустроить быт. На фотографиях в полный рост, они закидывают руки за голову, чтобы подчеркнуть грудь, а перед тем, как сделать портретный снимок, долго репетируют перед зеркалом, запоминая, какие мышцы лица напряжены в более удачный момент, тренируют мимическую память. На самом деле они выглядят не так. От недосыпания у монитора, у них круги под глазами, и болят спины. И они не замечают мужчин вокруг, хотя стоят в курилке рядом с ними.
Мы члены одного клуба.
Я знаю, как они себя чувствуют. Я тоже регистрировался на подобном сайте, сначала чтобы убить одиночество, затем чтобы убить время, после чтобы убить себя. Я сам искал спасение в мерцающем с частотой в сто кадров в секунду экране. Не высыпался, а утром хрустел позвоночником, и чувствовал себя неважно. Но во мне жила надежда, почти до самого конца, до самого разочарования. До того самого момента, когда понимаешь – ты все равно одинок. И та, на той стороне провода, сидя у монитора, тоже ужасно одинока. И никто из вас не пытается помочь другому. Только себе.
Я знаю, как они себя чувствуют.
Я бросил это не так давно. Я больше не стучался в чужую жизнь. Перегорел. Теперь я жду сообщения, жду эти смс каждый день, и от напряжения мои ладони слегка влажные. Там будет только время, и вот, я уже в нетерпении потираю руки. После шести я спешу, вместе со всеми толкаюсь в транспорте…
«Дамочка, вы наступили мне на ногу»…
«Мужчина, аккуратней нельзя? Не видите, здесь сумка»…
Расстояние до дома преодолеваю легкой рысью, толкаю переполненный лифт в крышу, пытаясь ускорить подъем, нервно трясу связкой ключей перед дверью, нахожу нужный, и я дома. Едва сбросив с себя вещи, я усаживаюсь перед монитором. Сейчас должно произойти то главное, чего я ожидаю с приходом смс. До боли в глазах, я наблюдаю за окном электронной почты, отсчитываю секунды, и вот, появляется надпись «У вас новое сообщение». Один клик мышки, и я имею адрес.
Я знаю, где и когда.
Не вспомню точной даты, когда это началось. Где-то около полугода назад, в самый обыкновенный скучный вечер. Дождь барабанил по цинковому откосу подоконника, и это жутко мешало. Я не мог сосредоточиться на ответе. Удивительно, как рассевалось мое внимание в такую погоду, каким чутким становился мой слух, каким нервным было мое восприятие мира. Я слышал все звуки, от шепота до скрипа. Я слышал, как насекомые, шурша хитиновыми спинами, передвигаются в вентиляционной шахте. Я глушил эти звуки музыкой, и неприспособленные для такой громкости колоночки жалобным хрипом молили о пощаде, но я не замечал, ни хрипов, ни самой музыки. Главным было заглушить этот мир.
Заглушить мое одиночество.
Моя жена давно заметила во мне эту беспомощность. Желая наказать меня, когда в ней просыпался нереализованный материнский инстинкт, она просто отодвигалась от меня в постели. Промежуток между нами она прокладывала ватным одеялом. Она говорила, что я холодный, что она не может согреться, и, упираясь коленями в аккуратно скрученный ватный валик, я покрывался гусиной кожей. Такой же синей и пупырчатой. Потом, мы стали спать отдельно. Я на диване, в маленькой комнате, и мерцание монитора служило мне ночной лампой. Этот свет не выключался никогда. Пока я подогревал в микроволновке утренний кофе, моя вторая половина отключала свой аккаунт на сайте знакомств. Выходя из маленькой комнаты, она старалась не смотреть в мои глаза.
Она говорила, «Мы так хорошо живем, что самое время расстаться».
Она говорила, «Все хорошее - ложь».
Может поэтому, мы так хотим быть обманутыми?
Может, поэтому мы обманываем сами, желая сделать приятное кому-то?
У меня тоже есть аккаунт. Несколько строк милой глупости, маска жизнелюбия и сексуального голода. Ореол удачливости, и макияж тонкой, чувственной натуры.
Мираж, уводящий подальше от оазиса.
В графе семейный статус у меня стоит «Холост», хотя мне хотелось указать совсем другое. Но создатели этого обмана не додумались вставить пункт «Одинок».
Другие «Выберите из списка», мне не подходили.
