Тим не ожидал, что его появление на улице вызовет такой ажиотаж. Был обычный майский день, светлый, по летнему теплый и по весеннему свежий. Деревья уже приобрели тот яркий цвет, который так любят художники-пейзажисты. Грозы прошли, май перевалил за середину. Девушки, дефилирующие по улицам в поисках легких приключений, разделись достаточно, чтобы любой проходящий мимо них с легкостью смог определить, что лето не за горами. Пляжный сезон только открылся. Единицы смельчаков, еще в декабре нырявшие в океан только на десять секунд, оставили наручные часы и кошельки на попечении своих попутчиков и с удовольствием погрузились в прохладную соленую воду. Весна возрождала природу.
Дом, из которого выскочил молодой человек, выходил фронтом на небольшой и ухоженый Вашингтон сквер. На лавочках сидели многочисленные няни с беспокойными детьми, пожилые пенсионеры и не очень пожилые шахматисты. Воздух наполнил легкие юноши свежим весенним ароматом, густо сдобреным аллергенами и цветочной пыльцой. Тим вышел на улицу из малогабаритной, очень дорогой и совершенно неприспособленой для юношеских забав квартиры на третьем этаже стандартной манхеттенской предвоенной трехэтажки. Его вынесло на улицу чувство свободы, желание освежиться в предвкушении легкой прогулки и ради встречи со своей будущей невестой, Самантой.
Саманта была девушкой ответственной, занятой сложной работой в засекреченой лаборатории где-то в центральном Нью Джерси и не всегда имела время для беззаботных прогулок. Сегодняшний день должен был стать решающим, даже судьбоносным в его, или вернее сказать, в их отношениях. Тиму предстоял обряд обручения с Самантой Вольберг.
Официальное представление семье Саманты, о котором они договорились больше месяца назад, наконец приблизилось. Тим, что естественно для молодого, неженатого и не очень финансово устроеного человека, сильно переживал в преддверии встречи с консервативной семьей своей возлюбленой. Он не очень понимал смысл слова «консервативный», но Саманта настолько часто упоминала его, что молодой человек воспринимал это сложное слово как синоним строгости, вычурности, малословия и следования древним национальным традициям.
Тим плохо помнил сам момент их знакомства. Случайная встреча, обмен улыбками и взрыв, вспышка, сброс напряжения между оголенными проводами. Любовь ворвалась в его жизнь неожиданно, словно ветер и изменила его мировоззрение и образ жизни. Любовь ворвалась в его ущербное существование всего с несколькими вскользь сказанными словами.
Ничто не красит человека такими яркими красками, как любовь. За спиной вырастают крылья, в глубине серого вещества рождаются потрясающие по сложности образы, главной героиней которых становится объект обожания. Ноги приобретают легкость, по сравению с которой Персей становится просто старой усталой черепахой. Мысли становятся ясными а устремления четкими и целенаправленными. Любовь возникает неожиданно, как кожная сыпь, и ее непроходящий зуд бросает влюбленного на подвиги и принуждает к глупости. А как прекрасна влюбленная девушка. Даже самая неприметная простушка расцветает в гортензию и начинает излучать мягкий свет и тепло. К ней стремятся маленькие птички и большеглазые телята. Она прекрасна перед сном и после пробуждения, чего нельзя сказать о большинстве не очень влюбленых, но замужних представительницах прекрасного и не очень малочисленного пола.
Тим был влюблен и спешил на свидание со своей будущей невестой.
- Молодой человек – окликнула Тима маленькая старушка в сером плаще и с потертой сумкой в руке. Такие старушки обыкновенно спешат первыми посетить продуктовые магазины, чтобы выбрать самые свежие продукты, в очередях не ругаются, не критикуют систему и не жалуются на судьбу. Простота их одежды скрывает приличный банковский счет и многочисленных родственников, которые не надоедают старушкам своим обществом.
- Молодой человек. – прокричала старушка – Молодой человек. Остановитесь, пожалуйста. Мне за вами не поспеть.
- Пожалуйста. Я могу вам чем-то помочь. Сегодня такой прекрасный день и я готов помочь кому угодно в любом вопросе – Тим улыбнулся старушке и немного наклонился чтобы она его лучше слышала.
- Прекрасный день – повторила старушка и слегка коснулась плеча молодого человека. – Впрочем, как для кого. А вообще-то я позвала вас, чтобы поблагодарить.
- Поблагодарить? – удивился Тим – За что? Мы ведь с вами даже не знакомы.
- Как за что? За поминки. Ваши похороны, а в особенности поминки в роскошном ресторане «Континенталь», были совершенно потрясающими. Пышные похороны, большой церковный хор, горы цветов. Как вас вчера отпевали. Жаль, что вы не слышали. Песня просто лилась с небес на нас.
