Рольв Пешеход - цена победы
Пролог: 911год. Где-то в меланских лесах…
Стебли лесных трав пригнула к земле обильная роса. Влажная дымка тумана, невесомым покрывалом лежавшая в ложбинах и низменностях, таяла в лучах восходящего солнца. Лес постепенно наполнялся привычными звуками: птицы начали свою обычную заливистую перебранку, черный шмель деловито гудел, собирая нектар, легкий ветерок шелестел в верхушках раскидистых вязов. Воздух благоухал пьянящими ароматами цветов и трав. Над журчащим ручьем поднималась мелкая водяная пыль. Наступающее утро предвещало жаркий день. В утреннюю идиллию вторгся дробный перестук подкованных копыт. Лес смолк, всем своим исполинским существом впитывая каждую незнакомую ноту. И, так и не распознав привычных звуков, затих, оценивая угрозу чужого вторжения.
На прогалине показались четыре пары всадников. Кони трусили, временами срывая широкие листья с ближайших деревьев, лениво отмахиваясь от жужжащих слепней длинными хвостами.
Люди изнывали от жары, но, несмотря на зной, ехали в броне. Из-под островерхих франкских шлемов катились капли пота, оставляя на коже солёные дорожки. Тёмные глаза внимательно вглядывались в зелёные заросли, руки в кожаных наручах крепко сжимали копья - всадники чего-то опасались. Наконец, самый старый из них глубоко вздохнул и снял грубый железный шлем.
- Сколько ещё мы будем патрулировать эти леса? Если Пешеход появится здесь, то никак не раньше, чем через пару недель. И с чего сеньор вбил себе в голову, что это будет именно он?
- Просто при упоминании предводителя норманнов сеньору снятся кошмары, делающие его постель мокрой,- прошепелявил другой всадник и захохотал, обнажив пеньки полусгнивших зубов.
Удачная шутка всем пришлась по вкусу. Люди затряслись от смеха.
- Кто такой этот Пешеход? И почему его так называют?- спросил самый молодой всадник, тряхнув соломенными волосами. Он единственный из патруля не разделял всеобщего веселья. Дружный хохот на мгновенье смолк, все посмотрели на серьёзного юношу.
- Ты откуда, малый? Неужели в той дыре, откуда ты вылез, никто не слыхал о Рольве Пешеходе?- сокрушённо покачал головой старый воин. Заскорузлой рукой провел по мокрым волосам и продолжил.- Лет двадцать назад этот норманн штурмовал Париж, и был одним из немногих, кто успел уйти, разграбив по пути домой города Эвре и Байе. А вернувшись через десять лет, взял Руан, сжёг Мелан, опять дотла разорил Байе, Тур и Амбуаз и растаял в руанских лесах. А теперь, говорят, вернулся. И называют его Пешеходом потому, что никак не могут найти ему подходящего скакуна. Роста он уж очень великого. Хотя, по-моему, это всё стариковские россказни, и медный грош им цена.
Патруль выехал на широкую поляну. Со всех сторон стеной стояли дубы и вязы, перемежавшиеся густым кустарником. Цветущий плющ связывал воедино деревья и кустарник, образуя непроходимую чащу. Стояла тишина, такая необычная для леса в начале лета. Командир отряда зорким глазом ощупал каждый лист на лужайке и, не заметив ничего подозрительного, тронул всхрапнувшего коня.
Франки выехали на середину поляны. Внезапно предводитель поднял вверх правую руку, приказывая остановиться. Что-то не так было в этих зарослях. Запоздалое ощущение опасности холодком пробежало по спине. Из кустов послышался негромкий щелчок, а вслед за ним дребезжание тетивы. Старый воин замер, словно всматриваясь в непроницаемую зелёную завесу. Затем медленно развернулся к патрулю. Из левого глаза торчала толстая стрела, на две трети засевшая в голове. Уже мертвое тело медленно соскользнуло с лошадиного крупа и мешком плюхнулось в густую траву.
Ехавший рядом с предводителем воин набрал полные лёгкие воздуха, спеша предупредить остальных. Вторая стрела досталась ему, без труда пробив шею насквозь. Воздух сиплым выдохом вышел наружу.
Так удачно пошутивший про своего сеньора франк раскрытым ртом поймал третий снаряд. Выпущенный в упор арбалетный болт, выбив остатки гнилых зубов, сбросил всадника наземь.
- Норманны!- заорали осенённые страшной догадкой остальные патрульные и попытались развернуть коней. Но уже жужжали смертельными пчелами десятки стрел, наполняя жаркий воздух мерным гулом. Окровавленные людские тела вперемешку с лошадиными падали на зелёный ковёр. Через полминуты всё было кончено. Три оставшихся франкских коня, как безумные, метались по поляне. Стена из зарослей открыла брешь. Из кустов выбежали воины и кинулись ловить испуганных лошадей.
Юный франк пытался выбраться из-под туши коня. "Ноги наверняка переломаны",- подумал молодой воин и, бросив тщетные попытки, повернул голову. Впившаяся под ключицу стрела отозвалась новой вспышкой боли. Патрульный посмотрел на идущего к нему крупного человека. Норманн, несмотря на свои габариты, мягко ступал по пушистому дёрну поляны, вытаскивая из спинных ножен двуручный меч - страшилище. Карие глаза франка встретились с ледяным взглядом викинга, сверкнувшим из полукружий рогатого шлема. Уловив солнечный луч, коротким взмахом блеснула сталь, неся с собой милосердную смерть. Норманн, наскоро протерев лезвие меча пучком травы, направился прочь.
Пешеход
"Харальд Прекрасноволосый, наверное, кусает локти, лишившись такого числа викингов. Изгоняя меня, конунг Норвегии изгнал ещё пятнадцать тысяч воинов. Ему всё-таки важнее, что скажут мелкие бонды, не пожелавшие поделиться жирными овцами для пропитания его, Рольва, дружины. Ничего. Осталось потерпеть не так уж и много. Каждый идущий за ним воин приведёт к родному порогу по десятку рабов. А долгими зимними вечерами имя Рольва Пешехода будет произноситься под стук кубков, как имя самого храброго и удачливого хёвдинга Норвегии”,- так думал предводитель норманнов, задумчиво взирая на расстеленные на столе грубые рисованные карты. В неверном свете факелов на его угрюмом лице плясали тени.
Потянувшись своим семифутовым телом, Пешеход вернулся мыслями к обсуждению планов вторжения. Совет был в самом разгаре. Ближайшие соратники докладывали о проведённых рейдах: патрули франков уничтожены, захвачены обозы провизии и корма для скота. Главное, не повторить ошибок двадцатилетней давности. Не стоит недооценивать противника, обманувшись малыми победами.
