Колумбы хрюкающей америки продолжение

Вера Арнгольд
Галкин, Кильматьев и Михайлин, а также все, все, все

Не хочу сказать, что доисторический мастодонт, но начала я работать при полном отсутствии демократии и главенствующей роли КПСС. В начале добавлю, что записи первого года практики в областной оренбургской газете «Южный Урал» – органе обкома КПСС остались в универе. Дело в том, что преподы заставляли нас вести «производственные дневники», а потом сдавать, так они контролировали честное прохождение практики. Поэтому записи о моей работе в отделе пропаганды(!), естес-сно, меня опять понесло в «свинарники» преодолевать, как потом выражался мой любимый наставник и учитель Булат Калмантаев, «политическую близорукость» и «идеологическое косоглазие», давно покоятся на помойке универа. А вот второй период – работу в отделе промышленности (как уже уточнялось выше: «мы рваных не берем») я вспомню сейчас. Перелистаем странички дневника.
«Пишу, чтобы потом будучи старухенцией, читала б и вспоминала с отрадой. Еще что отвратно, это любовь к воспоминаниям о прошлом. Где-то читала, как начинаешь думать о прошлом, значит старость подошла… Приветствую тебя, старушка старость, в двадцать один год моей беспечной жизни !
Сентябрь. Пошла со второго числа в редакцию. Кто в школу, а кто и в… отдел промышленности. Там Саша (Александр Петрович) Гамов  (ныне заместитель редактора отдела политики газеты «Комсомольская правда» - В. Ж.) и Булат (Булат Абдулович) Калмантаев (Заместитель главного редактора теоретического журнала "Кредо". Более 10 лет работал собственным корреспондентом "Российской газеты". Лауреат региональных журналистских конкурсов. В ОГУ работает с 1995 года, в настоящее время – в должности доцента кафедры периодической печати и теории журналистики). Обстановка крайне дружелюбная. Все закадычники с Михалиным (был редактором «Комсомольского племени», - зам. председателя телерадиокомпании "Оренбург" по радиовещанию, ныне - редактор спортивного журнала – В. Ж.) и Аверьяном( Александр Иванович Аверьянов – ныне редактор городской газеты «Оренбургская неделя», поэт, музыкант- В. Ж.). (Об этих персонажах так фамильярно потому, что уже знала их раньше) Собирается, короче, молодежь «кому за 30». И я среди них. С утра пьют чай (сплошная заварка), балагурят, делятся новостями, анекдотами.
-Надо отдел промышленности назвать «кубовая», а Булата – кубистом»! - говорит Аверьян.
Я чуть со смеху не лопнула! Завтра уже, наверное, пойду на завод. На какой - еще не знаю. Положила перед носом справочник, сижу, выбираю: что ли в объединение «Оренбургрыба» пойти или в Областное объединение мельниц? Нет, лучше на винный завод! А то все позакрывали, шампанского и то не купишь. Да, чуть не забыла! Аверьян отпустил какую-то жидкую бороденку бледно-рыжего цвета, и стал похож на диссидента из Южной Америки.

Заводы - заводчанам, фабрики-фабрикантам?

Значит, пошла я на завод комплектно-распределительных устройств (КРУ). Делают что-то ужасно дефицитное для электростанций. Тему выбрала - «микроклимат в бригаде», сегодня вот уже четвертый день пошел, я всем на заводе полощу мозги, но ничего путного для себя не вынесла.
–Возьми-ка ты лучше другую тему – экономии, - сказал Булат, - она сейчас считается модной в газетах.
Завязла по уши в расценках, нормировках, лицевых счетах, рентабельности. Пришла домой чуть не в истерике от своей бестолковости, да еще на меня наорал какой-то экономист из цеха.
-Сколько еще можно объяснять?! – орет. Потом до него все же дошло, что я из партийной газеты, и он смягчил гнев на милость. - Это у меня голос такой громкий…
Прошла неделя, а я написала всего несколько информашек, за них вроде похвалили, а вот авторский материал (это когда ты пишешь за какого-то работягу, типа он мыслит) пришлось переделать с Булатом. Говорили с ним о «женской журналистике».
-Не люблю я Татьяну Тэсс, - Булат брезгливо пил чай из своей любимой чашки. – Слишком она сентиментальна и далека от реальных забот.
-Вот те раз! – говорю. – А нас учили, что это корифей журналистики.
Булат насмешливо наблюдает за моей растерянностью.
-Кого только набирают на факультет?! – восклицает он. –Школьников после десятого класса! Никакого жизненного опыта.
Он долго еще сокрушается по этому поводу, приговаривая, что я – «университетский журналист», и что со мной еще пять лет возиться нужно, чтобы вышел прок.
- Вот в наше время брали только с рабфака! – говорит Булат. – Кроме того, была масса симпатичных девушек, а сейчас (он разглядывает фото моих однокурсниц) они перевелись…
Лирическое отступление о любимом Булатике, написанное, к сожалению, не мной, а уже гораздо позже в 21 веке молодой коллегой по имени Ольга Приходько, но вызывающее восхищение разносторонностью  интересов и богатством личности дорогого моего учителя.
«Вообще, для того, чтобы прийти в журналистику, я перебрал несколько университетов. Я окончил школу в 1966 году. Этот год очень интересный в том плане, что было два выпуска – десятый и одиннадцатый класс. Потому что в свое время у нас над образованием ставили эксперименты. С подачи Хрущева школы наши делали политехническими с продолжительностью обучения в одиннадцать лет. А потом наступили другие времена, в 1964 году сменился генсек, и одиннацатилетка была отменена. И 1966 год оказался таким, что было два выпуска. А в советское время поступить в Вуз большой, почти неразрешимой проблемой. Количество мест было небольшим. А тут получается два выпуска, и конкурс был просто ошарашивающий.
Я поехал поступать в МГУ на механико-математический факультет, конкурс там был человек пятьдесят. После первого письменного экзамена по математике, где я получил «тройку», на экзамены я больше не пошел. Так как в МГУ все проходило на месяц раньше, чем в других ВУЗах, то оставалось время подумать. И тут отец настоял, чтобы я поехал в Уфу. Я приехал и сдал экзамены на физико-математический факультет, специальность выбрал «ядерная геофизика». Но долго я там не продержался, где-то в марте меня выгнали. Я уехал в Москву и до конца учебного года числился вольнослушателем на геологическом факультете, честно говоря, не числился, а учился. Потом я учился на геологическом факультете, закончил три курса, а потом меня снова выгнали. Я вернулся домой и 5 декабря 1969 года поступил на работу в редакцию районной газеты. И где-то после года работы в ней, поступил  в Уральский государственный университет на факультет журналистики. Это, на мой взгляд, лучший факультет журналистики того времени, да и сейчас. И в 1975 году я закончил факультет журналистики УрГУ.

