Восхождение. Часть I. Глава 8

Яков Шафран
                8.

           Не в силах вынести «домашний арест» Бескрайнов через неделю уехал в Москву. Лёжа в поезде на верхней полке, он крепко задумался обо всём, что произошло ним в течение его краткого пребывания в городе. Сказать, что это были размышления, будет не совсем правильно. Скорее он впал в некое тягучее мысленное состояние, где перед его внутренними взором и слухом медленно проплывали все эпизоды и лица, звучали слова, обрывки фраз. Снова и снова он видел и слышал это всё, придавая отдельным элементам то одну, то другую окраску и оценку.
           Итогом этого процесса было решение, приехав в Москву, плотно заняться написанием романа, включив в него всё, что произошло с ним в этом городе, и все воспоминания о своей прошлой жизни. Для этого он решил их записать и систематизировать. Легко решить, но с чего начать?

            Москва встретила Ивана неприветливо. Моросил мелкий колючий дождь, столь непривычный летом, дул ветер, было зябко и противно. Казалось бы, сама погода сопутствовала затворничеству и исполнению запланированного. Бескрайнов заперся в квартире, отключил все телефоны, сел за стол и задумался…По стеклу мелко-мелко царапали капельки дождя, над домами висело серое непроглядно пасмурное небо, не на чем было остановиться взгляду, и внимание, уже подготовленное принятым ранее решением, всё ушло в прошлое.
            И в памяти всплыло лицо красивой девочки с большими серо-зелёными глазами, припухлыми губками и висящими по бокам косичками. Это была его первая любовь, если не считать актрису кино.
            - Гусь, гусь ушастый, - кричала она, спрятавшись в кустах, когда он проходил, как будто случайно мимо её дома.
            В классе она старалась вовсе его не замечать, и реагировала на его действия совсем не так, как на действия других мальчиков. Когда её дёргали за косички, она игриво улыбалась и, смеясь, трескала смельчака линейкой или ладошкой. Когда это делал он, то в глазах её была злость.
            Нужно сказать, что он был очень худой, с длинной тонкой шеей, длинными, почти до колен руками с костлявыми, опять же, длинными пальцами, с торчащими в стороны большими ушами, и с действительно по-гусиному важной походкой. Одним словом не мог он нравиться девочке.
            Но странное дело, она плохо к нему относилась, а он продолжал её любить. Так длилось четыре года.
            Однажды он на учебнике «Родное слово», на задней стороне обложки, написал:
«Я люблю NN»,  полностью указав её имя и фамилию. И надо же было такому случиться, что именно этот учебник он забыл в классе в парте. Его, конечно, нашли на следующий день девочки-дежурные по классу. Они всё это прочитали и, естественно, вслух, а когда начался урок, одна из них высоко подняла руку, и звонким пионерским голосом громко и чётко доложила учительнице, что Ваня Бескрайнов написал на учебнике, что он любит NN.
           Предмет его любви упала лицом на парту и заплакала, а учительница быстро удалила его из класса и провела воспитательную работу.  Евдокия Дмитриевна была  очень доброй, умной, душевной и настоящим учителем.
           Когда девочка уезжала с родителями в другой город, она каждому подарила красивую открытку с добрыми словами, а ему нет… И только через четыре года в письме к Евдокии Дмитриевне передала через неё просьбу простить её. Но Ваня не обижался, он в это время был влюблён уже в другую девочку. И она была третьей после той…
           Он написал стихи этой другой, принёс ей домой и, как бы случайно, уронил на письменный стол. Она читала их публично и вместе со всеми смеялась…
           Уже в старших классах, одна девочка, его очередная любовь, взяв в руки его самую неудачную фотографию, сказала: «Вот это твоя самая настоящая морда!..».
           После всех этих неудачных опытов Иван решил, что его никогда не будут любить.
И на первом курсе института, в колхозе, куда их послали заготавливать сено, он решил быть, как все. Скоро такой случай ему представился. Группа ребят и девчат решила устроить небольшой пикник на вершине стога, а потом и заночевать в сене. Нужно сказать, что это было прекрасно: молодые, весёлые, немного разогретые вином, глаза, запах сена, ночь с крупными, совсем не городскими звёздами, луна, юность, свежесть, ночь. После выпивки и общения, начали развлекаться соскальзыванием со стога по сену вниз. А когда наигравшись  устали, разбились  на пары, и, так как ночи в сентябре холодные, зарылись в сено, так было теплее.
           Пары, разгорячённые вином и играми, а также близостью, стали обниматься и целоваться. Иван решил быть, как все, и, сказав «своей» девушке: «Посмотри, посмотри, вон что-то летит по небу», незаметно положил руку так, что, когда она легла обратно, его рука оказалась под ней, а это было уже ничто иное, как объятие. Девушка, как оказалось, была не из тех и, крикнув: «Животное!», дала ему оглушительную пощёчину.
           После этого случая Иван уже в девушек не влюблялся, а просто искал близости с женщиной и, получив своё, уходил в свои занятия.