Во взгляде Рольва появились отблески гордости, когда он поднял его на спорящих между собой ближайших соратников. Герберт, лохматый и волосатый, как медведь, могучей рукой облапив кубок с пивом, что-то доказывал сидящему напротив Олаву. Всегда хладнокровный Херлауг, лишь немного уступающий хёвдингу в росте, спокойно смотрел немигающими зелёными глазами на ярла Бото, который что-то ему объяснял, водя грязным ногтём по расстеленной карте.
“Бото.…Помнишь ли ты, как десять лет назад тебя взяли в плен при осаде Байе, и чего стоила твоя свобода? Но викинги своих не бросают, и я не оставил тебя в беде. Ничтожный город выторговал себе год перемирия в обмен на твою свободу. И никто не скажет, что Рольв Пешеход не хозяин своим словам. Мы вернулись через год и сполна утолили жажду крови. От города не осталось камня на камне, а мне досталась Гизела.”
Гизела
“Наложница!” - вызывавшее прежде вспышки лютой ненависти позорное слово теперь звучало обыденно. Десять лет неволи притупили неукротимый нрав наследной графини Байе. Окружённой варварской роскошью наложнице норвежского хёвдинга могли позавидовать дочери королей: кто из них ступал по пеплу стольких покорённых городов, у кого ещё были такие толпы рабов, кто ещё мог похвастать такими нарядами?
И всё-таки одного Гизеле не доставало. Река времени неумолимо катила свои прозрачные воды, омывая её красивое тело. Годы нестираемым отпечатком ложились на кожу, птичьей лапкой застывая в уголках глаз, тёмной усталостью наливая веки, серебром блестя в чёрных волосах. Чувствуя всю тщету окружающей роскоши, графиня с ужасом думала, сколько же ещё будет держать её возле себя Пешеход. Сколько ещё часов проведёт она в его объятиях, пока викинг, наконец, не отдаст её на потеху многочисленной дружине, посчитав её уже не столь желанной. Но она ещё покажет, на что способна. А пока пускай хёвдинг видит в ней сломленную и покорную наложницу, способную лишь на безответную любовь.
***
Шаткая франкская плотина, наконец, не выдержала и рухнула под напором северных вод. Хлынувшая из Руана, который уже много лет был разбойничьим гнездом, норманнская река затопила землю на пару миль. Грозно и неумолимо катились её железные волны, оставляя после себя выжженные селения и растерзанные тела. Под мечами и топорами викингов, словно спелые колосья под лезвием серпа, ложились, чтобы никогда не подняться, сотни франков. Караваны оборванных беженцев под тоскливый плач спешно двигались к Парижу, надеясь найти приют за крепкими стенами.
Парижане вовсю готовились к осаде: в очередной раз промазывали стыки между камнями городских стен, наполняли водой рвы, кипятили масло и собирали валуны для катапульт. Стада рогатого скота шли на убой, вялилось мясо. Амбары и склады принимали несчётные мешки с зерном.
Граф Роберт Парижский каждый день прохаживался по крепостным стенам, отдавая приказы и осматривая возведённые укрепления. Временами он смотрел на северо-запад, ожидая наступления норманнского войска, уже предвкушая, как северная лавина разобьётся о неприступные стены его города и отхлынет, оставив после себя горы светловолосых трупов. Но, как говорят мудрые люди, сбывается не всегда то, что загадал…
Пешеход
Ночь щедро усыпала небесный свод россыпью звёзд. Из-за верхушек деревьев желтым пятном выползла полная луна и осветила обширную поляну.
- Факелов не зажигать, не кричать, идти только под кронами деревьев, на открытые места не высовываться. За замеченными бабами и домашним скотом не гоняться!- голоса викингов, передававших привычные приказы хёвдинга, разносились по ночному лесу.
Пешеход стоял на камне, вросшем в вершину невысокого холма, и смотрел на неподвижные ряды воинов, слушающих указания. Рядом стоял Херлауг, небрежно опёршись о свой двуручный меч. Зелёные глаза его внимательно вглядывались в застывшие шеренги, на губах змеилась улыбка. Грузно ступая, притопал укутанный в медвежьи шкуры Герберт и шумно сопя, доложил, что войско готово.
Хевдинг выпрямился во весь свой немалый рост и потянул из спинных ножен меч. Луна мягким светом влилась в обоюдоострое кручёной стали лезвие. Пешеход поднял оружие над головой и взмахнул в направлении чернеющего леса. Людское море заколыхалось и потекло меж деревьев. Многотысячное войско, приведённое в движение единственным взмахом меча, ведомое несгибаемой волей, двинулось туда, где ждала его добыча.
***
Городок Сенс мирно спал под звёздным небом. Над деревянным частоколом крепостных стен лишь изредка показывались головы стражников. Мелькнул факел, и прозвучал доклад о том, что не случилось ничего необычного. Происходила полуночная смена караульных. Начальник караула, неся смолистый факел, повел новую смену дальше, сменяя остальных стражников.
Неожиданно в ворота форта кто-то постучал. Створки дверей вздрогнули под настойчивыми ударами, деревянный брус засова запрыгал в железных скобах.
- Кого там чёрт ещё принес? Жак, посмотри кто у ворот,- начальник караула начал спускаться вниз по шаткой лесенке.
- Сеньор, там кучка беженцев. Говорят, идут с разорённых норманнами земель. Прикажете впустить?- стражник, перевесившись через край частокола, рассматривал пришельцев.
- Проходу не стало от этих бродяг. Ладно, на одну ночь. Жан-Батист, Грасс, открывайте!
Тяжелые двери раскрывались, обнажая беззащитное чрево городка. Начальник смены подошел к почтительно замершей на месте кучке бродяг. Беженцы, с ног до головы укутанные в невообразимо грязную рванину, стояли, покорно ожидая своей участи.
- Я пускаю вас в город только на эту ночь. Завтра до вечернего закрытия ворот вы должны покинуть Сенс,- главный стражник, брезгливо морщась, подошёл к бродягам.
- Мы уйдём раньше, клянусь Тором!- прорычал стоящий впереди нищий и выбросил вперёд руку.
Начальник караула зачарованно смотрел, как из его живота выросла полоса воронёной стали и, распахивая податливую плоть, поползла вверх. Разрубленный живот выпустил в прохладу ночи сизые колбасы дымящихся кишок, мутный кровавый поток хлынул на песок двора. Опустившись на колени в кучу собственных внутренностей, он взглянул ввёрх. Беженцы, в мгновение ока, скинув грязные обмотки, ринулись вперед. Потухающее сознание стражника отметило прекрасной работы трёхрядные кольчужные рубахи и воронёное железо в руках бродяг.
В раскрытые ворота по его крови с диким воем забегали всё новые и новые воины.
На тесных улочках Сенса вспыхивали и гасли ожесточённые схватки, но что могло противопоставить население сонного городка железной норманнской лавине, затопившей всё вокруг. Через полчаса резня стихла. Слышались лишь плач поруганных женщин да стоны раненых, которых методично добивали северяне. А потом и эти звуки заглушил голодный треск и урчание огня, жадно поглощающего остатки городка. Викинги ушли, как обещали: их обтянутые кольчугами спины растворились в сумраке леса ещё до рассвета.
