Солнце, закрытое облачной пеленой, почти не слепило глаза. Мягкая почва пружинила под ногами, трава и мох, покрывавшие её, заглушали шаги, подменяя их звук своим угловатым шелестом. Ни одного дерева вокруг. Ни зверем, ни птицей не разнообразила себя природа, только буро-зелёная равнина, простирающаяся до самого горизонта. И тропинка, тонким струпом рассекающая её. Неведомо кем протоптанная, неведомо куда ведущая.
Мир выглядел декорацией, странной фантазией Бога. На восток двигалась одинокая фигура. Бледная тень рвалась из-под ног вперёд, колеблясь и с каждым часом становясь всё длиннее. Хотелось курить, но сигарет не было. Как не было ни документов, ни ключей. Пропали перед тем, как он здесь оказался, вместе со старой одеждой. Серая ветровка, чёрные джинсы, в их карманах не нашлось ничего кроме зажигалки.
Солнце ещё почти касалось горизонта, когда он пришёл в себя. Как он попал в это место – память не давала ответа. Человек поднялся с земли. Последнее воспоминание: вечер, остановка, сквозь табачный дым смотрит на небо, стоя у самой проезжей части. Из-под ног выбегала узкая тропа и устремлялась прямо к багровому оку. Будто солнечная дорожка.
Шаг, другой. Ни волнения, ни страха нет. Всё происходящее – словно сон.
Уже минул полдень. Вокруг всё тот же травяной простор. Тот же лёгкий ветер.
И облака, переливающиеся всеми оттенками серого. Смотрят сверху сотнями глаз. Ухмыляются сотнями ртов. Скалятся, уставившись за горизонт. Рваные крылья их распростёрты. Истлевшие руки их тянутся к кому-то. Руны, выписанные туманными протуберанцами, говорят на давно забытых языках. Они неподвижны, словно каменные изваяния. Но стоит на миг отвернуться, и один барельеф сменит другой. Фрегат, выпустивший ядро из носового орудия. Но вот, на его месте отрубленная клешня. Неведомо откуда появившийся кит смотрит на эти метаморфозы и сам превращается в акулу, но ничего нельзя прочесть на его лице.
Усталости нет.
Багровые разводы словно волны катятся по зелёному морю. Молочно розовые барашки невесомой пеной оседают во мху и на стеблях трав, пока следующий иллюзорный вал не подхватит их, чтобы унести с собой. Радужные нефтяные пятна расплываются вдали. Далёкие всполохи двумерного катарсиса. За спиной разгорается закат. Идущий не оглядывается, как ни разу не оглянулся до сих пор.
Постепенно вечернее зарево меркнет, вокруг расцветают сумерки. Вместе с солнечным светом уходят и облака, будто дым лучины, которую отнесли в соседнюю комнату.
Внезапно человек замечает по бокам деревья, выступающие из полумрака. Их всё больше и больше, всё ближе придвигаются они к тропе. Не проходит и десяти минут, но путник уже идёт по настоящему лесу. «Привал, – думает он. – Нужно сделать привал.»
* * *
Маленькая полянка, на которую человек наткнулся вскоре, казалась специально предназначенной для этого. Решив погреться у костра он насобирал окрест веток, а так же приволок на место стоянки два поваленных дерева, тонких и уже почти лишённых крон. Из наиболее мелких веточек и кусочков коры путник сложил маленькое подобие шалаша, чиркнул извлечённой из кармана зажигалкой, подпалил. Сам уселся на один из притащенных стволов. Инстинктивно тянул к теплу руки, смотрел, как разгорается пламя.
Затем подкинул в огонь несколько палок потолще.
Откуда-то сверху раздалось шуршание листьев и на свет вылетела юркая зеленогрудая птица размером чуть больше воробья. Опустившись на землю она потопталась оглядываясь и вдруг резко скакнула к костру, выхватила горящую ветку и, зажав её в клюве, упорхнула обратно в лес.
Сидящий проводил жрицу аэра задумчивым взглядом.
Шло время, и к убаюкивающему потрескиванию дров примешался хруст валежника в лесной чаще. Он приближался и, наконец, из зарослей шагнул некто в плаще землисто-серого цвета и коричневых сапогах. Высокий рост, широкий размах плеч, иссиня чёрная густая борода и того же оттенка волосы, суровое выражение лица – всем своим видом незнакомец напоминал медведя.
