Клаустрофобия

Михаил Журавлёв
№1

Я не люблю закрытого пространства,
Убитого камнями мостовых
Не признаю фальшивого гражданства,
Скреплённого строкой казённых ксив.
Я в искренность экранную не верю –
Из ящиков блудливые глаза
Глядят, исполненные лицемерья,
И прорастают пустоцветьем зла.
Аппендиксы дворцовых коридоров
Не радуют ни глаза, ни ноздрей –
Там пахнет заговором, сговором и вором,
А говор лиц опасен для ушей.
Не вижу красоты в архитектуре,
Задрапированной огнём реклам,
И утварь в нашей тесной кубатуре
Воспринимаю чуть ли не как хлам.


№2
Заточённый в параллелограмм,
Дух робеет от конструктивизма.
Искажает мир двойная призма
Глаз незорких и оконных рам.
За окном по выпуклой мембране
Горизонтом стянутых пространств
Движется набухший смрадный пласт
Лживых и бесформенных созданий.
Угорев от выхлопов своих,
Скоростям не ведая предела,
Каждое бесформенное тело
Жарко месит грязь дорог земных.
Шар покрыт лиловой паутиной
Меж растущих чёрных пауков,
И ползут по ней из городов
Цепью жестяной автомашины.

2002

№5

От вечера до утра – пять часов
Белесой мглы, не походящей на ночь.
Как сон бежит от невских берегов,
Когда приходит май, любовью ранящ,
Так свет неясный, сумеречный свет
Нисходит в душу ожиданьем чуда,
И кажется, что будет дан ответ
На то, кто мы, зачем мы и откуда,
И кажется, избавленные от
Навязчивого жгучего вопроса,
Мы сможем смело посмотреть вперёд,
Где летний зной звенит многоголосо,
И кажется, что, полная весны,
Черёмуха пространство раздвигает,
И нет такой преграды и стены,
Что нас – живущих – глухо разделяет.
…Всё – кажется. Обманчив Петербург.
Виденья. Наважденья. Силуэты.
Всё призрачно: закаты и рассветы,
И обольщенье влюбчивых натур.


№7
Здесь нет прямых.
Здесь каждый путь извилист.
Изогнутое русло и мосты.
Здесь воздух тих.
Из подворотен – сырость.
Сирень свои раскинула кусты
Вдоль стен и окно,
Аромат струя
На смрад Коломны –
Мойка да помойка.
И, волей рока,
Жизнь кипит своя –
Здесь каждый угол
Вечная попойка.
Углов не счесть,
Пугая тупиками,
Тут каждый переулок лабиринт.
Но что-то есть
Такое меж домами,
Что манит, манит,
Манит, как магнит.
Здесь хмурых стен
Холодное пространство
Хранит печать молчанья в кирпиче.
Гранитный плен
С нордическим упрямством
Привратник-сфинкс,
Щербатый на плече,
На три засова
Заперев, хранит,
И каждый житель –
Пленник у гранита.
Покой суровый, серый, как гранит,
Тяжёл, как эти
Каменные плиты.
Под бой курант
Никольского Собора
Проходит вечность,
Серая, как дни.
Печальный Дант
Глядит с немым укором
На тусклых фонарей огни
Глазами Блока.
Где-то, возле Пряжки
Бормочет сны, игрою изнурён,
И – волей рока –
Наказаньем тяжким
За те грехи, что совершил не он,
Безумный бес
Печальный Достоевский.
Натруженная жёлтая рука
Сжимает крест.
На повороте резком
Понурого заносит старика.
Чуть не упав,
Он вскрикнул, а навстречу,
Почти бегом – убийца молодой,
Чуть не упав –
Безумием отмечен.
Какого ж это времени герой?
Чуть не попав
В Невзоровские сводки
Безликих и без-образных секунд,
Он ныне прав –
Он где-то посерёдке –
Свою добычу зарывает в грунт,
Один из тысячи,
Один из миллиона –
Такой же неудачник из трущоб,
Кто жизнью высечен.
Что вам Наполеоны!
Здесь жизни нет.
Здесь каждый выдох – гроб.
А вот идёт,
Пошатываясь, пьяный.
Смешно сказать!
Тут столько разливух,
Что всяк найдёт,
Кто поздно, а кто рано,
Смотря на то, каков его досуг…
Ах, да! Забыл…
Ещё здесь бредят музы.
Под бесноватой палочкой вождя
Кавказский пыл –
Как шар вгоняет в лузу, –
Смычки пронзает,
Струны бередя,
И голос труб –
Звенящая тревога –
Возносится, надменен, горделив,
Суров и груб,
Языческому богу
Хвалебным гимном
Под улыбки нимф.
А рядом плач
Хоральной синагоги.
А рядом духовых оркестров клич.
А рядом врач,
Беспомощный, но строгий,
Ведь рядом умирает Пётр Ильич…
Всё рядом здесь:
Переплетенье жизней,
Запутанность судеб,
Страстей, сует.
И что-то есть
В Коломне – точно в призме,
Что горний преломляет свет.

2002