О том, как учился быть журналистом

Учили нас надежно. Тогда парадигма журналистского образования включала в себя несколько элементов. Первый – основательная подготовка по общественным наукам, хотя они, конечно, носили идеологизированный характер, но те, кто хорошо относился к учебе, имели возможность получить хорошую подготовку. Второй элемент – это, конечно же, отечественная и зарубежная литература, от древнерусской и античной до современной. И третий элемент – это язык и стиль. Подход к нему был такой – это инструмент, которым журналист должен работать, как плотник работает с топором. И чем виртуознее владение этим инструментом, тем выше мастерство. Ну, и конечно, журналистские дисциплины.

О том, каким должен быть журналист

В принципе, можно научить писать и обезьяну, но она от этого не станет образованней. Поэтому, чем лучше, выше методологическая и философская подготовка, тем выше твоя ценность как специалиста, в данном случае журналиста. Потому что нормальный образованный человек способен критически относиться к себе самому. Главное – это умение разобраться в этой действительности, в том, что происходит, какие проблемы, найти факты, хорошо их истолковать,  развернуть аргументацию. Журналист должен постоянно учиться, совершенствоваться, как в языке, так и в методологической базе».

Борьба за свои строчки

Редактор Петр Мироныч Рыбаков сегодня видел меня в брюках, но сказал «Здрассте!» Старушка-курьер Ксения Спиридоновна стращает, что редактор не любит женщин в брюках и запрещает ходить в «физкультурной форме» в редакцию. Вот те раз! Журналистка без брюк – это из мира фантастики.
Мой приход на завод КРУ в этот раз был подобен разрыву осколочной гранаты! По наущению Булата, я попросила администрацию показать договор о хозрасчете с бригадой. Его, конечно, в природе не оказалось. Тут же состряпали новый, дескать, бригада не успела его подписать… Я ржала, как сумасшедшая.
- А зачем вам это нужно? – не могла успокоиться экономист Н.В. Орехова.
Пришлось при ней, по ее настоянию, обзвонить сто начальников. Начальники разрешили дать все цифры, какие есть в природе! Мадам не угомонилась, пришлось на нее наорать. Бедная женщина готова умереть за липовые показатели. В редакции мы вместе с Булатом заострили всеми этими «помпеями» материал, сократив его с 300 до 236 строк. Я была не в обиде.
На следующий день шеф (Гамов – ныне спецкор московской прессы) решил «читануть» до 160 строк! Я ревела. Сменил заголовок, приписал конец.
-Такой вариант, - Гамов самодовольно поглядывал на мое зареванное лицо, - больше подходит для нашей газеты. Что же ты расстраиваешься? Нас тоже правят!
Булат мне потом открыл тайну, что Галкин (так я прозвала Гамова) правил непринципиально, по-живому черкал, только, чтобы показать превосходство и свое «начальство».
Был срочный материал про ткачиху Юрину. Замечательная женщина, мы с ней подружились. Очень простая в общении, человек огромного труда, честная до предела, хоть кому правду скажет. Это не всем нравится, особенно начальству, но им деваться некуда, ткачиха за одну пятилетку выполнила план целых четырех!
С Галкиным опять сцепились насчет зарисовки о спасателях, которые тушат нефтяные фонтаны. На этот раз он вернул ее зачеркнутую на 99%.
-Ужасов много!- говорит. Словно не знает, как эти люди работают. Врать что ли? Еще про одну заметку о ремонте Дворца для новобрачных заметил: «Отнеси-ка ты ее в «Комсомольское племя». Говорят, что он скоро уезжает в командировку. Булат обещает, что мы протолкнем мои заметки в его отсутствие.
На планерке сегодня редактор шутил, как пьяный ежик, все ржали и отпускали свои шуточки. Вышел из отгула Михалин, такой смешной, на муравья похож, я ржу над его словечками. Булат тоже целый день бегал какой-то радостный. То ли из-за того, что редактор похвалил его за материал про стиральные машины, то ли дома у него, что веселое случилось.
Приехал Гамов, заботливый: «Как дела?»
-Вот крендель! – подумала я.
Булат: «Вот, видишь, Саша, целую неделю тебя не было, а как я поднял отдел промышленности?!»
Гамов ехидно: «Да, уж, на первой полосе сплошные «ура»- «Подвиг ткачихи», заметка «Победа!». Мобилизовал не только отдел промышленности, целую Оренбургскую область!
Ну, да пусть себе препираются! Сегодня полдня соображала про бригаду Догадова с трикотажной фабрики, он лично уже 12-ую пятилетку выполнил, но в бригаде у него есть «конфликтный угол», который не желает трудиться «как все», кажется, наклевывается что-то на диплом! Галкин просто помешался на контрастах, все требует их с меня.
-Вся жизнь - это противоречия! - глубокомысленно говорит.
Аверьян сегодня рассказывал, как к нему в редакцию, когда он работал в Орске, ходили шизофреники, все просто лежали от хохота. Под общее веселье я нечаянно назвала Гамова «стареньким», ох, отольются мышке кошкины слезы!

