«Одинокий воин в мире боли…»
Часть 3. Год 1989
1
Третий год подряд Александр Невский привозил свою команду в этот день в госпиталь для ветеранов войн. Правильное название учреждения – «Областной клинический психоневрологический госпиталь», а в просторечии горожане называли это лечебное учреждение «Госпиталь на Широкой Речке». Так назывался пригородный посёлок Свердловска, давно уже поглощённый этим быстро растущим мегаполисом.
Основная часть пациентов госпиталя – инвалиды и ветераны Великой Отечественной, хотя уже довольно большую «прослойку» составляли пострадавшие на афганской войне. Непрекращающаяся связь поколений здесь ощущалась особенно явственно: покалеченные старики, а рядом – такие же покалеченные молодые парни.
Каждый пациент, находящийся на лечении, считал этот праздник своим. 23 февраля. День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Эта идея – поздравлять в этот день воинов, изуродованных в войнах – пришла сама собой. Ещё в 1987 году, незадолго до праздника, Невский обратился с этим предложением – просьбой к начальнику госпиталя. Семён Исаакович Спектр сразу одобрил эту инициативу. Сам представил своим заместителям прибывшую в праздничный день группу ребят с боевыми наградами на груди, просил оказывать им всяческую помощь и содействие. Потом позже был ещё День победы, 9 мая.
Так и повелось: в эти праздничные дни группа «афганцев» - студентов медицинского института во главе с офицером поздравляла ветеранов войн с праздником, обходя одно отделение за другим. Давались небольшие концерты: песни под гитару, исполнялись стихи, ставились короткие пьески.
Порой приходилось делать обходы и по палатам, ведь было много лежачих, не все могли выйти к прибывшим «артистам» в фойе. Одной из лучших наград для ребят были слёзы благодарности в глазах инвалидов и ветеранов, ведь многие были лишены возможности говорить или просто похлопать – рук не было.
За годы общения студенты-«афганцы» по-настоящему сдружились, не смотря на то, что учились на разных курсах и разных факультетах института. Всех их объединило прошлое. Афганистан.
Идея собрать всех, кто прошёл суровую школу войны, появилась у Невского вскоре после его прибытия в январе 1986 года на военную кафедру медицинского института в Свердловске. Сведения собирались буквально по крупицам. Первоначально удалось найти 6 студентов, служивших в Афгане. Ребята с радостью ухватились за эту идею объединения. Отныне военная кафедра стала местом встреч всех «афганцев». Активно включились в работу и два других офицера – «афганца», уже служивших на военной кафедре по несколько лет (К сожалению, один из них – Иван Николаевич – умер осенью того же года. Сказалось заболевание, полученное им в Афганистане). Группа стремительно росла: каждый выявленный «афганец» находил «себе подобных» на своих курсах, факультетах.
Быстро появился большой красочный стенд с фотографиями «афганцев», а ныне – студентов ВУЗа. На перерывах между занятиями на военной кафедре у стенда неизменно толпились группы студентов. Об обществе, получившем название «Интернационалист», заговорили в институте на разных уровнях. Были даже гневные окрики высоких руководителей: «Не сметь создавать никаких объединений!» Невского несколько раз вызывали в партком института с настоятельной рекомендацией – распустить общество.
Но пути назад уже не было. Начальник военной кафедры встал на защиту Невского и его «детища». К осени того же года, наконец, руководство института сменило гнев на милость. Отныне общество вышло «из подполья». Пришлось, правда, написать устав, программу и прочие организационные документы. Ректор института утвердил их, партком одобрил.
Теперь уже ни одна газета – многотиражка «Свердловский медик» не выходила без упоминания об обществе «Интернационалист» или без интервью с очередным «афганцем». Ребята активно включились в общественную жизнь института, сами часто писали заметки в свою газету.
И это был один из первых опытов подобного объединения. Студентов из общества стали наперебой приглашать выступать в школы, училища, институты, рабочие коллективы. Все хотели знать правду о событиях в Афганистане, никого уже не удовлетворяла полуправда официальных источников.
Вскоре подобные клубы, объединения, общества стали создаваться и в других районах города. Всё чаще и чаще на военную кафедру медиков приходили перенимать опыт «афганцы» из других ВУЗов, коллективов.
Особенно бурно стали создаваться подобные объединения в 1988 году, когда особенно громко заявила о себе «перестройка» и «гласность». Теперь во всех газетах, журналах, в телевизионных программах стала особенно популярна эта тема: Афганистан.
Быть «афганцем» теперь считалось «модно»… Как грибы после дождя появлялись «самозванцы», или, как их стали называть – «ложные афганцы». Не обошлось без подобных историй и в медицинском институте. Но слишком сильно было созданное общество «Интернационалист» (насчитывающее к тому времени уже более двух десятков членов), чтобы позволить себя одурачить. Не долго процветали подобные «горе-самозванцы».
По мере укрепления общества росли и разнообразились формы работы. Студенты-медики получили в своё распоряжение даже помещение в районном комитете партии, на двери которого гордо красовалась надпись «Общество «Интернационалист». Невский всё чаще приглашался на заседания в райком. Теперь их работа уже не ограничивалась рамками одного института. Были взяты под свою опеку несколько военно-патриотических клубов. Проводились среди допризывников занятия по военно-прикладным видам спорта. Проходили также занятия по медицинской подготовке, изучались правила оказания первой медицинской помощи. Заработали секции по стрельбе, по борьбе самбо и дзюдо. Везде успевали студенты из команды «Интернационалист». Майор Невский порой даже удивлялся – откуда берут силы и как находят время?
Теперь такое мероприятие, как поздравление ветеранов, находящихся на лечении в психоневрологическом госпитале, обрело статус «районного». Выделялись деньги на закупку небольших подарков, в состав включались студенческие концертные коллективы. Конечно, подобные поздравления делались более зрелищными и интересными.
Подполковник Уваров Юрий Викторович, друг и неизменный помощник Невского в руководстве обществом «Интернационалист» работал на этом поприще, не жалея сил. И это не смотря на тяжёлую болезнь, развившуюся в годы службы в Афганистане. Да, все они не жалели своего личного времени, сил, считая своим долгом нести правду о войне в этой южной стране, а также готовить юношей к службе в армии.