Гоооооосподи, упокой душу раба божьего Тима. – пропела старушка - А рядом, в расшитом шелком и бархатом гробу, лежали вы, такой спокойный и тихий. И бесспорно хорошо одетый. На вас был такой же серый костюм, что и сегодня, только рубашка была бледно-розовая. Конечно прическабыла не такая лохматая. Старушка приподнялась на носочках и коснулась лба юноши теплым мягким пальцем с прекрасным маникюром. - Словом, вы произвели вчера на всех провожающих неизгладимое впечатление. Ваши похороны и впредь будут вспоминать как эталон уважения к гостям, провожающим в последний путь. Как говорится: «как вы приходите на похороны ваших близких, так и они к вам придут». А сейчас мне пора. Меня ждут другие люди, которые, как и вы, мечтают о покое.
Старушка поклонилась и медленно пошла прочь, размахивая потертой сумкой.
Тим потерял дар речи. Мало того, что эта умалишенная старуха остановила его в такой счастливый день, так он еще и умер, оказывается. И при этом умер он не только что, а давно. И его уже даже и похоронили. Но ведь это невозможно. Он ведь еще вчера вечером смотрел телевизор, вспоминал слова Саманты о правилах общения с ее семьей, о том, что следует говорить ее матери, что не говорить ее отцу и о чем не спрашивать ее бабушку. Еще вчера он брился и вспоминал схему синтеза белка. Откуда он знает схему синтеза этого белка, если его название он точно не может вспомнить. Протолаза..., протиленаза..., протолинеаза. Схему он, кстати, так и не вспомнил.
А десять дней назад он проходил рабочее интервью в малоизвестную биохимическую компанию и ждал звонка от директора по найму... как его... Стивена Рагу..., нет, Майка Руги или Пеги, в самое ближайшее время. Имя у него дефективное и вопросы там задавали совершенно дурацкие. Ни одного вопроса из реального опыта работы. Только и инетересовались его жизньб за последние месяцы.
И тогда, на интервью, и после него он был жив. А сейчас, получается, он умер. И ходит мертвый по улицам с цветами в руках, радуя незнакомых старушек своими нестандартными похоронами.
Ситуация становилась смешной до ужаса. Тим решил, что сегодня не стоит распускаться и удивляться. Видимо, эта старушка перепутала его с кем-то похожим на него. А может у него был брат-близнец, о котором ему ничего не было известно и который вчера скоропостижно упокоил душу. Наверное всему этому есть реальное и правдивое объяснение.
Тим трижды плюнул через плечо и перешел на другую сторону улицы. Несколько блоков он пробежал рысцой и остановился только тогда, когда впереди увидел Саманту. Она стояла на углу Вест Седьмой Улицы и Пятой Авеню с цветами и неизменной книгой в руках. Улица была пустынна, но не пуста. Редкие прохожие сновали вдоль запыленых витрин, углубленно вникая в собственные проблемы. Еще более редкие автомобили катили по маршрутам, определенным их владельцами. Жизнь текла своим чередом. Саманта стояла, прислонившись спиной к витрине небольшого магазинчика, торгующего мелкими товарами ценой до одного доллара и читала небольшую книжку карманного формата. В руке, свободной от книги она держала букет роз, перевернутый вниз головой. Букет был очень большой, но какой-то непраздничный. Без лент, яркой пленки, цветных бантов и другой радостной мишуры.
- Интересно, откуда у нее цветы. – подумал молодой человек – Скорее всего она их купила, в рассчете на то, что я забуду. Как то она мне сказала, что не доверяет моей памяти. Мол я не помню даже имени своего бывшего начальника. Ну не помню я его имени, ну и что. А встреча с родственниками это же святое дело. Я, конечно, мог забыть про цветы. Но я не забыл. Цветы мои, скажем честно, попроще, подешевле. Но все равно, купил их я. И купил именно для нее. Так что пожаловатьсяя ей будет не на что.
Тим пошел навстречу со своей невестой быстрым шагом, почти бегом. Чтобы не выдать нервозности и не объяснять почему у него такой растеряный вид, он широко развернул свою фирменную белозубую улыбку.
- Привет моя дорогая. - Тим попытался поцеловать Саманту, но она аккуратно отстранилась и прикрыла маленькой пухлой и прохладной ладошкой его губы. – Ты чем-то расстроена?. Что я могу сделать, чтобы вернуть моей маленькой девочке радостное настроение? Чем тебя порадовать, мое сокровище?
Саманта молчала, обдумывая ответ. Хотя, возможно, ответ уже был готов, только девушка собиралась с силами, чтобы его произнести.
- Я тебя чем-то расстроил? Ты на меня сердита? – продолжал ворковать Тим – Встреча с твоими родителями все еще в силе?
- Давай говорить серьезно. – неожиданно строго произнесла Саманта – Тот факт, что ты вчера умер, не означает конца наших отношений. Не всем сегодня можно объяснить твой неожиданный уход простыми физическими составляющими нашей жизни. Некоторые мои родственники, а особенно отец, расценят это как предательство, как глубоко отрицательный поступок. Отец мой, как ты знаешь, человек консервативных взглядов. Не мне его судить. Ты бы и сам так поступил, будь ты на моем или его месте.