Нет, это точно заговор. Уверен, где-то существует организация, направленная на подрыв порядка во всем мире. Именно при ее участии создаются компьютерные игры, за которыми коротают время сотрудники офисов. Именно ее яйцеголовые ученые создают интернет сообщества для людей, в которых мир не рассмотрел гениев. Именно в ее стенах создались сайты знакомств, разрушающие «ячейки общества». И если кто-то думает, что эта организация выиграла в своей игре, он ошибается.
Это мы проигрываем.
С завидным постоянством.
***
Помню первых троих. Тогда я еще не понял, что это свобода, а когда понял, перестал запоминать лица. Лица не главное, и даже эти, просто переход был очень резким, а выброс адреналина незабываемым. Могу смело утверждать: тогда его было больше, чем крови. Тело било мелкой дрожью, как после хорошей драки, и внутри распускались лилии. Даже не знаю, как благодарить ее за то сообщение. Просто адрес и время. Иногда это так меняет жизнь.
Когда я пришел туда, «первый» держал ее за шею. Он держал ее левой рукой, а она, подогнув ноги и вцепившись в него мертвой хваткой, просто висела в воздухе. Такая маленькая. Даже представить не мог, что это она.
- Эй! – крикнул я, и побежал.
Расстояние между нами сокращалось, мои мышцы, отвыкшие от бега, сокращались, мое сердце сокращалось, а он даже не пытался убежать. Просто стоял, держа ее в подвешенном состоянии, и спокойно смотрел на меня. Наверное, стоило крикнуть, чтобы он отпустил ее, но я давно не занимался бегом. Поэтому бежал молча. Короткий вдох, длинный выдох. Его лицо увеличивалось по мере приближения, и я уже мог видеть глаза. Спокойные, ледяные, без всякого выражения. И с такими же глазами он ударил меня. Так просто и быстро, будто делал это каждый день.
И я упал.
Она не спросила меня, как я себя чувствую. Она не пыталась оказать мне помощь. Она спросила номер моего мобильного, и сказала:
- В следующий раз, когда меня будут бить, не защищай меня.
Она сказала «Не лезь не в свое дело».
Сказала, и ушла, часто семеня почти детскими ножками.
Утро встретило меня не сразу. Первые лучи солнца с трудом пробивались через заплывший глаз. Я давно не чувствовал этой боли, и это чувство вернулось, оттесняя скучные утренние приготовления, сборы на работу, и саму работу, на второй план. Это стало фоном. Всего лишь способ проживать, платить по счетам. Одеваться не как-нибудь. Если не быть респектабельным, то, по крайней мере, выглядеть таким.
Йод, перевязка, примочки…
Иногда, тональный крем…
И еще один виток спирали. Всего лишь шаг резьбы, и я ввинчиваюсь в него так же, как лампочка, скрипя консолью, вворачивается в патрон. Я прихожу, и слежу за временем, сначала, как все, а потом со своим, особым пристрастием.
Мой шеф качает головой.
- Да, - говорит он – Ходить по улицам с каждым днем становится все страшнее.
Вчера он «обрабатывал» меня. Подгонял под «стандарты». Вносил в мои рабочие будни свое шефское разнообразие. Из кабинета я выходил забрызганный его слюнявым гневом, обработанный и стандартный, как будто только с конвейера, с устойчивым ощущением, что занят не своим делом. Что я ничтожество.
Ничтожество серийного производства.
А сегодня он милый парень. Проявляет сочувствие, и цокает языком. Он качает головой, и говорит, что я могу взять отгул, если не хочу брать больничный.
Он говорит, его политика, это забота о кадрах.
Пока он говорит, я думаю, и мне интересно, каким может быть ее имя? Чем она занимается? В каком учреждении работают люди, которых не заботит их благосостояние? В каком из долбанных офисов она просиживает свои дни, в ожидании вечера? В ожидании мгновения, когда ты почувствуешь, что этот мир не подчиняет тебя. Что этот мир больше не заботится о тебе.
Не заботится о своих кадрах.
Не создает компьютерные игры, сообщества и сайты знакомств.
Сидя перед монитором, я с частотой в восемьсот знаков в минуту, говорю ей, как мне надоел мир окружающий меня. Моя работа, моя семья. Мое чувство вины и долга.
