Выйдя из офиса Бембо, Брунетти отошёл на несколько метров от двери и вытащил свой telefonino. Он набрал номер 12 и стал выяснять телефон Моро, когда внимание его привлекли громкие мужские голоса, звучащие наверху лестницы.
- Где мой сын? - требовательно спрашивал громкий голос. Голос помягче ответил ему, но тот настаивал:
- Где он?
Ничего не сказав, Брунетти прервал связь и опустил телефон назад в карман.
Когда он подходил к лестнице, голоса стали ещё громче.
- Я хочу знать, где он, - закричал первый голос, отказываясь от успокоения чем бы то ни было из того, что ему говорилось.
Начав спускаться с лестницы, Брунетти увидел внизу мужчину почти одного с ним возраста и габаритов, и немедленно узнал его, поскольку и видел его фото в газетах, и был представлен ему на официальных приёмах. Лицо Моро было тонким, как лезвие, скулы были высоки и наклонены под углом, как у славян. Глаза и комплекция его были темны, разительно контрастируя с волосами, белыми и толстыми. Он стоял лицом к лицу с мужчиной моложе его, одетым в ту же самую тёмно-синюю форму, которую носили все мальчики во дворе.
- Доктор Моро, - позвал Брунетти, продолжая спускаться по ступенькам по направлению к ним.
Доктор повернулся и взглянул на Брунетти, но признаков, что он его узнал, не было. Рот его был открыт, и похоже было, что дышать он мог только с трудом. Брунетти распознал эффект от шока и поднимающейся в нём злости на то, что молодой человек ему противопоставлял.
- Я - Брунетти, синьор. Полиция, - сказал он. Когда Моро не ответил, Брунетти повернулся ко второму человеку и сказал:
- Где мальчик?
После этого подкреплённого требования молодой человек сдался.
- В ванной. Наверху, - сказал он, однако сердито, как если бы ни один из них не имел права ничего у него спрашивать.
- Где? - спросил Брунетти.
С лестницы над ними их окликнул Вьянелло, машА в том направлении,откуда он пришёл.
- Он здесь, наверху, синьор.
Брунетти взглянул на Моро, чьё внимание было теперь направлено на Вьянелло. Он стоял, прикованный к месту, рот его был до сих пор округлённо раскрыт, а дыхание всё ещё слышно Брунетти.
Он шагнул вперёд и взял руку доктора в свою. Ничего не говоря, Брунетти повёл его вверх по лестнице, за удаляющейся спиной медленно движущегося Вьянелло. На третьем этаже Вьянелло приостановился, чтобы убедиться, что они идут следом, а потом двинулся вниз по коридору, в котором выстроилось в ряд множество дверей. В конце его он повернул направо и продолжил путь вниз по такому же коридору. Вьянелло открыл дверь с круглым стеклянным иллюминатором. Он поймал взгляд Брунетти и слегка кивнул, при виде чего рука Моро напряглась под рукой Брунетти, хотя шаги его неверными не стали.
Доктор прошёл перед Вьянелло, как если бы инспектор был невидимкой. От двери Брунетти видел только его спину, когда он прошёл в дальний конец ванной, где что-то лежало на полу.
- Я срезал его, синьор, - сказал Вьянелло, кладя руку на руку начальника. - Я знаю, нам не полагается ничего трогать, но я не мог вынести мысли, что любой, кто пришёл бы опознавать его, увидел бы его вот так...
Брунетти сжал руку Вьянелло; у него было время сказать лишь:
- Хорошо, - когда в задней части комнаты раздался низкий животный звук. Моро наполовину лёг, наполовину встал на колени рядом с телом, качая его на руках. Звук исходил от него, превыше речи и превыше значения. Пока они смотрели, Моро притянул мёртвого мальчика ближе к себе, мягко передвигая болтающуюся голову, пока она не остановилась в ложбинке между его собственной шеей и плечом. Звук превратился в слова, но ни Вьянелло, ни Брунетти не могли понять, что он говорил.
Они приблизились к нему вместе. Брунетти увидел мужчину, недалеко отошедшего от него по возрасту и по облику, качающего на руках тело своего единственного сына, - мальчика примерно того же возраста, что и собственный сын Брунетти. Ужас закрыл ему глаза, а когда он открыл их, он увидел Вьянелло, стоящего позади доктора на коленях; рука его лежала у того на плечах, близко, но не касаясь мёртвого мальчика.
- Оставьте его, доктор, - мягко сказал Вьянелло, сильнее надавив на спину доктора. - Оставьте его, - повторил он и медленно подвинулся, - поддержать вес мальчика с другой стороны. Моро, казалось, не понимал, но соединение приказа и сочувствия в голосе Вьянелло проникло в его онемение, и с помощью Вьянелло он опустил верхнюю часть тела своего сына на пол и встал около него на колени, уставившись в его вздутое лицо.