- Что значит: «Я умер»? - вскричал Тим – Как ты можешь такое говорить? Я же стою перед тобой, говорю, моргаю, могу закричать, ущипнуть тебя, ударить в конце концов.
- Это тебе чести не сделает. Сегодня твои поступки даже обсуждать в нормальном обществе не будут. О мертвых вообще плохо не говорят.
- Это о мертвых плохо не говорят, а о живых говорят. А я жив... живой я... Я жив и ты должна это понять. – закричал Тим и неожиданно успокоился - Мы пойдем к твоим родителям или нет?
- Для начала мы должны поехать на кладбище, посмотреть твою могилу и положить цветы. Сегодня семь дней с того момента, как ты нас так предательски оставил. Я не рассчитывала на такие поступки с твоей стороны. Ну хватит болтать. И так времени мало. Нам нужно поехать сначала на кладбище, потом в мерию, получить справку о смерти, потом в контору моего адвоката, который объявит поиск твоих родственников, банковских и акцизных счетов, и так далее. Твоя смерть принесла нам не только душевные хлопоты, но и массу финансовых неприятностей. И в конце-концов, нам нужно постараться..., тебе нужно постараться... убедить моих родителей повременить с принятием важных решений.
Тим сник. Жизнь, еще вчера казавшаяся такой цветной, наполненой радужными мечтами, яркими звуками, смехом и шутками стала черно-белой, слепой и глухонемой. Исчезла радость, а вместе с ней исчезли надежды на богатое и спокойное будущее, красивую жену и обеспеченную старость. Потерялся сам смысл жизни, ее основная цель.
Ну что в его жизни было такого, чем он мог бы похвастаться перед своими друзьями? Что он мог бы привести им в качестве собственного достижения? А кто такие его друзья? Кого он может назвать своими друзьями? Коллеги по бывшей работе? Но он их даже в лицо не помнит. Студенты из его колледжа? А он и не знает где учился. Память у него какая-то избирательная стала. Наверно он болен каким-то особым видом склероза, сохраняющим только новые впечатления и совершенно вытерающим старую память. А что если он действительно умер и то, что с ним произошло сейчас, это результат трансформирования его организма. Перехода из одного состояния в другое. А как же тогда его общение с Самантой, со старухой? Может он находится сейчас в переходной стадии, когда все уже знают о его смерти, а он еще не уверен. Очевидно, всему этому есть разумное объяснение, но найти его ему не под силу. Нужно поговорить еще с кем-нибудь.
Тим прогонял мысль о своей смерти, но она возвращалась многократно усиленная его сомнениями и придирчивым взглядом на отношение к нему окружающих.
– Поеду на кладбище, посмотрю на могилу, может там в голову придет новая идея. Нужно будет поговорить с кем-нибудь не знавшим меня раньше.
Саманта взмахнула рукой, останавливая проезжавшее мимо такси. Таксист заложил вираж через две полосы и остановился под углом, перегородив движение на проезжей части. Саманта распахнула заднюю дверь, пропуская вперед задумавшегося Тима, затем аккуратно села на сиденье и положила букет на колени. Хлопнула закрывающаяся дверь, взвизгнули тормоза и такси втиснулось в наполнившуюся машинами улицу.
- Куда едем, мэм? – спросил восточного вида усатый водитель в яркой, канареечного окраса, одежде.
- Кладбище на Рокавей Парк, второй выход. Знаете или мне пояснить? – грубовато сказала Саманта.
- Ну как же не знать, мэм. Частенько туда езжу. Почти каждый день. Люди умирают, знаете ли. От болезней, от грусти, от страсти, от смерти. А живые ездят их проведать в это грустное место. Вот и молодого человека туда возил недавно. Кажется вчера или два дня назад. Он мне еще сказал, что хочет посмотреть свою могилу. Он мне сказал, что едет посмотреть на свою могилу, в котороц его похоронили несколько дней назад. Я первый раз вижу человека, посещающего свою могилу. Бывало раньше люди покупали место заранее, обговаривали детали своих похорон, но чтобы посещать свою могилу после похорон, это ни в какие рамки не входит. Я тогда сильно удивился, мэм. Но чего в нашем городе не увидишь. Вот у нас в Греции никто так не заботиться о своих могилах...
- Хватит о могилах – выкрикнула Саманта и повернулась к Тиму – Я от тебя не ожидала такого предательства. Что же ты передо мной изображал клоуна, рассказывал о своих тревогах, боялся за мои нервы, а сам уже был на своей могиле и наверное доволен тем, как прошли твои похороны. Как я могла рассчитывать на то, что с таким подлецом может сложиться моя жизнь? Чем я тебя так обидела, что ты даже мне не рассказал о своих впечатлениях. Ты умолчал о том, как тебе удалось оставить о себе столько хороших впечатлений у людей, которых ты даже не помнишь, а возможно и не знаешь.
