Глава 3
Ульвиг открыл глаза, в них отразилось серое безрадостное небо. Утро выдалось хмурым. Скинув остатки сна вместе с покрытым росой плащом, викинг потянулся и рывком вскочил на ноги. Пара пружинистых шагов, наклон к земле, якобы для перетяжки сапожных ремней. Замаскированная в густой траве, между крохотными колышками была натянута свитая из оленьих жил тетива. Такие же растяжки стояли вокруг всего ночного прибежища, охраняя его чуткий сон. В том, что он за много шагов услышит приближение любого человека – Ульвиг не сомневался. Но после беседы с Вельмудом, открывшим глаза на некоторые странности их отряда, викинг стал готовиться к встрече с теми, кто по сути своей человеком совсем не был, или был…. Наполовину.
Отряхнув мохнатый плащ от мелких капель, северянин направился к костру. Вислоухий слуга Квашни, которого все знали только по прозвищу Черпачок, суетился возле дымящегося котла, помешивая варево зажатой в грязной руке грубой деревянной ложкой. Черпачок был походным поваром, а так как от прижимистого купца непросто было дождаться порядочной платы, поварёнок готовил, не особо усердствуя в приготовлении кулинарных изысков. Ещё временами попадало на орехи от Костолома и его охранников. Черпачок вздохнул, сетуя в сердцах на свою нелёгкую жизнь, и подкинул в огонь ещё одно полено. Заметив подходящего викинга, поварёнок выудил из котла кусок дымящегося мяса и подал Ульвигу. Северянин кивком поблагодарил и, напихав полный рот сочной лосятины, пошёл прочь.
Спасибо,- хоть не ударил. Черпачок взглянул в ту сторону, где возле купеческой повозки, закутанные в медвежьи шкуры охранники – хорошо, хоть эти не подходят, а то от страха, наверное, сразу бы в Навь провалился.
Ульвиг вскочил в седло. Спина конька прогнулась от веса викинга. Северянин тихонько тронул удила, и гнедой послушно потрусил вперёд. Кивком головы поприветствовав двух товарищей на эту смену, викинг поехал с ними рядом к выезду из лагеря.
Часовые, борясь со сном, таким сильным в утренние часы, отодвинули воз, пропуская в дозор трёх всадников. Воины выехали в лес и, беседуя между собой, неспешно поскакали по росистой траве. Ульвига в разговор вовлечь не пытались, какой толк - опять будет лишь буркать да отмалчиваться. Северянин искоса взглянул на дозорных: тех самых воинов, с которыми он нёс службу вчера. Два брата: крепыш Стоян и Девятко, названный так потому как был девятым рёбёнком в семье. Их отец был бедняком с большим семейством в двенадцать ртов, а потому Квашня нанял их за пару мешков грубой муки вперемешку с корой да старенькую клячонку для пахоты. Но всё равно счастлив тот, кого светлые Асы одарили наследниками.
Дозор шёл своим чередом: братья, вдоволь наговорившись, замолчали, кони лениво трусили по лесной дороге, и Ульвиг с нетерпением ждал, когда из разбитого на ночь лагеря прискачет охранник и позовёт на ночёвку.
Просвечивая сквозь серые тела облаков, огненная колесница солнца, катилась вниз по небосклону, сигналя, что день подходит к концу. Послышался топот подкованных копыт, и на пройденной дороге показался всадник. Не доезжая до остановившихся дозорных локтей шестьдесят, всадник развернулся и, призывно махнув рукой, – мол, следуйте за мной – поскакал обратно. Смена закончилась раньше, чем обычно, на лицах братьев расцвели широкие улыбки, даже викинг усмехнулся. Кони тоже оживились, впереди ждали мешки с овсом, которые с наступлением темноты повиснут на лошадиных мордах.
Лагерь обнаружил себя издалека, струйками дыма от разведённых костров вкручиваясь в небесную высь. Всё было как обычно. Хотя нет – не всё: по привычке взглянув на таинственную повозку, северянин вместо оборотней-урсов увидел Костолома с тремя охранниками, которые, по-видимому, сменили людей-медведей. Охота! Вот почему их сегодня сняли пораньше: где-то недалеко от стоянки бродят, выискивая жертву, свирепые, терзаемые голодом, твари, отдалённо напоминающие исполинских медведей. И горе одинокому путнику, по неосторожности оказавшемуся в окрестностях лагеря в эти часы!
