…Маленький, большеголовый, предельно сосредоточенный человек сидел за письменным столом у окна и пронизывал меня сканирующим взглядом. Я оробел. Это была первая наша встреча, а мне показалось, что за пару секунд он узнал обо мне всё. Когда раздался его голос, робость уступила заворожённости. С первых слов я утонул в нём, как, наверное, тонут в океане. Я не помню, о чём мы говорили. Вернее, не помню самих слов. Только энергетика голоса – слегка гортанного, как у многих пожилых людей, с раскатисто грассирующим «р», негромкого, но внятного… А ещё помню мысли. Они, как мне показалось, не перетекали в мой мозг посредством этого магического голоса, а рождались в нём совершенно самостоятельно в силу невероятных вибраций, исходивших от говорившего.
…Позднее, когда я раскрывал написанные им тексты, я уже не мог отделаться от того, что слышу этот голос, само звучание которого властно заставляет думать. О, это счастье – думать! Я теперь уже и не могу сказать, услышал ли эту фразу от Абрама Акимовича, сам ли её придумал, или же кто-нибудь мне передал её от него. Но она засела в моей голове прочно, и всякий раз возвращается, едва вспомню о нём. «В глубокой старости человек освобождается от всего лишнего. И остаётся самое прекрасное, что у него есть. Его мысль». Поистине, трижды благословен сохранивший ясность мысли на склоне лет!
Никогда не забуду юбилейный вечер Абрама Акимовича в Дубовом зале этого Дома. Сцена. Посредине сцены массивное кресло. И в нём – словно смутившийся от обилия гостей маленький мальчик – он. Но стоило политься его речи, и сначала исчез маленький мальчик, потом исчезло кресло, сцена. Раздвинулись стены. И очень скоро со зрителями заговорили на разные голоса эпохи и страны, великое множество людей – великих и незаметных. Мистическим образом преобразилось всё: и сами собравшиеся поздравить юбиляра, и он. Абрам Акимович обладал непревзойдённым даром рассказчика. Подлинным даром, доступным очень немногим большим артистам и большим учёным. Он проживал каждое произносимое слово, и ему для этого не надо было лицедействовать, менять краски голоса. Всё шло изнутри, озаряемое светом колоссального интеллекта и бесценного жизненного опыта…
Как всякий мудрый человек, он умел не только говорить, но и слушать. Как он слушал! Слегка склонив голову набок, чуть пригасив блеск огромных выразительных глаз, внимательно впитывая не только каждое слово, но и интонацию, а ещё десятки слоёв смыслов, таящихся за и под ними. Слушая, он постигал глубинные смыслы, подготавливая свои, порой парадоксальные, но всегда точные выводы. Едва ли доводилось мне когда-либо встречаться с лучшим собеседником.
Настоящий Учитель не тот, кто долго и скрупулёзно натаскивает по мелочам, кто передаёт школярские навыки и жёстко требует выполнения однообразных заданий. В душе и памяти учеников живут учителя, заронившие искру вечного огня, быть может, одним словом. Подчас и одной встречи хватает, чтобы озарить ею всю жизнь, если эта встреча с настоящим Учителем, от Бога. Таким был Абрам Акимович Гозенпуд. И дело не в знаниях и эрудиции, которыми он блистал с небрежностью гения, и даже не в колоссальном, мало с чьим сравнимым жизненным опытом. Дело в Божественной искре Причастности. Всякое слетавшее с его уст слово несло в себе эту искру. Наверное, так говорил Сократ окружавшим его молодым людям, которые годами позже заносчиво именовали себя его учениками…
Полиглот и книгочей, выросший в многонациональной среде Киева начала прошлого столетия, А.А.Гозенпуд стал одновременно и подлинным русским учёным, и истинно русским человеком. Про таких можно сказать словами Ф.М.Достоевского на открытии памятника А.С.Пушкину: «Быть русским, быть истинно русским значит, быть братом всех людей, всечеловеком, если хотите». Урождённый еврей, чудом спасшийся от ужасов фашистской оккупации Киева, А.А.Гозенпуд и стал таким братом всех людей, всю свою жизнь положив на алтарь служения обществу, театру, музыке, русской культуре и русскому слову.
В последний путь Абрама Акимовича провожали очень скромно. Всего несколько человек. Как 5 марта 1953 смерть Сталина затмила уход величайшего русского гения Сергея Прокофьева, так и уход патриарха русской искусствоведческой науки, кого Валерий Гергиев назвал величественным словом «рыцарь», по стечению обстоятельств оказался в тени другого печального события. Они ушли почти одновременно – замечательный композитор, выдающийся общественный деятель, многолетний бессменный движитель многих славных дел нашего Союза Владислав Успенский и Абрам Акимович Гозенпуд. Когда на кладбище отзвучали последние слова прощания, вышло солнце и запели птицы. И, наверное, так и должно было быть. Скромно и величаво, без пышной суеты и с достоинством земля приняла в своё лоно мужа великого, одного из тех, кто составляет её подлинную славу.
Я много лет пишу роман. Он называется «Одержимые войной». Он – о нашем сложном времени. На его страницах живут разные люди. Многие из них имеют свои реальные прототипы. Так получилось, что когда возник персонаж, от чьего имени сейчас прозвучат стихи, я ещё не знал Абрама Акимовича. Но чем дальше я погружаюсь в омут повествований и рассуждений о жизни, тем отчётливее понимаю, что живой портрет этого персонажа может быть воплощён, только если впитает в себя черты Абрама Акимовича Гозенпуда, каким я его знал. Хочу завершить своё слово в память о великом человеке стихотворением, написанным мною от лица этого персонажа.
Всё явственней и всё неотвратимей
Глаза зимы глядят в моё окно,
И на стекле дыханье ночи зимней,
И моего дыхания пятно.
Белесый иней на траве пожухлой
Коварной проступает сединой.
Деревья неживые, точно куклы,
Воткнули в небо ветки надо мной.
По вечерам сижу перед камином
И кутаюсь по-стариковски в плед,
Когда холодный воздух дышит в спину,
А я дышу в ладонь ему вослед.
Уже не так интересуют звёзды,
Как – сколько стоит уголь и дрова.
Так хочется успеть, пока не поздно,
Запечатлеть надёжные слова!
От них тепло струится, как от печки,
К ним тянет неопознанный магнит.
Но всё труднее согреваться речью.
Всё меньшее тепло она хранит.
Но только знаю: там, за перевалом,
Который надо пересилить мне,
Всё будет снова, всё пойдёт с начала –
От первой оттепели к молодой весне.