Невский был доволен результатами своего труда. Когда в Москве состоялся 1-й Всесоюзный слёт воинов-интернационалистов, то туда был направлен и один из студентов-медиков. Позже ребята из «Интернационалиста» проехали по нескольким республикам Союза (Латвия, Эстония, Литва, Молдавия), делились опытом работы с призывниками.
Сам майор Невский в сентябре 1988 года был направлен на 1-й слёт медиков-интернационалистов в Ташкент.
И вот, это произошло – буквально несколько дней назад Советский Союз вывел свои войска из Афганистана. Завершилась такая долгая и кровопролитная война, стоившая многих тысяч человеческих жизней.
Сегодня, поздравляя ветеранов с праздником Советской Армии, Невский непременно будет говорить и об этом. Вместе со студентами-«афганцами», составляющими костяк общества «Интернационалист», которые уже давно стали его близкими друзьями, приехали и девушки из агитотряда «Журавушка». Программа концерта должна быть интересной.
2
Это было третье по счёту отделение, в котором поздравляли находящихся на лечении ветеранов с праздником. Как правило, первым перед собравшимися в холле больными выступал майор Невский с коротким поздравлением, потом ребята-«афганцы» исполняли ряд песен под гитару, читали стихи о войне, в том числе и своего собственного сочинения, затем уступали место «великолепной семёрке» - красавицам из педагогического института.
Во всех отделениях выступления девчат принимались с огромной радостью. С удовольствием слушали любимые песни: «Ехал я из Берлина», «На солнечной поляночке», «Песенка фронтового шофёра», «Песня десятого десантного», «Туман, туман». Включили они в свой репертуар и песни, рождённые на афганской войне: «Кукушка», «Поднималась зорька», «Кабул далёкий».
Заканчивалось выступление парой-тройкой танцев. Довольные зрители долго рукоплескали прежде, чем отпустить «артистов». Затем раздавались подарки (фрукты, конфеты).
Прежде, чем покинуть отделение, обходили по палатам лежачих, вручая им скромные подарки тоже.
В очередной палате они увидели сидящего у стола больного. Тот старательно записывал что-то в тетрадь. Конечно, Невский узнал его сразу, даже не видя лица, а лишь взглянув на склонённую голову. Это мог быть только он. Сергей Костромин.
Сергей прервал запись и посмотрел на вошедших посетителей. Он не изменился. Кажется, годы были не властны над этим человеком. Всё такое же молодое, юношеское лицо, взгляд искоса, извиняющаяся улыбка. Искалечив его мозг, отняв память, Судьба, словно в насмешку, оставила ему «вечную молодость».
Нет, он не узнал Невского, как не пытался Александр напомнить об обстоятельствах их знакомства. На ряд вопросов так и не последовало ответов. Сергей просто сидел и смотрел, переводя взгляд с одного на другого.
Кроме Костромина в палате находился ещё один больной – безногий инвалид афганской войны. Девушки исполнили пару песен из «афганского цикла». Лицо парня потеплело, он даже с удовольствием похлопал. Сергей никак не отреагировал на это выступление. Но подарок взял с видимым удовольствием. Тут же принялся есть конфеты, аккуратно разглаживая на столе фантики.
Пора было уходить. Невский ещё раз бросил взгляд на Сергея и вышел из палаты. Костромин уже снова старательно писал свою бесконечную повесть.
На выходе из отделения Александр нос к носу столкнулся с человеком в белом халате.
-Привет, Саша! Рад видеть тебя в полном здравии.
-Здравия желаю, товарищ полковник! Я тоже рад нашей встрече. Только сейчас я видел в палате Сергея Костромина. К сожалению, он так и не узнал меня. Валерий Фёдорович, а вы теперь здесь работаете? Я слышал, что вы в прошлом году закончили службу в армии, ушли из Окружного военного госпиталя.
- Всё правильно. Пора и честь знать. Пусть молодые принимают эстафету, а у меня выслуги лет уже предостаточно. Вот теперь здесь руковожу отделением. Меня пригласил начальник госпиталя. Мы с Семёном Исааковичем добрые старые друзья. Мне передали, что в моём отделении какие-то артисты выступают, я поспешил посмотреть. А это, оказывается, твоя команда. Рад, рад встрече.
А Сергея я положил пару недель назад. Надо подлечить парня. Я так все годы с ним и общаюсь. Слава Богу, удалось-таки мне выбить для него квартиру. Вот уже три года, как он живёт в Свердловске. Сестра родная с семьёй к нему перебралась. Квартира трёхкомнатная, я сразу на его сестру с семьей и рассчитывал, ведь не прожить ему одному, так что места всем хватает. Я был у него на новоселье. К сожалению, мама его скончалась. Буквально за пару месяцев до получения той квартиры. Не выдержало материнское сердце, не могло смириться с муками сына. Ты сейчас свободен? А-то бы поговорили подробно. Есть что поведать друг другу.
- Мы еще одно отделение сейчас пройдём, а потом я к вам забегу в кабинет.
-Добре, Саша. Буду ждать.
Невский побежал догонять своих ребят.
3
-Ну, давай рассказывай, как ты прожил эти годы. Сколько мы с тобой не виделись? Кажется, пять лет.
-Да, годы летят не заметно. А что рассказывать, Валерий Фёдорович? Служу вот в армии. Написал рапорт с просьбой оставить, так сказать, в рядах. Пошли на встречу. Пришлось, конечно, с хирургией завязать, переквалифицировался, как бы сказал Остап Бендер, в управдомы. Предложили мне перейти на преподавательскую должность, согласился после долгих раздумий. Никак не мог себя в этой роли представить. Я, который всегда отличался немногословием, вдруг должен начать «работать языком», как политработник, например. Чудно это было.