***
Сенс - небольшой город-форт на берегу полноводной Йонны не был одинок в своём несчастье: в следующую за его разорением ночь такая же беда обрушилась на Флери. Городок безмятежно спал, когда горящие стрелы огненным дождём осыпались на крыши домов. Разбуженные горожане начали тушить вспыхнувшие пожары, но пламя, подкрепляемое залпами новых стрел, быстро набирало силу. Осознав всю тщету своих попыток, люди хватали уцелевший скарб и выбегали из-за пылающих стен прямо на острые северные копья. Восходящее солнце осветило вытоптанную землю и кучи трупов, застывшие в самых невероятных позах. Толстые мухи, возбужденно жужжа, спешили отложить яйца в страшных рубленых ранах, кровавым узором покрывавшим иссечённую плоть. Остекленевшие мутные глаза не моргали под ярким солнечным светом. В живых не осталось никого…
За Сенсом и Флери последовал Этамп, поселение, лежащее в сорока километрах к югу от Парижа. Большинство жителей Этампа даже не успело проснуться и оказать какое-либо сопротивление. Вечером они, вознёсши благодарственную молитву Господу, спокойно улеглись, а в полночь их безмятежный сон перетёк в более глубокий, и тела стали одной температуры с сырой землёй.
Вдоволь потешив свою неуёмную жажду крови в разорении мелких поселений, викинги подошли к Шартру, вопреки ожиданиям парижан, избранному главной целью похода.
Карл IV Простоватый
Западно-франкский государь во власти кошмара метался на шёлке перины. Ни пышное ложе, ни золототканый балдахин не могли принести успокоения . Вот уже какую ночь королю снились воины, с ног до головы закованные в железо, в странных рогатых шлемах, безжалостно грабящие, разоряющие и насилующие франкскую землю. Эти сны стягивали горло государя петлёй ужаса, перекрывая доступ воздуха, парализуя затёкшие члены. Просыпаясь в липком холодном поту, всё ещё слыша крики растерзанных людей, король хватал золотой кубок, стоящий на серебряном прикроватном столике, и жадно пил изысканное вино, стараясь забыться в беспробудном пьянстве.
А с утра, в досаде швыряя пустой кубок о тяжелый гобелен, прикрывающий стены, он всё же отдавал себе отчёт, что этот ужас, еженощно стягивающий его горло, мешал дышать всей его державе, непрестанно шатающейся под тяжёлыми ударами викингов. Этот ужас приплыл под пёстрыми полосатыми парусами с Севера. И у него было имя – Норманны.
***
Окружённый кольцом лесов Шартр возносил свои каменные башни на высоком холме. И хоть до ближайших деревьев оставалось футов восемьсот, город был обнесён глубокими рвами, утыканными под водой деревянными кольями. В лучах утреннего солнца стены блестели свежей замазкой.
Трое окованных бронзовыми пластинами ворот были открыты, пропуская сновавших людей через толстые стены. Бурлящая жизнь наполняла внутренние дворы, дававшие прибежище тысячам франков.
Из леса показался одинокий всадник, скачущий в сторону города. Было видно, что всадник изо всех сил погоняет взмыленного коня. По мере приближения его к южным воротам стражники всё крепче стискивали древки алебард.
Не доскакав до городских ворот футов двадцать, загнанный конь, не выдержав долговременной скачки, свалился наземь в клочьях кровавой пены. Порванные удилами губы трепетали, бока тяжело вздымались, силясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха.
Окровавленный всадник, соскочивший с лошадиного крупа несколькими футами раньше, припадая на правую ногу, заковылял к страже. Подойдя к воротам, он почти наткнулся грудью на лезвие алебарды. Остановился, поднял разбитую голову. Из-под спутанных волос показалось совсем юное лицо. Силясь что-то сказать, он внезапно побледнел и без чувств осел в дорожную пыль. Из спины торчала оперённая стрела, глубоко засевшая в теле.
Прибежал еще один стражник и окатил лежавшего человека ведром воды.
С трудом приподнявшись на локтях, человек неуклюже перевалился на бок и сел. Только теперь стала видна рубленая рана на груди, выглядывавшая из окровавленной рубахи. Распухшие губы с трудом выдавливали сбивчивый шёпот. Стражник присел на корточки, стараясь что-либо понять в его речи. Стало видно, как округлились его глаза. Вскочив на ноги, он заорал во весь голос: “Всем за стены! Запирайте ворота - норманны идут!”
Пешеход
Я смотрел в высокое чистое небо. Неспроста светлые Асы возвели свои чертоги в этой бездонной синеве, чтобы оттуда вершить справедливый суд. “Отец Богов, даруй мне победу!”- мысленно попросил я тогда и оглянулся. Одноглазый Горм, уже семнадцать лет сопровождавший меня в походах, достал из резного сундука мой меч в потёртых ножнах и подал рукоятью вперёд. Обнажив на половину лезвие, я уловил на полосе железа своё отражение и произнёс: ”Ну, здравствуй, Скавнунг. Сегодня нам предстоит тяжёлый день, и я хочу вдоволь напоить тебя горячей кровью”.
Горм внимательно посмотрел на меня и вышел. Он знал, пожалуй, лучше всех, что раны, нанесённые таким мечом, не заживают, а поэтому тихо радовался, выступая в поход с хёвдингом, имеющим такое оружие.
Лагерь спешно собирался: заливали водой костры, воины пробовали на палец заточку мечей и топоров, лучники укладывали с вечера сделанные стрелы, из составленных пирамид разбирались копья. Войско начинало движение. Впереди нас ждал богатый Шартр.
***
Тяжелые ворота были заперты. Отгородившись от внешнего мира футами камня и дерева, Шартр замер, ожидая наступления норманнов, которые потихоньку выходили из леса и с показной неспешностью выстраивались в боевые порядки. Через пару часов викинги, наконец, стали на месте, многотысячной ратью застыв напротив города. От норманнского войска отделились трое всадников и потрусили в сторону городских стен. Остановившись на расстоянии полёта стрелы, они подождали несколько минут и, так и не дождавшись ответных посланников, повернули коней и галопом поскакали к своим.
Гигантского роста викинг отделился от войска и, посмотрев мгновение на небо, дал отмашку мечом. Железная лавина хлынула вперёд, постепенно переходя с шага на бег. Перед собой северяне пихали громадные тараны на многоколёсных телегах, крытых досками для защиты людей от камней и кипящей смолы. Другие несли с собой высоченные лестницы, для штурма, казалось, неприступных стен.
Земля затряслась от слитного топота тысяч ног, протяжный вой родился в глубине норманнского войска и, набрав силу, обрушился на уши защитников Шартра, заставляя постыдно дрожать колени, наливая свинцовой тяжестью руки, державшие оружие.