- Я не знаю..., честно...., ничего не понимаю. – прохрипел Тим – Что за игру ты устроила? Помню-не помню, я же не угадайка. Ты не можешь так со мной поступать? Это же просто сумасшествие какое-то..., игра..., безумная шутка. У вас в семье так принято издеваться над теми, кто не вмещается в ваши консервативные взгляды?
- Какая шутка? Ты издеваешься надо мной. Столько денег, столько надежд и чаяний, столько хороших слов на тебя потрачено, а ты все еще издеваешься надо мной. У меня никогда еще не было такого друга. Тебя и другом теперь назвать уже язык не поворачивается. – Саманта кричала, брызгала слюной и сверкала глазами.
- Не нужно ругаться – попросил водительобернувшись и посмотрев на пассажиров сквозь толстый пластик, разделявший салон такси – Женщина не может кричать на мужа в присутствии незнакомого мужчины.
- Он мне не муж – обессилено прохрипела Саманта, ударила Тима ладошкой по лбу и откинулась на спинку сиденья – Уже не муж.
Тим молчал. Он думал. Мысли проносились вокруг мозга, но не проникали в него. Саманта права. У него ведь в сущности нет никого, к кому бы он мог обратиться в случае беды или неприятностей. Все прошедшие годы, как мел со школьной доски, оказались вытерты из его памяти. Все люди, с которыми сталкивала его кривая судьбы, исчезли, пропали, растворились в глубинах мозга. Он умер. Умер для всех, кроме себя. Умер частично, полностью, кусками, мыслями и воспоминаниями. Он умер для всех, но остался объектом, к которому они, те кто не умер, обращаются. Значит этот объект не умер. Значит этот объект сейчас сидит в машине, а я, который умер, лежит на кладбище. Меня похоронили, а я не умер. Я, как Великий, возродился сам в себе, чтобы постичь сущность происходящего, возвыситься до Него, возложить на свои плечи Его идеи, наполнить свой мозг Его мыслями. Я должен постичь сущность происходящего. А как же тот, кто лежит в могиле? Как же я смогу сжиться с моей собственной смертью, определить для себя свою сущность, найти пути общения с самим собой. Я должен видеть себя, чтобы общаться. Я должен слышать себя, чтобы постичь сущность слов. Я должен быть вместе с тем, кто похоронен, соединиться с ним, стать с ним вровень и войти в него. Мы должны быть вместе и тогда все знания мира покорятся нам.
Тим сверлил глазами грязноватый пол такси, укрытый потертым ковром, в отметинах от сигарет, пролитых напитков, отбеливателя и человеческих испражнений. Комок подкатил к его горлу и молодому человеку вдруг стало неимоверно жалко самого себя, бесцельно и бесследно прошедших лет, дел, которые не совершены, детей, которые не рождены, вершин, которые не покорены. Высота..., он так боялся высоты, но совершенно не помнил это чувство. Только сжавшийся живот и легкая тошнота напомнили Тиму о когда-то испытанных ощущениях. Когда же это все было? И было ли это все?
Машина остановилась возле старых, потертых ворот кладбища. Щербины на столбах плакали серыми каплями цементной крошки. Кривые, ржавые ворота склонились в прощальном поклоне. Темная, порыжевшая, не успевшая зацвести трава умирала в этом хранилище мертвых. По чисто выметеным, выложеным серым камнем тропинкам бродили тихие люди, перешептываясь и кивая друг другу. Бледные люди, тихие мысли и грустные воспоминания бродили среди могил и шелестели травой. Тоска овладевала пришедшими поплакать над могилами. Не важно, был ли ты большим руководителем или горьким пьяницей, великим артистом или вором, попрошайкой или тайным филантропом, всех уравняло два метра земли с каменной плитой сверху. Мертвые не грустят, их нельзы подкупить, задобрить или обидеть. Им нельзя обнять тебя. Им разрешается лишь проникать в твои мысли, овладевать ими, раздвигать границы твоей фантазии и сводить тебя с ума.
Тим смотрел на кладбище, которое он, как ему казалось, видел не раз, широко раскрытыми глазами. Он был уверен, что с точностью до сантиметра сможет определить место, где он похоронен. Вернее не он, а второй он..., тот, который был жив..., не субъект, а настоящий человек.
Тим запутался. Он окончательно потерял суть происходящего. Кто делит людей на живых и не живых. Кто определил, что тот, кто похоронен уже мертв, а тот, кто не закопан еще жив. Тим вышел из такси и опустив голову побрел за Самантой. Водитель грустно качал головой им вслед. Саманта, пылавшая от гнева, начала остывать, как только они подошли к свежей могиле. На невысоком холмике лежала небольшая горка цветов. Густные цветы отплакали свое и постепенно умирали, переходя из этого света, в котором Тим еще сопротивлялся действительности, в тот свет, в котором Тим уже освоился.
- Этого не может быть. Этого не должно быть – закричал Тим. Букет, который он принес, полетел на могилу. От его падения увядшие букеты распались на части, обнажив траурные ленты с трогательными надписями.