После Свердловска я лечился в Ленинграде в Военно-Медицинской Академии, потом съездил в восстановительный санаторий в Крыму. Это город Саки. Сколько там повидал ребят-калек из Афгана! Ужас, какие есть увечья. Получается, что я повторил весь путь, что прошёл Сергей Костромин. Невольно сравнивал свою судьбу с его. Потом опять вернулся в Свердловск, прошёл медицинскую комиссию. Признан годным к службе вне строя в мирное время.
-Давай-ка мы с тобой за встречу выпьем. Да, и хочу тебя поздравить с выводом войск из Афганистана. Свершилось-таки! Сколько ещё возможных жертв предотвратили. Плохо только, что много наших парней осталось в плену; не говорю за тех, кто по своей воле туда направился. Знаю-знаю, были и такие. Сейчас ведь такое пишут об Афгане, что волосы дыбом встают. То запрещали публикации, а теперь все издания соревнуются, кто более «жареный факт» раскопает. Я ведь тоже в прошлом году побывал в Афгане, был в Кабульском госпитале в командировке, правда, всего три месяца. Но мне и этого хватило. Так что, Саша, я тоже почти «афганец». С тобой, конечно, не сравниваю службу, но всё же… Держи рюмашку.
Момчак налил из бутылки хороший армянский коньяк, подал рюмку Невскому. Они выпили за здоровье, потом за вывод войск. Третий тост пили молча, стоя.
-Стараюсь вот себя уже ограничивать, здоровье-то не то уже. Но больные несут и несут конфеты, вино, коньяк. Прямо, управы на них нет. Приходится опустошать эти скопления.
Валерий Федорович засмеялся. Сейчас он совсем не был похож на строгого начальника отделения нейрохирургии в Окружном госпитале, каким заполнился Александру. Нет, это был давний и близкий товарищ, всё понимающий и готовый выслушать. Так и хотелось перед ним открыть душу.
-Ты, Саня, закусывай, давай. Колбаска, хлеб, сыр, рыбка. Я, пока тебя ждал, всё приготовил. Не стесняйся. Наверное, без обеда ещё?
Невский кивнул, начал налегать на еду.
-Слушай, не очень удобный вопрос. Могу тебе задать один на один? Можешь не отвечать, если задел за живое. Я помню, у тебя ведь бедро было очень покалечено, укорочение на, кажется, пятнадцать сантиметров. Я сейчас ничего не заметил, только слегка прихрамываешь и всё. Как этого добились?
- Да, нет, ничего, Валерий Фёдорович. Какие могут быть обиды. Да, укорочение. Но на одиннадцать, а не пятнадцать. Ношу сейчас специальную обувь, она и компенсирует это укорочение. Сначала заказывал на протезном заводе, но там такую обувь делают, что глаза бы не смотрели. А мне ведь надо в форме военной ходить. Как это совместить? Вышли из положения позже: теперь обувь индивидуального изготовления, почти не отличишь от военной, уставной. Жена мне такого специалиста отыскала, спасибо ей. Мастера всегда настоящие найдутся.
Так и живу уже несколько лет. Даже патрули ко мне стали меньше цепляться. Здесь, в Свердловске, они не очень на это обращают внимание. Хуже вот было в прошлом году, когда учился в Москве на Военно-Медицинском Факультете при Центральном институте усовершенствования врачей. Это по военной токсикологии, я ведь на военной кафедре медицинского института преподавателем служу. Как раз по токсикологии. Учился полгода, сдал экзамен на «отлично», между прочим, получил «корочку». Так вот, все патрули в Москве были мои. Устал от них отбиваться. Так и норовили меня задержать за неуставную обувь.
Помню, как недалеко от Красной площади задержали меня за это дело. Мы шли с товарищем по учёбе, подполковником одним, вместе жили в одной комнате, я тогда ещё капитаном был. Начальник патруля, майор, предложил моему старшему товарищу меня наказать силой своей власти. Так и сказал: «Товарищ подполковник, накажите этого капитана-разгильдяя. Наглец, ходит в неуставной обуви». Сергей Петрович ему пообещал. А потом мне говорит: «Санька, посылай ты их всех на… Пусть военная вещевая служба сначала научится выпускать уставные протезы и прочую обувь для инвалидов, а потом будем разговаривать». Короче, взяли мы с ним на вечер бутылочку, пошли в общежитие и выпили за здоровье друг друга.
- Да, представляю твоё положение. В Москве я не любил в форме военной ходить, хотя при большом звании уже был. Но… Ладно, не бери в голову. Давай за твою семью поднимем. Я помню, как у тебя вторая дочка родилась. Вот за твоих девчат и выпьем.
Они, поднявшись, с удовольствием опрокинули рюмки. Как–никак, а такие тосты положено стоя пить.
-А что с твоей рукой? Вижу, ей тоже пользуешься.
-С рукой сложнее. Локтевой сустав у меня разбит, так и не удалось его восстановить. Для этого и посылали меня в Ленинград. Лежал в прославленном отделении ВТО (военной травматологии и ортопедии), сам начальник отделения генерал-майор, Главный травматолог Министерства обороны СССР, Ткаченко Сергей Степанович меня консультировал. Он и принял окончательное решение – предложил моим лечащим врачам разрабатывать ложный сустав, который у меня сформировался в нижней трети плечевой кости.
Идея оказалась очень удачной. Теперь у меня и движения есть в этой руке, могу сгибать-разгибать. Правда, иногда заедает в самый неподходящий момент, приходится здоровой рукой подправлять. С годами всё больше осваиваю движений. Даже наловчился честь отдавать, когда в форме иду. Очень небрежно только это выглядит. За это тоже получал замечания, мол, капитан (позже майор), почему так плохо подносите руку к козырьку? Лень совсем обуяла?! Приходилось извиняться перед старшими офицерами. Но это всё ерунда, конечно.
-Да, Саша, сильно тебе досталось. Но, главное, голова ясная и светлая. Вот нашему общему знакомому Серёже гораздо труднее. Он так и страдает бесконечными болями, он так и не может освоить этот мир. А ты, когда на кафедре стал служить?