Воздух почернел от стрел, гудящих, словно исполинский осиный рой, несущих на ребристых наконечниках смерть отважившимся сопротивляться.
На стены поднялся человек в сверкающем начищенной медью нагруднике. Защитники города, сгрудившиеся меж каменных зубцов, с уважением подвинулись, истово крестясь. Посмотрев вниз на подбегающую к Шартру воющую орду, рыцарь коротко отдал приказ стоящим позади людям в монашеских рясах. Те осторожно, словно боясь разбить, передали ему тяжелый стяг, блестевший золотой вышивкой на синем фоне. Рыцарь поднял знамя вверх. Налетевший ветер тотчас расправил синеющее полотнище. Человек закричал и зычный голос его, казалось, многократно усиленный, долетел до каждого отчаявшегося горожанина: ”С нами Господь!”
Епископ Гвалтельм
“Волей Всевышнего поставлен я править этим городом и укреплять веру в сердцах слабых людей. Лишь Господу нашему обязан я своим сегодняшним положением, ибо Он все годы был рядом со мной. Ибо вера моя была крепка и, подвергаясь на жизненном пути многим испытаниям, ни разу не усомнился я в правильности избранного пути,”- так сидел я и вдохновлённый утренней службой размышлял, когда в мой покой вбежал запыхавшийся стражник и, поклонившись, припал на колено и поцеловал перстень на моей руке.
- Что случилось, сын мой?- спросил я преклонившего голову солдата.
- Отец наш, не оставь в беде свою верную паству,- он с трудом отдышался и продолжил.- Только что прискакал слуга толстого Сака, того купца, что привёз из святой земли кусочек молотка святого Иосифа. Весь хутор купца вырезали норманны, и нет им числа. Ваше Святейшество, я взял на себя смелость оповестить горожан, работающих на полях и находящихся недалеко от города, а также распорядился запереть ворота”.
Махнув рукой, я отпустил стражника. Предначертанного не избежать. Подойдя к висящему распятию, я опустился на колени и стал горячо молиться, призывая Господа поддержать Шартр в чёрную годину. Потом подошел к столику и позвонил в серебряный колокольчик. Дверь отворилась, и вбежал оруженосец.
“Доспехи и меч. Быстро!”
***
Облачившись к битве с язычниками - варварами, я зашёл в собор. Под золочёным распятием, что поблёскивало за алтарём, я увидел то, что искал. Покоясь на серебряных крюках, висела великая реликвия, тускло отсвечивая переливами складок. Это было великое Знамя, святость которого укрепляли нашитые частицы одеяния Богородицы. Всякий раз, поднимая свой смиренный взор на реликвию, я испытывал благоговейный восторг от приобщения к тому великому, что составляло основу моей веры.
Я подошёл и поцеловал золотое тиснение, окаймлявшее полотнище. Моему примеру, видя на то божественное благоволение, последовали два монаха. Затем они осторожно сняли тяжёлый стяг с крюков и понесли вслед за мной. Я направлялся на городские стены.
***
Штурм Шартра был яростен и жесток. Не ведая страха, невзирая на ливень камней и стрел, потоки кипящего масла, упрямо лезли северяне на каменные стены. Многие из них валились на землю ещё до того, как достигали города, другие заканчивали свою жизнь, так и не переплыв мутной полосы рвов, но достигшие крепостных стен упрямо неслись вперёд, приставляя высокие лестницы, метая калёные жала штурмовых крюков. Сколько их сорвалось вниз на примятую, залитую кровью траву?
Два десятка воинов катили громадный таран, сделанный из цельного ствола вековой ели. Слитный хор голосов, в такт каждому шагу, сопровождал это орудие, сотворённое для разрушения самых крепких ворот. Постепенно разгоняя многоколёсную громаду тарана, покрытые шрамами викинги орали древнюю боевую песнь, вливавшую новые силы в набухшие усталостью мышцы. Достигая ворот, грозное орудие всё набирало и набирало обороты, чтобы через мгновение испытать крепость франкской крепости.
От удара во много тысяч фунтов вздрогнуло основание города, сверху посыпалась каменная кладка. Викинги, разгонявшие таран, попадали наземь. Створки ворот с громким треском поддались назад на фут, но гигантские засовы в покорёженных крючьях выдержали страшный удар. Защитники крепости кинулись укреплять изломанное дерево ворот, баррикадируя их изнутри.
Северяне отодвигали таран назад для нового удара, когда сверху обрушились исполинские валуны, проломавшие крышу орудия. И тогда со стен хлынула кипящая смола, чёрной булькающей жижей накрывшая таран и викингов. Сваленные страшной болью, норманны пытались встать или выкатиться прочь из дымящихся луж, но уж полетели вниз обмотанные горящей паклей, пылающие стрелы, не оставляя штурмующим никакой надежды. Нескольким воинам всё-таки удалось выбраться, но тронутые огнём обожжённые тела, как гигантские факелы, пробежав с десяток шагов, пали замертво. Они ещё долго лежали, смердя палёным мясом, обгорая до почерневших костей, обугленными комочками скорчившись на яркой зелени травы, не дотянув до спасительного рва лишь пару шагов.
Рог глухо протрубил сигнал к отступлению. Викинги, непрестанно в течение всего дня штурмовавшие стены Шартра, возвращались в лагерь на опушке леса, устало бредя прочь от города, помогая раненым, утаскивая тела соратников. Измотанные горожане ложились спать прямо на камне крепостных стен, не имея сил спуститься в свои жилища. Лекари со священнослужителями обходили городские укрепления, где накладывая повязки, где просто промывая раны, а где читая короткую молитву за упокой души.
***
Пять дней и ночей, вытягивая последние силы, продолжалась осада. Бессонница красной кистью щедро расцветила глаза защитников. В воздухе воняло дымом и гарью с пожарищ окружающих Шартр деревень, в пересохших ртах стоял привкус пепла. Днём камни стен раскалялись до такой степени, что о них легко можно было обжечься. Ночь не приносила желанной прохлады. Жара, почти осязаемым маревом повисшая над городом, наполняла головы людей странным полубезумным бредом, заставляя многих сходить с ума. Защитники крепости, день за днём устало бредущие по периметру стен, словно поднятые злой волей мертвецы, упрямо таскали камни, стрелы, кожаные вёдра с маслом и смолой. Норманны, не желая отступать от столь лакомого куска, ни днем, ни ночью не давали горожанам покоя, совершая рискованные вылазки, поджигая ворота, закидывая за городские стены связки франкских голов.
А на шестой день хлынул спасительный ливень, принося долгожданную свежесть, рассеивая многодневную духоту. Отчаявшиеся защитники крепости, стоя на коленях, молились и плакали, благодаря Господа за проливной дождь. А с грозовыми облаками пришла и долгожданная помощь: Роберт Парижский, Ричард Бургундский и Эбль - граф Пуату, откликнувшись на мольбу о помощи, привели с собой многочисленные отряды, понимая, что если падёт Шартр – вскоре придёт и их черёд.