Она говорит, «Взорви этот мир»
Она говорит, «Взорви его, раз он не нравится тебе»
Она говорит «Это не сложно. Просто бутылка керосина, поджигаешь фитиль, и впечатываешь ее в стену. Прямо в стену, над дверью ведущей в кабинет твоего шефа».
- А может, мне начать со складов и магазинов? – пытаюсь иронизировать я.
- Может, начнешь с Кремля? – отвечает она, и я чувствую, какой серьезный у нее взгляд.
Она умеет это. Показывать мне мою сущность. Показывать всю правду обо мне. Читая эти единицы и нули, я понимаю, что никогда не сделаю этого. Струшу. И монитор подчеркивает мою трусливую бледность, подчеркивая голубым отсветом. Утром, закрасив лиловый подтек кремом, и спрятав за темными стеклами очков, я снова сажусь за рабочий стол, перебираю бумаги, щелкаю клавиатурой. Я стараюсь не думать о ее словах. Этот мир стабилен, привычен, отсортирован, подписан, и уложен в офисные тумбы в соответствующий раздел. И в моей бутылке с фитилем нет керосина.
А что в ней?
***
Со встречи с «первым» прошло совсем немного времени, когда я получил ее первое смс. Она написала, что будет в сети в семь.
Я знаю время.
В окне личных сообщений она написала время и место.
Я знаю, где и когда.
И я даже не задумывался. Это как инстинкт. Как кошка знает, что свои фекалии надо забросать землей, как птицы знают, когда лететь на зимовку, как лев подходит к жертве с подветренной стороны.
Просто зная, как, когда и где.
«Второй» оказался качком. Даже издалека было видно, какой он большой. Намного больше меня. Гораздо больше ее. Она казалась ребенком, стоя перед ним в вызывающей позе. Что она говорила, я не слышал, просто знал, что ее слова хлещут плетью. Он даже не ударил ее, а оттолкнул. Лениво. Нехотя. Только чтоб остановить это. И тогда наступила моя очередь.
Дежурное «Эй!», и стремительный бег. Удивительно, как быстро я пришел в норму. Теперь бежать куда легче. И я готов к удару, поэтому, на подлете к нему я группируюсь, и подгибаю ноги, рассчитывая остальное расстояние пролететь по инерции. Но он не бьет, и, налетев на его тело, я отскакиваю со звуком, какой издает баскетбольный мяч, соприкасаясь с полом. Он виновато пятиться, и смотрит, сначала на меня, потом на нее.
- Психи, - говорит он, а затем поворачивается и бежит.
Я гепард. Вы видите мое тело? Оно покрыто пятнами. Природный камуфляж. Я настигаю жертву, иногда более крупную, чем я сам. И если я правильно рассчитаю траекторию при прыжке, если это тупоголовое животное не рванет вправо, подчиняясь инстинкту самосохранения, я вцеплюсь в его слабые шейные позвонки зубами. Я вырву их из под еще теплой кожи. Деформированные, кровавые, дающие мне жизнь, фрагменты скелета.
- Боец ты никудышный, - сказала она, отдышавшись, - Но не струсил. Молоток.
И снова исчезла, так же не спросив, про мое самочувствие, а я сплюнул кровью, и пошел домой.
Моя жена смотрела на меня с удивлением. И мой кофе был горячий и ароматный. Только что приготовленный. Он уже ждал меня, когда я вернулся. Я пил его, и морщился, когда нагретая от кофе кружка касалась разбитых губ.
- У тебя рубашка в крови, - сказала она так, как будто рубашка одета не на мне.
Как будто я не мог адекватно принять эту новость.
Я умылся, со свистом втягивая воздух между языком и зубами, когда нечаянно касался губ, а жена стояла в дверях, и держала в руках полотенце.
Она поинтересовалась, что со мной происходит.
Она спросила, не появилась ли у меня другая женщина.
- Не ври мне! – кричала она – Не выношу лжи!
Женщины ненавидят мужскую ложь, считая ее своей прерогативой.
Проживая долгие годы, скучные вечера, обволакивающие сонливостью часы, я догадывался, что был ей нужен, но не думал, что интересую ее. Не больше чем пробник, дешевый флакончик быстро выветривающейся жидкости, перед тем, как решиться на трату денег, и купить, наконец, этот стойкий, привлекательный аромат в стекле и картоне. Как экземпляр для сравнения. Такие называют эталоном, и многие удивлены, обнаружив, что он не всегда идеален. Эталон, не значит лучший. Чтобы было с чем сравнить.