Что будет, если "Слава КПСС" выйдет вверх ногами?

Сегодня «сигналила» (читала свежим взглядом газетные полосы на предмет ошибок и опечаток) до 20.40.Это еще быстро, посмотрела в журнал сигнальства, некоторые сидят до 2.00 утра! Гамов снисходительным тоном объяснил, как сигналить, небрежно наблюдал за моей послушной физиономией, напоследок бросил: «Работай». Без него я бы до такой истины не додумалась. Встретила на лестнице редактора. Он спросил, почему я так поздно нахожусь в Editorial Board? Я вякнула, что задерживаюсь на работе.
- Я просто счастлив, когда мои сотрудники задерживаются на работе! – цвел Петя.
Когда я вот так дежурила одна, произошло ЧП. Дело в том, что наша газета очень любит пропагандировать с/х опыт. На газетных страницах пестрят фото молотилок, даже схемы какие-то рисуются! И вот, однажды, мои мужики напутствовали меня в ночной сигнальный «рейс».
-Ты сильно не заморачивайся, - Михалин жалостливо смотрел на согбенную над газетой фигуру. - Главное, чтобы газетный заголовок, «Слава КПСС!» и фамилия редактора не были перевернуты, на остальное – плевать.
Оттиски фото были плохие, «слепые». Сижу, гляжу, какие-то вроде зонтики нарисованы. Что это, фиг знает? Может нечто новое в сельском хозяйстве? Пропустила как есть. А на следующий день Петя орал, как резаный. Оказывается, это какая-то сенокосилка вверх ногами вышла.
На летучке сегодня редактор ругал областное управление сельского хозяйства, дескать, все там бумагомаратели, по колхозам-совхозам не ездят, а только сводки по телефону собирают. Похвалил меня за заметку про ткачиху Юрину, только заметил, что надо было написать, как она в театр ходит. Про другую мою зарисовку обозревающая ляпнула: «Непритязательная, но тонкая и человечная». Парадоксы в духе Галкина!
Одна старухенция написала в газету, что я фальсифицирую историю ткацкого дела. Гамов вызвал меня.
-Письмо не отдам, но ты выпиши все ошибки, - хитро предложил.
-Зачем это? – поразилась я.
-Чтобы в университете потом показать, сколько раз ты подвела газету…
Вот, стручок! Я только засмеялась и ушла. Булат в командировке, пожаловаться некому. Недавно нашла стихотворение на его столе: «Дымится сигарета, а Булата нету!»

Газета - мамонова пасть

«Догадовский» материал обработали с Галкиным, завтра доведу его до ума, Саша согласился в этом участвовать. Потрясающе. Он вообще что-то игриво стал поглядывать на меня, ой-ой! Не устает напоминать, что таких дельных советов, как от него, я бы не получила от Булата Абдуловича. Приплелся со старой пластинкой, что я не отрабатываю редакционную зарплату: норма - два с половиной материала в неделю. Чокнуться, это ж только на отдел, а когда я на диплом работать буду? Я побежал к Булату, тот грустно сказал: «Нужно работать параллельно - на диплом и отдел. Газета – это «мамонова пасть».
В редакции все никак не дают отопление, творчески трудиться нет никакой возможности. Сегодня по выражению Аверьяна - в редакции было «особенно прохладно», руки у меня превратились в красные клешни, шариковая ручка вываливалась. Ели тортик «в честь того, что Каспаров обыграл Карпова». В редакции такой дубяк, что Муравей (Михалин) нацепил куртку и собрался бороться с Галкиным. Вякнул на гармошке, которая стоит у него на шкафу.
-Когда сыграете, Алексей Владимирович?
-Когда ты «пять» за практику получишь!
Он сегодня в шутку, когда пришла гамовская жена пить к нам чай в «кубовую» сказал Галкину: «Передай чай своим супругам!» Жена психанула и ушла, Галкин растерялся, а я чуть не лопнула со смеху.
Послал меня Галкин в больницу написать «сентиментальный репортаж» из отделения искусственной почки. Красивый кафельный зал, цветные телевизоры. Все хорошо, если не забывать о страданиях на этих койках. Много грустного, даже трагического, но в репортаже об этом писать нельзя, он ведь к празднику. Приезжаю, а Галкин уже перечеркал мой материал про ткацкую фабрику и даже снес в секретариат! Я была в гневе.
-Если ты не согласна, отдавай материал в другую газету, - отвечает.
Увидев мое удрученное лицо, добавил: «Не думай, что мы(?) сделаем тебе хуже».
Вернулся Булат из командировки, спрашивает: «Как дела?» Я показала большой палец – отлично. Кажется, ему это не понравилось, наверное, хотел застать меня в слезах отчаянья.
Сегодня говорили о свободе печати. Булат радостно заявил, что плывет поперек течения. Что, если «поперек», то не так далеко «уплывешь», как по течению. А Валерий Леонидович Моисеенко – собкор "Комсомолки" на это заметил: «Все те же лица, в тех же позах!»