Пешеход
Ливень шёл стеной, ограничивая видимое расстояние до пятидесяти локтей. Очертания города затерялись в водяной завесе. Мои викинги, выстроившись тесным строем - хирдом, двигались на очередной приступ, надеясь уже сегодня пировать на шартрских развалинах. Вот уже пятьсот футов мы прошли почти наощупь, когда спереди послышался лошадиный топот. Я поднял руку, приказывая остановиться, и ветераны повторили мой жест, передавая приказ внутрь строя.
Хирд замер на месте и затих, тысячами глаз вглядываясь в дождевую завесу. Пелена дождя внезапно раздвинулась и выплюнула вперёд одинокого всадника. Конник гордо восседал на белом жеребце, злобно фыркающем и роющем землю копытом. На всаднике был начищенный, сверкающей медью нагрудник и закрытый посеребрённый шлем. Одной рукой он без труда удерживал храпящего коня, а в другой держал синий стяг, почему-то сухой и реющий, словно на невидимом ветру. Я сразу узнал его, - этот рыцарь воодушевлял защитников Шартра и настраивал их на яростную оборону.
- Привёз нам ключи от города?- выкрикнул подъехавший Бото, озвучивая общий невысказанный вопрос.
- Вам, язычникам, везу я лишь Десницу Господню!- голос пророкотал из-под глухого забрала, и всадник рванул поводья, пуская коня в безумный галоп.
И вдруг затряслась земля, и из-за спины рыцаря показались ряды конников в блестящих доспехах, что опустив копья к лукам сёдел во весь опор неслись на мой хирд. Викинги стояли, как единая каменная глыба. Прикрытые разноцветными щитами, норманны держали строй в десятки шеренг. И я чувствовал, если вдруг кто-то из них упадёт, кровя изорванной плотью, его место тут же займёт другой хирдман.
Строй стал похож на свернувшегося исполинского ежа: передние шеренги выставили вперёд копья, упёршись древками в землю, а стоящие сзади положили копья на плечи передним.
Лавина, состоящая из потных лошадиных тел, сверкающей стали доспехов, многоголосого военного клича, наконец, столкнулась с тем нерушимым утёсом, который я называл “моя дружина”.
Сотни врагов падали замертво, и всё-таки нас теснили. Ноги пропахивали глубокие борозды, полчища франков просто выталкивали нас своими телами.
Герберт, по-медвежьи рыча сквозь стиснутые зубы, упрямо стоял, упёршись налобником в щит. Временами его окровавленная секира с обрывками чьих-то волос резко неслась вниз, и, если с другой стороны щита раздавался вопль, стон или хлюпающий звук, Герберт довольно скалился.
Правый фланг внезапно осунулся и, проломавшись у самого края, подался назад. По телам затопало море сапог, втаптывая упавших в полевую грязь. С того края войска показалась гигантская фигура и по внутренней дуге строя тяжело зашагала навстречу ко мне. Это был Херлауг. Правый глаз его уже никогда не прищурится под весенним солнцем - от виска до уголка рта тянулась, обнажая кости черепа, страшная рана. Шлем был помят в трёх местах, лезвие меча было в зазубринах - да, будут плакать матери тех франков, чьи сыновья попали сегодня под его удары. А на руках у Херлауга покоилось тело…Бото, нас побратали двадцать пять лет, проведённых в нелёгких походах. Отчего ж заторопился ты в Валхаллу, меня не подождав?
Люди говорят, что умирать не страшно, если у тебя есть побратимы. Эти люди отомстят за тебя или лягут на костёр рядом с твоим остывшим телом.
***
Мы отступали. Нас гнали, как матёрых волков, по всем правилам доброй охоты, не сбавляя напора. Много часов я провёл на границе мира людей и обители усопших, но предпочёл свет солнца и зелень лесов серым подземельям Хеля.
Разум вернулся ко мне на следующий день. Земля качалась совсем рядом, меня несли на носилках. Вся голова была покрыта коркой засохшей крови. Я попросил остановиться, упал наземь, и меня вывернуло.
Пока я стоял на коленях, Херлауг, временами покачивая перевязанной головой, поведал мне о смерти Бото и о том, как закончился бой. Моего побратима подстрелил невысокий франк, по гербу богато вышитой накидки вроде бы из Пуату или Тура. Увидев его тело, я обезумел: отбросив в сторону щит и покрепче схватив Скавнунг, завыл и ринулся на стену франков.
Херлауг вздрогнув сказал, что если бы сам не видел, то засомневался бы , что этот вой издала моя глотка. Прорубая бреши в рядах неприятеля, я двигался к статной фигуре герцога Ричарда Бургундского, видимого издалека из-за плюмажа из ярких перьев на шлеме.
Я шёл, словно косарь по росистой траве, и тела врагов устилали мой путь. А потом передо мной возник тот фанатик-епископ с синим флагом, и я рубанул не задумываясь. Удар пришёлся на древко знамени. Разрубив его, Скавнунг рассёк нагрудник и ушёл в тело рыцаря. А меня накрыло синее полотнище. И из-под него раздался крик. Мой крик…
Меня вынесли из боя, и старый лекарь долго старался определить, жив я или мёртв. Наконец, тяжело вздохнув, он сказал, что скорей всего, я увижу Валгаллу не позднее вечера. Меня несли остаток дня, ночь и ещё полдня. Но я выжил. Не дал мне умереть ещё не оплаченный счёт: мой побратим Бото и почти семь тысяч викингов, что остались лежать на поле брани. И я сумею спросить с франков сполна!
***
Викинги устало падали в сочную зелень. Трое суток гнали их, отрезая от поселений и деревень. Без отдыха шли северяне по враждебной стране. Обоз с припасами пришлось бросить в лагере под Шартром, викинги ели сырую конину, запивая её ручьевой водой.
Исхудавшие небритые лица, свалявшиеся в грязные сосульки волосы, лишь глаза, горели прежним огнём в провалах глазниц: войско всё так же безоговорочно верило в своего хёвдинга.
Пешеход бодро шагал во главе хирда, будто и не было многодневной изнуряющей осады и тяжёлых ранений. Не ведало усталости крепкое тело: длинные ноги несли через ложбины и овраги, мускулистые руки пихали людей, переносили припасы, отбивали двуручным мечом чересчур приблизившуюся погоню. Густые белые волосы, заплетённые в тугую косу, блестели, как будто он трое суток не вылезал из-за пиршественного стола.
Но какой хёвдинг не обязан заботиться о своём войске? На третий день по рядам прошёл приказ, заставивший суровых и угрюмых викингов расплыться в улыбке: ”стоянка”.
Лагерь разбили на холме, что возвышался на десятки метров над окружающим его лесом. В небо темными деревьями вросли столбы дыма, погоня всё также висела на хвосте, и скрывать костры не было смысла. Норманны потирали руки в предвкушении: острые вертела и кипящие котлы обещали горячее, дымящееся мясо.