-Меня выписали из госпиталя в феврале 1985, почти тринадцать месяцев после ранения лечился. А направили в гарнизон Чебаркуля, где моя семья жила. Пока находился на должности начальника медицинского пункта артиллерийского полка, там и звание капитана получил. Сам командир полка Батурин мне погоны вручал, он теперь стал генерал-майором, Областным военным комиссаром, до сих пор руководит. Мы с ним не раз встречались по делам воинов-интернационалистов, хороший мужик.
Позже меня перевели там же в учебный медсанбат, был командиром-преподавателем взвода. Учил будущих санинструкторов, делал, так сказать, первые шаги на поприще преподавания. Это мне потом здорово пригодилось. Ждал освобождения должности на военной кафедре медицинского института. И вот с января 1986 года в Свердловском мединституте. Там я был студентом, там начинал учиться и на военной кафедре, теперь сам там преподаю. Кстати, многие офицеры, с кем теперь тружусь «плечом к плечу» учили меня, даже вспомнили такого студента. Вот такие мои новости, Валерий Фёдорович. А вы обещали рассказать о Костромине. Как он?
4
-Ну, что тебе сказать, дорогой коллега? Если коротко – лучше не становится. Сегодня, кстати, ровно девять лет с момента его ранения. Мы с ним утром об этом говорили. Помнит этот злополучный день. Целыми днями пишет и пишет свою бесконечную повесть жизни. А ведь уже прошло много лет. Поверь, Саша, это очень мучительный труд, полный судорожных попыток и минут отчаяния, но подталкиваемый постоянной надеждой; труд, берущий все его силы; труд, которому он отдал всего себя.
Конечно, он научился быстро, не думая, писать слова. Но ведь это так далеко от письменного изложения своей мысли. Излагать мысль и делать это связно – это совсем другое. Для этого нужно переводить мысль в слова, а они-то не приходят сразу, их надо мучительно искать, рыться в памяти, связывая во фразы, а фразы должны воплощать и развивать мысль. Нет, это совсем не то, что просто, сразу, не отрывая ручки от бумаги, написать слово.
Над каждой страничкой Сергею приходится мучительно трудиться, искать, спрашивать, перебирать, а на это уходят дни, недели. Сначала год, потом второй, а теперь и того больше. А муки воплощения мысли в речь не исчезают, работа легче не становится.
Мы часто с ним беседуем в этом моём кабинете. Я, как и прежде, записываю за ним. Вот, что пометил, кажется, на прошлой неделе. Да, точно, дата стоит – 16 февраля. Я ему рассказал о выводе наших войск из Афганистана. Кажется, он всё же понял, о чём идёт речь. Но он так далёк теперь от всего этого. Вот его слова:
«Девятый год я стараюсь закончить своё писание. И почему-то год от года мне тяжелее писать – вспоминать о всём случившемся, и год от года тупеет моя голова. Забываются все подробности болезни, подробности из прошедшей и из сегодняшней жизни. Постоянной остаётся только эта боль. Эта страшная головная боль.
Но сдаваться я не хочу. Хочу довести начатое дело до конца! И я целый день сижу за столом и без конца тружусь над словом. Больше я ничего не могу придумать для спасения своего положения, т.е. помнить и говорить, когда бы я ни захотел. Целый день я сижу за столом, сильно уставший и ослабевший. А когда я приподнимаюсь из-за стола, то часто я внезапно спешу снова сесть за стол, хватаюсь руками за стол и стул, так как меня охватывает резкое головокружение, словно трижды перевертываюсь кверху ногами вместе со столом, стулом и домом. Когда я целый день так просижу за столом, то на другой день так сильно разбаливается голова, что часто приходится лежать в постели».
Конечно, думаю, ты понял, он говорил о днях, проводимых дома. Сестра и её муж уходят на работу, свою дочь они отводят в детский садик. Ей только пять лет. Он целыми днями находится дома один. Не всегда вспоминает, что надо поесть. Сестра, по возможности, забегает его покормить. Она работает учителем в школе, это рядом с домом.
Здесь мы за ним всё же следим. Он и питается регулярно. Я стараюсь его почаще класть в отделение. В этом нахожу полное понимание с начальником госпиталя. Большой души человек! Он готов взвалить на свои плечи проблемы и беды всех пациентов. Не зря сюда стремятся попасть ветераны войн со всего Урала.
А Сергею остаётся только писать о своей беде. Знаешь, что самое ужасное во всём этом? В первые годы после ранения мы все, и он в том числе, считали, что самое сложное уже позади. Мы не думали, что первые успехи, которые были достигнуты, так и останутся последними, что то, что он понял в первые месяцы после ранения – распад его памяти, невозможность черпать из прошлого полной мерой, припоминать слова, вспоминать то, чему его учили, легко использовать свои знания, что всё это невозвратно исчезло, что память так и останется у него раздробленной, недоступной, что над каждым кусочком, который он извлекает из памяти, ему нужно работать, работать, работать.
Если бы он с самого начала знал это – жизнь стала бы для него непереносимой. Но он надеялся, пытался делать всё, чтоб «разработать» свою память, боролся за каждый её участок, пытался разобраться в том, что же с ним произошло, понять, что же это?
Он пишет, как исследователь, с точностью психолога, который владеет всеми деталями этой науки; мучительно подбирает выражения, фразы, чтобы описать свои трудности, сформулировать свою мысль.
И он делает это один, сидя за столом своей маленькой комнатки, сначала в посёлке Бисерть, теперь здесь, в Свердловске, при этом, не общаясь ни с кем, ни от кого не получая помощи. Настоящий одинокий воин. Одинокий воин в мире боли…
Ладно, будем заканчивать. И тебе пора уже домой возвращаться. Поди, потеряли тебя твои девчата. Давай только «на дорожку» ещё по рюмочке опрокинем. Я дам тебе почитать ещё несколько тетрадей Сергея, позже принесёшь. Не спеши отдавать.
Валерий Фёдорович налил в рюмки коньяк, потом торжественно произнёс:
- За наш праздник! За День Советской Армии!!
5
К чтению тетрадей Невский приступил уже на следующий день. Десять похожих внешне «Тетрадей общих» в клеточку по 60 листов. Многие истории повторялись вновь и вновь. Но Александр решил читать подряд эти записи.