Вьянелло наклонился над телом, поднял край военной фуражки, и натянул её на лицо. Только после этого Брунетти наклонился, просунул поддерживающую руку под руку Моро и помог ему неустойчиво подняться на ноги.
Вьянелло подошёл к мужчине с другой стороны, и вместе они покинули ванную и направились вниз по длинному коридору, а потом вниз по лестнице во двор. Клгда они появились, группы мальчиков в форме всё ещё стояли рядом. Все они взглянули в направлении появившихся из здания троих мужчин, а потом так же быстро отвернулись.
Моро волочил ноги, как человек, закованный в цепи, который способен делать только самые маленькие шажки. Один раз он остановился, потряс головой, словно в ответ на вопрос, который не мог услышать никто другой, а затем позволил, чтобы его снова повели вперёд.
Увидев Пучетти, появившегося из коридора на другой стороне двора, Брунетти поднял свободную руку и сигналом поманил его. Когда офицер в форме приблизился к ним, Брунетти отошёл, и Пучетти просунул свою руку под руку Моро, который, кажется, не отреагировал на подмену.
- Отведите его назад на катер, - сказал обеим Брунетти, а потом обратился к Вьянелло:
- Поезжай с ним домой.
Пучетти бросил на Брунетти вопросительный взгляд.
- Помогите Вьянелло отвести доктора на катер, а потом возвращайтесь сюда, - скзал Брунетти, решив, что интеллигентность и врождённое любопытство Пучетти, уже не упоминая о близости его к кадетам по возрасту, поможет, когда он будет их опрашивать. Оба офицера тронулись в путь; Моро двигался рывками, словно бы не ведая об их присутствии.
Брунетти смотрел, как они покидают двор. Мальчики время от времени бросали взгляды в его сторону, но, стоило им встретиться с ним глазами, они немедленно отворачивались, или отводили взгляд так, словно они были заняты изучением дальней стены и в действительности не замечали, что он там стоит.
Когда несколько минут спустя вернулся Пучетти, Брунетти приказал ему выяснить, не случилось ли за ночь до того что-нибудь необычное, и разузнать, что из себя представлял молодой Моро, равно как и то, насколько с ним считались одноклассники. Брунетти знал, что вопросы эти должны быть заданы сейчас, до того, как их воспоминания о событиях прошлой ночи начнут влиять друг на друга, и до того, как смерть мальчика обозначится во времени и, таким образом, трансформирует всё, что кадеты должны будут рассказать о нём, в своего рода слащавый нонсенс, который сопровождает пересказ историй о святых и мучениках.
Услышав двухтоновое завывание приближающейся сирены, Брунетти вышел к реке - дожидаться команду криминалистов. Белый полицейский катер причалил сбоку канала; четверо офицеров в форме сошли с трапа, а затем вновь потянулись к борту - за коробками и сумками, заполненными оборудованием.
Затем на берег сошли ещё двое мужчин. Брунетти помахал им, и они, подобрав оборудование, направились в его сторону. Когда они подошли, Брунетти спросил Сантини, главного технолога:
- Кто ещё придёт?
Все мужчины из команды криминалистов разделяли предпочтение Брунетти относительно доктора Риццарди, так что Сантини особенным тоном произнёс: "Вентури", сознательно опустив титул мужчины.
- А! - ответил Брунетти перед тем, как повернуться и ввести мужчин во двор Академии. Едва оказавшись внутри, он сказал им, что тело наверху, а затем повёл их на третий этаж, и по коридору к открытой двери ванной.
Брунетти решил не заходить вовнутрь с ними, хотя и не из профессиональной заботы о чистоте места смерти. Оставив их заниматься делами, он вернулся во двор.
Пучетти нигде не было, исчезли и все кадеты. Или все они собрались по классам, или спрятались у себя в комнатах; в любом случае, они убрались от соседства полиции.
Он вернулся наверх, к кабинету Бембо, и постучал в дверь. Не услышав ответа, постучал снова, потом подёргал ручку. Дверь была закрыта. Он постучал снова, но никто не отозвался.
Брунетти вновь подошёл к центральной лестнице, останавливаясь, чтобы открыть каждую дверь в коридоре. За ними были классные комнаты: одна с таблицами и картами на стене, другая - с алгебраическими формулами, покрывающими две классные доски, а третья - с огромной доской, покрытой сложной диаграммой, заполненной стрелками и решётками, - род дизайна, обычно находящийся в исторических книгах для иллюстрации передвижения войск во время боёв.