«Дорогому Тиму от друзей», «Милому другу от Саманты», «Уважаемому коллеге от команды единомышленников», «Возвращайся скорее. Твоя формула без тебя не живет».
Формула про-то-ли-не-а-зы. Тим подумал, что так и не смог вспомнить схему получения этого белка. Траурные надписи встали громадными плакатами, перегородив солнечный свет, перекрыв дорогу свежему воздуху.
Но на кладбище воздух всегда удивительно свеж. Бродить среди могил удобно и спокойно. В голову лезут всякие умные мысли. Философия рождена в могиле, а демагогия в беседах при погребении. Тим отталкивал гнетущие образы, но они громоздились вокруг него, проникая в ослабленную волю, сковывая руки и утяжеляя ноги. Эти образы схватывали грудь тяжелыми тисками, придавливая к земле, в которую он уже вошел и из которой должен был выбраться несмотря ни на что.
Тим выпрямился и дикими глазами посмотрел на Саманту. Девушка грациозно, но в то же время скорбно, склонилась над разбросанными цветами и начала их собирать в букет, насвистывая грустный мотив. Тим глубоко вздохнул, вытер слезу и бросился бежать. Он не видел направления. Ноги сами несли его прочь от кладбища, за ржавые ворота, вдаль от тишины и покоя. Он бежал и не чувствовал усталости и боли в сбитых ногах. Мимо проносились люди, столбы, собаки, закусочные на колесах, старые и рваные газеты, мятые стаканчики з под газированой воды, опавшие цветы магнолии. Прохожие, столкновения с которыми он чудом избегал, с удивлением крутили пальцем у виска и кричали ему вслед грубые замечания. Тим летел, спешил, боясь опоздать, торопился к месту, в котором он сможет разобраться в происходящем, понять смысл того, что же в сущности принесло ему это ничем не примечательное майское утро.
Тим бежал домой. Домой, где никто его не ждал. Даже воспоминания.
Взлетев на второй этаж Тим толкнул дверь, ведущую в его квартирку. Дверь открылась, но Тим не обратил на это никакого внимания. Вбежав в прихожую, Тим огляделся в поисках ответа. Ничего не происходило. Тишина пригибала, придавливала отсутствием жизни. Тим остановился посередине небольшой комнаты и закричал от бессилия.
- Что про-и-схо-ди...ит? Кто мне скажет, что происходит? Неужели я сошел с ума?
- Нет, ты не сошел с ума. Ты просто умер. – голос шел с потолка. Низкий, немного глуховатый, с примесью легкого акцента, абсолютно понятный и громкий. – Ты умер, но ты все еще жив. Ты должен познакомиться с самим собой, чтобы окончательно разобраться, кто же ты на самом деле.
- Что..., кто это говорит, кто меня видит? – Тим вращался как волчок, вглядываясь в окрашеный свежей белой краской потолок, в разбросаные по полу вещи, в погасший экран телевизора, - Кто ты, что тебе от меня нужно?
- Это нужно не мне. Это тебе нужно встретиться с собой. Подумай, ты же не помнишь, как ты попал сюда, как ты познакомился с Самантой, почему вернулся, как умер. Кто были твои родители, кто был ты сам еще год назад, кто был твоим первым учителем? Разве ты помнишь свой первый поцелуй? Кто ты – задай этот вопрос сам себе? Ответ сможешь дать только ты сам. А я здесь, чтобы помочь тебе встретиться с самим собой.
- Но ведь я же умер.
- На пути в вечность всегда есть возможность встретиться с самим собой. Дорога в вечность выстелена мрачными тайнами и яркими цветми, веселыми праздниками и поминальными молитвами. Достаточно взглянуть в зеркало, чтобы определить, сколько тебе осталось до встречи с Великим.
- Но у меня нет зеркала.
- Уже есть. Открой дверь перед тобой.
Тим рванул дверь в кладовку и увидел большое слегка пыльное зеркало прикрученое ко внутренней стороне двери. Из зеркала на него глядело знакомое лицо. Раньше, в беззаботном прошлом он видел эти глаза, эти неподдающиеся расческе светлые волосы, эти постоянно мешающие руки. Человек, который смотрел на него из зеркала был взволнован. Всклокоченые грязные волосы сбились в коконообразную кучу, под выразительными глазами висели серые мешки. Отражение в зеркале тяжело дышало, старательно вытирая льющийся со лба пот. Оно с удивлением смотрело на реальный образ, не узнавая и не признавая его. Тим приблизился к зеркалу вплотную, так что стекло запотело.
- Узнаешь? - спросило отражение
- Узнаешь? – спросил голос сверху
- Нет, кто это? – спросил Тим, бросив взгляд вверх, на потолок, в поисках место, откуда мог идти голос
- Это ты, тот, который умер – ответил голос.
