ВООБРАЖАЕМЫЙ ДИАЛОГ С Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ
О национальном самосознании
и межнациональных отношениях,
о вере и неверии, мире и войне
[1978-1979]
Часть одиннадцатая (продолжение)
Ф.М. Напрасно вы всё это на меня… И вовсе я не считаю русский организм «здоровым и процветающим». Напротив, я ратую за оздоровленье его корней. Первый корень, самый главный - всё тот же русский народ, море-океан. Я про наш Простой Народ говорю, про мужика и простолюдина. О, если б вы знали, как много сделало и делает для него беспрерывно наше правительство в нынешнее царствованье, начиная с освобожденья от крепостной зависимости! Оно заботится о его нуждах, просвещении, лечении, прощает ему даже недоимки при случае - одним словом, делает много, кто ж про это не знает. Но я не про это сказать хочу.
Я разумею лишь духовное оздоровление этого великого корня, который есть начало всему. Да, он духовно болен. Но не смертельно. Главная, мощная сердцевина его души действительно здорова. Но все-таки болезнь жестока. Какая же она, как называется?
Неутоленная Жажда Правды! Ищет народ правды и выхода к ней и не находит. С самого освобожденья явилась в народе потребность и жажда чего-то нового, жажда полной правды, полного гражданского воскресения. Стали закипать новые чувства, стало глубоко вериться в новый порядок.
Но после первого периода наступило вдруг нечто иное, чем ожидал народ. Наступил порядок, в который народ и рад был уверовать, но мало что в нем понимал. Не понимал он его, терялся, а потому и не мог уверовать. Являлось что-то внешнее, как бы ему чужое, не его собственное. Явилось затем бесшабашное пьянство, пьяное море разлилось по России. Но, хоть свирепствует оно и теперь, все-таки жажды нового, правды новой и полной народ не утратил, даже и упиваясь вином. Только вот… никогда, может быть, не был он более склонен к иным влияниям и веяньям и более беззащитен от них, как теперь…
Г.Г. Тут и подоспела ваша «идея»!
Ф.М. Есть у народа только Бог и Царь - не устану повторять и повторять это. Бог и Царь - этими двумя силами, двумя великими надеждами он и держится. Народ русский живет идеей православия. Кроме этой идеи, у него и нет никакой. Он именно хочет, чтоб всё то, что есть у него и что дают ему, из этой лишь одной идеи исходило. И это невзирая на то, что многое у самого же народа выходит не из этой идеи - смрадное, гадкое, преступное, варварское и греховное.
Но и самые преступник и варвар, хоть и грешат, но все-таки молят Бога, в высшие минуты жизни своей, чтоб пресекся грех их и смрад и всё бы выходило опять из той излюбленной идеи их. Наши интеллигентные люди смеются надо мною, указывают на безразличие, будто бы, народа к религии, а иные так даже воображают, что русский народ просто-напросто атеист. Не признают они, что цель и исход русского «социализма» - всенародная и вселенская Церковь, осуществленная на земле.
Я говорю про неустанную жажду в народе русском - жажду великого, всеобщего, всебратского единения во имя Христово. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь всесветным единением во имя Христово!
Как же сделать, чтоб дух народа, тоскующий и обеспокоенный повсеместно, ободрился и успокоился? Может быть, правда-то есть и теперь, но надо, чтоб он ее увидел и ей поверил. Как внедрить в его душу, что правда есть в русской земле и что высоко стоит ее знамя? Как сделать, чтоб он в Суд свой уверовал и в свое Представительство и признал его как плоть от плоти своей и кость от кости своей?
Г.Г. Народ духовно болен, народ жаждет и ищет правды, а вы, Федор Михайлович, уже спешите напускать его на другие народы, на Европу, на всё человечество, чтоб повести весь мир за Россией? Какой правдой утоляете вы жажду народа? Правдой замаливанья грехов и преступлений? Правдой слепой веры в Царя и раболепия перед ним?
Вы хотите «внедрить» в народ правду? Значит, правда эта опять-таки для народа внешняя, чужая? Значит, это всего лишь ваша личная правда - мнимая, эфемерная, «головная»? Так зачем же внушать народу, будто она его исконная, искомая, желанная, полная правда? Зачем, пользуясь его доверчивостью, его склонностью к «влияниям и веяньям», вовлекать его, духовно больного и беззащитного, в более чем сомнительные авантюры и эксперименты «вселенского» масштаба, сопряженные с неисчислимыми жертвами и страданьями?
Зачем смущать и будоражить его сладкой песней мифической сирены? От этой песни, мы знаем, голова у людей идет кругом, они теряют рассудок, безвольно идут на погибель, если не догадаются вовремя залепить себе уши воском. Вы скажете мне: «Имеющий уши да слышит». Я отвечу: «Не сотвори себе кумира»… Вы, гений недужной державы, одержимы фантастической, тоже недужной, игрой воображенья - ведь только больная фантазия может рисовать столь грандиозную, неотразимо заманчивую и заведомо неосуществимую, а главное - порочную и самоубийственную картину, в которой один-единственный народ должен стать духовным владыкой всех народов мира, их благодетелем и опорой.