Лирическое отступление о любимом Булатике, рисующее его кредо «плыть поперек».
 
"Тем самым народ выразил свое недовольство региональной властью, с которой сталкивается ежедневно. Отсталое, закостенелое местное самоуправление подталкивает людей к протесту, голосованию не за действующую власть, а оппозицию", - отметил в разговоре с корреспондентом ИА REGNUM политолог Булат Калмантаев.

Мужики смеются: пришло письмо от какого-то деда, который перековеркал все фамилии журналистов, Булата назвал «Кильматьев», а Михалина – «Михайлин».
Когда хвалит секретарь парткома
Сегодня днем ездила на завод «Металлист». Говорила с рабочими. Обид на 500 строк. Один даже сматерился вгорячах. Я отнесла это по поводу администрации. Жалуются на кормежку в заводской столовой. Придется поесть, проверить. Назвала материал «Ложка дегтя в тарелке каши». Отнесла Галкину. Булат обиделся, что перестала ему носить на «первый досмотр» и переназвал материал «Внепрограмная каша». Получилось действительно непонятное кашеобразное. Панически бегу с заводов, как заяц, преследуемая зубастым волком под именем «экономика». Булат мне сказал, что я поздно взялась за эту тему, но отчаиваться не стоит, нужно двигаться вперед. На одном из заводов меня позвали: «Заходи, миленькая, почаще. Может быть, если поработаешь у нас в качестве ученицы, то лучше материал получится?»
Ходила на завод холодильного оборудования, фактуры пока нет. Сволочь, я, конечно, все ищу «производственный конфликт»! Накидали с Булатиком анкету для рабочих, придется еще раз смотаться на завод, «прощупать почву».
Вернулся Галкин из «отгула за прогул».
-Если будет желание, заходи посоветоваться,- сказал нежно.
Как тут отказать старому и хитрому хрычу? Звонил секретарь парткома с «Металлиста», скрепя сердце беседовал со мной о «Внепрограмной каше». Хо-хо! Галкин еще с утра предупредил их, чтобы зажима критики рабочих, а тем паче молодых корреспондентов, не было. Секретарь хвалил меня (!)
Ответсек своей корявой рукой исчеркал мое интервью с фабрики беловых товаров. Подсунул пару-другую казенных выражений, и нате… Ужасно злая зашла к Галкину, тот беседовал с кем-то.
-Вот наша лучшая практикантка, - представил меня.
Я холодно сунула ему в руки интервью и заметила об их «чудесном совместном творчестве» с ответсеком.
-Критикует нас иногда! откомментировал Галкин.
Потом позвонили с трикотажки: журналистка «раздула конфликт, опозорила фабрику и бригаду». Дескать, рабочие отказались от своих слов, и пишут теперь петицию в обком партии.
Ну и пусть пишут! Я не могла сдержать фонтан слез. Галкин растерялся и ужасно жалел меня, потом пошел к редактору «на всякий пожарный». Алексей Михалин утешал меня в своих традиционных выражениях: «Зачем нам водить по бумаге пустой, если жили на свете Шекспир и Толстой?» Я всегда при этих словах начинаю смеяться и злиться одновременно, слезы высыхают. Я еще покажу всем, обо мне еще узнают!
Приходили с трикотажки, Володька Ларин (будущий собкор «Комсомольской правды», ответственный секретарь приложения "Российская Газета - Неделя", умер в 2008 году – В. Ж.) говорит: «Иди, Вера, там по твоему материалу пришел здо-о-ровый мужик!» Я обмерла. Оказывается, это с другой бригады дядька заявился, наоборот, принес еще кое-какие факты.
А Аверьян сегодня вышел к зеркалу чесать свою бороду, его недавно очень хвалили на летучке за два материала.
-Ты, Вера, скоро замуж выйдешь потому, что у зеркала крутишься,- сказал мне и укатил довольный.
Какая тут личная жизнь, в баню?! В последнюю зарплату мне выдали 83 рубля. Я посчитала, что за два месяца практики заработала 256 целковых. Это для меня бешеные деньги! Сегодня приволокла прощальный тортик в редакцию. Пришли Булат и Михалин. Аверьян для того, чтобы разрезать торт принес половинку ножниц. Пришли журналисты «Ю.У.» Хмелевский и Раиса Ефремовна. Все желали мне всего хорошего. Галкин сбегал к себе в кабинет и принес буклет «Южный Урал», все поставили там автографы: Булат написал: «Нужно быть посмелей!» Михалин - «Возвращайся!» Аверьян расписался в самом углу.
-А я самый скромный! - сказал. Потом пожелал: «Выходи, Вера замуж, а мужа приводи в отдел пропаганды.