Идеален для того, чтобы помочь найти идеал.
Она просила сфотографировать ее у фонтана, возле здания театра, и в самом здании. На пляже в солнцезащитных очках, или у дерева, запрокидывая руки и подчеркивая грудь. Эти фотографии вы можете найти на сайте. Или на сайтах.
Глядя на меня, шеф сказал, что стоит поискать квартиру в другом районе. В нашем, конечно, уютно, много парков, но глядя на меня, лучше присмотреть где-нибудь ближе к центру. Я улыбаюсь ему, и морщусь от боли. Он не сможет этого понять. Слишком много стоит на кону.
Работа, ответственность, семья.
Трое детей, и двое из них погодки. Все трое в институте. И не в простом, в элитном, что бы обеспечить им будущее. Чтобы у каждого из них была семья, работа. И их дети в элитном ВУЗе. И к сорока годам отдышка, к сорока пяти ожирение, к пятидесяти сердечная недостаточность.
Непременно острая.
И ответственность за будущее их детей.
Нет, он не сможет понять. Он слишком долго влезал в свою сорочку, делая ее ближе, сдирая с себя кожу, изменяя себя.
Изменяя себе.
Он говорит, что временно изымет мой корпоративный телефон. Он говорит, что трубка нужна ему, для уезжающего в командировку сотрудника. А я думаю, боится, что ее отберут в драке. Я отдаю мобильник, и думаю о том, что мой лежит на столе. Думаю о том, что в любую минуту может прийти смс.
- Все-таки, возьмите больничный, - говорит шеф.
Он говорит, « А лучше отпуск».
***
Когда нам хочется любви, мы заводим собачек. Или кошек. Шиншилл, хомяков, крыс, попугаев. Ну, в крайнем случае, рыбок. При достаточно долгом наблюдении, даже в них можно заметить проявление привязанности. Так мы синтезируем чувства. Мы привязаны к животным, которые зависят от нас. Встречая нас в одиноких квартирах, они машут хвостом, трутся об ноги, или усиленно чистят перья. Так они выражают свою радость от встречи. Мы гладим их по шерсти, чешем за ушком, учим говорить никому не нужные фразы. Так мы позволяем любить себя. Если вам не достаточно такой любви…
Регистрируйтесь на сайте знакомств...
Я набрал ее номер, и она ответила, чуть повернув голову в мою сторону. Я спросил, уверена ли она, что это стоит делать. Я сказал, это уже нарушение закона. Она ответила:
- Не бойся.
Она сказала, «В тебе уже есть немного керосина».
Сказала, и вытащила из сумки камень.
Мы научились синтезировать все. От белковой массы, до овечки Долли. Масло, не содержащее холестерин. Компьютерные войны, поднимающие уровень адреналина в утопленном в кресле и собственном жире теле. А так же любовь. А так же ненависть.
Вы знаете, где та граница, преодолев которую человек сможет убить?
«Третий» был маленький, с круглым животиком. Уверен, трое его детей учились в элитном вузе. В нем не было ничего от первых двоих. Не холодного, расчетливого взгляда убийцы первого, не огромной мышечной массы второго. Но он был самым опасным. Сплошной комок нервов с двустволкой в руках. Его массивный джип стоял у подъезда, и она ковырялась в замке зажигания. Казалось, время тянется так долго. В окнах дома поочередно зажигался свет, и сонные, растревоженные сигнализацией люди, высовывали на улицу свои лица, поливающие матом…
«…все эти машины! Гараж надо иметь».
Во всей этой суматохе был только один спокойный человек. Она сделала это даже изящно, разбив стекло обычным булыжником. Стекло поддалось не с первого удара, и машина заревела от боли. И потом, когда она уже была внутри, продолжала реветь.
«Третий» был самый решительный. Выскочив из подъезда, он жахнул из ружья в заднее стекло собственного авто. Он выстрелил дуплетом, и машина качнулась вперед. Реплика «Эй» застряла в груди, и я рванул молча. То же расстояние, та же дистанция и та же скорость, но я не успел. Этот симпатичный толстяк не шутил. Он на ходу перезаряжал ружье, отбрасывая в сторону использованные гильзы, и вставляя на их место новые смертоносные заряды. А после, он выстрелил в салон. В этот самый момент я прыгнул.
Она сказала, «Здорово ты его отделал».