Сколько горя и безысходности выплёскивалось со страниц! Сергей не хотел смириться со своим положением. Он продолжал надеяться, что врачи смогут ему помочь. Много в этих записях относилось к периоду проживания в посёлке Бисерть по улице Новосёлов. Их дом находился прямо на берегу Бисертского пруда. Красивые места! Любовь к своему посёлку он сохраняет до сих пор в своём сердце. Но за эти годы поездил по разным санаториям несколько раз. Восторгался красивыми пейзажами. Особенно ему понравилось на Южном Урале.
«Кругом расстилаются замечательные картины: то появится огромное озеро, окаймлённое хвойными деревьями, то другое озеро, ещё больших размеров, то третье озеро; а вокруг, куда ни кинешь взглядом, простираются огромные массивы хвойного леса. Когда взглянешь вверх, небо кажется темнее и отдаёт какой-то синевой, а солнце, наоборот, кажется ярким-ярким.
Толчки автобуса, на котором нас везут в санаторий, меня раздражают, да и болит рана, где-то внутри головы. Мне почему-то кажется, что автобус кружит на одном месте. Но вот появляется ещё одно озеро, а потом я неожиданно вижу большое трёхэтажное здание, потом ещё одно, все они рассыпаны по лесу. Автобус останавливается. Мы на месте».
Вся эта удивительная красота – кругом; а внутри, в нём самом – пустота. Как это по-прежнему страшно!
Вот он описывает свою жизнь с мамой в посёлке после очередного возвращения из госпиталя.
Мама говорит сыну: «Серёжа, наколи дров», «Серёжа, почини забор», «Серёжа, принеси молока из погреба», а он не знает, как это сделать, и каждая задача ставит его в тупик, вызывает новые мучения.
«Вот я положил пенёк, беру топор, нацеливаюсь, размахиваюсь топором и… попадаю топором в землю. После ранения у меня всегда так получается: или попадаю топором в землю или так зацепляю топором по кусочку чурбака, что чурбак подпрыгнет или покатится, а то ударит по руке или по ноге, оставив синяк или ушиб на теле. Когда я замахиваюсь топором, то я очень редко попадаю в центр чурбака, а большей частью отклоняюсь от центра в размахе в левую или правую сторону, словно какая-то неведомая сила отклоняет куда-то мой размах. От этого плохо колются дрова.
Вот мама просит меня прибить дверь в сарае, которая еле держится на одном гвоздике, и я хочу это сделать, но долго вожусь в сарае, желая понять, где что и откуда взять ту или иную вещь, чтобы прибить дверь. Я не могу догадаться, откуда взять молоток, гвоздь, хотя в сарае есть и гвозди, и молоток. Я не знаю, не понимаю, где находятся те или иные предметы и вещи. Видя, что я не могу ничего найти ни в сарае, ни в комнате, мама подаёт мне сама гвозди и молоток.
Я беру гвоздь, молоток и начинаю долго раздумывать, как нужно дверь починить. В конце концов, после долгих размышлений, я начинаю бить молотком по гвоздю. Молоток бьет не прямо, а как-то полубоком, криво, и гвоздь тоже идёт не прямо, а криво. Я отшибаю то и дело пальцы, а гвоздь уже кривится, загибается. Я начинаю раздумывать, а как же исправить гвоздь. А тут мать начинает ругаться. Она отбирает из моих рук молоток, сама прибивает дверь.
Вот я иду за водой с вёдрами, наливаю воду, несу и вдруг на ровном месте – бах, упал вместе с вёдрами, да прямо навзничь. Хорошо, что головой не задел ни обо что, я ударился спиной, и ведро одно сразу прохудилось.
Но всё же частенько я вдруг ударяюсь вёдрами о какую-нибудь изгородь или о стенку правым краем, или просто споткнусь от неровности местности. Всё же, когда я только начинаю нести вёдра с водой, то я бодрствую, затем начинаю утомляться, начинаю нервничать всё более и более. Ноги, руки дрожат, гудят, я делаюсь раздражительным, злым, хотя воду я пронёс всего каких-нибудь сто метров, не более, так как я живу от колонки с водой по-соседству».
И всё это не только в работе: такие же мучения распавшегося пространства, раздробленного тела сопровождают его в быту, в гимнастике, в игре. Он испытывает их повсюду, каждый час, каждую минуту, и какой мучительной становится самая простая обычная жизнь.
«Я выхожу на середину комнаты и пробую делать какую-нибудь зарядочку. До ранения я помнил четыре вида вольных упражнений, которые я заучил ещё в детстве – в пионерском лагере – под музыку. Но теперь я не могу их почему-то вспомнить, забыл все четыре приёма. И я просто начал делать сам разные движения: поднимать, опускать руки, садиться, вставать. Но мне почему-то неприятно делать зарядку, так как я быстро устаю, да и какая-то апатия ко всему накладывается на организм.
Я пробовал играть в городки, но никак не мог попадать, куда нужно, разучился играть, во что бы то ни было, при этом мешали глаза, мешала и сообразительность. Вот я бросаю палку, но она летит далеко не туда или куда-нибудь, только не в цель. То же самое получалось и с другими играми, когда я их уже вновь начал осознавать и воспринимать зрительно.
Вот мне хочется надеть чистую рубашку, но я не знаю, где её найти. Я пробую даже осмотреть всю комнату, но не могу найти нужной мне рубашки. И я даже не пробую тщательно рыться в комнате, так как я всё равно ничего не найду, что мне нужно. Я даже боюсь подходить к комоду или к другим вещам и предметам, находящимся в комнате. Я даже не знаю, что лежит в посудном столе, что лежит в комоде, что лежит под кроватью.
Все вещи и предметы стали для меня непонятными, особенно когда я их не вижу, я их не могу найти, словно я их не знаю. Когда мать ставит передо мной пищу, то я не знаю, как она называется, хотя уже знаю вообще, что это пища».