- Ты умер? - спросил Тим у отражения и увидел, что отражение спросило у него то же самое – Я еще не умер. Я еще жив. Я понимаю, что и ты тоже жив. Мы с тобой одно и то же, мы даже вопросы задаем одинаковые. Мы части целого, разбросаные в пространстве. Пространство... бесконечно... и наша встреча, на самом деле, нереальна..., иллюзорна...., почти призрачна. – Тим поднял глаза к потолку, как будто хотел увидеть небо. - Ты явился из бесконечности, чтобы встретиться со мной. Ты знал, что ты не один, а я не знал. И я не ждал тебя, не искал нашей встречи. Эта встреча сама нашла нас....
- Задай ему вопрос..., самый главный вопрос..., вопрос, на который у тебя нет ответа – сказал голос сверху
Тим уставился в отражение в зеркале, раздумывая, какой вопрос задать, как неожиданно раздался резкий, словно выстрел, хлопок. В его голове словно взорвался паровой котел и мысли, обожженные горячим паром, растеклись по черепной коробке и с шипением начали вырываться наружу. Тим пытался сосредоточиться, но у него не получалось. Мысли разбегались, пугаясь действительности, пугаясь друг друга. Тим неожиданно начал понимать, что его сознание перешло границу разумного, реального и перетекло в зазеркалье.
- Кто ты? – спросило отражение
- Тим
- А меня ты не узнаешь?
- Нет. Ты мне очень напоминаешь кого-то очень близкого, родного, может даже меня.
- Я Стив Балмер. Я это ты, который не вернулся, который пропал в бесконечности, раздвоился, стал прозрачным и тихим, несущим тяжелые мысли и грусть.
- Но ведь ты это я, только бесплотный и живой.
- Да. Я был такой же как и ты. Только неколькими неделями раньше. Неужели ты все забыл обо мне
- Да. Я забыл. А может я и не знал? Может, это все обман, видимость, гиперреальность? Хоят я даже и не знаю, что это слово значит
- Нет это не обман и ты можешь в этом убедиться, если спросишь меня о том, о чем больше никто не знает – тихо произнесло отражение
- Я не помню ничего из прошлой жизни. Я не знаю кем я был, кем я стал, что со мной произошло. Я не уверен жив ли я, умер ли я, сошел ли я с ума или еще что-нибудь. Я не знаю, о чем мне тебя спросить.
- Спроси меня, спроси что-нибудь такое, чего не знает никто. И если мой ответ будет правильным, это даст мне право спросить тебя о чем-то важном и нужном для нас обоих. И так мы будем поступать, пока ты не станешь уверен в том, что ты и я это одно целое.
- Спросить тебя,.. а что я могу спросить..., мне все нужно знать..., я не помню ничего.. Как звали мою мать?
- Тереза Балмер.
- Правильно, как же я мог это забыть. А где я родился?
- В Берлине. Потом приехал в Америку. Здесь учился в Колумбийском Университете. Получил Мастера в биохимии. – ответило отражение
- Правильно. И потом я пошел работать в Разерфордскую лабораторию в Нью Джерси. Маленькая лаборатория, красивые хозяева, большие темы. Река текла рядом. Пассаик называется. Мелкая такая с высокими берегами. А на берегах лежали мертвые люди в рваных черных пластиковых мешках. Они ведь не сами себя туда положили. Неужели это сделал я? Как же мог забыть, где я работал? Как звали моего начальника? Как же его все-таки звали...
- Ион Павлос. Грек, доктор наук, академик, гений в биохимии и генетике. Только он умер почти месяц назад. Несчастный случай. Его машина на повороте вылетела с Гованус Экспресс и разбилась вдребезги упав со ста футов в отводной канал. Сначала она ударилась о бетонное ограждение канала, загорелась и взорвалась. Потом сползла в канал и продолжала гореть, пока не приехал пожарный катер. Тело Иона было изуродовано при падении до неузнаваемости. Мы все скорбим о потере такого ученого. Но ты должен знать, кто пришел ему на замену.
- Не может быть? Мы же с ним так и не смогли синтезировать этот белок. Проклятие, как же он называется? – Тим сел на стоящий невдалеке старый стул. - Протолинеаза. Точно. Странное название. Такое знакомое и такое ничего не говорящее. Ион был настоящим ученым. Таким нужно памятники ставить.
- Ион был настоящим ученым – повторило отражение. А ты его предал. Ты его предал и исчез. Ты оставил меня наедине с проблемами и мне пришлось умереть, чтобы не опозориться. Теперь мне пришлось вернуться за тобой и возложить на себя шлейф обвинений и серьезных претензий.
- Ты умер из-за меня. Верно... Но это не правильно. Неужели ты умер из-за меня? – Тим уставился в пол и замолк
- Тим, посмотри на меня. – продолжило отражение - Ты видишь, как мне страшно здесь одному. Ты понимаешь, что и ты и я должны быть вместе. Быть там, где ты, одному, очень плохо. Но быть здесь одному гораздо хуже. Ответь мне, и твой ответ соединит нас опять в единое целое. Только ты можешь ответить на этот вопрос и снять с меня тяжкий груз подозрений и обвинений в предательстве..