При обычных обстоятельствах, Брунетти остановился бы, чтобы поизучать это, так же, как десятилетиями читал описания побед, возможно, в сотнях боёв, но сегодня диаграмма и её значение интереса для него не содержали, и он закрыл дверь. Он поднялся на третий этаж, где десятилетия назад, должно быть, жили слуги, и там обнаружил то, что он хотел - дормитории (1). Самое меньшее, это было то, чем, он думал, они должны были быть - двери расположены не слишком близко одна к другой, на карточках, вставленных в аккуратные пластиковые кармашки, - слева на двери - отпечатано по две фамилии.
Он постучал в первую дверь. Ответа не последовало. То же самое получилось и со второй. У третьей, как он думал, ему послышался слабый шум изнутри, так что, не утруждая себя чтением имён на карточке, он толкнул дверь, и она открылась.
За столом, перед единственным окном, спиной к Брунетти, двигаясь на стуле так, словно пытался сбежать с него, или, возможно, его схватил какой-то приступ, сидел молодой человек. Не имея особого желания приблизиться и напугать мальчика, чтобы он не отреагировал ещё хуже, но встревоженный его насильственными движениями, Брунетти шагнул в комнату.
Внезапно мальчик пригнул голову к столу, выбросил вперёд руку и три раза хлопнул ладонью по поверхности, пропев: "Йа-а, йа-а, йа-а", протягивая заключительный звук, пока, насколько Брунетти мог слышать даже через комнату, барабанщик проигрывал последний растянутый рифф, которому мальчик аккомпанировал, выбивая ритм пальцами по краю своего стола.
- Кадет! - в паузе между треками, намеренно громким голосом, пролаял Брунетти.
Слово прорезалось сквозь низкое шипение наушников, и мальчик вскочил на ноги. Он повернулся в направлении голоса, правая рука его подпрыгнула ко лбу в салюте, но он запутался ею в проводах наушников, и "Дискмен" упал на пол, волоча наушники за собой.
Удар, казалось, не выбил диск, потому что Брунетти до сих пор ещё мог слышать басы, громкие даже с середины комнаты.
- Неужели никто никогда не говорил тебе, как сильно это вредит твоему слуху? - спросил Брунетти, словно в беседе. Обычно, когда он задавал тот же самый вопрос своим собственным детям, он поднимал голос едва ли выше шёпота, первые несколько раз успешно одурачивая их, чтобы они попросили его повторить сказанное. Теперь, помудрев, они его игнорировали.
Мальчик медленно убрал руку ото лба; выглядел он очень смущённым.
- Что Вы сказали? - спросил он, а потом, повинуясь силе привычки, добавил:
- Сеньор...
Он был высок и очень худ, с узкой челюстью, одна сторона которой выглядела, словно побритая тупой бритвой, другая была покрыта хроническим акне (2). Глаза его были миндалевидной формы и прекрасны, как у девочки.
Брунетти сделал два шага, которые перенесли его на другую половину комнаты, заметив, что в ответ тело мальчика напряглось. Но всё, что сделал Брунетти, - это наклонился и подобрал "Дискмен" и наушники. Он осторожно положил их мальчику на стол, удивляясь в то же время спартанской простоте комнаты - она выглядела, словно комната робота, а не молодого человека; в действительности же двоих молодых людей, если можно было верить двум откидным кроватям в качестве свидетельства.
- Я сказал, что громкая музыка может повредить твоему слуху. Это то, что я говорю своим детям, но они меня не слушают.
Это смутило мальчика ещё больше, словно прошло много времени с тех пор, как взрослый человек говрил ему что-то, что было одновременно нормальным и понятным.
- Да, моя тётя тоже мне это говорит.
- Но ты не слушаешь? - спросил Брунетти. - Или ты ей не веришь? - Честно говоря, ему было любопытно.
- О, я охотно ей верю, - сказал мальчик, расслабляясь достаточно для того, чтобы нагнуться и нажать кнопку отключения.
- Но? - настаивал Брунетти.
- Это неважно, - пожав плечами, сказал мальчик.
- Нет, скажи мне, - сказал Брунетти. - Я действительно хочу знать.
- Неважно, что произойдёт с моим слухом, - объяснил мальчик.
- Неважно?! - совершенно растерявшись и не будучи в состоянии ухватить значение того, что имел в виду мальчик, спросил Брунетти. - Что ты оглохнешь?!
- Нет, не это, - ответил тот, обращая на Брунетти настоящее внимание, и теперь, по всей видимости, будучи заинтересован в том, чтобы заставить его понять. - Для того, чтобы случилось что-то подобное, нужно много лет. Именно поэтому это и не имеет значения. Как все эти сказочки о глобальном потеплении. Ничто не имеет значения, если это занимает много лет.
Брунетти было очевидно, что мальчик серьёзен.