– Здравствуй, добрый человек, – приветствовал он разведшего огонь. – Дозволь подсесть к костру.
Тот указал взглядом на второе бревно, лежавшее напротив:
– Здравствуй и ты. – Подкинул ещё веток. Удивления не было. Совсем. Будто всё так и надо.
Бородач уселся, сложил руки на коленях, нахмурился. Ещё долго они сидели, молча всматриваясь в пламя. Капля солнечной крови пульсировала и переливалась, манила и одновременно убаюкивала, навевая нездешние песни.
С небес на них слепо взирали звёзды. Равнодушно и бесцельно раздирали ночную тьму, непрестанно тревожа чьё-то забвение. Словно искры, вылетевшие из давно потухшего пожара.
– Скажи, с чего ты взял, что я добрый человек? – подняв глаза тихо спросил путник.
– Так я для вежливого порядку, – ответил чернобородый пришелец. – Ну, а там уж видно будет, добрый ты, али нет.
– И человек ли?
– Это уж твои заботы – к каким животным себя причислять... Да и нрав твой тоже. Другое мне интересно: это ведь ты зажёг огонь – как добыл его?
Не произнеся ни слова путник запустил руку в карман куртки и достал оттуда зажигалку. Большим пальцем крутанул ребристое колёсико. Покрытое белесой щетиной лицо его на краткий миг осветила холодная улыбка.
– Интересная вещица, – заметил бородач, чуть прищурившись на левый глаз. – А она?
– Моя.
Чуть слышный шорох донёсся тут до слуха собеседников и в круг света вбежала белка. Одной из передних лап она прижимала к груди продолговатую лоснящуюся шишку. Едва взглянув на людей – какое-то глубокое и мощное чувство почудилось путнику в чёрных бусинах глаз – рыжая жительница леса поставила перед собой свою ношу и принялась спешно потрошить её. Одну за одной отгибала чешуйки, извлекала наружу округлые маленькие орешки и складывала их в кучку рядом. Кисточки на ушах аритмично подёргивались.
– Что она делает? – спросил разжёгший костёр. Он не помнил своё имя. Да и не пытался вспомнить.
– Она принесла тебе немного своей еды, – раздался приглушённый ответ человека в землисто сером плаще, – и хочет обменять её на огонь.
Минуту спустя белка закончила приготовления и посмотрела на путника. Миниатюрное лицо цвета охры сияло неистовой надеждой.
Тот протянул руку, двумя пальцами взял из кучки орех. Затем произнёс:
– Хорошо.
Белка склонила голову и, не мешкая более, Взяла свою опустошённую только что шишку и сунула её в костёр. Пламя шёлковой стеной трепетало перед ней и колыхалось. Когда импровизированный факел занялся, хозяйка привычно прижала его к груди и рыжим метеором умчалась прочь, сразу затерявшись в зарослях и мраке ночи.
Съев орех путник жестом предложил своему бородатому компаньону угощаться.
– Благодарствую, – откликнулся тот, ухватив щепотью пару штук.
С периферии сознания еле слышный раздавался клёкот фениксов. Существ, что умирают в пламени и возрождаются из пепла.
– До тебя, – заговорил странник, – сюда прилетала птица. Схватила горящую ветку и улетела.
– И что же? Ничего не оставила взамен?
– Нет.
– Худо, – покачал головой бородач.
– Почему?
– Украденное только злому делу хорошо служит. А благие начинанья, ежели их хищеным холить, прахом из рук сыпятся.
Замолчали. Дрова медленно прогорали, из палых веток превращаясь в угли, а потом – в золу. Где-то, далеко-далеко, стрелки часов шли по своим делам.
– Ты ведь тоже пришёл за огнём?
– Да. Дозволишь?
– Бери.
Словно и не ожидав другого ответа чернобородый незнакомец кивнул, после чего наклонившись вытащил из костра будто шипами украшенную десятками языков пламени головню. Встал, повернулся в пол оборота и, перед тем, как уйти, с какой-то мудрой безмятежностью сказал:
– Ну, прощевай, страничек.
* * *
Человек сидел и смотрел на угасающий костёр. Когда последний огонёк потух, он поднял голову. Впереди виднелся просвет между деревьями. Где-то там разгоралась заря. Пора было идти.