«Во время прогулок ещё хуже теряю ориентацию местности, а где же я нахожусь? И часто блуждаю у «себя под носом» даже в своем посёлке. Ориентация в звуках – откуда они происходят – исчезла после ранения, и я сразу не улавливаю этого и до сих пор. Я часто вынужден оглядываться во все четыре стороны, пока не узнаешь или не увидишь, кто произносит звук.
Я заметил ещё одну неприятность в своей голове – я перестал ориентироваться в звуках, т.е. направлении звуков, а проще сказать, я перестал ориентироваться в пространстве звуков.
Я не знаю, почему это так случилось после ранения, но оно случилось, и откуда звук раздаётся, с какой стороны – я не могу понять, если только не догадаюсь по губам, по лицам, по обстановке».
После переезда в Свердловск, легче Сергею не стало. Хотя он и учился в этом городе, но ничего не может вспомнить.
«Да, вот я почти два года, как живу в городе, но почему-то не могу запомнить улицы, проезды даже ближайших мест, по которым я вынужден ходить для прогулок. Город большой, и мне почему-то кажется, что построен он как-то нескладно, непонятно, неархитектурно. Поэтому я далеко не отходил от двух-трёх улиц и всегда хожу по улицам вокруг и около – вблизи улицы Блюхера. К тому же я быстро устаю, быстро всё забываю, а потом я ещё побаиваюсь резких вспышек приступов, а особенно припадков, после которых я всегда тяжело болею и лежу в постели. И я далеко не отхожу от дома, от далёких улиц, проездов. Я до сих пор не могу запомнить ближайших улиц, проездов, по которым я хожу ежедневно для небольших прогулок. Ну, а другие улицы, переулки, проезды, которых в Свердловске порядочно, я и не думаю запоминать или вспоминать, раз это дело не держится в моей памяти после ранения.
Как только я переехал жить на новое место, то первые дни и недели я не мог привыкнуть и угадывать, где я теперь живу. Приходится без конца держать в кармане записную книжку, где я уже записывал и свою улицу, где я теперь живу, и адрес своего дома, номер подъезда и квартиры».
Около десяти дней Невский читал тетради Костромина. Они его просто потрясли до глубины души. Ранение нанесло непоправимый ущерб мозгу Сергея; оно перечеркнуло его память; раздробило познание на множество кусков.
Но вот удивительный результат ранения: оно полностью пощадило мир его переживаний, мир его творческого энтузиазма, оно оставило полностью сохранным его личность, личность человека, борца, воина. Он продолжает тонко чувствовать людей, воспринимая их мотивы, оценивая их поступки, вместе с ними переживая их беды и радуясь их достижениям.
В одной из последних своих записей (даты, видимо кое-где проставлял Валерий Федорович) Сергей писал:
«Бессмысленно и беспомощно гляжу я на проходящую мимо меня сегодняшнюю жизнь. Да, жизнь проходит без меня. Я часто слушаю радио, слушаю какие-нибудь рассказы или сказки, или пение, или музыку, и мне по старинке хочется всё слушать по радио, слушать и вникать в суть дела, но, оказывается, не тут-то было. Я не успеваю понимать, что говорится, или не понимаю вовсе, или понимаю, что говорится по радио, но тут же на ходу забываю всё совсем – такова моя сегодняшняя память.
После такого страшного ранения моего весь окружающий меня мир стал выглядеть в моих представлениях как-то по-иному.
И что бы я ни делал, о чем бы я ни думал – всё получается не так, как это нужно делать на самом деле.
По-прежнему все вещи, предметы, явления, живые существа мне кажутся непонятными, неясными, я боюсь их понимать, трогать, щупать; по-прежнему тяготит меня пространство, я его боюсь, оно мне не ясно. Окружающий меня мир остаётся непонятным и загадочным».
Невский бережно разгладил измявшиеся листочки тетради. Самое ужасное, что всё это не исчезает, всё продолжает оставаться. Хотя пошёл десятый год, в трагедии памяти Сергея Костромина не изменилось ничего…
6
В начале марта Невский вновь приехал в психоневрологический госпиталь. Ему пришлось подождать – Момчак был на операции.
Александр сидел на стуле у кабинета начальника отделения и вновь и вновь перелистывал тетради с записями Сергея Костромина. Кое-что он даже дома выписал себе. Несомненно, это был большой труд, граничащий с подвигом, который проделал Костромин.
- Давно ждёшь? Привет, Александр. Проходи в кабинет, садись. Я пока приду в себя после операции. Оперировали с начальником госпиталя одного раненого в Афгане паренька. Уже и эту войну закончили, а ещё долгие годы медики будут спасать жизни. Тяжёлое ранение в голову, но, слава Богу, нет таких проблем, как у Серёжи Костромина. Провели реконструктивную операцию - вместо отсутствующей части кости установили искусственную замену. Пластик, быстро твердеет, очень прочный.
Валерий Фёдорович тяжело опустился в кресло, закурил. Потом они пили с Невским чай, обсуждали написанное Сергеем. Выяснилось, что как раз сегодня начальник отделения выписывает Костромина домой, но нужен сопровождающий. Его сестра никак не может вырваться с работы – в школе идёт подготовка к празднику 8 марта, а её муж, Аркадий, уехал в командировку в другой город области. К тому же требуется вечером забрать пятилетнюю дочь из садика.
- Я прочитал, что Серёжа гуляет по улице Блюхера. А я живу там же на улице Советской. Я могу его отвезти домой. В каком доме он живёт?
- Вот здорово! Очень выручишь. А он живёт в доме, который все называют «Великая китайская стена». Знаешь такой?
-Ещё бы! Очень длинный и большой дом. Я и живу в том же месте, почти рядом. Так что готовьте его на выписку.
- Славненько. Пойду, распоряжусь на этот счёт.
Вернулся начальник отделения довольно скоро. Сел за стол, устало вытянув ноги, опять закурил. Через пару минут, загасив сигарету, начал рассказывать:
- Одно время мы даже отпускали Сергея домой после лечения без сопровождающего. В прошлом году я его почти каждые два месяца клал в отделение. Подлечим, потом его старшая медсестра отвёдет на остановку автобуса, это ведь рядом с госпиталем, посадит, ещё и кондуктора попросит проследить, чтобы доехал до своей остановки. У него при себе всегда книжка записная, где адрес помечен. Почти возле самого дома есть остановка, Сергею оставалось лишь немного пойти до подъезда. Всё получалось до поры до времени.