Журналисты веселятся

На летучке было весело. Гамов сидел рядом с Аверьяном, тот хихикал под стул. Потом затеял шпынять Галкина в бок именно в тот решающий момент, когда редактор «взял слово». Сидели, пыхтели, боролись. Галкин не выдержал и рыдающим от смеха голосом прошептал: «Иди, пихай своего Дементьевича, к чужим завам не лезь!» Тогда в отместку Аверьян стал рассказывать, какие он фамилии коллекционирует. В его паноптикуме уже есть Трипузов, Желтопузов, Телогреева и имя – Гений. А недавно он пришел на работу с чемоданом полным маленьких стеклянных банок. Открыл, банки посыпались, мы все хохочем, он сначала удивился, а потом тоже стал хохотать – это ему его крошка сын Егор в чемодан банок напихал.
Завтра мои мужики собрались играть в футбол. Рассуждал сегодня Аверьян, что в детстве он ужасно любил китайские кеды, и ходил в них. А Галкина никто в футбол не позвал, но он напросился сам, добавив: «Если жена пустит».
-А какое трико приносить? Оно  у меня с синими заплатками…
-Это ничего, главное, что не с красными, - сказал Булат. – А то неправильно  поймут.
До чего пошлые, ужас! Недавно Аверьян распространялся опять воспоминаниями об Орске, как он был в должности завотделом, а у него был корреспондент, который неделю пил, а неделю писал чудесные опусы. И вот он, однажды, приходит и говорит: «Слушай, тут в газете конкурс объявили на лучший роман под девизом «Как закалялась сталь», давай, напишем?
-Я рассказы и то пишу с трудом, а ты - роман, - отвечает Аверьян.
Корреспондент возражает: «Писать буду я, а ты литературно оформишь. А тема такая: он и она в постели, и поток сознания…
Михалин с утра пришел подстриженный и грустный. Потом, узнав, что его материал опять лучший на летучке, засиял и закричал:
-Вера! Почему ты не говоришь мне: «Алексей Владимирович, как хорошо, что вы живете на этом свете!» Погляди, какой я упитанный мужчина в самом расцвете сил?»
На что я заметила: «Тут много упитанных…»  И в обед нарисовала на листе ужасное чудище и подписала: «А. В. идет на работу».
-Что-то на рисунке я вышел редковолосым, - без обиды заметил дядя Леша – и где вообще портретное сходство?
Однако пририсовал здание «Южного Урала» и таблицу «По газонам не ходить».
Вчера к нам на этаж забрел из «Комсомольского племени»  Володька Ларин, они с Булатом беседовали на тему сусликов в степях Оренбуржья. И о том, что их кое-где едят. Ларин восторгался этим «деликатесом». Вот уж кто вечно голодный! Недавно слопал все конфеты, которые я купила на последние деньги для моих любимых  дядек. Булат почему-то к этому разговору приплел свою генеалогию и вспомнил, что де он сам из деревни, и вот бегал «юнцом с зелеными соплями выливать сусликов из нор». Незаметно разговор о деликатесах сместился в сторону людоедства. Булат рассказывал, что в их деревне была бабка, которая лопала своих сородичей. А теперь ее все матерят и сторонятся, а ее внучка замуж никак не выйдет.
Аверьян опять рассказывал истории, как он, будучи юным и грузчиком в орском аэропорту пил тормозную жидкость, и как его не прошиб дрис, а все грузчики 20 дней лежали в дизербольнице. Ларин рассказывал, что теперь весь Оренбург пьет рисовую водку собственного изготовления, для чего на бутылку в качестве крышки надевают презерватив.
Аверьян на это заметил: «Эх, ты пень, не мог сказать – «воздушный шарик»! Тута ж девушки…
Оказывается, мои мужики были у Гамова «прощальным визитом», он отбывает в столицы собкорить, рассказывали какие они молодцы и трезвенники, ничего там не пили и не ели, хотя дядя Саша их очень упрашивал немного угоститься. Врут, поди, собаки!
Приехал из командировки Ларин. На радостях поцеловал меня в макушку. Потом сидел, играл в шахматы с Лешей. Я им поставила лимон посередине доски и объявила «мат». Леха серьезно ответил: «Ты не права!»
Тогда я попросила Ларина: «Володя, расскажи что-нибудь из комсомольской жизни (имея ввиду его работу в «Комсомольской правде»). Леха меня поправил: «Как нет загробной жизни, Вера, так нет и комсомольской!»
31 декабря я приползла в редакцию с праздничным именинным тортом. Булат и Леша очень трогательно вручили мне ценный подарок-книгу «Нецке». Я с ними расцеловалась. На что Леша прочувствованно заметил, что я – хороший человек, а Булат сказал, что из меня вышел бы замечательный парень – журналист, которому не было бы цены. Но так как я женского пола, то мои способности должны погрязть в семейном очаге.