- Я не помню ничего – простонал Тим – Я никого не предавал. Я никогда не предавал никого.
- Ты все помнишь. Смотри мне в глаза и отвечай – отражение в зеркале сжало кулаки и напряглось – Ты ведь меня предал?
- Нет. Как я мог предать тебя? Я ведь самого себя предал бы.
- Перед тем, как я умер, ты говорил с твоим новым начальником. Кто это был?
- Я говорил... Я говорил с ним. Высокий седой джентельмен в сером костюме. Он меня о чем-то просил..., предлагал..., новое место..., спокойное место, в городе с тихими улицами, с голубым небом, с людьми, которые меня полюбят таким, какой я есть.
- Продолжай
- Я не знаю его имени. Он мне не сказал. Он меня все время гладил по голове, говорил о моих замечательных качествах ученого, о моей избирательной памяти, которая сама оставит все, что ей нужно.
- Он тебя о чем-то попросил?
- Он попросил забыть то, как он выглядит и то, о чем он меня попросил. А может ты постараешься вспомнить? Ты ведь тоже там был – Тим умоляюще взглянул в зеркало..
- А что еще он тебя попросил сделать?
- Написать формулу. Сложную формулу синтеза
- И ты написал?
- Да. Но я не мог не написать. Это было не в моих силах. Я не мог отказать ему. Он ведь так вежливо и убедительно меня попросил.
- Возьми лист бумаги и повтори то, что ты ему написал. После этого мы сможем стать одним целым. Наши судьбы наконец перестанут бродить в неизвестности и станут одной целой.
Тим схватил лежащий на полу лист бумаги и принялся спешно рисовать сложную структуру белка. Карандаш прыгал в дрожащих руках, кряхтел и крошился. На бумагу ложилась неровная линия химических формул, украшеная техническими деталями и отступлениями. Когда страница была полностью исписана, Тим перевернул бумажный лист. На обратной стороне листа Тим подробно описал технологическую структуру синтеза белка. Карандаш издал предсмертный хрип, раскрошился и рука Тима безжалостно выбросила его. Бумага выпала из его рук и спланировала на пол. Тим взглянул в зеркало и увидел странного, посеревшего, усталого человека, сидящего на потертом стуле с опущеными руками и увядшим лицом. Тим почувствовал жалость к себе зазеркальному, к себе настоящему. Ему показалось, что его умершая половина что-то недоговаривает:
- Почему ты молчишь? – спросил Тим и склонил голову
- Я жду ответа. Что ты сказал человеку в сером костюме?
- Но ведь он попросил меня никому ничего и никогда не говорить
- А кроме тебя и меня.здесь никого нет. Все что ты расскажешь мне, ты расскажешь самому себе.
- Я сказал ему частоту возбуждения катализатора..., но..., мне кажется..., сейчас я понял..., я уверен, что сказал ему неправильную частоту.
- Ты не знаешь его имя?
- Да, он назвал мне его, но я не должен его говорить. Я не должен его говорить даже во сне.
- Но ведь я тебя не прошу его сказать. Напиши его прямо на зеркале
Тим подошел к зеркалу и пальцем написал несколько слов.
- А теперь прочитай то, что ты написал – сказало отражение
- Я не должен этого делать – Тим снова сел на стул - ... Его зовут..., Майк Перри..., Мистер Перри
- Вот и все, Тим. – сказал голос сверху – Теперь ты соединишься с Станом и вы станете одним целым. Ты вспомнишь все, что с тобой было и сможешь вернуться из мира ушедших в мир живых. Ты этого хочешь?
- Да.
- Тогда закрой глаза и слушай меня. Десять..., девять.., когда я произнесу один ты закроешь глаза...., восемь..., семь...,
Когда голос произнес слово «один», Тим закрыл глаза. В комнату вошел человек в синем медицинском костюме с автоматическим шприцем в руке. Неслышно приблизившись, человек приставил к шее Тима шприц и впрыснул желтоватую жидкость. Тим покачнулся, съежился и его напряженное лицо приняло умиротворенное и расслабленное выражение. Он качнулся назад и упал на руки человека со шприцом, который уложил уснувшего Тима на пол. Сразу после этого в комнату вошла Саманта в таком же костюме и старушка в белом халате и с той же потертой серой сумкой в руке. Следом за ними в комнату вбежали двое санитаров и водитель такси, который немедленно начал рыться в разбросанных по полу бумагах, переворачивать ящики и щупать карманы одежды, валяющейся во всех углах. Саманта присела на корточки возле лажащего на полу молодого человека, пощупала его пульс, аккуратно опустила руку и пощупала лоб.