Но в октябре случилась с ним беда. Казалось бы, он горя хлебнул уже «выше края», больше не надо. Однако из песни слова не выкинешь. Короче говоря, поехал он после очередного лечения домой, а там, оказывается, шёл ремонт дороги и маршрут движения изменился. Кондуктор подсказал ближайшую удобную остановку, высадил парня. Тут и начались проблемы. Он совершенно растерялся, стал ходить по улицам и переулкам. Заблудился, одним словом.
Я уже и сестре его позвонил, чтобы узнать, как доехал. Нет, говорит, не приходил. Я не на шутку встревожился. Уже стемнело, когда кто-то довёл его до дома. Мир не без добрых людей. Оставил его у подъезда и дальше двинулся по своим делам. А двери–то в подъездах теперь все металлические, закрываются на ключ. Смутные времена! Люди стремительно ограждаются от себе подобных решётками на окнах, толстыми металлическими дверями и прочее. Так вот, Сергей стоит на крылечке подъезда и пытается в своей сумке ключ от подъезда найти. Темно, не видно ни черта – лампочки ведь все перебили.
Сзади подошли какие-то два подонка и ударили его по голове, отобрали сумку и скрылись. Там ничего ценного-то и не было, так туалетные принадлежности и прочее, что для госпиталя обычно с собой берут. Ещё была последняя тетрадка с его записями. Вот её жалко.
После удара по голове Сергей упал с крылечка, ступеньки две там, неудачно ударился и сломал ногу в голеностопном суставе – перелом лодыжки, еще и связки повредил. Сестра Валя всё его ждала, выбегала из подъезда каждые пятнадцать-двадцать минут, чтобы встретить, а муж её сам ушёл искать по ближайшим улицам. В очередной раз выбежала и нашла Сергея лежащим на земле, тут и Аркадий как раз вернулся.
Вызвали «Скорую». Испугались за него, конечно. Отвезли его в травмпункт, там сделали снимок рентгеновский, потом и гипс наложили. Я подъехал уже к ним, когда мне Валентина позвонила. Так из травмпункта я его и перевёз снова в наш госпиталь, опять в своё отделение оформил. Перед Новым годом в очередной раз выписали, гипс сняли ещё раньше. Зажило всё, правда, теперь вот прихрамывать он стал. Я ему подарил тросточку для опоры, очень лёгкая и прочная, из титана сделана на заказ. Это мне из Верхней Салды привезли по моей просьбе, там ведь титановое производство находится.
Я всё пытался его научить, как от таких мерзавцев этой тросточкой защищаться, мол, размахивай ею вокруг в случае опасности. Кажется, он урок освоил. Очень тогда его эти уроды напугали. Чтобы он не забывал эту тросточку или не терял, она у него ремешком к запястью пристёгивается. Сам потом увидишь.
Ты подумай, Сашка, что делается?! На калеку руку подняли! До сих пор меня при этом воспоминании колотит. Так что теперь только с сопровождающим я могу его выписывать.
- Ужасно то, что вы рассказали, Валерий Фёдорович. Хоть голову-то ему не повредили ударом, хуже не стало? Хотя, конечно, хуже и не куда.
-Я тоже на этот счёт очень волновался, поэтому и положил Сергея сразу в отделение. Но обошлось. Ну, думаю, вам пора, надо ещё по светлому времени до дому добраться, хотя теперь я спокоен. Я позвоню сейчас Вале на работу, чтобы не волновалась, да она уже должна к вашему приезду дома быть. Будем прощаться, заезжай в гости почаще, теперь знаешь, где меня найти.
Момчак шагнул навстречу, крепко обнял Невского, потом тихонько подтолкнул в спину, прошептав: «С Богом, дорогие мои «афганцы»! Ещё увидимся».
…Александр и Сергей добрались без происшествий. Около двух часов петлял автобус с одного конца города на другой, подолгу останавливаясь на многочисленных автомобильных «пробках». Костромин всю дорогу смотрел молча в окно, а Невский изредка взглядывал на него. По-прежнему молодое, почти юношеское лицо парня оставалось внешне спокойным. Вряд ли кто-нибудь из посторонних пассажиров мог догадываться о масштабе трагедии, произошедшей с этим человеком.
У подъезда Невский «сдал с рук на руки» своего товарища. Сестра Валентина, красивая молодая женщина (как две капли воды похожая на брата), ожидала их у дома, прогуливаясь со своей пятилетней дочерью. Девчушка ещё издали узнала своего дядю и побежала к нему навстречу. Сергей неуклюже подхватил девочку и прижал к груди. Впервые на его лице Невский увидел широкую улыбку. Здесь Костромина ждали любящие сердца…
Эпилог
Минутой молчания почтили всех, кто сложил свои головы на Афганской войне. Для Свердловской области это больше двух сотен человек. Совсем молодые ребята, многие из которых даже не перешагнули рубеж двадцатилетия. Сегодня на митинге у памятника «Чёрный тюльпан» собралось особенно много ветеранов той далёкой уже войны. Как-никак была «круглая дата» - пятнадцатилетие вывода войск из Афганистана. Бесконечно длинная цепочка двигалась к самому памятнику, чтобы оставить у подножия букетики гвоздик.
Это стало уже доброй многолетней традицией – встречаться в этот день на площади Российской (ранее – Советской) Армии. Узнавали новости друг друга, вспоминали павших. После митинга многие группками перемещались на различные кладбища, где покоились погибшие ребята – сослуживцы, родные и друзья.
-Сашка, это же ты! Как я рад тебя видеть!
Высокий, крепкого телосложения мужчина ударил по плечу Невского. Они обнялись. Конечно, Александр узнал Валерия Фёдоровича. Отошли в сторонку от памятника, чтобы не мешать остальным. Уже огромная гора цветов возвышалась у ног сидящего в скорбной позе воина-«афганца». А люди всё шли и шли к памятнику. Очень много было детей.