С той стороны, откуда пришёл уставший норманнский хирд, послышался глухой звук рога. На эту низкую и хриплую ноту ответил рог с западной стороны. Вскоре послышались ещё два сигнала, с южной и восточной сторон. Викинги попали в кольцо, и оно, наконец, замкнулось. Как ни в чём ни бывало северяне принялись готовить конское мясо, временами поглядывая в сторону лесов, справедливо полагая, что на сытый желудок пасть на поле боя всё-таки не так обидно.
Эбль, граф Пуату
Какая досада! Столько гнали северных псов, а вся слава достанется этим ущербным! Это благодаря мне союзное войско смяло правый фланг норманнского войска. Это я подстрелил из лука этого ярла, столь близкого вождю варваров. Ветт…Вото…или как там его?
А теперь эти двое пытаются присвоить себе плоды всех тех усилий, что я – Эбль, наследный граф Пуату, приложил к усмирению кровожадного северного зверя.
Какая наглость!
Союзное войско расположилось вокруг норманнского лагеря, словно стервятники вокруг умирающего, ловя каждое мановение воздуха с губ жертвы, всякий раз надеясь, что следующий вздох будет последним. Пуатские войска образовали сплошное кольцо вокруг норманнского лагеря, образовывая первый круг осады.
Солнечным утром Эбль, граф Пуату, плотно позавтракав жареными перепелами и молодым вином, забросив свое пузатое тело в седло, и, почувствовав себя самое малое великим полководцем, решил объехать позиции северян. Напрасно телохранители убеждали его не приближаться к стоянке норманнов ближе чем на выстрел из лука - сеньор Эбль только отмахивался: “Их гнали, как бешеных псов, несколько дней; сейчас норманнов можно брать голыми руками, их войско подобно полумесячному щенку, что не имеет клыков и способен лишь бессильно скалиться на хозяйскую руку”.
И потому, выехав отрядом в двадцать мечей, граф, заносчиво подняв курчавую голову, поскакал к лагерю викингов. Подъезжая к холму, он недовольно отметил добротные противоконные укрепления из заточенных стволов деревьев, которые окружали скандинавскую стоянку. Викинги, казалось, вымерли – ни одного звука не доносилось с той стороны частокола: никто не пел песню, не точил зазубренные мечи и топоры, не стонал, перевязывая рану.
Победно улыбнувшись ближайшему телохранителю, сеньор Эбль рысью двинул коня к подъёму на холм. Личная охрана не отставала.
В желудке графа неприятно ухнуло, когда его конь, не найдя опоры, полетел вниз. Запрокидывая бабки передних копыт, графский скакун провалился в глубокую яму, где его встретили заточенные, для твердости опаленные, острия кольев, густо утыкавших дно “волчьих” ям. Вместе с первым конём вниз попадала половина отряда. Испуганные крики франков и жалобное ржание коней потонули в восторженном вое: викинги громадными прыжками неслись к ямам, не оставляя попавшимся никакой надежды. Слитным движением взлетела и опустилась острая сталь. Окровавленные тела, словно поваленные ураганом деревья, опустились наземь.
Сеньор Пуату, вытирая откуда-то появившийся брызги крови с бледного лица, заходясь в приступе отдышки, старался вытащить ногу из запутавшегося стремени.
Гигантская тень заслонила кусок синего неба, что виднелось из ямы. Граф поднял голову и увидел перетянутые ремнями высокие сапоги мехом наружу. Его взгляд заскользил вверх по кожаным штанам и богатому, украшенному серебряными бляхами поясу. Осмелев, франк заискивающе взглянул на лицо викинга и уже открыл рот, надеясь договориться о выкупе. Но, натолкнувшись на горящий синим пламенем взгляд норманна, наследный граф Пуату отшатнулся, почувствовав себя кем-то ничтожным. Человечком, который осмелился войти в пещеру к дракону, чтобы похитить сокровища, но наткнулся на хозяина.
Он ещё раз робко посмотрел вверх: над ямой стоял великан семи футов росту. Викинг опирался на громадный двуручный меч и смотрел на гербовую накидку, что обтягивала железный панцирь графа. Вдруг покрытое сеткой белых шрамов лицо гиганта исказилось гримасой внутренних переживаний. Норманн отточенным движением задвинул меч в ножны на спине и наклонился. Вены вздулись на покрасневшем от натуги лице, когда великан поднял громадный камень. Цельный кусок скальной породы, поднятый невероятным усилием, замер над головой северянина и, спустя миг, ринулся в низ.
Последнее, что услышал Эбль, перед тем, как безжизненная громада гранита размозжила его толстобрюхое тело, было тихое: ”За брата!”.
Стылая земля разверзлась и приняла изуродованное тело. Забрызганный кровью и серыми частицами мозга викинг постоял немного и пошел прочь.
***
Разозлённое потерей графа Пуату франкское войско теснее сжало кольцо осады, надеясь, что голод и жажда вынудят норманнов выкинуть белый флаг. Но прошло пять дней, а северяне ни разу не предприняли попытки прорвать осаду.
Бдительность часовых притупилась. Сытые, объевшиеся мясом франки маялись от безделья, убивая время за излюбленным делом всех стражников - выпивкой и игрой в кости.
Луна шла на убыль. И в одну из таких ночей, когда узкий серп луны закрыл плотный ковёр туч, викинги стали небольшими группами подползать к франкскому лагерю. Часовые были вырезаны, даже не поняв, что произошло. По спящему лагерю, между телами храпящих франков аккуратно, стараясь ничем не выдать своего присутствия, крались тёмные силуэты. Ни один сучок не хрустнул под мягкими сапогами, ни один котёл не зазвенел металлом, задетый согнувшимися фигурами. Выглянувшая луна, этот извечный спутник воров и убийц, с ночного неба смотрела, как по франкскому лагерю потекли вереницы викингов. Большинство северян уже скрылись под сенью леса и теперь, наложив стрелы на луки, прикрывали отход остальных.
Вспыхнул огонь, и истошный крик разорвал тишину ночи: какой-то чересчур бдительный франк поднял тревогу. Норманны, ускоряя бег, напрямую неслись под спасительную зелень леса, зарубая просыпающихся франков.
Проснувшееся войско побежало вслед за беглецами, безумно бранясь и крича, обманутое днями ожидания.
Натужно задрожал конский волос тетивы, и крепкие пальцы послали смерть на гибком древке в глотку первого преследователя. Лес плевался калёными стрелами, в зародыше убивая погоню, выкраивая драгоценные мгновения для отступающих викингов. Невидимые лучники неспешно продолжали свою страшную работу. Выросшая вскоре у лесной опушки гора тел отбила охоту преследовать беглецов в ночной чаще, где из-за каждого дерева выглядывала костлявая и манила к себе иссохшей рукой.