Вещественные доказательства невещественных отношений

Сегодня будет пятая сигарета, которую я выкурила. Четыре на кухне с поваром Олегом, одну у Булата, демонстрируя «умение». Булат, когда я закурила и затянулась, оторопел, думал, что балуюсь.
-Это последняя сигарета, которую я тебе дал!
А Лешка-ябеда сообщил, что пойдет и нажалуется Пете-редактору и на моей двери напишет «Верка-куряка!»  Сегодня с утра он мне нахамил, сказал, что, мол, университет окончила, а сознание общественное - дремучее. Я страшно оскорбилась.
А спор затеялся с того, что я заметила: люди, которые морально нечистоплотны обычно и стараются писать на моральные темы: о добре и зле, о любви.
Леша стал приводить примеры компромиссов.
-Я тебе докажу, что жизнь сложна и судить о человеке даже по ряду поступков – трудно. А ты торопишься их строго судить…
Мол, пишет же он о проклятых торгашах, а как надо что-нибудь достать, то к ним же и обращается. Человек ворует, но он все же хороший. Я не соглашалась.
-Это раньше были времена, когда измену жене приравнивали к измене Отечеству, - разглагольствовал Лешка.
-Ну и пусть такой фрукт сидит себе и молчит в тряпочку, - упрямо парировала я. – И не учит, как нужно любить.
-Он пишет о торгашах, - сказал, улыбаясь, Леха и посмотрел на  Булата.
Вечером пили чай. Я обвинила Леху, что он на меня напал. Он, смеясь, возмутился.
-Ну, ты Вер Викторовна, прямо поросенок! Я ль тебе добра не желаю? Поросенок ты - Верка! Хочешь, Булату позвоню, и он тоже самое тебе скажет?
Пришел Булат, и мы вначале взялись с ним выяснять разницу между образом публицистическим и художественным. Как всегда залезли в теоретические дебри. Лешка уже стонал от нашего «академического бреда», потом пожаловался на меня. Булат стал хохотать до слез. Они опять учили меня жизни. А Булат вообще сказал, что мне ужасно повезло с ними, и что в старости я их еще вспоминать буду. Царила всеобщая братская любовь.
Мужчинки мои – Леша и Булат, Аверьян таскают меня иногда за собой куда-нибудь. Вот Леша позвал «мясо есть в подпольном заведении» - это в какой-то гостинце буфет. Оказался закрыт, но мы здорово постреляли в тире, потом зашли в магазин и в кафе - у Лешки знакомая там есть, она заливное мясо дала. Мы его и съели с успехом в редакции. Люблю я мужское общество - здесь весело, просто и хорошо!
Когда только пришла на преддипломную практику, Булат сразу осведомился, не вышла ли я замуж?
-Пока нет, буду вас тут смущать.
Он рассмеялся: «Нас уже давно не смущают молоденькие девушки!»
И они на пару с дядей Лешей рассказали смешную историю, как они побежали в магазин за водкой, а на скамейке сидела симпатичная девушка. И они вздумали ее охмурять. Они забыли, что охмуряют ее не в первый раз, а она, оказывается, их помнит с их дурацким шуточками. Рассказывая эту историю, Булат и Леша выглядели словно Харрис из «Трое в лодке не считая собаки», который вдруг ни с того ни с сего взялся петь сатирические куплеты.
-Все с вами ясно, - сказала я им строго, - не только я знаю все ваши повадки и старые анекдоты, но и весь город!!!
Сегодня у нас зашел разговор с Аверьяном и Булатом насчет того, что ни в одном кино нет приличных журналистов. Все недоумки какие-то или негодяи. Булат сказал, что так оно и есть, на самом деле существовать на 100 рублей в наше время невозможно, поэтому приходится кривить душой и идти на заведомую халтуру. То есть писать ради денег некачественные материалы.
Я их защищала, возражала, что раз они это сознают, то душа у них еще не задета. Булат протестовал.
-Сегодня ты сделал халтуру, а завтра предашь друга…
Аверьян страдал не меньше.
-У меня интеллект, а у работяги его 1\15, я получаю 120, а он-400! Где справедливость?
Сошлись на том, что сейчас все-таки «партия и общество» обратили внимание на человека умственного труда, хотя подзабыли все же обозначить его значимость, и что не хлебом единым жив человек.
-Нет, - подумала я, - Лешка бы так не стал ныть и унижаться. Он хитрый. Жалости к нему не испытываешь, а чувствуешь хитрую силу. Лешка всегда делает вид, что идет на уступку, делает шаг назад, а на самом деле – это шаг в пропасть, в загадку, как если бы ты открыл дверь ключом, который еле отыскал и думаешь: «Вот - наконец-то!» А там, оказывается, другая дверь и ключа нет, а за дверью смеются над тобой.