- Доктор, пульс наполненый, сто - сто пять ударов, дыхание учащенное, неглубокое, температура высокая. Нужно срочно везти его в Бельвю. Поместим его пока в ваше отделение для буйных. Так меньше вопросов будет. Я надеюсь ваша уверенность в правильности выбраной тактики и ваш опыт смогут поставить его на ноги. – Саманта вынула из кармана короткой медицинской куртки телефон и набрала номер
- Вы не можете представить, насколько важны для нас те сведения, которые мы сейчас получили. – Водитель такси подошел к окну и выглянул на улицу. – Несмотря на то, что его психическое состояние внушает нам определенную тревогу, мы уже реально можем оценить ущерб, перейти из паники в нормальное состояние и вернуть лабораторию на свои рельсы.
- Вы тоже отличились. Не в лучшую сторону, конечно, но не мне оценивать вашу работу. В такой секретной лаборатории, как ваша, могла бы быть ну самая банальная охрана. А вместо этого вы намеренно подставили молодого человека, у которого и до этого были нелады с психиатрией. – Старушка присела на стул и потрогала лоб молодого человека - Глупость, граничащая с целенаправленной диверсией. А что было бы если бы наша попытка вернуть Тима в ситуацию, при которой он был запрограммирован, не удалась. Или его память была безвозвратно вытерта. Как могло случиться, что две недели вы вообще не сообщали о том, что пропавший ученый мог быть подвергнут психообработке. И я должна заявить вам, как ответственному за результаты этого, с позволения сказать, эксперимента, что изложу все свои мысли в моем рапорте на имя директора Департамента по Защите Отечества. Не исключено, что рецессия сознания повторится и Тим снова вернется в то же состояние, уже безвозвратно. Радуйтесь, что ваша первостепенная задача решена. Не потеряйте ваши бумажки.
- Доктор Филбис, а как вы оцените мое участие в вашем эксперименте? – Саманта присела возле Тима и весело посмотрела на старушку, которая внимательно осматривала зрачки Тима.
- Милая девочка. Вы грандиозно сыграли свою роль. Ну просто актриса. Вы были неподражаемы. Тема моей диссертации оказалась абсолютно применима к данной ситуации. Если бы он помнил хоть что нибудь из своего прошлого, он вас немедленно раскрыл. Глубокий гипноз, в котором пребывал молодой человек, не позволял ему выйти за границы позволенных воспоминаний. От сих до сих, а дальше не позволяет запрет. – Старушка еще раз потрогала лоб Тима – Психиатрия, наука пограничная. Мы не можем с уверенностью утверждать, что переход из одного состояния в другое можно осуществить простым мановением руки или несколькими словами. Пациент находился в стабильном состоянии, пока ситуация вокруг него была стабильна. Наша задача была ввести его в нестабильное, граничное состояние, из которого мы смогли бы перевести его в другое, нужное нам. И мы это сделали.
- Доктор, вы гений.- сказал водитель такси. – Ваша идея принесла именно тот результат, которого мы ждали. Когда Тим исчез из лаборатории, все не просто переполошились. Эта ситуация повергла нас в депрессию. Смешно сказать, при нашей секретности исчезли исследования продолжительностью в пять лет. Меня, как начальника лаборатории ждал не просто суд. Какой-там суд. Я бы пропал в неизвестном направлении вместе с сотрудниками
- Ну это ваши внутренние проблемы, мистер Павлос. А рассуждения о неизбежности вашего наказания меня вообще мало волнуют – ответила доктор Филбис – Но я не могла пройти мимо, когда поняла, что ваш сотрудник не просто экономический шпион, а глубоко несчастный молодой человек с намеренно расстроеной психикой.
В комнату вошли еще двое санитаров, подняли Тима на привезенную тележку, привязали плотными ремнями и вопросительно посмотрели на доктора Филбис.
- Везите его в Бельвю. Мое отделение. Я буду там через час-полтора и сама займусь оформлением документов. Марк, попросите моего ассистента, Грейс подготовить все, для перевода пациента в искусственную кому. – Доктор Филбис внимательно посмотрела на девушку – Саманта, я надеюсь ваше сегодняшнее приключение не повлияет на ваш выбор? Профессия психиатра вас еще прельщает? Вы в артистки еще не решили податься?
- Мэм, ну что вы такое говорите. Я с пяти лет мечтала о своей профессии. А мои артистические способности только мне плюс. Или я не права – Саманта игриво посмотрела на старушку, которая вдруг преобразилась в строгого доктора. – А вам дадим Оскара за второстепенную роль.
Комната постепенно опустела. Разъехались агенты службы безопасности Департамента по Защите Отечества, выяснявшие у владелицы квартиры, в которой нашли Тима, и ее соседей данные и приметы тех, кто оформлял и платил за квартиру. Уехал Ион Павлос, растеряный и усталый профессор, озабоченый не столько своим будущим, сколько тем, когда наконец можно будет проверить данные оставленные Тимом. Разошлись праздные прохожие, которых заинтересовал ажиотаж вокруг неприметной квартирки в районе неозабоченом преступностью. Улица опустела. В доме напротив, за окном, завешеным грязновытым серым тюлем, горел слабый свет и отблескивал объектив мощной фотокамеры, направленной на окна квартиры Тима.