Рано поутру раздосадованные франки, наскоро снявшись со стоянки, всё-таки снарядили погоню. Три дня безжалостно загоняя коней, петляли преследователи по дремучим лесам, оглашая воздух собачьим лаем, звонкими сигналами охотничьих рогов, отрывистыми криками.
Нагнать отчаянных викингов удалось лишь у реки Эр за Шартром, в болотистом крае, где лошадям приходилось всякий раз выбирать дорогу, опасаясь уйти вместе с всадниками в бездонную, не замерзающую даже в лютые морозы трясину. Там, между рекой и болотом, расположился лагерь северных воинов.
Единственный подход к норманнской стоянке был завален освежёванными тушами захваченного при отходе домашнего скота. Кровь сочилась из толщи мяса, ненасытные мухи роились над этим жутким завалом, спеша искупаться в багряных потоках. А на гребне вала кровавых туш стояли готовые к битве воины, грозно застыв в ожидании погони.
Франкские кони, лишь учуяв запах крови, испуганно захрапели и, приседая на задние копыта, стали в ужасе пятиться назад, сбрасывая седоков, не обращая внимания на рвущие губы удила. Разозлённые франки, соскакивая вниз, ринулись вперёд и, достигнув завала, начали карабкаться вверх, скользя в густеющей крови.
Викинги, выстроившись железным клином, замерли на гребне мертвых туш, ожидая неприятелей. На острие клина стоял закованный в сталь великан, небрежно поигрывая устрашающего вида блестящим мечом. Глаза его, презрительно рассматривающие подбирающихся франков, горели ровным синим светом из глазниц рогатого шлема.
Первая волна франкских мечников полетела вниз, опрокидывая ползущих вверх преследователей, орошая их фонтанами алой крови из рассечённых глоток. Тысячи ртов извергли крик разочарования.
Волны рыцарей вновь поползли вперёд, намереваясь навсегда втоптать дерзких викингов в сотворённый ими препон, и на их телах снискать себе вековечную воинскую славу.
Пешеход
Мудрые люди говорят, такие времена рождают героев, с которыми даже Отцу Богов не стыдно распить рог пенистого пива!
Я оглянулся назад: воины стояли, угрюмо наклонив головы. И тогда я внезапно понял, что только по моей команде они будут отступать, что не может этот стальной строй бежать от опасностей, что суровые люди эти рождены для битвы и лишь в бою чувствуют себя счастливыми. А без войны настоящий викинг зачахнет либо заболеет такой хворью, что даже искусные врачеватели не смогут отыскать лекарства.
И радостная злость захлестнула меня, заполнив каждую частицу тела. И, взявшись обеими руками за ставший невесомым меч, я заорал во весь голос: ” О-О-Один!!!”, и рубанул наискось поднимавшегося франка. Верный Скавнунг, казалось, начисто проигнорировал железную кирасу врага, развалив того от ключиц до паха. Франк бесформенной грудой мяса покатился вниз.
Устрашенные небывалым ударом, франкские мечники приостановили своё продвижение, и я решил воспользоваться моментом. Шагнув на скользкий бок туши, что лежала чуть ниже, я выпрямился во весь рост и ринулся вниз. Скользя по кровавому мясу, стараясь сохранять равновесие, я думал лишь о том, как получше вклинится во франкский строй, чтобы убить побольше врагов.
Сзади нёсся, быстро набирая силу, волчий вой - верная дружина спешила следом. Плохим был бы я хёвдингом, если бы идя в сечу, оглядывался, пошли ли за мной воины.
Жаркая рубка закружила людей, смешала воедино норманнов и франков, коней и людей, доблесть и трусость. И дрогнул франкский строй и отпрянул назад, поражённый дикой яростью загнанных викингов, безграничным бесстрашием, презрением северных воинов к ранам и самой смерти. А викинги, постепенно отвоёвывая позиции, по изрубленным телам шагали вперёд, и не было у франков силы остановить этот страшный шаг. Распихивая и валя друг друга, бежали они от тесной стены разноцветных щитов, от свистящего железа, от воющего хирда норманнов.
Поперхнувшись собственной кровью, бежала погоня назад, рассеиваясь по дремучим лесам, разнося по стране небывалые и страшные вести.
Викинги, измотанные битвами последних недель, возвращались в Руан, чтобы залечить свежие и старые раны, наточить острую, вечно голодную до человеческой крови сталь, готовиться к новым сражениям. С севера под крыло Пешехода, наслушавшись саг о необыкновенной удачливости хёвдинга, собирались всё новые и новые воины, горя неуёмной жаждой славы и богатства. Многочисленные отряды прибывали в Руан, так что скоро Пешеход полностью восстановил потрёпанное войско, а ещё через несколько месяцев был вновь готов к решительным действиям. Волны угрозы расходились из пиратского логова по всей страны, и витающий в воздухе запах опасности заставлял правителей и церковь искать быстрые решения.
Карл IV Простоватый
Посланник сидел на резном стуле и опирался на резной посох. Лица его видно не было – просторный капюшон мешковатой рясы надёжно скрывал голову монаха. Увитые синими переплетениями сосудов, покрытые старческими пятнами руки беспокойно постукивали по дереву посоха. Посланник ждал ответа.
- Передай Папе, я согласен на всё. Проклятый Пешеход получит землю в обмен на присягу и принятие нашей веры. Я также отдам ему руку своей дочери Гизелы.… В обмен на вечный мир.
Монах поднялся. Кивнул на прощание и вышел прочь.
Монарх устало откинулся в кресле. Вытер со лба бисеринки пота и, сцепив кисти рук, задумался. Этим вечером он плотно поужинал, а затем спокойно, без сновидений проспал до глубокого утра.
***
Из Парижа в Руан и обратно засновали гонцы, меняя на заставах коней, стремясь скорой почтой доставить послания. Спали посланники порой даже в седлах, ибо от их быстроты зависело будущее франкской державы.
Гизела
- Вот и конец. Жизнь разыграла последний пасьянс, и у неё не осталось козырей. Крест и земельные владения – это можно понять. Но рука государевой дочки – этого я вынести уже не могу. На второстепенную роль в этом спектакле я не могу согласиться. И, вот она злая ирония судьбы, её тоже зовут Гизелой. Приняв условия франков, Рольв не оставил мне выбора. Но я смогу принять решение за нас двоих. Решение, достойное моей благородной крови, и пусть предки без стыда наблюдают за мной из тьмы прошедших веков. Я сделаю то, что в моих силах, - закутанная в тёмное покрывало женщина чуть слышно бормотала себе под нос.
Гизела подошла к деревянной кроватке, в которой мирно спал розовощёкий малыш. Редкие льняные волосы облаком окутали головку ребёнка. Женщина наклонилась и нежно поцеловала младенца. Затем подошла к искусно вырезанным полкам, на которых стояли раскрытые шкатулки и ларцы с драгоценностями, бронзовые чехольчики для игл, богато украшенные ножницы и пара костяных гребней.
Рука с золотым браслетом нырнула в украшенную самоцветами резную шкатулку и спустя мгновение достала пузырёк тёмного цвета.