Хват стоял рядом с повозкой, что-то рассказывая трём обступившим его охранникам. Его сказ временами прерывался всплесками хохота – видимо, Костолом, вдаваясь в подробности, поведал о своих любовных похождениях. Вся шумная компания стояла на одной стороне повозки. Остальной охраны видно не было. Оценив обстановку, викинг укоризненно покачал головой - если взялся за дело, надо делать его хорошо. Хотя в таком отношении к службе хватовских охранников, наверное, и состоял его единственный шанс приподнять плотную завесу тайны.
Дозорные спешились. Расседлали и стреножили уставших коней. Потирая руки, пошли к костру, возле которого бегал зачуханный Черпачок. На полпути Ульвиг повернул к ближайшим деревьям. На вопросительный взгляд Девятко викинг, скорчив страдальческую гримасу, обхватил живот руками – мол, с кем не бывает. Воин сочувственно улыбнулся.
Завернув за деревья, Ульвиг побежал вперёд. Шагов через двести остановился и начал поспешно стаскивать одежду и броню: мягко приземлился пушистый плащ, обиженно звякнув кольцами, упала кольчуга. Зачарованную секиру и украшенный серебром пояс со скрамасаксом викинг аккуратно опустил сверху, погладил рукой – сегодня придётся обойтись без вас.
Голое тело Ульвига непривычно белело средь зелени леса. Повесив голову на грудь, викинг быстро бормотал молитву. Шепот слов разлетался по лесу, звуки лесной жизни становились всё громче и громче: в разум вторгался шум падающих листьев, легкий ветерок шелестел в ястребиных перьях, за много рёстов пел соловей; кто-то большой, возможно медведи, с утробным рычанием разрывали добычу, медленно крался осторожный волк, в десятке шагов от него хрустел клевером заяц, попискивали, перебегая из норки в норку, полёвки. Голос северянина становился звучнее…. Запахи заполнили всё существо: прелая прошлогодняя листва, кора и хвоя, травы и цветы, вода и земля, мускусный запах зверья, пьянящий аромат свежей крови, тлетворный дух падали. Тело Ульвига, скрученное невидимой силой, кувыркнулось через голову и грянулось оземь. Затрещали, изменяясь до неузнаваемости, суставы и кости, темнеющую кожу проткнула жёсткая щетина волос, лицо, вытягиваясь, превращалось в морщинистую морду. Из огрубевшей глотки родился разбавленный болью радостный вой, и всё живое замерло на месте, потрясённое этим грозным рёвом.
В последний раз хрустнули рёбра, и гигантские лёгкие протолкнули первую порцию воздуха. Громадный волк потянул носом, определяя нужное направление, и метнулся в кусты.
Охрана плескалась в реке. Едва обоз встал на ночную стоянку, воины отпросились у Костолома искупаться. Хват милостливо кивнул, давая добро. Тешась и балуясь, словно малолетние ребятишки, охранники, скинув с себя брони и оружие, наперегонки побежали по песчаной косе и, поднимая искрящиеся радугой брызги, поплюхались в долгожданную прохладу. Костолом снисходительно усмехнулся – ничего, вернутся сытые урсы,- придёт и его черёд освежиться. А пока, надо посторожить повозку Квашни. – «Хватик, только тебе можно доверить такое дело, а то, не дай Перун, увальни эти прозевают – так лучше б нам и вовсе не родиться, чем на хозяйские очи показаться». – То же мне дело нашёл! Перевёртышей дело это! И не ему, Хвату, такую мерзость охранять. Вовек потом не отмоешься! А эти косматые и так нелюдь, им это, может, и до сердца ближе. Если оно у них имеется…
Из лесной глубины раздался волчий вой. Лошади испуганно захрапели, перебирая ногами, косясь в сторону деревьев. Хват посмотрел на стреноженных коней. Волки воют, ну и пусть - они сюда всё равно не сунуться, как и прочие дети леса, опасаясь огня костров и вооружённых людей. Поди не зима на дворе. Это в лютые морозы сбивается волчье племя в гигантские стаи, попадёшься им на пути в лихую годину, – и исчезнешь бесследно рваными клочьями в ненасытных утробах. А в летнюю пору, когда вокруг хватает зверья, только самые старые или увечные не могут найти себе пропитания, вот и бродят вокруг хуторов да весей, задирая домашнюю скотину.