- Но ты учишься в школе, ради будущей карьеры - я полагаю, в армии. Но этого тоже не произойдёт какое-то количество лет; а э т о имеет значение?
- Это другое... - через несколько секунд размышления ответил мальчик.
- И в каком смысле другое? - спросил безжалостный Брунетти.
Мальчик уже достаточно расслабился от лёгкости их беседы и от серьёзности, с которой Брунетти относился к его ответам. Он отклонился назад, опершись на крышку стола, взял пачку сигарет и протянул её Брунетти. Когда тот отказался, мальчик вытащил одну и хлопал по столу до тех пор, пока не нашёл пластмассовую зажигалку, спрятанную под блокнотом.
Он зажёг сигарету и бросил зажигалку назад на стол. Потом длинно затянулся. Брунетти поразило, как отчаянно он пытается выглядеть старше и более искушённым, чем он есть на самом деле; потом, взглянув на Брунетти, мальчик сказал:
- Потому что я могу выбирать музыку, но я не могу выбирать школу.
Уверенный, что для мальчика это была в некотором роде большая разница, но не желая тратить больше времени на то, чтобы выяснять это дальше, Брунетти спросил:
- Как тебя зовут?
Он воспользовался привычным "ты", как сделал бы, говоря с другом своих детей.
- Джулиано РУффо, - ответил мальчик.
Брунетти представился, назвав своё имя, но не звание, и шагнул вперёд, протянув руку. Руффо соскользнул со стола и взял Брунетти за руку.
- Мальчик, который умер... ты знал его?
Лицо Руффо застыло, вся раскованность ушла из его тела, и, автоматически отрицая всё, он покачал головой. И, пока Брунетти удивлялся, как могло получиться так, что он не знал собрата-студента в такой маленькой школе, мальчик сказал:
- В смысле... я не знал его хорошо. Мы просто изучали один предмет вместе.
Раскованность исчезла и из его голоса; он говорил быстро, словно горел желанием поскорее убежать от значения его слов.
- Какой?
- Физику.
- А какие ещё предметы ты изучаешь? - спросил Брунетти. - Какой это у тебя год, - второй?
- Да, синьор. Мы должны изучать латынь, греческий, и математику, английский и историю, а потом должны выбрать два предмета на своё усмотрение.
- Так физика - один из тех, что ты выбрал?
- Да, синьор.
- А другой?
Ответа не было долго. Брунетти думал, что мальчик, должно быть, пытается понять, какой же скрытый мотив есть у этого человека, чтобы он задавал все эти вопросы. Если у Брунетти был мотив, он был скрыт даже от него самого; всё, что он мог в этот момент сделать - это попытаться почувствовать, что происходит в школе, поймать настроение этого места; вся информация, которую он собрал, была более или менее аморфна по своей ценности, и её значение разъяснится позже, когда каждый кусочек можно будет увидеть, как часть большего рисунка.
Мальчик затушил сигарету, раскрыл пачку, но вторую не зажёг.
- Так какой же второй? - повторил Брунетти.
Неохотно, словно признаваясь в чём-то, что он, возможно, истолковывал, как слабость, мальчик наконец ответил:
- Музыка...
- Это хорошо, - последовал мгновенный ответ Брунетти.
- Почему Вы так говорите, синьор? - спросил мальчик; стремление его было очевидно. Или, возможно, это было только облегчение от перехода к нейтральной теме.
Ответ Брунетти шёл изнутри, так что он должен был подумать, что сказать.
- Я читаю много исторической литературы, - начал он, - и много книг по военной истории. - Мальчик кивнул, своим любопытством подталкивая его. - И часто историки говорят, что солдаты знают только одну вещь...
Мальчик кивнул снова.
- И неважно, насколько хорошо они могут знать эту единственную вещь, - войну, - этого недостаточно. Они должны знать и другое. - Он улыбнулся мальчику, и тот улыбнулся в ответ. - Это огромная слабость - знать только эту, единственную вещь...
- Я желал бы, чтобы Вы сказали это моему дедушке, синьор, - сказал мальчик.
- А он не верит этому?
- О, нет; он даже не желает слышать слова "музыка"... по крайней мере, не от меня.
- А что бы он предпочёл услышать - что ты был на дуэли? - спросил Брунетти, совершенно не чувствуя дискомфорта от того, что подрывал концепцию дедушкиного авторитета.
- О, он жаждал бы этого, - особенно если бы я дрался на саблях.
- И вернулся бы домой со шрамом через всю щёку? - предположил Брунетти.
Они рассмеялись этому абсурду; и именно так, расслабленными и комфортно объединёнными мягкой насмешкой над военными традициями, и нашёл их команданте Бембо.
1. Дормиторий - спальня в общежитии, интернате, и т.д.