Лирическое отступление про А. В. Михалина в его исполнении, высказанное гораздо позже, но ценное тем, что полностью обозначает его кредо.

«Творческий человек может быть тих и замкнут. Или колюч, как кактус, и желчен, как похмелье после трехдневного запоя. Уж поверьте, знаю, что пишу. В нем могут кипеть вулканические страсти. А лава перехлестывать через край, обжигая окружающих. Но всегда он единственный и неповторимый, уверенный, что слово его обязательно отзовется… А завистников поразит творческая импотенция. И они будут писать сухие, никому не интересные отчеты. Типа «вчера губернатор принял двух бизнесменов да трех аграрников. И имел с ними продолжительную беседу».
Наша профессия, во-первых, изначально замешена на конкуренции: быстрее, острее, глубже. Хотя циники утверждают, что первым, первооткрывателем быть просто невозможно. Потому что писали обо всем. Но не все. И каждый следующий открывает для себя горячие темы и вечный темп.
Во-вторых, профессия наша еще называется второй древнейшей. Впрочем, а кто не брал? Хотя российский менталитет вносит некий колорит в незатейливую формулу «заказчик – журналист», некое разнообразие, национальную изюминку, которую объяснил и сформулировал глава Союза журналистов России Всеволод Богданов, заявивший, что российский журналист и деньги возьмет, и правду напишет.
Когда мне говорят, что у них в редакции сложилась настоящая команда, лишь доброжелательно киваю, про себя думая: ну-ну.
Разумеется, какая-то цель может на короткое время объединить разных, в том числе творческих людей. Но все равно у каждого внутри большой цели будет своя, большая или малая, которая неизбежно разнесет вдребезги самый устойчивый коллектив.
Про электронные СМИ особый рассказ. Даже радио, оттесненное телевидением на периферию, способно вскружить голову самым стойким, которым вдруг начинает казаться, что их миссия - передать музыкальный привет, пошутить насчет косноязычия позвонившего и прочесть прогноз погоды, сродни миссии первых проповедников, обращающих в Веру Плюс язычников.
Телевидение – это уже вообще космос. Даже видавший виды шеф ВГТРК Олег Добродеев заметил, что через два-три года работы тележурналисту начинает казаться, что мир вертится вокруг их рабочего стола и они-то и есть главный элемент мироздания. А вокруг, по мере отдаленности, концентрическими кругами расходятся всякие президенты, министры, генералы, губернаторы, депутаты. А на самой дальней окраине те, собственно, ради кого весь мир вертится: теленарод, подданные Империи ТВ.
Все с точностью до, ну чтобы блеснуть ученостью, скажу, до обратного ферми. Это еще меньше ангстрема. Все с точностью повторяется и расцветает махровым цветом в провинции. Ладно бы башню сносило у репортера, облазившего все подвалы и криминальные квартирки. Так ведь дамы, пересказывающие метеопрогноз, превращаются в кумиров, которых узнают на улице.
Но это естественно - творить кумиров, а оказавшись в их коже, пользоваться теплом лучей славы. Важно не перегреться. Но готовых рецептов у меня нет.
Римским императорам было проще. В дни триумфов за их колесницей шел специальный гражданин, который через каждые несколько шагов напоминал: ты – всего лишь человек.
Генералы журналистики не обязательно произошли из журналистов. Но в Оренбуржье большинство из них успели потянуть лямку рядового корреспондента. Однако у них свои расклады, и главный из них – выжить в суровой борьбе. В такой борьбе каждый сам за себя. И это правильно.
Только приходят дни, когда мы должны быть вместе. Когда журналисты становятся объектом преследования, когда их лишают аккредитации только потому, что говорят они не то, что нравится власти. Есть такая история о довоенной еще эстонской журналистике. Чем-то очень сильно достало их правительство, и тогда на следующий день все эстонские газеты вместо привычного анализа политического ландшафта Прибалтики опубликовали рецепт засолки огурцов. Как манифест, но в рамках политкорректности.
Нужно помнить об одном: выборы и прочие информационные войны, как бы щедро они не оплачивались, заканчиваются. Хозяева договариваются или «валят» друг друга. А мы остаемся. В брызгах грязи, и просто дерьма. Это деньги не пахнут, а репутация и совесть, знаете ли, иногда просто смердят.
Впрочем, может в XXI веке это уже не очень и важно…»