           Бескрайнов исправно записал на бумагу эти воспоминания, но детство почему-то не отпускало его. Что-то было там ещё, что-то тянуло к себе и требовало напряжения памяти.
И он снова окунулся в далёкое, ожидая появления информации. И она появилась.
      
           Это было в первый день, 1-го сентября, в первом классе. Торжественная линейка, море цветов, старшеклассники, учителя, родители. Вот, наконец, их развели по классам, рассадили за парты, начался урок. Вдруг открывается дверь, входит учительница параллельного класса, в противоположность Евдокии Дмитриевне, черноволосая, строгая, с узким, производящим впечатление сердитого, лицом. Она решительно направляется к нему, берёт его за руку, ведёт в свой класс, сажает на свободное место – урок продолжается. Перед началом следующего урока доброжелательная Евдокия Дмитриевна тактично уводит его обратно в свой класс и сажает на старое место. Не проходит и пяти минут, как всё повторяется, вновь его сердито уводят. Тут уже не выдерживает и Евдокия Дмитриевна, она решительно входит в параллельный класс и, потрясая списком, который утвердил директор, окончательно уводит первоклассника к себе.
           И всё это происходило на глазах детей обоих классов.

           А вот ещё одно воспоминание, но связанное не с ним, а с его другом.
           Николай женился сразу после института. Нужно сказать, что он также не пользовался успехом у девушек. Был он невзрачным,  ни фигуры, ни голоса, ни лица, одним словом, ну, ничего. Искал он девушку простую, необразованную, желая покорить её единственным своим козырем – интеллектом и помочь вырасти духовно. И Николай нашёл такую, но не учёл одного, что кроме интеллекта нужен ещё практический разум, и для семейной жизни важнее последний. Он также не учёл и того, что не менее, а может быть и более важным, является родство душ. Но о душе в ту пору он не думал.
            Да и, как потом, когда все печати были поставлены,  оказалось, девушка попалась злая. А у друга душа была тонкая, нежная, доброжелательная, и для него злые отношения были, как ножом по горлу. Дело приняло совсем худой оборот, когда жена его забеременела. Совестливый Николай не мог и речи теперь завести о разводе, ибо это сопровождалось бы абортом. Вскоре у них родилась дочь.
            В дочери Николай души не чаял. Жилось ему несладко, и несколько раз он в порыве страданий уходил к матери, но снова и снова возвращался, и обнимал, и целовал свою ненаглядную малышку. Дочка подрастала и любила отца без памяти.
            Худо ли, бедно ли, прожили они так девять лет. И душа Николая маялась между злой женой и любящей дочуркой, которую он сам нежно любил. Но вот однажды он не выдержал, когда жена завела себе любовника, и ушёл навсегда.
            Уйдя, Николай, благородная душа, поклялся, что сделает всё, чтобы его жена вышла замуж. А это не произойдёт до тех пор, как он рассуждал, пока дочка его не примет отчима. И для этого, ох уж эти извивы психологии, нужно сделать так, чтобы она отвыкла от него. И он стал всё реже и реже встречаться с дочкой и даже звонить.
            Но доченька его всё не отвыкала и не отвыкала, а всё больше и больше души в нём не чаяла, и не хотела даже слышать ни о каком отчиме, или даже ухажёре мамы. Но всё-таки время сделало своё, отсутствие рядом любящего и любимого отца, постоянные беседы с ней матери и других людей, действительно желающих помочь матери выйти замуж и устроить свою жизнь, да и некоторые факты из биографии Николая, ставшего ещё в женатом состоянии далеко не святым человеком, постепенно сделали своё дело. И к девятнадцати годам с дочерью произошла метаморфоза, произошёл какой-то душевный перелом, и на место сильной любви пришло не менее сильная нелюбовь, и даже где-то  отвращение.
           Однажды, когда Николай сетовал на это, Иван сказал ему:
           - А что же ты хотел после всего?
           Ивану вспомнились стихи одного поэта:

«Все идут с работы. Вечер.
Летняя пора.
Но вот мне бежит навстречу
Кто-то со двора.
Огибая всех прохожих,
Руки - два крыла,
Так на птицу ты похожа
В те часы была.
Быстро мне на грудь взлетела,
Обняла, любя,
И прижалась щёчкой белой,
Доченька моя.
И трудов, как не бывало,
И легка душа,
Если б  сердце только знало,
Что  тогда оно теряло,
Жалость заглуша.
Не вернуть поры той давней,
Сколько ни зови.
Ведь на свете самый главный -
Грех против любви!»

           Бескрайнову пришли на ум слова Степана Алексеевича:
«Благие намерения вымостили дорогу в ад! Что ты сделал, как писатель, как художник, в силу данных тебе способностей и талантов, для помощи людям. Для спасения их от всех этих напастей?». Да, у Николая были очень хорошие намерения – помочь простой девушке получить образование, знания, создать семью. Но куда привели его эти намерения? Разве то, на что он обрёк свою бывшую жену, то, как к нему теперь относится его дочь, да и его жизнь – это не ад?
           Неужели и вправду есть Бог, и на всё есть Его воля, и если воля человека совпадает с волей Бога, только тогда будет благо? «Да, ну, глупости, - отмахнулся Бескрайнов, - просто судьба такая…»