Не дико ли это и не смешно ли - культивировать на своем огороде то, что на любой чужой грядке дает лишь язвительные шипы, ядовитые всходы? У Гоголя эта фантазия-отрава была в зачатке, зато у вас она не только проклюнулась на свет божий, но и произросла и, наконец, расцвела пышным цветом. Впрочем, уже и гоголевская «Русь-тройка» так «зарябила всем в очи», что только много десятилетий спустя нашелся талантливый русский человек - писатель и артист, - который вдруг подметил ускользавшую от всех подробность: «А в тройке-то кто?! Кто в тройке-то?! - Чичиков! Прохиндей и шулер!».
Неужели вы с Николаем Васильевичем и впрямь хотите, чтоб перед этой тройкой, управляемой прохиндеем и шулером, поспешно сторонились, давая ей дорогу, другие народы и государства? Фактически вы же не перед тройкой шапку ломаете, а перед этим сидящим в бричке скупщиком мертвых душ и растлителем живых! Неужели вы с Гоголем и с нынешними ура-патриотами хотите тешить себя и умиляться тем, что даже «у последнего подлюки, каков он ни есть… есть и у того крупица русского чувства»?!
Ф.М. Всякий великий народ верит и должен верить, если он хочет быть долго жив, - что в нем и только в нем одном заключается спасение мира, и живет он затем, чтоб стать во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном хоре, к окончательной цели. Так было со всеми великими нациями мира, древнейшими и новейшими, и только лишь эта вера и возвышала до огромного влияния на судьбы человечества.
Вы скажете, что подобные безумные и гордые идеи достойны не подражания, а, напротив, искоренения светом разума. Положим, с одной стороны, это правда. Но всё же тут надо посмотреть и с другой стороны. Что дурного в том, что юноша мечтает стать со временем героем? Такие гордые и заносчивые мечты могут быть гораздо живительнее и полезней этому юноше, чем благоразумие иного отрока, который уже в 16 лет верит премудрому правилу, что «счастье лучше богатырства». Поверьте, жизнь того юноши, даже после бедствий и неудач, будет все-таки краше, чем спокойная жизнь его товарища, которому всю жизнь суждено на бархате сидеть.
Такая героическая вера в себя не безнравственна и вовсе не пошлое бахвальство. Точно так и в народах: пускай есть народы благоразумные, честные и умеренные, без всяких порывов, торговцы и кораблестроители, живущие богато и с чрезвычайной опрятностью; ну и бог с ними, далеко они не пойдут - непременно выйдет середина, которая ничем не сослужит человечеству. В них нет той энергии, нет под ними тех трех шевелящихся китов, на которых стоят все великие народы. Вера в то, что можешь сказать миру Последнее Слово и обновить его избытком живой силы своей, вера в святость своих идеалов, в силу своей жажды служения человечеству - только такая вера есть залог высшей жизни наций!
У нас, русских, эта вера всеобщая, живая, главнейшая. Россия, вкупе со славянством и во главе его, скажет величайшее слово всему миру. Именно это слово будет заветом общечеловеческого свободного единения в духе истинной широкой любви, без лжи и материализма, на основании великодушного примера, который подает русский народ.
Вы скажете мне, что всё это кабинетные умозрения. Но ведь все у нас, несмотря на разноголосицу, сходятся к этой окончательной мысли общечеловеческого единения. Этого чувства нет еще нигде ни в одном народе. Вот, стало быть, у нас есть твердая и определенная Национальная Идея - всемирное общечеловеческие единение. Значит, вся наша выгода в том, чтобы всем нам, прекратив до поры до времени все раздоры, стать поскорее русскими и национальными. Всё спасение наше в том, чтобы не спорить заранее - как осуществится эта идея и в какой форме; надо всем вместе выйти из кабинета и перейти прямо к делу.
Г.Г. Этот «прямой» переход к «делу», к «всемирному единению» народов под началом России (или же другой страны) не может не привести ни к чему иному, кроме как к мировой истребительной резне!
Мы не «юноши», разве нам не очевидно, что всякое «богатырское» самомнение народов, и малых, и великих, - неистинно, ложно, оно всегда венчалось, рано или поздно, гибельным крушеньем и катастрофой, особенно если не один, а два или несколько народов разом возомнят себя «единственными» вершителями мировых судеб.
Вы, Федор Михайлович, полагаете и убеждены, что все народы, посягающие теперь на ведущую роль в Европе, заблуждаются на свой счет, и только одна страна - Россия - сохраняет право на эту роль. Что ж, излишней скромностью вас не попрекнешь. Но дело не в этом. Главное - высокомерие и небреженье, с которым вы относитесь к «середине», к «умеренным» народам. Они якобы «ничем не сослужат человечеству» и «далеко не пойдут». А не боитесь ли вы, с вашим «избытком живой силы», зайти слишком далеко?! Ваша вера, Федор Михайлович, в особую, мировую исключительность одной нации отнюдь не служит залогом высшей жизни - это скорей залог мировых страданий, мирового зла, в чем человечество не раз имело «счастье» убеждаться. История щедра на такие примеры.
Когда вы говорите о русской «национальной идее», сам собой возникает вопрос: а как же быть с идеями других народов? Возьмем хоть славян. Что, если они не примут вашу «всеединящую» затею? Да и с какой стати ее принимать, если вы сами же, говоря о нравственной силе своего народа, признаёте, что это пока еще «темная стихийная масса, преданная поголовно порокам и предрассудкам»?! Мы уж касались этого, но я толком не уяснил себе…
[Окончание Одиннадцатой части следует - см. Диалог с Достоевским – 11c]