Письмо в бутылке

Сидела дежурила до 23.15. Утром пришла, ба, мужички мои в свитерах и джинсах. Оказывается субботник. Я «помела» улицу, попили чай и двинули на Сакмару. В сумке у меня было полбутылки коньяка и шоколадка. Взяли еще булки и кекс. Пригласили в нашу компанию Таню Денисову из «Комсомольского племени». Приехали, развели костер, Булат с Лешей взялись ловить рыбу, нашли сачок, потом плюнули и стали толкать какое-то здоровое бревно. Для этой цели они даже побывали в воде, чтобы вывести бревно на стремнину. Булат закатал джинсы, а Лешка снял их вообще и оказался в плавках! Прежде выпили немного коньяка. Потом опять «сугревались». Леша допивал мою долю, а Булат почти все один вылакал. Ходили по окрестностям, нюхали весенний воздух. В пустой коньячной бутылке отправили письмо, Леша придумал содержание: «Вера, Таня, Булатик и Леша пили тут. Да здравствует, любовь! Ура!»
-Антиполитических лозунгов писать не будем, - строго сказал он. И бутылка поплыла по течению.
Булат отдыхал на всю катушку. Мало того, что сидел в воде и бегал босиком, он восхищался всем вокруг, лазал по каким-то отвесным стенам и восклицал: «Эх, ребята! Хорошо – то как! Или это от того, что я выпил?»
Обратно ехали втроем. Леша стоял рядом со мной, я потрогала его белую руку и сказала: «Дядя Леша, а ручки-то у тебя белые, как у нас с Таней». Леша осведомился, чем это мне не по нраву его рабочие конечности.
-У мужчин должны быть не белые, а большие и грязные…
Все заржали и сказали, что мысль интересна.
-Чтобы больше «грести»! – отгадал Леха.
-Нет, потому что все время в работе, - сказала я.
Лешка обиделся: «Вот, когда у тебя будет на указательном пальце мозоль от авторучки, тогда и будешь меня осуждать!»
Утром я была в плохом настроении из-за него, так как эта редиска вякнула: «Иди, прогуляйся, только надень пальто…» И, весело хихикая, уехал в лифте. Обращается со мной, как с ребенком! Я вся злющая ушла в сквер, сидела на лавке, писала ему стихи: «Что стряслось у дяди Леши, сел с заметкой он в калошу. Хоть в калоше он давно, дяде Леше все равно!»
К обеду мы вместе пошли за цветами Раисе Ефремовне, у нее был день рождения. Я это объявила мужикам, дескать, есть повод для джентльменства. Они с Булатом залезли вначале в тир, потом шли, как хулиганы, руки в карманах, походочка - фрр, ругались на цыганок, свистели в подземном переходе. Короче, вели себя, как мальчишки! Я им сказал, что притворюсь, что их не знаю. Тогда Булат, смеясь, заметил, что на моем лице печать того, что я навеки с ними. Каково?!
Я всю дорогу смеялась, как сумасшедшая, они ведь рты не закрывали. Ефремовну встретили на пути, Булат поцеловал ей руку, Лешка расшаркался, я вручила тюльпаны. Ефремовна была очень рада, а мужиков потом назвала моей «свитой».
Едва Ефремовна завернула за угол, мои дядьки заныли, что теперь им нечего будет есть, так как «сделали доброе дело». Тогда пришлось на мой оставшийся рубль купить беляшей, поели их вместо обеда. Я им сказала, что мне денег на них не жалко, это им очень понравилось.
Лешка целый день был в приподнятом настроении. Мизинчиком дотронулся до газеты, которую я держала.
-Заигрываете? – сурово вопросила я.
-Да! – радостный Леха сиял. – Я вообще ветреный мужчина.
Вчера Лешка веселился, смеялся, заговаривал зубы, сегодня он пришел с утра в настроении чернее попова голенища! Мне влетело по первое число. Попавшись навстречу в темном коридоре четвертого этажа, Леха хмуро смылся в какую-то дверь. До обеда он изощренно прятался от меня и разговаривал с Ксенией Спиридоновной. Я не удержалась и ревниво съязвила: «А вы старушек любите, Алексей Владимирович?» Потом они в обед играли в шахматы с Булатом, я им стала мешать, мол, я что-то придумала, скажите «да». И тут Лешка не выдержал.
-Ты, как Ядгар Акхамович, скажи по – человечески, что хочешь?
- Я не люблю, когда меня с кем-то сравнивают…
-Слишком рано претендуешь на индивидуальность, - резкость так и сочилась из его слов. – Вот защити диплом на пять. И вообще, если у тебя оказались лишние 25 рублей, и ты нас хочешь позвать куда-то посидеть…
Я опешила, как глотнула холодной воды.
-Нет, я придумала без денег.
-Поцеловать что ли? – с усмешечкой спросил Леха. – Так, подойди к Булату Абдуловичу и скажи прямо. А то, что ты нам хорошего можешь предложить?
Я совсем растерялась.
-А плохое незачем, - не унимался Леха. – Что тебе нужно? Я, к примеру, отношусь к тебе, если не отечески, то, как старший брат…
-Алексей Владимирович, почему вы мне сегодня всякие гадости говорите? – возразила я плачущим голосом.
Лешка странно усмехнулся и продолжал: «Ты еще не знаешь, какие я умею говорить гадости! А ты меня покусываешь своими острыми зубками – это ничего?»
-Я не считаюсь, - промямлила я.
Булат, который ужасно ржал в течение этого дикого разговора, сказал: «Как это не считаешься?»
Лешка перебил его: «Ну, мою кожу крокодила тебе уже не прокусить, не замшевая…»
И показал мне ссадину на локте. Я спросила, откуда он свалился.
-Взбирался по бельевой веревке на балкон и попал не туда…
-Так и скажи нам, весна, мол, Булат Абдулыч и Алексей Владимирыч, поедемте за вербой, пойдемте в ресторан…, - продолжал он, насмешливо наблюдая за моим лицом. – А может, ты нас хочешь познакомить со своими родителями?
Я уже давно не смеялась и, наверное, даже не смогла бы раздвинуть губы. Молча встала и ушла, так как больше слушать этот бред (или правду?) было невыносимо. Они через минуту заявились в мой кабинет. Булат стал говорить, что это они так шутят, я отрубила: «Я не привыкла, наверное, к таким шуткам…» Лешка, по-моему, насмешливо наблюдал за мной. Булат вздохнул и погладил меня по голове: «Ребенок ты наш!» Они ушли.
Из моих глаз покатились слезы: «В наших бродяжьих братствах рыбачьих, пляшут - не плачут…» Я посмотрела на картинку на стене: сама нашла в журнале и вырезала – трое рыбаков тянут невод. Это аллегория: Булатик, Леша и я среди беспокойного моря журналистики. Сорвала картинку, скомкала и выбросила в мусор. 
Села за стол, вытерла слезы  написала  Лехе письмо: «Простите, что я Вам так опротивела. Неужели Вас за 38 лет только «кусали» и никто не любил за то, что Вы - неженка? Я не весеннее животное и не постельная девочка». А в конце каверзный вопрос задала: весной, что - нельзя любить? Или это только физиология? Приписала, что жалею, что доставила ему неприятности, так как мне всегда больно за тех, кого люблю. И в самом конце пожелала ему счастья и всегда попадать на нужный балкон.
Попросила Булата отнести это письмо Леше. Булат заботливо взглянул в мое расстроенное лицо и зачел стих собственного сочинения: «В жизни всякое бывает, Вера, падает из рук усталое перо. Позади – отвергнутые женщины, впереди - партийное бюро».
Я грустно усмехнулась, спасибо, Булатик! Что я, в самом деле, привязалась к 40-летнему старому женатому дядьке? Я ведь сама спровоцировала его на эту отповедь!
Чтобы успокоиться, вернулась в свой кабинет и вместо того, чтобы написать информашку о повышении производительности труда в трудовых коллективах завода N,открыла наугад книгу японского стихоплета Басе, которую, кстати, подарил мне Леха на день варенья. Умудренный японский самурай писал, словно угадав мое теперешнее состояние души: «Что глупей темноты? Хотел светлячка поймать я, и напоролся на шип».
Через некоторое время наши дружеские отношения наладились. На день рождения Леши Булат притащил ему 10 тюльпанов, я скорее один из них выкинула в окно. Потом сбегала на базар и купила ему красную розу. Пришли девочки – Таня Денисова и Наташа Веркашанцева, увидев розу - пошутили, что, мол, дядя Леша настоящий сердцеед. На что Леха весело парировал.
-У меня добрый и веселый нрав, а это всем женщинам нравится.
Через некоторое время я обнаружила розу в засохшем состоянии среди пыльных бумаг, рядом с гармошкой на шкафу.
-Вы что же, Алексей Владимирович, хворост заготавливаете? - опять не удержалась я от колкостей.
-Нет. – Леша обрадовался моему вопросу. – Это вещественные доказательства невещественных отношений!