- Давненько мы с тобой не виделись. Ты тогда ещё был подполковником, служил в Интернатуре медицинского состава, той самой, что сам когда-то кончал по хирургии. Да, знаю я о тебе всё. Уже на «гражданке», так? Работаешь в учебно-методическом центре МЧС Свердловской области. Мне о тебе врачи из госпиталя нашего рассказывали, ты ведь с ними занятия проводил.
- А вы, Валерий Фёдорович, так там же и трудитесь начальником отделения?
-Нет, Саша, я уже «воткнул штык в землю», недавно 64 года «стукнуло», два года, как на пенсию живу. Не ахти какая, но нам с женой хватает. Дети выросли, разъехались по стране, внука и внучку даже редко привозят. Сейчас я стал заядлым садоводом-огородником. Знаешь, какой урожай огурцов-помидоров собираю! А, какую капусту выращиваю! На зависть всех соседей!! Можно было бы ещё, конечно, поработать. Но другие времена настали, пришло новое руководство госпиталя. Всё изменилось. Не говорю, что стало хуже. Но всё теперь иначе.
Момчак достал пачку сигарет, закурил. Похоже, это была «больная тема», он больше не хотел об этом говорить.
-Как твои дочери? Я помню, как мы «обмывали» с тобой шампанским твою младшенькую. Сколько воды утекло! Ей ведь сейчас под двадцать?
- Старшая дочь работает, скоро ей двадцать пять исполнится. Большая умница! Имеет два высших образования. Подумывает о создании своей семьи. Младшей, да, двадцать летом «стукнет», она тоже радует родителей своими успехами. Через год оканчивает университет, будет психологом.
- Не понял что-то, как оканчивает?
- Она у меня «перепрыгнула» один класс обучения в школе, из пятого сразу в седьмой, поэтому и студенткой университета стала уже в пятнадцать лет.
- Ай, молодца!! Уважаю умненьких девчат!
- А как поживает Сергей Костромин? Конечно, помню о нём. Приходилось за прошедшие годы несколько раз его видеть в своём районе. Чаще он со своей племянницей гулял. Та росла-росла и превратилась в очаровательную девушку. Если не путаю, то видел Сергея последний раз с ней летом прошлого года. Он так и ходит с тросточкой, подаренной вами. Пару лет назад я даже видел, как он ею отмахивался от каких-то пьяных «сопляков». Я тогда поспешил к нему на помощь. Так он и меня чуть не огрел сгоряча. Конечно, он не вспомнил меня, но разрешил его проводить до дома. Самое поразительное, что внешне он не меняется. Я даже невольно вспоминал о романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея». Помните это произведение?
-Читал, помню. Всё правильно ты говоришь. Я тоже иногда задумываюсь над этим феноменом «вечной молодости». Только нет больше нашего Сергея. Он скончался в октябре, буквально на следующий день после дня рождения. Сорок шесть исполнилось. Обширный инфаркт миокарда. Сестра вернулась вечером после работы, а он так и сидит за столом, положив голову на руки. Думала, что спит. Он сильно уставал последнее время, всё реже мог позволять себе писать свою бесконечную повесть. Последние два года его и в госпиталь уже не клали, я даже не мог ничего поделать.
Схоронили его в родном посёлке Бисерть, рядом с отцом и мамой. Он сам об этом часто сестре говорил. Хотел там обрести свой покой. Я тоже был на его похоронах. Впрочем, народу было не много. Там его уже все забыли, а в нашем городе он ни с кем так и не смог подружиться. «Человек-невидимка». Он сам себя так как-то назвал. Живёт и не живёт. Я хотел тебе позвонить, но не нашёл номер домашнего телефона, затерялась записная книжка.
Слушай, а давай его сегодня и помянем. Ещё одна жертва Афганской войны. Пошли ко мне, я ведь как раз тут рядом с Окружным домом офицеров живу по улице Первомайской. Хозяйки моей, правда, нет. Уехала проведать старшую дочь в Пермь. Но я найду, чем угостить дорогого гостя.
Да, Валерий Федорович был очень хлебосольным хозяином – стол ломился от яств. Помянули Сергея Костромина, помянули всех, кто погиб в далёкой южной стране.
-Вот, посмотри, что оставил мне Серёжа. Сорок шесть общих тетрадок с его записями. По одной на каждый прожитый год на этой земле получается.
Момчак открыл стеклянный шкаф и указал на плотные ряды тетрадок на полках. Взял одну из них.
-Это одна из последних записей. Я тебе её прочту.
«Да, война, война... Сколько она наделала бедствий человечеству, сколько она принесла смертей, сколько людей она покалечила, сколько ещё людей приковала к постели или лишила возможности вновь творить благие дела. Кто знает, да и наверняка, ведь из этих погибших да покалеченных войной могли быть знатные, а может быть и великие люди нашего времени, вроде Ломоносова, Пушкина, Толстого или Достоевского, Высоцкого или Шукшина, Гагарина или Юрия Никулина.
И если бы не было войн, человечество давно бы ушло по пути великого мира, достигло бы уже каких-нибудь новых великих открытий!
В ближайшем будущем начнутся полёты к пространствам Вселенной, на ближайшие планеты в первую очередь, каждый может найти себе дело по душе. Зачем же людям воевать друг с другом?!»
Добавить к написанному было нечего.
***
Использованная литература:
-Лурия А.Р. «Восстановление функций после военной травмы», М.1948г.;
-Лурия А.Р. «Мозг человека и психические процессы», М. 1963г.;
-Лурия А.Р., Хомская Е.Д. «Лобные доли и регуляция психических процессов», М. 1966г.;
-Лурия А.Р. «Высшие корковые функции человека», М. 1969г.;
-Лурия А.Р. «Потерянный и возвращённый мир», М. 1971г.;
-Лурия А.Р. «Основы нейропсихологии», М.1973г.;
- Матвеев В.Ф. «Учебное пособие по психиатрии», М. 1976г.;
- Косицкий Г.И. «Физиология человека», М. 1985г.;
- Норман Д. «Память и научение», М. 1985г.;
***