Она сказала, «Я говорила тебе, не лезь».
Она сказала, «Это не твое дело».
Я ответил, «Держись, я вызвал скорую».
- Где ты был? – спросила жена.
Халат на голые плечи, под ним шелковый пеньюар. Волосы растрепаны, как будто голову только что подняли с подушки. Под глазами синь, от не смытой вечером косметики.
- Ты в своем уме? – спрашивает она.
Я ответил, что не знаю. Я почувствовал усталость. Тогда, в тот самый день, когда ее голова лежала на моих коленях, я смог разглядеть ее лицо. Смог его запомнить. И я думал, что мне придется вернуться. Вернуться в свою степенную жизнь. Без ярких вспышек. Но на следующий день я получил новое сообщение. Теперь в нем было не только время. Я прибежал домой, и сидя у монитора, прождал весь вечер, и всю ночь. А на следующий день, мой телефон прошептал ее голосом, «Ты не пришел». Все продолжилось, просто без нее. Точнее она была. Я не знаю где, но была.
Иначе, кто же тогда отправлял смс?
Я не помню всех лиц, их было слишком много. Они встречались мне в разных местах, и по новым правилам, именно я должен был их найти. По новым правилам, иногда они сами находили меня. Когда я возвращался к столу, в уголке дисплея моего телефона мигал маленький конвертик. Время и место.
Где и когда.
Получая смс, я открывал офисную тумбу, и переворачивал в ней все верх дном. Дома меня ждал горячий, только что сваренный кофе. Жена испуганно жалась к телевизору, сжимая в руках телефон с готовым для набора номером милиции. Мой шеф был шокирован моей одеждой. Теперь я не приходил в костюме. Он хмурился, разглядывая мое лицо.
Синяки, ссадины, гематомы…
Костюм выглядел еще хуже.
Йод, перевязки, примочки…
Тональный крем уже не помогал. С каждым днем это было все труднее прятать. Моя свобода вышла из под контроля, перестала давиться в тесноте моего страха. Теперь у меня была своя религия, и в этой религии был свой мессия. Она не исчезла.
Она стала невидимой.
Мне уже не нужно ее присутствие, чтобы выкрикнуть «Эй», и побежать. Они реагируют на это по-разному. Иногда мне кажется, что передо мной катят тележку, с установленным на ней зеркалом. Я бегу в ногу с отражением. Я гепард. На моей шкуре пятна.
А иногда я не кричу, как тогда, в метро. На дисплее телефона я прочитал, «ст.Маяковского, 18:40». Я увидел его в вагоне. Он сидел в углу, широко расставив колени. Так широко, что я мог пересчитать аккуратные стежки в промежности его джинсов.
Он спросил, чего я хочу.
Я не помню лица. Я пересчитывал стежки.
Он сказал, « У тебя проблемы, пидар?».
Глядя на эту оранжевую нить, я подумал, где грань, переступив которую, человек может убить? Я вспомнил «третьего». Я подумал, «а ведь он стрелял не из-за машины». Это называют прозрением. Это называют благодатью. Вдруг я отчетливо понял – он стрелял не из-за машины. Направив ствол в живую плоть, он выстрелил, и салон выплюнул ему в лицо остатки окровавленной кожаной обивки, и синтетического поролона. Он кричал, «Вон из моей жизни!»
И вторя ему, я топил каблук в оранжевую строчку, с каждым ударом углубляясь в эту, вдруг разлившуюся мокрым пятном, орущую синеву джинсов. И даже тогда, когда меня уже повалили на грязный пол, я не переставал кричать:
- Вон! Вон из моей жизни!
***
Четвертый день в отпуске. Мои раны затягиваются, а вместо синяков желтоватые разводы. Моя жена сказала, что костюм, возможно, удастся спасти. Я не выхожу из дома, и меня никто не беспокоит. То есть, абсолютно никто. Я сжимаю в ладони мобильный, теперь он работает и по вечерам. Корпус скрипит, давление углубляет трещины. Но смс не приходит.