- Если норвежская ведьма не лгала, у меня полчаса. Мы умрём вместе, и горящий драккар понесёт нас на серые равнины или в темные пещеры Хеля – какая разница куда. Зато там ты будешь принадлежать мне. Безраздельно. Ты, хёвдинг, сам вырезал руны своей судьбы, настала пора омыть их кровью,- бормотала наложница.
Вытянув пробку, Гизела плеснула маслянистую жидкость на лезвие стилета. Узкая полоса стали потеряла свой блеск в коричневом яде. Зажмурившись, графиня Байе полоснула себя по запястью. Густая алая кровь выступила из глубокого пореза. Гизела, спешно затушив свечу, выскользнула из комнаты. Скрип тяжёлой двери заглушил шёпот последних слов: “Полчаса…Полчаса…”
***
Шум за дверью. Звук падающего тела. Изумлённые крики личной стражи. Осторожный стук в дверь. Всё слилось в одно мгновение, спустя которое Пешеход был уже на ногах. Готовый к схватке, хёвдинг стоял на ногах, Скавнунг как влитой сидел в напряжённых кистях рук. Пешеход шумно выдохнул и расслабил руки. Мягкой пружинистой походкой викинг подошёл и отодвинул засов двери.
Хакон и Сельви, телохранители хёвдинга, сидели на корточках возле лежащего тела. Грубое лицо Пешехода превратилось в мраморную маску: подходя к распростёртому телу, викинг уже знал, кого он увидит. Женщину, которая долгие годы делила с ним радость побед и горечь поражений. Женщину, которая не раз согревала ему постель. Женщину, которая выхаживала его после тяжёлых ранений…, и которая пять лун назад подарила ему сына.
- Гизела была бледна, как мертвец. Когда она вышла из-за угла, что-то бормоча себе под нос и опустив голову, мы сразу поняли что-то не так,- оправдывался Сельви. Затем подняла голову и посмотрела на нас. Взгляд у неё был заплаканный. Потом взглянула на твою, хёвдинг, дверь. Вытащила из рукава кинжал и воткнула себе в грудь. Мы не успели её остановить.
Пешеход стоял над мёртвой Гизелой и, казалось, даже не дышал. Взгляд его заскользил по телу женщины и наткнулся на порез на запястье. Викинг нагнулся над телом и вытащил из груди стилет. Внимательно осмотрел лезвие, поднёс к лицу и понюхал. Взгляд синих глаз сверкнул. Пешеход отбросил стилет, точно ядовитого гада. Лезвие жалобно забренчало по каменным плитам. Викинг на негнущихся ногах побрёл к выходу из покоев. Распахнул створки дверей и застыл на пороге. Небо мириадами звёзд посмотрело на человека.
- Похоронить, как меня самого,- бросил хёвдинг через плечо и вышел в ночь.
Эпилог: Все тот же 911 год. Сен-Клер-сюр-Эпт. Пешеход, Карл IV Простоватый, Херлауг, Герберт, епископы и все остальные…
Карл IV Простоватый беспокойно переминался с ноги на ногу. Пытаясь хоть чем-нибудь занять вспотевшие руки, государь, невзирая на королевский сан, нагнулся, поднял ивовый прутик и начал катать с ладони на ладонь. Мокрый от росы прутик выскользнул из трясущихся рук. Государь посмотрел на солнце. Оранжевый глаз неба равнодушно взирал на короля и окружающих его людей.
Весь цвет франкской знати собрался на этом холме, пытаясь поддержать своего монарха. Церковь также прислала своих представителей, стараясь не упустить своей роли в принятии исторического решения.
Жирная туча закрыла солнце, с севера подул ветер. На дороге показалось облако пыли. Вскоре долетел слитный топот несущихся всадников. Карл IV Простоватый повернул голову и взглянул на приближающуюся конницу.
Впереди всех на громадном жеребце мчался закованный в броню гигант. Рядом с ним скакал почти такого же роста викинг в шлеме с крыльями хищной птицы. Кавалькада спешилась у подножья холма. Викинги взлетели на вершину единым клином.
Хёвдинг снял шлем и, даже не отряхнув дорожную пыль, прорычал:
- Приступим.
Властитель западных франков отступил на шаг и впервые взглянул в лицо своему давнему врагу. Глаза цвета неба на загорелом, в росчерках многочисленных шрамов лице гипнотизировали. Усилием воли франк заставил себя отвести взгляд и произнёс надтреснутым голосом, обращаясь к епископу:
- Начинайте!
Епископ заунывным голосом зачитал договор. По кивку головы Пешехода из строя викингов вышел писец-ирландец и вслух перечитал документ. Хёвдинг шагнул вперёд и, приняв от епископа перо, нарисовал руну Гебо, закрепляя договор и получая герцогский титул и земли между Ла-Маншем, реками Брель, Эпт, Эр и линией Шартр – бухта Мон-Сен-Мишель, восточные области Бретани. Не забыл Пешеход и своих ближайших соратников, долгие годы сопровождавших его в бесчисленных походах.
Герберт получил графство Санлис, что на Уазе. Херлаугу досталось графство Блуа на Луаре.
- Через три дня встретимся в Руане, - хёвдинг повернулся и, не прощаясь, пошёл прочь. Телохранители, заслонив широкими спинами Рольва, герцога Нормандского, двинулись следом. Викинги повскакивали в седла и скрылись в облаках пыли, оставляя оторопевших франков в одиночестве меж плакучих ив.
***
Летя по широкому полю, викинги гнали коней, наслаждаясь неописуемым чувством свободы. Самый высокий из них, выпрямившись в седле, мчался спереди. Он был без шлема, и вольный ветер играл в распущенных белых волосах.
Викинг не отрываясь смотрел на заходящее солнце. Но не малиновый солнечный диск отражался в его глазах: в этой бездонной синеве бушевало темное море. А по глубокой воде, ведомая береговым ветром, отплывала боевая ладья. Смолистые борта корабля были увешаны яркими щитами. На палубе вовсю ярился пожар. Ладья пылающим факелом уходила в открытое море, унося его самое дорогое сокровище, что бездыханным телом лежало на медвежьих шкурах среди золота и драгоценных каменьев. Женщину, ради которой он бы пожертвовал всем, чего достиг, оставаясь всё тем же лихим рубакой, каким начинал свой извилистый путь.
Ласковый ветер высушил повлажневшие от слез глаза, ведь оставался сын, ради которого стоило жить и бороться. Пешеход крепче сжал поводья и хлестнул коня по спине. Гнедой жеребец отозвался радостным ржаньем и рванулся вперёд. Хёвдинг оглянулся назад: Герберт с Херлаугом не отставали. Дружина, раскрываясь широкой цепью, летела рядом с ними. Пешеход улыбался.
Данный расказ основан на реальных событиях, хотя и содержит некоторые исторические несоответствия. Прошу строго не судить.