Перелетев через оглобли воза, в круг лагерной стоянки приземлилось мощное, покрытое серой шкурой тело. Горящий взгляд из-под кустистых бровей вперился в четвёрку охранников. Прижатые уши и оскаленные, длинной с палец клыки не оставляли сомнений в намерениях монстра. Волчара метнулся к людям,- из них только Хват успел наполовину достать меч. Сплетённое из стальных мышц тело распласталось в длинном прыжке. Падая наземь, Костолом чудом сумел увернуться от живого тарана. Двое охранников оказались погребёнными под серой тушей. Отчаянные крики оборвала жадная алая пасть: два раза поднялась и опустилась чудовищная морда, под хруст костей и треск разрываемой плоти обрывая жизни воинов. Хват покрепче ухватил рукоять меча и со всего маху рубанул по затянутой переливами складок шее монстра. Волчище молниеносно отпрянул, подставляя под свистящую сталь бугристое плечо. Пропахав серебристый мех, лезвие увязло в переплетении мышц. Чудовище дёрнулось, вырывая клинок из потных ладоней Хвата. Четвёртый охранник, наконец, пришёл в себя и, дурея от собственной смелости, с воинственным криком, опустив забранную шлемом голову, понёсся на волка, выставив перед собой рогатину. Это и спасло безоружного Хвата. С гулко бухающим сердцем, истошно крича, Костолом побежал к реке.
Грубая, для крепости окованная на концах рогатина была слишком тяжела для быстрого обращения, и воин, постепенно сознавая с «чем» он решил тягаться, судорожно тыкал вилами в оскал морды, стараясь выиграть время до возвращения других охранников. Волк метнулся вправо, затем, резко меняя направление, бросился слева. Блестящие ножи зубов впились в руку, дробя кости, вырывая сухожилия, разрывая столь податливую человеческую плоть. Воздух замер в лёгких, воин потемнел лицом и, теряя сознание от боли, неуклюже опустился в траву. Монстр, выплюнув оторванную руку, рванулся к повозке. Когтистая лапа легко вспорола мешковину тента, и серебристое тело исчезло в рваной дыре.
Через пару мгновений волк выбрался наружу, из окровавленной пасти свешивался большой кожаный мешок. Серебристая тень мелькнула меж стволов, зашелестели ветвями кусты, сдвигаясь вслед.
С реки, крича и бранясь, неслась толпа полуодетых вооружённых людей. Хват бежал последним.
Через пару часов, когда боги набросили на землю сумеречный плащ, с реки, низко расстилаясь, заклубилось белое покрывало. Туман, словно тягучий ядовитый кисель, медленно пожирал берег, кусты, деревья и, наконец, подобрался к стоянке. И вместе с туманом пришли урсы. Мокрые с головы от ног, то ли от молочной дымки, то ли от купания в реке, отодвинув одной рукой вставший на пути воз, оборотни пошли в лагерь и замерли. Отливающие сытым блеском маслянистые глаза сразу обратились к повозке. Бородатые головы приподнялись, затрепетали, втягивая воздух, чуткие ноздри. Урсы, не сговариваясь, быстрым шагом пошли вперёд. Квашня с Хватом, сразу ставшим как будто бы ниже ростом, бросились к ним, и, что-то невнятно бормоча, оправдываясь и заискивающе вглядываясь в лица оборотней, побежали рядом, тщетно пытаясь подстроиться под широкий шаг. Урсы подошли к зияющей разорванным тентом повозке, даже не взглянув на засохшие буроватые лужицы и оторванную руку. Один из них шумно сопя, втиснулся в дыру и, поворочавшись, вылез обратно. Посмотрел на другого. Вытянул сжатую в кулак ручищу и разжал пальцы. На тёмной, морщинистой ладони лежало несколько длинных шерстинок серебристого цвета. Второй смахнул их на руку и, поднеся к лицу, принюхался. Урсы посмотрели друг на друга: в сузившихся щёлках глаз мелькнули жёлтые огоньки лютой ненависти. Костолом, Квашня и подошедшие полюбопытствовать охранники разом отпрянули назад. Не обращая на людей внимания, звероподобная стража двинулась в сторону деревьев. В сгустившихся тенях, казалось, их спины становились шире, увеличиваясь по мере удаления. Но это мог быть всего лишь морок, навеянный сумерками. Было точно лишь одно: никто из обоза купца не хотел оказаться на месте того, за кем последовали урсы.