Вы знаете, что такое депрессия? Уверен, ответите – да. Но депрессия, это не моя четырехдневная щетина. Депрессия, это не старые спортивные штаны, заляпанные краской и прожженные сигаретой в колене. Это не носок, надетый на правую ногу, а второй «сам черт не найдет». Это не сморщенные окурки в цветочных горшках, не подгоревшая яичница прямо из сковороды, и даже не нижнее белье, приросшее к моему телу. Депрессия, это отсутствие смысла. Вновь потерянного смысла. Утром я читал ее сообщения, посланные мне на сайте знакомств, и пил кофе из микроволновки. Днем я читал ее сообщения, и ел, обдирая вилкой тефлон со скороды. Вечером я читал ее сообщения. И ночью. Я выучил их наизусть. Я помню какое и когда было отправлено. Помню, когда получено мной, вскрыто и прочтено. Но мне было нужно не это. Мне нужно было всего одно.
Новое сообщение.
Я сидел дома, и мне некуда было идти. Только на пятый день я пришел за отпускными. Мой шеф попросил меня зайти к нему. Он сказал, есть разговор. Он спросил, «что это?»
- Как это понимать? – спрашивает шеф, и в руке держит корпоративный телефон.
На дисплее можно прочесть подпункт меню «Отправленные сообщения», дату отправки, и текст. Там написано, «ст.Маяковского, 18:40». Шеф говорит, что в этом телефоне память на 100 сообщений, и все они примерно одного содержания. Он спрашивает:
- Что это?
А вы не видите? Это мир заботится о нас. Он знает о нас гораздо больше, чем вы можете себе представить. Как только вам чего-то не хватает, он тут же синтезирует это для вас.
Любовь, ненависть, войну, масло без холестерина.
Сайты знакомств, компьютерные игры для офиса, сообщества и содружества.
Массовик затейник современного общества. Давайте сыграем в игру? В течении дня, вы будете гнуть спину, даже не подозревая, что вас ожидает вечером. Интересные знакомства, новые лица, интеллектуальные беседы. Или: кровь, инопланетный вирус, а затем освобождение планеты. В любом случае вы в выигрыше. Этот мир может предложить даже чувство. Настоящее и сильное.
Может быть даже сильнее, чем любовь.
Я смотрю на шефа, и спрашиваю, откуда у него это? В сумке, на моем плече мои отпускные, и бутылка. Обычный стеклянный сосуд, именуемый в народе «Чебурашка». Его горлышко заткнуто пропитанным куском материи. Я спрашиваю:
- Откуда это у вас?
Его лицо становится красным. Он говорит, что мне стоит поискать другую работу, и я понимаю, насколько он прав. Его правота отсортирована и уложена в офисную тумбу, в соответствующем разделе, а я стал играть не по правилам. Не по тем правилам, созданным яйцеголовыми учеными. И если вы думаете, что выиграл в этой, другой игре, то вы ошибаетесь. Я никогда не побеждал.
Она сказала, «А может, начнешь с Кремля?», но дело даже не в Кремле, не в Белом доме, и не Ватикане. И если каждый из нас поймет это, то этот мир изменит свое мнение о нас, но все равно не сделает нас свободными.
Теперь в моей бутылке полно керосина.
«…Поджигаешь фитиль, и впечатываешь ее в стену…»
«… Прямо над дверью, ведущую в…»
***
Я открываю глаза, и вижу ее стоящую в дверном проеме. На нее больно смотреть. Она стоит опираясь на металлический шест, на колесиках. К нему прикреплены катетер и капельница. Она улыбается мне, и говорит:
- Теперь ты можешь.
Она говорит, «Теперь это только твоя свобода».
Я смотрю на нее и думаю, как здесь спокойно. Неужели, для того, чтобы чувствовать такую безмятежность, необходимо сгореть в собственном мире? В таком опрятном, ухоженном, гладком, отсортированном мире без ярких вспышек.
- Когда у тебя суд? – спрашивает она.
Я говорю, что не знаю.
Я говорю, «Когда сойдут последние ожоги».
- Что тебе сказал адвокат? – спрашивает она.
- Говорит, слишком много свидетелей, но это не страшно. Говорит, что даже по их показаниям мне припишут невменяемость.
- Представляешь? Мне тоже.
Интересно, какой из офисов сожгла она?
Она говорит, «Твой».
Маленькая, с короткой стрижкой, от краешка левой брови шрам, не большой. Около трех сантиметров. Да, такой же, как у меня, только с другой стороны, как если смотреть в зеркало.
Да, кстати. Чуть не забыл. Она работала в школе.
Учительницей младших классов.
- С кем ты все время разговариваешь? – спрашивает жена.
Она есть. Просто она невидима.