…По дороге мой муж смотрел на своего сына. Вернее, на маленькое желтенькое личико, которое только и можно было увидеть под пеной кружев конверта…Ребенок спал, причем спал крепко, и в глаза заглянуть было невозможно. За неделю одиночества в роддоме я успела разглядеть каждый миллиметр, каждую черточку, каждую ямочку сына, и его похожесть на отца просто поражала… Кудахтали рядом свекровь с дочерьми, а я бесстрастно ехала навстречу новым испытаниям…
Конечно, я надеялась, что в больнице скажут, что все это чудовищное недоразумение, и отправят восвояси. Этого, естественно, не произошло. Мне разрешили только съездить домой за вещами… за время краткого визита туда я поняла, что у меня поднялась температура.
С этой температурой я продержалась в неонатальном отделении несколько дней. Поначалу мне показалось, что строгий режим кормления, взвешивания, обходов намного лучше хаоса родильного дома, где я была предоставлена самой себе. Наверное, контроль медперсонала, несмотря на свою абсурдность в ряде случаев, казался мне заботой…Однако скоро стало понятно, что и тут нет никакого спокойствия… В больнице не оказалось гематологического отделения, и никаких подробных анализов сделать было нельзя. Хирурги для улучшения свертываемости назначили внутримышечные уколы. Уколы! Несмотря на подозрения в чудовищной болезни, несмотря на то, что попа у ребенка стала вся синяя от кровоподтеков и каменная на ощупь… Врачи любили приходить по нескольку раз в день, неожиданно, когда сытый ребенок только-только засыпал. Его надо было развернуть, разбудить, и консилиум начинал осмотр. Плакали все, и я, и сын. Он – оттого, что дергают, я – оттого, что никто ничего не говорит.
Через три дня мне стало плохо, начался мастит, температура поднялась до 39. Положение усугублялось щелями в окне и задуваниями январского ветра… Лечащий врач в приказном порядке отправил меня домой. Мне на замену пришла свекровь и молочные смеси. Плохо помню следующие три дня дома. Бесконечные сцеживания из больной груди, лечение народными средствами, терзания по поводу оставленного ребенка… Только теперь, спустя годы, я знаю, ЧТО значит для новорожденного остаться без мамы. Я сегодняшняя написала бы отказную и уехала бы домой вместе с сыном…Но для этого нужна смелость, основанная на знании и опыте. Тогда у меня не было ни первого, ни второго, ни третьего.
Когда температура спала, и мне разрешили кормить грудью, я вернулась в свою тюрьму. Моя постоянно плачущая соседка по палате к тому времени уже весело щебетала, ободренная хорошими прогнозами для дочки. Я же продолжала просто ждать…проводить беспокойные дни, не спать ночами, кормить (как требовали) строго по часам, докармливать смесями, если контрольное взвешивание не удовлетворяло медиков… Честно говоря, не помню – плакала ли я тогда, или уже перестала. Не только мелочи забываются, оказывается…
Время шло. От антибиотиков (их тоже вкалывали) у сына начались расстройства пищеварения. Бесконечные осмотры врачей, боли от множественных инъекций тоже не прошли даром – сон ребенка стал беспокойным и неглубоким. А мои родители, которые приезжали меня навестить, походили на близких покойника. И я отважилась спросить хирурга во время очередного обхода, зачем нас тут держат? Обычно он не отвечал ни на один мой вопрос, хотя их было немало. Но тут… он сказал, что свертываемость нормализовалась, а другая подозреваемая патология исключена. Что меня просто перекормили железом во время беременности. Что попутно он успел подрезать уздечку языка. Но вот дисбактериоз и желтуха…Я реагировала молниеносно: выпишите нас сегодня!
И нас выписали. За мной приехал муж.
Пока я собирала вещи, не веря своему счастью, он держал в руках ребенка и смотрел на своего сына. Сына, который в первые недели жизни уже столько перенес, но по-прежнему крепко спал и был все так же похож на отца, как будто ничего и не было.
Но это было.